Лена, правда, не может понять, из-за чего так беспощадно воюют мальчишки, к чему эти вечные споры из-за пляжа, берег ведь широкий, хватило бы места не на пятьдесят, а на пять тысяч мальчишек! Но она не вмешивается в мужские дела. Она верит Миче. Слушая его, Лена не сомневается, что всё так и должно быть и что Еза совершенно справедливо получил "по заслугам", как любит говорить Мича. После полудня на пляж обычно заглядывает заведующая. Поговорит с девочками, обойдёт терпеливых рыболовов, а они покажут ей пойманную рыбу, не меньше мизинца каждая. Потом заведующая лежит в холодке на одеяле и читает, а вокруг неё раздаются весёлые крики. Весь Дом, кроме поварихи Терезы и дядюшки Столе, переселился на реку. Даже Саво Злой Глаз тоже тут. Он сидит у воды, засучив штанины до колен и опустив ноги в прохладную воду. Не хватает здесь только подпольщика Срджи. Стоит ему издали увидеть заведующую, как он убегает подальше в лес и играет там с Рако в "мельницу". Победа над ковбоями не облегчила его положения. Приходится скрываться "впредь до особого распоряжения". Ночует он в хижине дяди Столе. Днём хорошо, всё время с товарищами, но вот ночью одному - ох как одиноко! Темноты он не боится - рядом с ним трофейная Езина винтовка, но не слишком приятно каждую ночь проводить в шалаше, вдалеке от Дома и сонного дыхания мальчишечьей спальни.
Ночью, когда раскидывается над хижиной звёздное небо, а синеватая летняя тьма закрывает её единственное окошко, в котором, впрочем, и стекла-то нет, мысли Срджи улетают далеко. Ему не спится. Думы не покидают его, роятся, словно пчёлы в ульях дяди Столе. Вспоминаются какие-то детские впечатления, всплывают картины детства, но так неясно, смутно, расплывчато. Вся короткая жизнь Срджи проносится перед его закрытыми глазами, одно воспоминание тянет за собой другое, и непрестанно, горько вспыхивает всё один и тот же вопрос: "Кто я? Откуда я?"
А потом в полусне возникают неясные образы: ему кажется, что он перед своим домом, он точно знает, что это его родной дом, - чисто выбеленный, крыша из каменных плит, а у порога что-то клюёт курица. Он бежит к порогу, раскидывает руки - и открывает глаза… Нет, это не родительский дом, он ошибся! Своего дома Срджа не помнит, ему привиделся дом, куда он во время экскурсии зашёл напиться воды.
Срджа приподнимается. Темнота. Одиночество.
Он с трудом дожидается утра, чтобы побежать к товарищам, на реку. Увидит знакомые лица - и забот как не бывало. Первым приходит Рако. Приносит завтрак и даёт Срдже знак спрятаться в лесу. Забредёт ещё какая-нибудь девчонка ненароком, так глаза и вылупит.
В этот день, до упада наигравшись в "мельницу", Срджа предложил:
- Пойдём на разведку! От скуки просто подохнуть можно!
- Пойдём! - охотно согласился Рако. - А куда?
- Разведаем, что делается на реке выше Ведьминого Острова, дойдём до каньона Ска́кавицы.
Черноногие отправились.
Если говорить откровенно, разведывать там было нечего. После битвы на Ведьмином Острове Езины ребята и носа на реку не показывали. Но Рако и Срджа всё же двинулись в путь.
Они пробираются кривыми тропами, а то и вовсе без тропок, как это приличествует братьям-краснокожим. Минут через десять они уже на вершине Ведьминого Острова и с интересом разглядывают недавнее поле боя. Побывали и там, где изрыгала огонь их "водородная гаубица". Потом двинулись правым берегом реки и скоро оказались перед высоким мрачным ущельем. Сжатая в мощных объятиях скал, бурлила и кипела здесь Вербница, играла нетерпеливыми волнами. В густых колючих зарослях малины и ежевики Срджа обнаружил тропинку, и по ней мальчишки поднялись к правому склону ущелья. Потные и запыхавшиеся, остановились они на вершине и перевели дух.
- Смотри! - воскликнул Рако, вытирая рукой раскрасневшееся лицо. - Дым!
То, что они увидели, было достойной наградой за их усилия - подъём по крутому склону.
Внизу, под ними, там, где русло Вербницы резко сужалось и она с разбегу устремлялась в тёмное жерло ущелья, на круглой полянке, окружённой орешником, поднимались дымки цыганского табора.
Посреди поляны стояло несколько шатров, они очень напоминали индейские вигвамы, хорошо знакомые ребятам по приключенческим романам. У шатров паслись три тощие клячи, играли ребятишки, громко перекликаясь гортанными голосами. Две женщины в пёстрых юбках сидели на корточках на берегу реки. Слышалось шлёпанье вальков и всплески мокрого белья. Невдалеке от табора перекинулся через реку белый каменный мост, похожий на согнутый локоть великана. По нему то и дело проезжали грузовики и крестьянские телеги, направляясь к городу, скрытому за горой.
Мальчишки выскочили из кустов. Старая цыганка с седыми волосами и тёмным лицом отложила валёк и разогнулась. Она держалась руками за поясницу и звала:
- Эй, Маша-а-а!
- Тут я! - отозвался из шатра звонкий голос.
Стройная цыганочка лет пятнадцати вышла из шатра, придерживая одной рукой длинные распущенные волосы, а другой сжимая гребень.
- Погоди, старуха, дай косы заплету! Сейчас иду!
- "Сейчас иду, сейчас иду!" - рассердилась старуха. - У меня все кости разломило от стирки, а ты "сейчас иду"! Давай-давай, бросай гребень, бери валёк, дай тебе бог замуж за царя выйти!
- Бери его себе, царя этого! - заворчала девушка. И, пожимая плечами, подошла сменить старуху.
- Ну и ладно! Мне царь, а тебе валёк! - захохотала старая цыганка.
Срджа и Рако слушают этот разговор и давятся от смеха. Смотрят: взяла девчонка валёк, вертит его в руках и что-то бормочет. Седая цыганка присела на корточки у костра, раздувает огонь, собирается варить кофе. Маша смотрит на неё, а потом, словно вспомнив что-то, начинает ожесточённо колотить вальком по старому одеялу. Малыши ни минуты не посидят спокойно: кувыркаются через голову, тянут чёрного, кривоногого пса за хвост, а тот воет так, что в ушах звенит.
- Что-то ни одного мужчины не видно, - говорит Рако.
- Пошли в город паять-лудить, - откликается Срджа. - Теперь до вечера не вернутся.
Рако задумался.
- Знаешь что? Надо хорошенько стеречь Мустанга. Про этих бродячих цыган знаешь как говорят: на глазах украдут.
- Сегодня здесь, завтра там, ищи ветра в поле! - соглашается Срджа. - На всякий случай доложим Вождю.
- Обязательно.
Черноногие ещё раз взглянули на табор и побежали обратно. Они были довольны, что их разведка действительно превратилась в разведку, а не в простую прогулку без волнений и приключений.
Теперь, при возвращении, они избегали колючего кустарника и мчались по прибрежной гальке, чтобы поскорее добраться до Мичи.
Они нашли его там же, где и оставили. Он одиноко сидит у трамплина. Глаза мечтательно смотрят вдаль. В руках вырванный из тетради лист, на нём что-то написано, похоже, что стихи.
- Вождь!
Мича повернул голову. Видно, что ему помешали. Но разведчики не обращают на это внимания - дело важное!
- Новость, Вождь!
- Н-да… - промычал Мича. Но вместо того чтобы выслушать их, опустил голову и уткнул нос в написанные синими чернилами строки.
Рако и Срджа переглянулись.
"Что это с ним?" - словно спрашивают они друг друга, и оба пожимают плечами. А Мича читает стихи, на лице у него восторженная улыбка. Он раскраснелся, наклонил голову, и видно, как на шее у него колотится жилка, выдавая биение взволнованного сердца.
- Вождь! - решительно сказал Срджа. - Да послушай ты нас!
- Ах да!.. - опомнился Мича и поднял бровь - знак внимания у Вождя черноногих. - Что ты сказал?
Срджа докладывает о результатах разведки. Он описывает дорогу до ущелья, но, дойдя до того момента, когда они заметили цыганскую девочку, замолкает на полуслове: Мича опять опустил голову и, не моргая, смотрит на листок бумаги.
- Да ты меня и не слушаешь! - возмущается Срджа.
Мича поднимает голову. Виновато улыбается.
- Ну да… цыгане… - заикаясь, произносит он, - ну, это… и что же дальше?
Срджа кое-как заканчивает донесение и обиженно отходит.
- Чёрт какой-то в него вселился! - озабоченно констатирует Рако.
- Бредит, словно в лихорадке! - сердится Срджа.
- Ума не приложу, что с ним.
За спиной у них что-то зашуршало. Оглянулись - а это Боца манит их к себе.
- Тс-с-с!
- Удивляетесь? - многозначительно спрашивает Охотник на Ягуаров. И добавляет: - И я удивляюсь.
- Такой воин, да ещё Вождь… хм… да вот…
- Что?
- Да нет… - Боца остановился, прикусил губу, а потом решительно заявил: - Влюбился наш Мича, если уж хотите знать…
- …?!
Мальчишки уселись под кустом и зашептались, то и дело озабоченно поглядывая в сторону уединившегося Вождя. Наклоняются друг к другу, покачивают головами.
- Это Лена? - спрашивает Срджа.
- Ага!
- Я так и подумал.
- Она славная! - восхищённо замечает Рако.
- Сильна! - поправляет его Охотник на Ягуаров.
А Мича сидит в той же позе, таращится то на бумагу, то куда-то вдаль, снова на бумагу. Он никак не может оторваться от четверостишия, оно гласит:
Как волшебно сияет заря, -
Солнце всходит, сверкая, горя,
Моё сердце и утра величье,
Сохраню я для милого…
Лена
Последнее слово в стихотворении пропущено. Это загадка! Но с другой стороны, ясно, что сюда ничего нельзя вставить, кроме "Мичи". Впрочем, может быть, и не "Мичи"? Насколько Мича разбирается в поэзии, здесь с тем же правом могли бы оказаться и Вича, и Кича, и Тича! Но в их Доме нет ни Вичи, ни Тичи, ни Кичи. Стало быть, остаётся только он - Мича!
Впрочем, зачем ломать над этим голову? Эти стихи написаны для него. Это ясно! Для кого же ещё?
Облегчённо вздыхая, Мича встаёт и робко направляется к Дому, куда уже давно, передав ему стихотворение, умчалась смущённая и раскрасневшаяся Лена.
Вслед ему летит озабоченный шёпот черноногих:
- Ну и изменился же он!
- Ничего похожего на прежнего Мичу!
- Пропадает человек, если уж хотите знать! - печально заключает Охотник на Ягуаров и насаживает на крючок божью коровку - лучшую приманку для бычков.
XV
Еза был вне себя от ярости - получить от Пирго такую позорную оплеуху! Бросился в реку, переплыл её несколькими сильными взмахами и исчез на дороге, ведущей в город. По пути ему попадались группки мальчишек - остатки его разбитого войска. Он не обращал на них внимания, не вступал в разговоры. Шагал широко, сурово нахмурившись, и во всём его облике было что-то вызывавшее страх.
В нём бушевал гнев. Разбит он, Еза, а ведь одного его имени было достаточно для устрашения всех мальчишек с соседних улиц. "Туземцы" дали ему и его ковбоям урок по всем правилам: они были храбрее, дружнее, твёрже в обороне, неудержимее в нападении. И он получил то, что ему "причиталось". И наконец, наконец… его винтовка оказалась трофеем черноногих. Лёгкая, блестящая винтовочка, с пятидесяти метров подшибал он из неё воробья, а с двадцати шагов - одним выстрелом разносил пуговицу от пальто в мелкие кусочки! Подарок отца после окончания восьмилетки, а теперь она попала в чужие руки!
Всё можно было стерпеть, только не это! И никогда он не простит поражения, до тех пор…
Еза внезапно остановился. Щёки у него горели. Но ещё ярче и злее жёг его огонь позора, терзала душу оскорблённая гордость.
"Я им отомщу! Жестоко отомщу!.." - кричала в нём обида. Но её перебил голос разума: "Отомстить! А как?.."
Он был уже недалеко от города. Среди зелени садов и огородов виднелись розовые домики окраины. Близился полдень. Устав от жары, город еле слышно гудел: откуда-то доносился голос женщины, зовущей ребёнка: "Драган! Драга-а-ан! Иди обедать!"
Где-то недалеко звенела ступка - хозяйка толкла для подливки перец, за забором недовольно бормотал индюк. Нет, Езе не хочется в город, домой ему тоже неохота, ему нужна тишина, надо посидеть одному и придумать, как отомстить!
Предводитель ковбоев сделал "налево кругом", подошёл к ограде, перелез через неё и оказался в густом, тенистом сливовом саду. Но не успел он сделать и трёх шагов, как чей-то голос окликнул его:
- Эй, куда собрался?
От неожиданности Еза застыл на месте. Осторожно повернул голову. Справа от него, прислонившись к забору, сидел на корточках Крджа и выпускал из ноздрей густые клубы дыма. Рядом с ним на боку лежал старый-престарый перекрашенный велосипед.
- Рано за сливами лазить собрался, зелены ещё, - усмехнулся Крджа. - А к тому же… - он приподнялся, - ты должен бы знать, что я здесь за сторожа.
Еза не испугался:
- Ну и что? Я не за сливами пришёл!
- Верно, верно! Больно зелёные, - насмешливо произнёс Крджа. - Впрочем… - и он словно задумался, - ты, верно, пришёл подорожника нарвать. Да, он здорово от синяков помогает.
- От каких синяков? - мрачно пробормотал Еза.
Крджа подошёл поближе. Он стоял, уверенно расставив ноги, свысока глядя на Езу.
- Ну, ну… нечего тут. Я всё знаю! - покачал головой Крджа и будто с сожалением добавил: - Да-а, здорово вам всыпали! В городе только об этом и говорят!
Старая злоба и ненависть к "туземцам", утихшая было от удивления при встрече с Крджей, снова вспыхнула в душе Езы. "И он знает! - мелькнуло у него в голове. - Что это он сказал? Неужели весь город судачит о поражении?"
- Кто говорит?
- Все! Кого ни встретишь. Будь спокоен, эти, из Дома, уже всем разболтали о своей победе, - быстро добавил Крджа, и глаза его хитро блеснули.
Еза онемел. Опустил глаза и рассматривает носки своих ботинок. Поражение терзает его, словно в груди у него раскалённые угли. Чтобы помучить его, Крджа без умолку говорит о битве, причём всё преувеличивает, а в голосе у него сожаление… Он жалеет его, Езу, - предводителя ковбоев!
Крджа замолкает, затягивается сигаретой и продолжает свою хитрую игру:
- А скажи, пожалуйста, только ты не обижайся, правду ли говорят, что Пирго отнял у тебя винтовку и влепил тебе здоровую затрещину?
Еза резко вскидывает голову, и его вспыхнувший взгляд встречается с глазами Крджи, в них сквозит раздражение.
"Будто рассвирепевший тигр!" - думает Крджа, слушая гневный ответ Езы:
- Правда! Но правда и то, что я отомщу ему! И ему, и всем черноногим!
- Серьёзно?
- Не может быть серьёзнее! Это так же верно, как то, что я - это я, а ты - это ты!
На плечо мальчика дружески опускается тяжёлая рука Крджи.
- Сразу видно - настоящий боец! Эх… - Тут голос Крджи становится нежным. - Эх, в твои годы я такой же был! Ничего не скажешь, ты кремень-парень.
Эта похвала и одобрительный тон Крджи - лучшее лекарство для оскорблённого самолюбия Езы. Он с благодарностью смотрит на Крджу, а тот крепко жмёт ему руку.
- Так ты и вправду собираешься мстить?
- Собираюсь!
- Верно?
- Уж чего вернее!
- Ну, в таком случае… ладно. Давай присядем, поговорим немного.
Крджа берёт Езу под руку и ведёт под сливу в глубина сада.
Они долго сидят под деревом, наклонившись один к другому. Крджа что-то объясняет, машет руками, часто сжимает кулаки, а Еза серьёзно кивает головой. Стоит Езе начать говорить, как Крджа поддакивает, похлопывает его по плечу и довольно улыбается. Солнце уже давно перевалило за полдень, а эти двое всё ещё разговаривали.
Наконец Крджа встал, за ним поднялся и Еза. Они пожали друг другу руки.
- Ты, верно, слышал, что у меня с ними тоже есть счёты. Я думаю, ты понимаешь, - шепнул Крджа.
- Конечно.
- Поможем друг другу. Коли дело выгорит, нам и море будет по колено!
- Идёт!
- Только держи язык за зубами! - напоминает Крджа и прикладывает желтоватый, прокуренный палец к губам. - Возьми с собой одного, самого верного ковбоя.
- Да уж я знаю!
- Ну ладно, тогда всё в порядке. Смотри: рука руку моет! - говорит Крджа и провожает Езу до ограды. Чтобы помочь ему перелезть через забор, он подставляет спину, а когда Еза скрывается, на лице Крджи появляется хитрая и зловещая улыбка…
XVI
Проснулся Срджа от глухого раската грома. Похоже, быть грозе.
Густая, непроглядная тьма окружала хижину. Из темноты налетает тёплый ветер, обнюхивает соломенную крышу, ударяет в стреху, крыша дрожит, прогибается. Дрожат и поскрипывают ветхие балки, трутся одна об другую, и кажется, что тяжело вздыхает больной человек. Сверкнула молния и осветила хижину. На мгновение стали видны торчащее вверх железное рыло "водородной", ржавые грабли у стены, несколько старых ульев. Опять налетел порыв ветра, мощным ударом отворил дверь и швырнул в хижину охапку листьев - листья Срджа разглядел при новой ослепительной вспышке молнии. Загрохотало так, что он вздрогнул всем телом. И первые капли забарабанили по крыше. Удары грома становились всё чаще и чаще.
"Железо притягивает молнию!" - испуганно подумал Срджа и, ощупью найдя "водородную", прикрыл её своим одеялом. Сам он скорчился на своём ложе, боясь шевельнуться. Того и гляди, притянешь молнию.
На мгновение затихло. А в перерыве между двумя ударами грома мальчик услышал широкий мягкий шум - приближался буйный июньский ливень. Потом по крыше словно захлопали мокрым одеялом, и проворная струйка скользнула сквозь дыру в крыше прямо Срдже за шиворот. Эта шуточка сопровождалась раскатистым хохотом грома. Изгнанник вздрогнул: по спине у него побежали мурашки. Ему вдруг стало холодно, зубы выбивали чечётку, руки покрылись гусиной кожей.
Гром не смолкал, и хотя Срджа успокаивал себя, мысли его всё время вертелись вокруг пушки.
"Притянет ведь молнию, как есть притянет, бедная моя головушка!.. Одеяло-то ведь самый никудышный изолятор! К тому же и винтовка Езина тут - ствол из чистой стали! А тополя на холме! Небось ждут не дождутся, пока в них молния ахнет!.. У стены вон железные грабли стоят. Ух ты, да тут полно железа!" Теперь уж Срджа действительно испугался. И когда молния опять разорвала темноту, он вскочил с постели, выбежал через открытую дверь и припустился к Дому, провожаемый залпами небесного салюта.
Не переводя дыхания домчался он до Дома и только во дворе почувствовал, что промок до последней нитки. Спрятался под навес. Не наткнуться бы на заведующую - дело вполне возможное: она всегда обходит ночью спальни.
Послышался странный шум. Срджа вгляделся: кто-то приближался к Дому. Неужели заведующая?
- Тс-с! - донеслось до его слуха.
"Нет, это не она! С чего бы ей шептать "тсс!.." Значит…" И тут он увидел высокую человеческую фигуру.
Неизвестный остановился у ограды Дома. Оглянулся, махнул рукой и быстро зашагал к зданию канцелярии. Вскоре за ним возникли две тени, и Срджа услышал голос Езы:
- Поживей! Мы постережём!