Квартира оказалась очень большой. Хотя это и был самый центр города, все же я не ожидал такой величины комнат, такого их количества.
Пять комнат, самая маленькая из которых была метров двадцать…
Но не только размерами поражала эта квартира. Она была роскошно обставлена и отделана. Белые полированные двери с бронзовыми ручками, начищенные латунные защелки на высоких окнах, новый паркет в комнатах и ковролин от "Искрасофт" в прихожей и в холле…
Тут было что посмотреть.
В то же время чувствовалось, что все это не старое, не фамильное, а совсем недавно приобретенное. Ни одной старой вещи. Ни одного предмета антиквариата. В центре Петербурга стоит войти в любую квартиру, даже в самую задрипанную, и повсюду ты будешь наталкиваться на предметы старины.
В одном месте - старая гравюра, в другом - старенький подсвечник, в третьем месте - удивительные часы-ходики, изделие умельцев художественной ценности, но люди с этим живут.
Это есть здесь у всех. Конечно, я говорю о центре города и об определенном слое людей.
Понятно, что я не имею в виду "лимиту" с заводов, получившую квартиры в новостройках. И не их детей. Там этого ничего нет. Там полное "манкуртство"… Деревню, из которой они приехали - презирают. Город, в котором живут сейчас - не знают и не понимают. Так и живут, неприкаянные, пока не помрут.
Но здесь-то, в квартире у Людмилы, явно жили не лимитчики. Об этом говорило очень многое. Вот только со стариной у них что-то не в ладах.
Ни одной картины на стенах. Ни одной статуэтки.
Я огляделся в комнате, куда она меня привела. Ни одной книги. Даже книжных полок нет.
Потом я убедился в том, что книг нет и в других комнатах тоже. Только в детской, на секретере дочери - стопка книг, но то были школьные учебники. Не вполне книги…
Ублюдочная культура.
Людмила вышла ко мне в длинном пеньюаре. Она уже успела скинуть с себя платье, и теперь она была почти вся обнажена. Голыми были ее плечи - белые, полные, как у кустодиевской купчихи, руки - мягкие, округлых форм…
Она легла на диван прямо передо мной и улыбнулась.
- Мне кажется, что вы плохо рассмотрели в тот раз кое-что, - сказала она. - А то все глаза, глаза… Есть у меня и получше что-то. Смотри. - Она подняла пеньюар и развела оголившиеся колени…
* * *
Утром я уехал домой и завалился спать. Устал я так, как никогда не уставал во время своих ночных приемов.
Спал я до середины дня. Только в начале третьего меня разбудила мама. Она всегда будила меня, иначе я мог бы так проспать до самого вечера.
И утро в полночь обратя
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Этими словами она часто будила меня, сравнивая с Евгением Онегиным. Вот только, как правило, я спал так после работы. Но в данном случае сравнивать меня с Онегиным было вполне правомерно.
Людмила буквально истерзала меня ночью. Она набрасывалась на меня, как ненасытная кошка, и даже издавала при этом какие-то характерные кошачьи звуки - то урчание удовольствия, то вопли страсти…
Через день она позвонила мне и пригласила к себе вновь. Она держалась совершенно непринужденно и не стеснялась.
Я был просто заворожен ее темпераментом. Для меня было что-то удивительное во всем этом приключении. И в том, как оно началось - тоже.
Прежде всего, никогда у меня не было романов с моими пациентками. Для меня это было дико. Все-таки я ведь не стоматолог и не косметолог… У меня довольно специфическая направленность.
И потом, ее инициатива. Мне прежде приходилось слышать о том, что иногда дамы берут инициативу и смело предлагают приглянувшимся им мужчинам себя. Но столкнулся с этим я впервые.
Все-таки не каждая женщина, далеко не каждая решиться на такое, что сделала с такой легкостью Людмила - послать мужчине бутылку в ресторане и недвусмысленную записку.
А уж о том, как она вела себя потом, я и не говорю. Такая откровенность ее, граничащая с цинизмом, были мне совершенно непривычны. Может быть, поэтому я был так очарован ею. Очарован - не совсем правильное слово. Я был покорен. Я был заинтригован.
Так победитель, страшный варвар, предводитель скифских племен входил в европейские города. Точно так же покорила меня Людмила.
В ней была какая-то загадка. Если бы ее не было, и она оказалась просто проституткой, я с отвращением отвернулся бы. Но все было гораздо сложнее, я это чувствовал.
- Где твоя семья? - спросил я ее на второй раз. Мне ведь приходилось видеть в квартире и детскую, и две кровати, мирно стоявшие рядом в супружеской спальне.
- Сейчас лето, - ответила Людмила спокойно. - Дочка вернется только в конце августа, к началу учебного года. А муж - он как обычно.
- Что - как обычно? - не понял я.
- Муж - объелся груш, - ответила Людмила спокойным голосом и только после этого рассмеялась:
- Ты ведь слышал такую поговорку? Они всегда объедаются грушами, эти проклятые мужья.
Она рассказала мне подробности своей жизни и дала объяснения тому, что происходит, только потом, когда всласть наслушалась моих расспросов и предположений.
Чего только я не предполагал, какие только не строил гипотезы…
Людмила смеялась, загадочно смотрела на меня. Только потом, когда воображение мое иссякло, она согласилась поведать мне правду, или то, что она называла правдой.
- В одном ты оказался прав, - сказала она. - Я на самом деле была проституткой. Только было это очень давно, и я уже и сама не вспоминаю об этом. Отсюда, наверное, моя откровенность и мои немного вольные манеры.
Конечно, об этом сейчас никто не знает, а те, кто знал, стараются не вспоминать.
Я и тебе не сказала бы, все же это не так уж приятно взрослой замужней женщине - рассказывать о том, что она была проституткой. Но ты ведь сам мне сказал, что для тебя проститутки - привычный контингент и ты не должен так уж вздрагивать при этом слове. А кроме того, у меня, как говорится, давно, истек срок давности…
Мне тогда было двадцать лет. Как ты сам понимаешь, уже вполне можно говорить о событиях, отстоящих от нынешнего времени на пятнадцать лет.
Я жила в общежитии при заводе "Красное веретено" и одна воспитывала дочку. От кого я ее родила - совершено неважно. Глупая была, девчонка, вот и родила от одного жалкого негодяя с красивыми усами…
Негодяй с тех пор пропал из моей жизни навсегда, а я осталась с ребенком на руках. Воспитывала ребенка - это, конечно, сильно сказано. Слишком сильно…
Жила я тогда очень плохо. Днем я работала на фабрике, а девочка моя была в яслях. Потом я забирала девочку, отводила ее в общежитие и сдавала на руки подругам. А сама отправлялась на заработки.
Куда? В гостиницу, конечно.
Недалеко от нашего общежития как раз была одна такая гостиница. "Выборгская". Очень удобно. Там гостиница, а на первом этаже - ресторан.
Нас было там несколько девушек, которые терлись там постоянно. Помню, что почти все были из общежитий, с фабрик, и только две студентки…
Сутенеров тогда еще не было. Наша страна в те времена еще не доросла до этого признака цивилизации. То есть у меня было двое парней, которые защищали меня от пьяных хулиганов, и которым я отдавала часть своей выручки. Знаешь, проститутку ведь всегда могут побить. Избивали и меня несколько раз, и после этого я сама подошла к двум парням - завсегдатаям того ресторана, и предложила им.
Они брали у меня деньги каждое утро, после того, как я выходила из очередного номера гостиницы и, кроме того, спали со мной раз в неделю. Бесплатно, конечно. Но меня весь этот вариант устраивал. Денег они брали с меня немного, а потрахаться с ними мне бывало даже приятно, они были красивые парни…
Рассказывать тебе об этом долго не буду, потому что ты, наверняка, и сам себе все это представляешь.
- А сколько ты получала за ночь? - спросил я Людмилу.
- У тебя профессиональный интерес? - улыбнулась она.
- Просто я хочу сравнить, - ответил я. - Мне ведь известны сегодняшние гонорары проституток, и было бы интересно узнать, насколько поднялись или упали в цене такие услуги.
- Я брала тогда за ночь двадцать пять рублей, - сказала Людмила. - По тем временам это были очень и очень приличные деньги. Потому что ужин в ресторане на двоих стоил примерно столько. Иногда давали даже больше, а иногда и поменьше. Но я никогда не торговалась. Я вообще не люблю торговаться…
- Сейчас это стоит от пятидесяти до ста долларов, - сказал я задумчиво. - Как ни крути, а сильно подорожало женское тело в России.
- Сейчас это поставлено на профессиональную ногу, - прокомментировала мои слова Людмила. - Сейчас много берет себе сутенер, много берет себе полиция нравов…
- А полиция нравов тоже берет? - удивился я.
- Ну, я точно не знаю, - засмеялась Людмила. - Но если проституция существует, значит и полиция нравов берет… Если бы не брала, проституток не было бы так много. Это же очевидно.
Она задумалась, а я вставил:
- Вообще-то это странно, что цены сейчас так высоки. Сто долларов за ночь, это обычная цена в Питере, и совершенно дикая, невероятная где-нибудь в Париже или Нью-Йорке.
- Да? - улыбнулась Людмила. - Я и не знала…
Я точно знал, что в Париже или Нью-Йорке цена ночи с женщиной никогда не превышает тридцати-сорока долларов. Это уже предел. Больше берут только единицы, и в очень дорогих ночных клубах… А так - двадцать-тридцать долларов. Поистине, Россия становится самой дорогой страной в мире…
У нас сейчас самые дорогие панельные девки, и самые дешевые человеческие органы… И цена продуктовой корзины немного превышает цену человеческой жизни.
- Все это было так давно, - сказала Людмила, погруженная в свои воспоминания. - Восьмидесятый год… Именно в тот год я и встретила своего нынешнего мужа. Он был тогда очень хорош собой.
- Он был твоим клиентом? - догадался внезапно я. А что, русский человек так устроен. Он вполне может жениться на первой встреченной им проститутке. Об этой нашей особенности писали еще классики литературы.
- Ты будешь смеяться, но это действительно так, - подтвердила мои слова Людмила. - Только он не был моим клиентом… Но познакомились мы на самом деле в том ресторане. Был обычный вечер, и мы с подружкой сидели за столиком с бутылкой сухого вина. Мы высматривали клиентов.
- Иностранцев? - уточнил я.
- Не обязательно, - ответила Людмила. - Вовсе не обязательно. Иностранцев в той гостинице было не много, да и вообще я никогда не была любительницей финских лесорубов…
А за столиком неподалеку сидела довольно странная компания. Мы обратили на нее внимание, потому что там сидели пятеро мужиков, и ни одной женщины. Мужики были наши, советские, но очень приличные. Ну, ты представляешь себе, что это означало в восьмидесятом году…
Все пятеро были мордастые, здоровенные, все в костюмах-тройках. Они тогда как раз были в самой моде.
Мы с подругой, как говорится, "положили на них глаз". Они же были в чисто мужской компании. Она присмотрела себе одного, я - другого. В общем-то это было не важно. Не один, так другой. Из пятерых кто-то все равно клюнул бы.
Мы начали строить им глазки и всячески заигрывать, издалека. Тогда еще не принято было подходить самим.
Закончилось все тем, что двое из них подошли к нам и пригласили танцевать. Мужчина, с которым я пошла танцевать, был постарше меня, ему было тогда лет тридцать. Он мне сначала не очень понравился, потому что он - низкого роста, даже чуть пониже меня.
И уже начал лысеть в то время. Он танцевал со мной, и вел неторопливый разговор. Он, надо сказать, сразу понял, кто я такая, так что разговаривал просто для проформы.
- Мы тут еще некоторое время посидим, - сказал он. - А потом, если хочешь, можем поехать ко мне. Не возражаешь?
- Нет, - сказала я ему, потому что в тот день ресторан был полупустой, а лучше синица в руках, чем журавль в небе. Хоть он мне и не понравился, а все же я согласилась. Мало ли что - покапризничаешь, откажешься, а потом вообще никто не "клюнет".
- Сколько ты берешь? - спросил он меня напрямую.
- Сколько захотите подарить бедной женщине, - ответила я кокетливо, но сразу же отметила про себя этот вопрос как неприятную деталь. Дело в том, что в то время в Питере было не принято спрашивать у женщины так прямо. Тут, наверное, сказывалась советская стыдливость в этих вопросах. Или извечное русское желание создавать себе иллюзии. Делать вид, что ты соблазнил женщину, а не что тебя просто подцепила проститутка…
Во всяком случае, до того дня у меня никогда не спрашивали о цене с таким брезгливым спокойствием. Меня даже это покоробило. Стало как-то оскорбительно.
"Вот ведь советская проклятая идеология, - подумал я в этом месте рассказа Людмилы. - Даже в проститутках сумела воспитать чувство человеческого достоинства… Подумайте, она оскорбилась таким вопросом… Да для любой девки в нормальной стране это совершенно закономерный вопрос, она с радостью тут же на него ответит. Значит, подумает, клиент хороший попался, понимающий проблему. А у нас всех приучили корчить из себя тургеневских барышень. Даже шлюха требует к себе "человеческого" подхода. Фу-ты, ну ты, о цене ее даже не спроси, а то обидится…"
Но Людмила тут же, как будто услышала мой внутренний монолог, сказала:
- Я не обиделась бы на это, если бы не вся его манера держаться. Он как бы не видел во мне женщину… Разговаривал так, как будто я бревно бесчувственное.
- А как вас зовут? - спросила я его тогда, надеясь хоть таким образом как-то установить с ним человеческие отношения.
- Зови меня Гена, - ответил он и усмехнулся. - Разрешаю.
Я тоже представилась, но он как бы пропустил это мимо ушей.
- Значит так, - сказал он. - Через двадцать пять минут я выйду отсюда. А ты выходи следом за мной. Только чтоб никто не догадался, ладно? А то мне не хочется, чтобы мои товарищи видели, как мы с тобой познакомились.
- Мы же уже танцуем, - обескураженно возразила я, но Гена сказал:
- Это совсем не то… Танцевать в ресторане можно, а вот то… Другое… Это уже нехорошо, это относится к моральному облику… так договорились?
Я пожала плечами, давая понять тем самым, что не слишком-то и рвусь к нему в объятия, но тогда он испытующе посмотрел на меня и добавил:
- Я тебе хорошо заплачу… Останешься довольна, обещаю.
Моя подружка разволновалась, когда я рассказала ей, вернувшись к столику, о нашем разговоре. Глаза ее сделались круглыми и она прошептала:
- Может, это маньяк какой-нибудь? - Но мне показалось, что ничего страшного не будет. Будет только противно. Уж больно мужичонка был какой-то странный и неинтересный. А впрочем, чего не сделаешь ради хороших денег?
- Ты и сейчас так считаешь? - спросил я Людмилу в этом месте.
- Как? - не поняла она сразу.
- Ну, ты и сейчас считаешь, что чего не сделаешь ради денег, как ты только что сказала? - уточнил я. Мне стал интересен ее облик.
- Не знаю, - ответила она спокойно. - Сейчас у меня есть деньги, так что этот вопрос перестал меня волновать. Сейчас я ничего не делаю ради денег.
- Понятно, - констатировал я, так ничего от нее и не добившись.
- Все так и произошло, как он сказал, - продолжила Людмила. - Через полчаса Гена попрощался со своими товарищами и пошел к выходу. Пошла и я. Еще помню, что на ходу кивнула нашим парням, сидевшим у входа. Показала им, что все в порядке.
Мы сели в такси и поехали домой к Гене. Он жил в однокомнатной квартире на окраине. Ржевка-Пороховые. Это тогда, в восьмидесятом, было очень дальней окраиной.
Квартирка оказалась довольно неухоженная, и я сразу поняла, что он живет один. Холостой мужчина оказался.
Он приготовил кофе и поставил передо мной чашечку. Потом развалился в кресле и начал задумчиво:
- Ну, ладно, зачем попусту время терять? Раздевайся.
Я хотела ответить ему, что хотела бы сначала выпить кофе и получить деньги вперед, но не решилась. Он был довольно солидным мужчиной. Я сумела оценить его хороший костюм и особенно - ботинки "Саламандра". Это тогда было как бы маркой, отличительной чертой солидного человека.
Поэтому я не стала спорить, а тут же, встав перед ним, разделась. Сняла с себя все и дала ему рассмотреть свое тело. А тело мое в те годы было отличное. Отменное, я бы сказала… Не зря оно меня кормило тогда.
Все клиенты восхищались, когда я раздевалась перед ними. Один грузин все кричал, что нужно меня на Запад отпустить, чтобы я там в ночных варьете танцевала.
- Ты и сейчас отлично выглядишь, - сказал я, не делая при этом пустого комплимента. Людмила и вправду выглядела замечательно. Совсем не так, наверное, как в восьмидесятом году, но все же… Для тридцати пяти лет она сохранилась блестяще…
- Спасибо, дорогой, - ласково и небрежно бросила Людмила. - Так вот, это был самый странный вечер в моей жизни… Я разделась и просто ждала от него ну пусть не восхищенных криков, и не кавказского пощелкивания языком, но хоть каких-то слов. Хотя бы возбужденного взгляда…
Ничего этого не было. Гена совершенно равнодушно смотрел на меня. При этом он велел мне покрутиться перед ним и даже провел рукой по моей ягодице.
Меня часто гладили в том месте, и я всегда чувствовала при этом, как вибрирует горячая рука возбужденного мужчины. Но в тот раз не было ничего подобного. Рука была совершенно холодная, даже влажная. Бр-р… Очень неприятно. Это была какая-то рука исследователя… Как будто впервые в жизни гладил женщину по ягодице…
Между тем, была зима и я довольно скоро замерзла, стоя голая посреди комнаты без движения.
Тело мое покрылось гусиной кожей и я сказала:
- Слушай, Геночка… Может быть, мы ляжем с тобой в постельку? Я горячая, я тебя согрею. - Но он только хихикнул недовольно в ответ и больше ничего не сказал.
Он продержал меня стоящую перед ним несколько минут, а потом вдруг посмотрел на меня очень неодобрительно и произнес осуждающим тоном:
- Нет, не пойдет…
- Что не пойдет? - испуганно спросила я. - Что, я тебе не нравлюсь? Что же ты раньше смотрел? - Во мне стало подниматься раздражение на этого идиота. Сорвал из ресторана, привез сюда, держит тут голую на холоде, да еще бормочет что-то невнятное, но явно неодобрительное… Бывают же идиоты. Хоть бы денег дал…
- Садись, - сказал вдруг Гена, подтолкнув меня к креслу, с которого я только что встала.
- Можешь накинуть на себя что-нибудь, - добавил он брезгливо, заметив, что я дрожу от холода. Я накинула себе на плечи плед, который взяла с дивана. Но и это не понравилось Гене. Он с сомнением посмотрел на меня.
- Ну, так что? - нетерпеливо спросила я. - Что мы будем делать?
Гена задумался, так мне во всяком случае показалось.
- Ты одна живешь? - неожиданно спросил он меня. Вот уж чего терпеть не могла, так это глупых праздных вопросов. Зачем? Ты меня позвал, сейчас сделаешь то, чего тебе хочется, дашь мне денег и мы с тобой больше никогда не увидимся. Так какое тебе дело, одна ли я живу, или с кем? Какая разница?
- Нет, с дочкой, - ответила я неохотно.
- Большая дочка-то? - поинтересовался Гена, и поймав мой недоуменный взгляд, вдруг засмеялся: - Хотя, что это за глупости я спрашиваю… Как у тебя может быть большая дочка? Ты же сама еще девчонка. Тебе сколько лет?