Роман "Возмущение праха" написан в форме остросюжетного фантастического детектива. Главный герой романа, бывший сыщик, уволенный из уголовного розыска, приглашен на работу в качестве главы службы безопасности в научно-исследовательский институт, руководимый неким подобием научно-духовного ордена. Цель ордена - практическое воплощение идей русского философа Николая Федорова, то есть - ни много, ни мало - научная реализация бессмертия и воскрешение всех умерших поколений. Герой проявляет немалую изобретательность, чтобы выполнить возложенную на него задачу и при этом самому остаться в живых.
Когда уволенному из уголовного розыска оперу по прозвищу Крокодил предложили место начальника службы безопасности секретного института, он согласился почти не раздумывая. Но опытному сыщику приходится проявлять недюжинную изобретательность, чтобы выполнить миссию, возложенную на него нанимателем - неким научно-духовным орденом, тайно разрабатывающим программу воскрешения мертвых, - и при этом сохранить собственную жизнь.
Содержание:
1. ДОКТОР 1
2. КРОКОДИЛ 5
3. ПРОКОПИЙ 9
4. ДОКТОР 10
5. КРОКОДИЛ 13
6. ПРОКОПИЙ 14
7. ДОКТОР 14
8. КРОКОДИЛ 14
9. ПРОКОПИЙ 15
10. ДОКТОР 15
11. ПРОКОПИЙ 16
12. ДОКТОР 17
13. КРОКОДИЛ 17
14. ПРОКОПИЙ 18
15. ДОКТОР 18
16. КРОКОДИЛ 19
17. ПРОКОПИЙ 19
18. ДОКТОР 19
19. КРОКОДИЛ 20
20. ПРОКОПИЙ 23
21. ДОКТОР 24
22. КРОКОДИЛ 24
23. ПРОКОПИЙ 25
24. КРОКОДИЛ 26
25. ПРОКОПИЙ 26
26. ДОКТОР 27
27. КРОКОДИЛ 28
28. ПРОКОПИЙ 30
29. ДОКТОР 31
30. КРОКОДИЛ 32
31. ДОКТОР 35
32. ПРОКОПИЙ 36
33. ДОКТОР 37
34. КРОКОДИЛ 40
35. ДОКТОР 43
36. ПРОКОПИЙ 44
37. ДОКТОР 46
38. КРОКОДИЛ 46
39. ПРОКОПИЙ 48
40. ДОКТОР 49
41. КРОКОДИЛ 50
42. ПРОКОПИЙ 52
43. ДОКТОР 53
44. КРОКОДИЛ 55
45. ПРОКОПИЙ 57
46. ДОКТОР 58
47. КРОКОДИЛ 59
48. ПРОКОПИЙ 59
49. ДОКТОР 60
50. КРОКОДИЛ 61
51. ПРОКОПИЙ 62
52. ДОКТОР 64
53. КРОКОДИЛ 65
54. ПРОКОПИЙ 68
55. ДОКТОР 68
56. КРОКОДИЛ 69
57. КРОКОДИЛ 70
58. КРОКОДИЛ 71
59. ПРОКОПИЙ 72
ПОСЛЕСЛОВИЕ 72
Наль Подольский
ВОЗМУЩЕНИЕ ПРАХА
1. ДОКТОР
Для спасения кладбищ нужен переворот радикальный, нужно центр тяжести общества перенести на кладбища, то есть кладбище сделать местом собрания и безвозмездного попечения той части города или вообще местности, которая на нем хоронит своих умерших.
Николай Федоров
Не желая указывать здесь мое настоящее имя, равно как и заменять его вымышленным, буду называть себя Доктором.
Первый эпизод. Место действия: вторая психиатрическая больница города Санкт-Петербурга, она же - Приют Николая Угодника на Пряжке. Восемнадцать отделений - лечебные, девятнадцатое - служебное, морг.
Описание места первого происшествия: двор больничный, грязный, квадратный, 25x25 метров, с трех сторон ограничен корпусами больницы, с четвертой - котельной и кухней.
Что он пишет? Совсем охренел, - похоже, чердак протекает. Это он ведь о том, как в палату привели Чудика, - так при чем же тут двор? Засранец.
Это Крокодил всунулся. Тупица, опер был, опером и остался. Пресмыкающееся. Как ему втолковать, что место события - это то, что я вижу к началу события. Ладно. Продолжаю описание. Посередине двора - газон 10x10 метров. Там сумасшедший мастер создал из бревен памятник мне.
Раскрашивать ему помогали два придурка из алкогольного отделения, оттого краски подобраны странно. Ничего не поделаешь: психи. Здесь все ненормальные, между прочим и врачи тоже. Место такое.
Я сделан из цельного ствола дерева, стою в белом халате, в очках, на шее висит стетоскоп. Я большой и важный, может быть даже страшный. Так и надо: я - главный, ибо я владею Пальцем. Психи выкрасили стетоскоп в оранжевый цвет, а безумный мастер вырезал лицо плоское, да еще с монгольским разрезом глаз, но все равно - это я. Интересней всего глаза. Он хотел, чтобы взгляд был пронзительный, как рентген, а сквозь деревянные очки это выразить трудно. И он сделал так, что глаза - и веки, и зрачки, и ресницы - вроде как торчат снаружи очков. Очки голубые, глаза черные, а веки - розовые. Безумный мастер знал, что делал: он своего добился. Я наблюдал специально, как больные во время прогулки проходят мимо меня, то есть Доктора, - почти все опускают лицо к земле. Редкий псих может выдержать этот взгляд.
Передо мною Прокопий. Мастер изобразил его медвежонком. Стоит на задних лапах, вид испуганный, смотрит жалобно на меня снизу вверх и показывает лапой на свой лоб: помоги, мол, Доктор, крыша поехала. Что поделаешь, такой он, Прокопий, и есть.
Зря он так обо мне. Сам-то - разумом дитя, а душой - и вовсе дерево стоеросовое, даром что на врача учился, еще до юридического. Он не ведает даже, что значит имя Прокопий, что по-гречески сие - обнаженный, сиречь голый, и что моей наготою душевной я неразвитость его и суетность перед Господом покрываю. Не ведает и того, что так звали нашего деда, священника, царствие ему небесное. Наш-то батюшка, человек сверх меры лукавый, уловчился про деда скрыть и присвоить себе в документах чужого родителя, посему жизнь прожил безбедно и даже служа в органах.
Помолчал бы, Прокопий. Не возникай. А не то - показать тебе Палец, что ли?.. Ну то-то же… Сам знаешь, только вылезешь - начинаются неприятности.
Продолжаю описание. Бревно горизонтальное, 4x0,3 метра, выкрашено зеленой краской, на подпорках, изображающих лапы, - Крокодил. Пасть огромная, почти до середины длины изделия, зубы чудовищные, нарисованы краской. Выражение лица глупое.
Что же ты, сука, пишешь? Кому твои памфлеты нужны? Не выйдет из тебя сыщика. Дерьмо.
Опять Крокодил вылезает… Молчать, капитан! Хватит, ты свое откомандовал. Эпоха Крокодила прошла, ибо Пальцем владею я… Никак не может забыть, что был главным. Рептилия.
Итак, 18 мая, после завтрака, то есть около десяти утра, я из окна палаты № 407 вел наблюдение за больничным двором, а Философ валялся на застеленной койке поверх одеяла и читал старую газету. Третья койка в нашей палате пустовала.
Данные о Философе. Имя - Павел, фамилию опускаю. Возраст - тридцать два года. Образование - высшее, двукратное: математический факультет и исторический. Не женат, детей нет, других родственников тоже нет. Диагноз - вялотекущая шизофрения, в периоды обострений - мания преследования. В психушку сдали соседи по квартире.
Во двор, обогнув котельную, въехала санитарная машина, наша больничная психовозка, и остановилась у приемного покоя. Я не счел это интересным, а Философ на скрип тормозов сразу насторожился, не поленился слезть с койки, и мы вместе смотрели, как новенький выходил из машины. Он направился к приемной очень медленно, словно спал на ходу, а санитар Колька терпеливо шел рядом и даже пальцем тронуть его не пытался. Валька Рыжая, медсестра, тоже не проявляла нетерпения. Ну она-то, ладно, не злая, психам сочувствует, но что касалось Кольки, было весьма странно, потому что при виде его жилистых, свисающих до коленей рук у многих в нашем корпусе начинало ныть в солнечном сплетении. Любил Колька врезать при случае, а уж тут, когда псих еле тащится, взбодрить его были все основания.
- В нашу палату, - объявил Философ и улегся опять на койку.
Что же, ход рассуждений понятен. Палата на троих, с собственным санузлом - в больнице единственная. Я здесь - за то, что хоть и уволен, но все-таки из угрозыска, нашу организацию везде уважают. Философа любят все, такой у него талант - располагать к себе. Значит, человек, которого не трогает даже Колька, определенно попадет к нам.
С головой у Философа все в порядке, и в психушке ему не место. Придурей, конечно, хватает, да у кого же их нет? А так он никому не опасен, и даже себе самому. Чтобы руку поднять на кого или голос хотя бы повысить - такого с ним не бывает. И соседи по квартире к нему неплохо относятся, а в психушку норовят сдать исключительно потому, что у них в коммуналке нет ванной, его же комнатенка расположена рядом с кухней и для ванной подходит наилучшим образом.
Опомнись, позорно, о таких вещах говорить равнодушно. Недостойно это, из мелкой корысти человека так изводить. Не столь сложно найти на них управу.
Замолчи, Прокопий. Это дело меня не касается… Да уж, как речь о Философе, Прокопия не удержишь. Родство у них какое-то внутреннее.
А придури у Философа любопытные. Говорит, в подвале специальный генератор работает и с помощью особой сети проводов создает такое поле, что все пациенты становятся вялыми и покорными. И еще, будто такие поля устроены не только в психушке, но и вообще во всех учреждениях. Что тут скажешь? Современная наука в полном объеме никому не доступна, может, и есть такое. Как знать…
Однако на практике вот что вышло. С месяц назад Философ обнаружил эту проводку в нашей палате и решил на время ее отключить, чтобы наши внутренние "я" немного отдохнули от внешнего давления. В результате его действий во всем нашем крыле перестали работать телефоны. Другому бы за такое - сразу серу, да и Колька бы постарался. А Философу - димедрол и аминазин. Сутки поспал, и все.
Процедура приема новенького - душ, амбулаторный осмотр и анализ крови - занимает около часа. А с этим они провозились дольше обычного. Я попробовал даже поддеть Философа:
- Похоже, ты немного ошибся. Что говорит теперь твое внутреннее зрение?
- Ничего особенного. Случай оказался сложнее, чем я думал.
Самоуверенности у него на двоих хватает. Позавидовать можно.
Наконец мы услышали шаги в коридоре и щелканье замка. Первым вошел Чудик. Это словечко сразу же подсказал Крокодил, и оно прижилось. Потому что настоящего имени Чудика ни в больнице, ни позднее узнать не удалось.
Он шел мелкими шажками, осторожно, как над пропастью, а лицо - безразличное, мертвое, и глаза словно незрячие.
Никакой он не Чудик, подумал я, это зомби, - и скосил глаза на Философа. Тот еле заметно покачал головой: не спеши, мол, с выводами.
А Чудик все шел, страшно медленно, к своей кровати, и мы все на него смотрели: Рыжая и Колька от двери, Философ с койки, и я - от окна. Мне казалось, время остановилось, и стало вдруг неприятно, что идет он именно к этой койке, хотя, собственно, куда еще он мог идти? Дело в том, что полгода назад, когда меня сюда привели, я тоже направился к этой койке. Но Рыжая взяла меня за руку и пропела своим детским шепелявым голосом:
- Эта коечка пусть отдохнет, а мы ляжем сюда, сюда.
Философ мне потом объяснил, что среди санитаров и медсестер вокруг этой кровати возник свой фольклор, будто на ней люди долго не заживаются, а главный врач и заведующая отделением с ихним суеверием всячески борются.
Дойдя до кровати, Чудик сел, снял тапочки и забрался в постель с ногами, но не лег, а как-то странно стал поджимать под себя ноги, и мы не могли понять, что он делает, пока не увидели его сидящим в позе "лотоса". Исчезло ощущение мертвости его губ, щек и глаз, углы губ потянулись в стороны и наверх, уголки глаз - чуть к вискам, нос слегка вздернулся, и на лице застыла улыбка, очень странная улыбка - ни веселая, ни грустная, ни злая, ни добрая, она чем-то раздражала - уж больно спокойная, отчужденная, пожалуй даже самодовольная. Гладко выбритая голова, чуть откинутая назад, обрела полную неподвижность. Когда он сюда вошел, то выглядел стариком, а теперь его возраст нельзя было угадать даже приблизительно.
Так прошло несколько минут, а затем Рыжая подошла к нему и запела:
- Мы потом посидим, посидеть мы еще успеем, а сейчас полежим, отдохнем.
Она его уложила, не встретив ни малейшего сопротивления, отошла к двери, жестом показала Кольке, что Чудика следует считать спящим, и оба ушли.
А Чудик тут же стал медленно подниматься, и я подумал, что он похож на оживающий труп из фантастического фильма. Когда он уселся, я подошел поближе:
- Ты бы хоть поздоровался, что ли.
Молчание.
- Ты не бойся, здесь тебя никто не обидит. Как тебя зовут?
Никакой реакции.
- Слушай, парень, ты говорить-то умеешь? - Я почувствовал, что начинает вылезать Крокодил.
- Парень, ты меня слышишь? - заорал я ему в ухо и встряхнул его руку. Она была вялая, неживая, но, когда я ее отпустил, она медленно отползла на исходную позицию, на колено.
- Оставь его, он тебя не услышит, - подал голос Философ.
Я оглянулся - он сидел на своей койке тоже в позе "лотоса".
- Послушай, - подсел я к нему, - я начинаю здесь чувствовать себя лишним. Ты не боишься, что это, - я кивнул на Чудика, - заразное?
- Нужно дать ему время освоиться, - после паузы произнес Философ. - Я сел в "лотос", чтобы он чувствовал себя естественнее.
Я пожал плечами, взял его газету и улегся читать.
Они просидели так до обеда. Когда привезли пищу, выяснилось, что Чудик сам есть не умеет или не хочет, но, если кормить с ложки, глотает. Правда, съел он всего несколько ложек, а затем перестал открывать рот и плотно сжал зубы.
- Ничего, для поддержания жизни хватит, - не очень уверенно объявил Философ.
Только к вечеру мы настолько освоились с Чудиком, что перестали разговаривать шепотом. Отчаявшись в попытках вступить с ним в контакт, Философ заметно помрачнел.
- Странно, странно, - бормотал он, - не нравится мне все это.
- Мне тоже не нравится. Ну и что? - пробурчал я угрюмо, не желая выслушивать его причитания.
Но он не унимался:
- Ты где-нибудь видел такую улыбку?
- Не знаю… может быть, на картинках… или в кино. Из Индии что-то?
- Правильно, но не только из Индии. - Философ начал разглагольствовать лекторским тоном. - Это улыбка египетских жрецов Среднего царства, или так называемая архаическая улыбка античной скульптуры, или, как ты верно подметил, улыбка Будды. Это улыбка Достигшего совершенства, готового к слиянию с Абсолютом. Понимаешь, о чем я? От таких людей исходит огромная духовная сила и беспредельный покой. А здесь ни того ни другого. Что-то совсем иное. Улыбка - посторонний симптом. По-моему, перед нами жертва насилия, очень изощренного насилия. Ты ведь сыщик, неужели твое чутье тебе ничего не подсказывает?
- Не лез бы ты не в свое дело. Фантазия у тебя разыгралась. Он псих, сумасшедший, с ним может быть что угодно. Нормальные сюда не попадают.
Он обиделся и улегся на койку, а я отошел к окну и принялся усмирять Крокодила, который вылез исподтишка, нахамил и теперь был явно готов хамить дальше.
- Поздно уже, давай спать. А то попадет нам обоим, - сказал я примирительно.
Долго пролежать Философ не смог. Он вскочил и начал ходить из угла в угол, бормоча:
- Нехорошо, ох как нехорошо…
Внезапно он прервал свой маршрут по диагонали комнаты, подошел к сидящему Чудику и с минуту рассматривал его, как статую в музее. Затем сделал шаг к нему и взял его за руку.
- Подойди сюда, Сыщик. Ты ведь говорил, что учился на доктора.
Рука Чудика оказалась холодной, и нащупать пульс я не мог.
Сначала мы нажимали кнопку звонка к ночному дежурному, а потом принялись барабанить в дверь.
Появилась заспанная Рыжая. Не переставая зевать, она попыталась найти пульс у Чудика, проснулась окончательно и побежала за дежурным врачом. Тот пришел, сонный, небритый и злой, брезгливо оглядел нас и притронулся двумя пальцами к руке Чудика. Постояв так с полминуты, кивком головы подозвал Рыжую и передал ей руку Чудика, как неодушевленный предмет:
- Считай.
Преодолев испуг, Рыжая начала считать, а он повернулся к нам:
- Вам что, пошутить захотелось или обострение у обоих сразу? Тогда назначим лечение.
Он был так раздражен, что дело могло кончиться серой. Поэтому мы не пытались спорить и, состроив покаянные физиономии, старались не шевелиться.
- Ну что? - обратился он к Рыжей.
- Сорок два, - пролепетала она.
- Что же прикажешь с тобой делать? Эти - больные, а ты?
- Игнатий Маркович, вот ей-богу…
- Тебя, может быть, саму на отделение положить? - флегматично угрозил он уже в дверях.
В итоге Чудику вкололи глюкозу, затем уложили. А нам двоим в причудливом освещении белой ночи снова пришлось наблюдать последовательность медленных движений покойника, оживающего, чтобы переместиться из лежачего положения в позу "лотоса", кем-то или чем-то заданную ему в качестве конечной цели.
На следующий день мы трижды заметили остановку дыхания и пульса у Чудика, в последнем из трех случаев - почти на час, но уже не пытались привлекать к этим фактам чье-либо внимание.
- Вообще-то в таких явлениях ничего сверхъестественного нет, - втолковывал мне Философ, пытаясь прощупать пульс Чудика, - когда человек достигает полной власти над собой, а значит, и над всем миром, он свободен и может покидать свою телесную оболочку на любой срок. Он совершает восхождение в высшие сферы, но при этом его земная жизнь подвергается строгому анализу, и он вынужден возвращаться, чтобы оплатить все свои долги в физическом мире. После этого он волен уйти навсегда. Так покинул наш мир великий Рамакришна… и многие другие.
- По-твоему, выходит, с ним все в порядке?