- Ты превзошел меня. Это так, - сказал он тихо, но в голосе его слышалось шипение змеи. - Ты узнал то, что не дано знать мне - служителю бога. Это так. Но никто больше не узнает об этом. Ты - раб. Ты болтлив. Ты умрешь сегодня.
На звук гонга вбежали воины, но раб расшвырял их и ушел. В эту минуту он был силен, как стадо слонов, ибо понимал, что теперь его жизнь как никогда нужна народу. Он был раб, но в сердце его жила любовь к людям. Эта любовь придала ему силу. Он ушел в горы, а позади него, на тропе остались лежать десять храбрейших воинов Атлантиды.
С наступлением темноты он спустился вниз, тайком пробрался к жилищам рабов и всю ночь пробыл там. А перед рассветом ушел, теперь уже надолго.
С тех пор страх поселился в стране атлантов. Они пели прежние песни и смеялись, делая вид, что ничего не случилось, что они ничего не знают: стоит ли придавать значение угрозам раба! Но они видели суда жрецов и правителя, стоящие наготове в гаванях, и когда они смеялись, то в их глазах не было веселья. Вместе со страхом росло возмущение против жрецов, грозивших смертью каждому, кто покинет эту обреченную землю; и, чтобы заглушить недовольство, жрецы устраивали празднества и чаще обычного приносили жертвы Солнцу. А те, чьи дома стояли у подножия горы, слышали глухие удары, доносящиеся из-под земли. Иногда им слышался звон металла о камень, иногда - шум обвала. Они думали, что это боги, живущие под землей, пробивают себе дорогу, и в страхе покинули свои жилища.
Но под горой в пещере жил человек. У него не всегда было вдоволь еды, он часто страдал от жажды, но день и ночь рубил камень. Он торопился, потому что, единственный из всех, уже слышал подземный гул и понимал, что конец близок.
И однажды днем он вернулся.
Он прошел через весь город, но никто не посмел прикоснуться к нему, потому что он пришел оттуда, откуда никто не возвращается. Толпа следовала за ним по пятам. Он остановился на берегу. Внизу было море.
- Уже скоро… - устало сказал он. - Я вижу, - вы не вняли мудрости живших здесь до вас - вы остались. Но не ради вас, а ради моего народа, на который вы надели цепи, я сделал это… Придет день… вздрогнет земля… море хлынет на берег… обрушатся скалы… Так было трижды и так будет снова. Так говорят письмена… И тогда на склоне горы встанет каменный всадник… Он укажет дорогу тем, кто останется в живых… А ушедшие на восход погибнут, ибо гам закипит море… Так говорят письмена.
Его слушали молча, ужасаясь его словам. Он был раб, и жизнь его не стоила горсти песка, но никто не посмел прикоснуться к нему.
Юноша, натянувший тетиву лука, опустил свое оружие. Но тетива выскользнула из его рук. Стрела задела ногу раба; из раны полилась кровь. Когда люди увидели кровь, они очнулись и внезапно поняли, что перед ними стоит обыкновенный человек - раб, нарушивший закон трижды.
И они молча, с лицами, искаженными злобой, бросились на него. Теперь каждый протягивал к нему руки, словно его смерть могла избавить от страха перед неизбежным, будто он, а не сами они обрекли себя на смерть, поселившись здесь.
Те же, что были из его племени, остались неподвижными. Они не могли помочь ему. Они тоже были рабы, и у них не было оружия.
Внизу было море. Вода, пенясь, облизывала камни. Сверху волны казались маленькими, как рябь на песке.
И он прыгнул в море.
Шум прибоя заглушил всплеск. Стоявшие впереди увидели, как показалась над водой черная голова и, ныряя, покачиваясь, стала удаляться от берега.
Пришел вечер. Плоское большое солнце коснулось горизонта. Его лучи скользнули по поверхности моря. И, пока не наступила ночь, в багровых всплесках мерцала черная точка. Она то скрывалась за гребнем, то появлялась снова и становилась все меньше.
В той стороне, куда плыл человек, не было земли, а только - море.
Потом наступила ночь…".
* * *
Юрка отложил тетрадь.
- А дальше? - нетерпеливо спросил Петька. - Он спасся?
- Не знаю. Здесь больше ничего не написано.
С минуту они молчали. Юрка ждал вопросов; он знал, что вопросы будут.
- Откуда у тебя эта тетрадь?
- Просто нашел. На улице. Я сам думал, - откуда она? Может быть, ее потерял какой-нибудь писатель?
- Какие у нас писатели! - засмеялся Димка. - Чего им тут делать? Комарье считать?
- Да, - задумчиво сказал Юрка, - пожалуй, у нас только и можно - комаров считать. А здорово все это: остров… море. Живут себе!.. Наверное, там круглый год можно купаться. Знаете, ребята, я еще когда до вас прочитал, подумал: все-таки раньше не так было. Ну, в древности… Люди какие-то были… благородные, что ли, смелые. Вот прыгнул человек со скалы и поплыл…
- Хорошо бы туда с пулеметом! - сказал Димка. - Они на тебя с копьями, а ты их метров на двести подпустил и - очередь. А когда победишь, то станешь у них вроде царем.
- Из тебя, Димка, хороший царь получится, - уверенно сказал Петька. - Я раньше все думал: на кого ты похож? А потом догадался - на царя.
- Да нет, - смутился Димка, - я совсем не так… Я думал: рабов можно было бы освободить и сделать у них вроде коммунизма.
Снова помолчали ребята. Они дружили давно. Часто спорили. Иногда ссорились. Но сейчас почти одинаковые мысли были у них. Впрочем, даже не мысли, скорее картинки: яркие, разноцветные, но чем-то похожие друг на друга. Из всего этого складывалось что-то красивое, мужественное, не похожее на теперешнюю жизнь.
Когда-то давно поднялась над морем страна Атлантида, потом снова ушла в море, загадав людям загадку на тысячу лет. О ней слагались легенды и песни, и многим из них тоже тысячи лет. Такова судьба древнего. Оно прекрасно всегда, ибо человеку свойственно мечтать о прекрасном.
- Может, остров и сейчас стоит где-нибудь? - сказал, наконец, Петька. - Не нашли еще.
- Нужно разыскать, кто потерял тетрадку, - предложил Димка. - Он, наверное, знает. Только сначала - переписать. Перепишешь, Юра?
- Я-то перепишу, - сказал Юрка и даже привстал от волнения, - Но вы еще ничего не знаете!.. Самого главного!
И он рассказал о замороженном человеке и об океане, который ушел отсюда много лет назад. Возбуждаясь все более, он говорил, размахивая руками, и, наконец, когда кончились все слова, остановился. Он сам верил тому, что говорил. И вера эта передалась ребятам, потому что они хотели этого. Атлантида придвинулась так близко, что нужно было протянуть руку и прикоснуться к ней.
Впереди лежала дорога новых открытий и невиданной славы.
7. Новые земли
По реке Тунгуске - быстрой, прозрачной, стиснутой скалами - вдоль отвесных каменных берегов плыла на восток лодка. Лодка была окрашена в оранжевый цвет. Издали могло показаться, что по течению плывет ломтик апельсина. Но лодка шла против течения: там, где позволяли, берега, - бечевой, в узких местах - на веслах.
Гребли все поровну и тянули поровну, но капитаном был Петька. Его никто не выбирал, просто так уж повелось, что Петька был капитаном.
А лодка будто и не двигалась вовсе: за одним горбатым мысом открывался второй и третий, и десятый, но все они были похожи один на другой.
В лодке лежали: рваная палатка с заплатами из мешковины, два котелка, три удочки, мешок с продуктами и дырявый спасательный круг с полустертой надписью "САХ…" Из круга сыпалась почерневшая от старости пробковая крошка. Но именно этот круг, да еще шест на носу, с флагом, раскрашенным акварельной краской, придавали лодке вид настоящего судна.
Голубоватые холмы обступили реку. По их спинам, стирая с листвы солнечный золотистый глянец, бесшумно двигались тени облаков. Ни дымка, ни собачьего лая. Ни звука.
Если подняться на вершину холма, то можно увидеть, что высокое небо не в силах охватить этот простор и далеко, на горизонте загибается вниз, словно вырезая из земли громадную чашу. Эта чаша наполнена солнцем и теплым ветром. А ты стоишь в центре чаши.
Если крикнуть, то крик твой полетит над рекой, отражаясь от черных и коричневых скал, и когда он, поблуждав, наконец, вернется, то кажется, что он облетел землю.
В первой половине дня ребята, наслаждаясь свободой, шумно веселились. Они кричали, пели песни, какие знали, а когда приходилось тянуть бечеву, то по берегу шли чуть ли не вприпрыжку. Даже капитан временами переставал хмурить брови и, вскочив на ноги, начинал орать что-нибудь бессвязное, но обязательно громкое и ликующее:
- Мы плывем!.. Урра! Поднять паруса! Равняйсь!
А вокруг стояла тайга - спокойная и необъятная. Этот беспредельный мир нельзя было разбудить звуками. Он был слишком велик.
Ребята быстро устали. Юрка натер мозоль на ладони и теперь греб, придерживая рукоятку весла пальцами брезгливо, как держат дохлую кошку. Димка натер плечо бечевой. Петька сбил ногу о камень. Если бы так продолжалось и дальше, то через два - три дня на ребятах не осталось бы живого места. Но известно, что подобные неприятности случаются лишь в первый день: руки еще не привыкли к веслам, кожа на пальцах не огрубела.
- Поесть, что ли? - Димка сказал это таким тоном, будто есть ему не хотелось, а просто было жаль продуктов, которые могли испортиться.
- Правда, Петь, давай пристанем, - поддержал Юрка, бросая грести.
Петька ничего не ответил. Он сплюнул за борт и пересел на весла. Он греб с шиком, сильно откидываясь назад, и рвал весла из воды так, что долго еще за кормой крутились, буравили воду маленькие воронки.
- Ты не очень-то… - сказал Димка. - Можешь силу не показывать, сами грамотные.
- А кто капитан, - я?
- Ну ты.
- Значит, - всё… Был уговор грести до двух, а сейчас - двенадцать. Так на вас продуктов не напасешься!
Бунт был подавлен. Но Петьки тоже хватило ненадолго.
- Ладно, - сказал он через полчаса, - пошли к берегу. Я вам не лошадь - за всех грести.
Они пристали в небольшой бухточке и вылезли на горячие гладкие плиты. Над берегом нависла стена леса. Сюда не проникал ветер. Воздух был густой и теплый. Лучи солнца столбами уходили в воду между камнями. В воде блестками вспыхивали мальки.
- Давайте рыбу ловить! - загорелся Юрка.
- Нет, сначала - поесть, - вздохнул Димка.
Петька взял топор и, раздвинув кусты, вылез на берег.
- Зачем, Петь? - крикнул Димка. - Пойдем в тайгу, там костер разведем.
- В тайге - тень, комарья полно. Сожрут. Чисти картошку, я сушняку принесу.
Костер развели прямо на камнях. В котелок навалили всего понемногу: картошки, крупы, кусок колбасы. И уже сами полетели туда угольки, крупинки сажи, а когда варево закипело, сверху выступила грязноватая пена. Юрка снял пену ложкой.
Поставив котелок на камень, сели вокруг него и, отломив по куску хлеба, принялись черпать что-то желтоватое, пахнущее дымом и очень вкусное.
- Посуду надо вымыть, - сказал Петька, когда поели.
- Конечно, надо - согласился Димка, растягиваясь на каменной плите.
- Только вечером… - уточнил Юрка. - Все равно еще будем варить.
Лишь сейчас почувствовалось, как ноют натруженные мышцы.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху. Этот звон то затихает, то усиливается, пока глаза не начинают слипаться… И вот уж лень шевельнуть рукой и прикрыть глаза от солнца.
- А хорошо бы всегда так. Чтобы лето… Чтобы можно было идти, куда хочешь и плыть, куда хочешь, - сказал Юрка. - Я вот, когда вырасту, буду путешествовать. Год работать, год путешествовать.
- Всегда нельзя, - отозвался Петька. - Вырастешь - и все кончится. Я дальше седьмого класса учиться не буду. Пойду к рыбакам. Значит, и каникул у меня больше не будет.
- Ты же в летную школу хотел.
- Мало ли что хотел. Трудно матери. У меня вон Сенька - ему шесть лет всего.
- А может быть, мы на самом деле найдем что-нибудь, - сонным голосом проговорил Димка, - город старинный или… слоновую кость… Дадут премию. Тогда я в Закарпатье уеду, там фруктов полно…
- Я бы тоже уехал, - сказал Петька, - да разве с моими двинешься. Скучно у нас, ребята, в Усть-Каменске, верно? В других местах и люди какие-то другие. Читаешь книгу и видишь, все не так, лучше как-то, красивей. А вот о нас, например, можно бы книгу написать? Ну, про наш поселок, про нашу жизнь…
- Навряд ли… - ответил Юрка.
- И я думаю, что нет, - продолжал Петька. - Мы от всех на отшибе. Это так называется - город. А промышленности никакой, только рыба да лес. И пароходы - раз в неделю. И зима - полгода. А где это Закарпатье, Дим?
Но Димка не ответил. Он спал.
А Петька не мог спать. Он был не слишком разговорчив - дерзкий, упрямый Петька, - но сейчас он с особенной остротой почувствовал, что лето и тишина - все это временное. Еще год - и он перейдет в восьмой класс, но дальше учиться не станет, пойдет работать. И тогда уже каникул не будет. Петька рано научился думать. Он был горд и упрям.
- А в летную школу меня бы приняли, - говорил Петька. - У меня здоровье - сто процентов. Только туда после десятилетки принимают. А может, есть такие школы, что после семи классов?.. Слышишь, Юрка?
Но и Юрка уже спал. Он прижался щекой к горячему камню, и на лбу его выступили капли пота. Петька поднялся, взял черпак и принялся вычерпывать воду из лодки.
Ребята проспали часа полтора. Проснувшись, они увидели Петьку сидящим на камне. Около него болталась в воде связка рыбы.
- Клюет?
- Штук тридцать… Здорово клюет! На ужин уху сварим, только чистить сами будете.
- Сравнил! - возразил Димка. - Ловить - это удовольствие, а чистить - работа. Я бы тоже мог ловить сколько хочешь.
Петька свернул удочку.
- Надо плыть.
- А может быть, половим?
- Всю не выловишь, - степенно сказал Петька. - К вечеру нужно домой успеть, а то в другой раз не пустят. Отчаливай!
И снова медленно, вздрагивая под напором быстрого течения, потащилась вверх лодка, похожая на дольку апельсина.
Было уже часов шесть, когда из-за поворота показался остров. Он стоял посреди реки, огражденный барьером из камней. На дальнем конце его виднелся утес, по склону которого карабкались вверх точеные стволы сосен.
Вогнав лодку между камнями, ребята поднялись на вершину утеса. Он круто обрывался к воде. Река, плавно извиваясь, приносила к подножию утеса темную воду, но, поравнявшись с островом, река начинала играть золотыми искрами, а на закате она превращалась в широкую огненную ленту.
- Это будет наш остров, - сказал Юрка. - Мы назовем его Азоридой. Мы первые его открыли.
- Давайте ставить палатку, - распорядился Петька. - Поздно уже, домой пора. А завтра вернемся. Никто ее тут не возьмет.
Ребята спустились вниз и, сев в лодку, переплыли протоку. Димка остался у лодки. Юрка и Петька поднялись по откосу за еловыми лапами - на подстилку. На острове не было елей.
Они поверху прошли немного вдоль берега и вдруг увидели девочку. Она сидела у воды, подтянув колени к подбородку. Она не шевелилась, и сначала ребята подумали, что это просто обломок камня. Петька первый разглядел ватник, накинутый на плечи, и толстую светлую косу, перевязанную зеленой лентой.
- Та самая, - удивился он, - помнишь? На пароходе приплыла. "Телка". Чего она тут сидит?
Действительно, странно было здесь, вдали от жилья встретить человека, который не тащил лодку, не нес на плече ружье, а просто сидел и смотрел на воду.
- Она нас не видит, - Петька перешел на шепот. - Давай ее напугаем.
- А как?
Петька огляделся. На краю откоса лежал пень, вынесенный половодьем.
- Давай на нее топляк спустим!
- Расшибет…
- Ничего не расшибет. Что она, - дура? Увидит - отскочит. Тут метров пятьдесят; он долго будет катиться. Да мы еще крикнем…
Юрка улыбнулся. И правда, - что здесь страшного? А девчонка, видно, зазнайка, попугать не вредно.
Ребята раскачали пень, навалились и спустили его вниз. Он покатился сначала медленно, неуклюже переваливаясь с боку на бок, потом пошел быстрее, быстрее, толкаясь пружинящими корнями, подскакивал, распластываясь в воздухе, как громадный паук.
- Э-э-й! Берегись!
Девочка поднялась на ноги. Пень катился на нее; вслед за ним осыпались земля и мелкие камни.
- Берегись! - уже не веселым, а страшным голосом заорал Петька.
Девочка стояла неподвижно. И только когда пень уже полетел мимо, совсем рядом, и шумно плюхнулся в воду, она неловко отпрыгнула в сторону.
- Вот дура!.. - восхищенно сказал Петька и крикнул: - Эй ты! Возьми глаза в руки!
- Бежим!? - шепнул Юрка.
- Бежим! - Петька помчался вниз большими прыжками.
Юрка не сразу последовал за ним. Он собирался бежать совсем не в ту сторону.
- Тебе чего, жизни не жалко? - крикнул Петька, подлетая к девочке. - Видишь обвал и стоишь, как очумелая! Мы и то перепугались.
Подошел Димка, привлеченный шумом.
Девочка молчала. Она холодно и нахально, как показалось Петьке, взглянула на него.
- Откуда вы? - спросила она наконец. - Вы не из лагеря?
- Из какого еще лагеря?
- Вы не из лагеря, - уверенно продолжала девочка. - Я вас не знаю.
Она стояла спиной к воде. Солнце вызолотило нити волос вокруг ее головы. Они светились. По реке, покачиваясь, уплывал пень, теперь еще больше похожий на паука, барахтающегося в воде.
Ребята молчали. Невозмутимость девочки была непонятной. Они ждали визга, крикливой брани, чего угодно, но не такого спокойствия.
- А тебя я помню, - подумав, сказала девочка, обращаясь к Петьке. - Когда мы приехали, ты был на берегу. Что здесь обвалилось, - камень?
- Ты же видела…
- Нет, я не видела. Я слепая.
Никогда в жизни не видел Димка такой растерянности на лицах друзей.
- Совсем слепая? - глупо спросил Юрка.
Девочка молча повела плечом. И Петька, гордившийся тем, что никогда не краснеет, покраснел так, что, казалось, из щек его брызнет кровь. Юрка выглядел не лучше. Димка еще ничего не понял, но ему тоже было неловко.
- Ну, мы пойдем… - Петька неуклюже затоптался на месте. - Пойдем? - повторил он так, словно спрашивал у девочки разрешение. - Домой пора. До свидания.
Ребята двинулись к лодке, торопливо, не оглядываясь. Это было очень похоже на бегство. Но, пройдя несколько шагов, Петька остановился.
- Как тебя зовут? - крикнул он.
- Лена. Вы придете еще?
- Завтра, - решительно сказал Петька. - В крайнем случае - послезавтра. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, - повторил и Юрка, хотя солнце еще не закатилось и пока что был день, а не ночь.
- Чудно… - проговорил Димка, садясь в лодку. Ничего другого он придумать не мог, но надо же было что-то сказать.
Оранжевая лодка отошла от берега и по оранжевой реке поплыла на закат.