- Ингрид? А я Милан Яворка.
Девочка подскочила, и вместе с ней подскочил и узелок рыженьких волос, перехваченный черной ленточкой.
- Яворрка! Яворрка! - грассировала она букву "р".
Бритта рассмеялась.
- Да перестань же! - рассердился Милан на девчонку и оглянулся.
Шведские гости - мальчишки и девчонки - стояли возле чемоданов и жестами предлагали пионерам, и без того нагруженным чемоданами, взять оставшийся багаж.
При этом они перекидывались веселыми репликами.
Чешские ребята, задетые за живое, остановились. Но вот от них отделилась Илон ка Месарошова и подошла к багажу, разложенному на зеленом газоне, и подняла один из чемоданов. Гонза Мудрых в сердцах ударил оземь Ивонниным чемоданом.
- Брось! - крикнул он. - И вы бросьте! Ката, Алена, Зуза!
Девочки послушно поставили чемоданы и отправились в лагерь. Шведы поняли, что перестарались. Но один из них, больше всех смешивший товарищей, всем своим видом старался показать, что вовсе не чувствует себя побежденным. Он медленно отделился от своих ребят, обошел стороной могучего Гонзу и приблизился к маленькому Пепику Роучке. Швед пальцем вытянул у него из-под куртки краешек пионерского галстука и заверещал:
- Хи! Че-че-че!
Гонза направился к шведу.
- Геран! - раздался пронзительный крик.
Это выкрикнул Жираф, Он пошел навстречу Гонзе, приложил палец к своему виску, покрутил им, словно буравчиком, и кивнул на Герана.
- Рассказывай! - проворчал Гонза. - Твой Геран вовсе не такой глупый!
- Подумаешь! Воображает из себя бог знает кого! - запищал Пе-пик. - А мы что тут? Для того, чтобы ему носить чемоданы?!
- Его счастье, что он гость, - успокоился Гонза. - Иначе пришлось бы ему понюхать кулак. - И он поднес кулак к носу Жирафа.
Жираф истолковал этот жест по-своему. Он подошел к Герану и щедро отвесил ему две оплеухи. Потом вернулся к Гонзе и сказал:
- Гонза! - протянул Жираф руку.
"Ага! Он быстро запомнил мое имя!" - подумал Гонза и подал руку Жирафу.
Ребята похлопали друг друга по плечам. Пепик не хотел отставать от Гонзы, подошел к Жирафу, подскочил и тоже хлопнул его по спине.
- Эй, Петр! - позвал Гонза Маковника, стоящего невдалеке с двумя иностранцами. - У тебя среди шведов уже полно приятелей. Ты объясни этим принцам: они могут идти налегке, чтобы у них руки не отвалились. Мы еще вернемся за остальными чемоданами. Палочка их пока посторожит, - обернулся он с иронической улыбкой к Ивонне. Ее подкрашенное лицо уже не казалось ему таким красивым,
- Что ты ко мне пристаешь? - вспыхнул Петр. - Мой друзья - немцы. Этот - Вильгельм. - Он подтолкнул вперед высокого парня, что был постарше, а потом второго, помладше: - А это Эрнест из Берлина.
Немцы подошли, поклонились и сказали:
- Freundschaft, Kamaraden!
Только тогда все обратили внимание, что у немецких ребят под серыми куртками голубые пионерские галстуки.
- Ну, пошли! - сказал Гонза и поднял два чемодана.
И хотя Петр Маковник руками и ногами объяснял иностранцам, что они могут ничего не нести, все же шведы взяли свой багаж и направились в лагерь.
На полпути они повстречались с вожатой. Она с беспокойством спросила ребят, почему они так долго задержались.
- Ну, мы немножко поговорили, - ответил Гонза.
- А что это вы оставили там, на лужайке? - спросила Лена.
Все с любопытством обернулись. На зеленом газоне сидел Палочка и верно охранял чемодан Ивонны Валль из Стокгольма.
4
Шел дождь. Его струи ровно падали на землю, словно кто-то сидел в мохнатых облаках и лил воду через сита. Неподвижные ветки старых елей торчали, подобно огромным темным крыльям. То там, то сям с них падали большие серебряные капли.
В двух светлых мастерских, расположенных на первом этаже "штабного" здания, пионеры осматривали содержимое огромных шкафов и полок. Они толпились возле них, тянулись друг через друга, а ребята поменьше даже приседали, чтобы хоть что-нибудь увидеть сквозь лес ног.
- Ну и добра же тут!
- Вот бы нам на уроки труда все это!
- Не пришлось бы тогда сколачивать все время одни и те же табуретки.
- А гвоздей-то!
В целлофановых пакетиках блестели гвозди, различные по величине. На полках были разложены пластинки из прозрачного целлулоида, бутылочки с клеем, катушки толстых ниток, кубики пластилина, множество мягких цветных трубочек из искусственного материала, стояли различные приборы.
Второй шкаф был набит всем необходимым для рисования. Тут было полным-полно рисовальной бумаги, угля, перьев и бутылочек туши.
Ката Барошова пробралась к шкафу. Она взяла лист бумаги для рисования, села в углу мастерской на небольшом стульчике и начала набрасывать карандашом, который всегда носила с собой в кармане, ребят, столпившихся около шкафа. Она нарисовала руку и ногу, запечатлела юбочку. От блузки добралась к голове. Узелочек волос, ленточка. Ингрид! Потом на листке появилась мальчишечья голова, нарочно искаженные, вытаращенные глаза. Геран!
"Какой красивый этот Геран", - подумала Катка. А потом кинула на него злой взгляд и… высунула язык.
Катка постепенно заполняла белый простор листа. На бумаге уже поселились Гонза, Милан, симпатичная Бритта и Пепик Роучка с веснушками на носу.
- А где же Жираф? - подойдя, спросил Петр Маковник.
И Катка, рассмеявшись, начала рисовать Жирафа.
Постепенно ее обступили ребята. Раздались реплики:
- Жираф не поместится!
- Он будет коротышкой!
Но и Жираф все же поместился на листе.
- Ну и здорово! - восторженно сказал Милан Яворка, взял у Катки лист и стал показывать его всем ребятам.
Посмотрев на свой портрет, Жираф рассмеялся. Он в восторге хлопал себя руками по худым коленкам, узнавая ребят по Каткиным портретам.
Самоуверенный Геран подошел к Катке, с интересом посмотрел на нее и тоже начал расхваливать ее рисунки, сыпать по-шведски комплименты.
- Друзья! - вошла вожатая. - Через час приедут болгары, арабы и советские ребята. Может быть, после обеда выглянет солнышко. В таком случае мы пойдем осматривать плотину.
- Знаешь что? - сказал Милан Гонзе. - Нам бы стоило разведать, нет ли тут каких-нибудь зонтов.
- Зонты тут действительно пригодились бы, поддакнул Гонза и посмотрел на затянутое дождевыми тучами небо. - Эти бедняжки промокнут до костей. А арабы? Ведь они из пустыни! Они просто испугаются такого количества воды.
- Да, но найдем ли мы столько зонтов, чтобы под ними спрятались два автобуса ребят? - усомнился Милан.
В "Зеленой долине" Гонза и Милан нашли только два огромных зонта от солнца. Они отправились к Глазу - так они прозвали чешского пионервожатого, носившего большие очки в темной оправе, - и рассказали ему о своем плане. У Глаза даже очки подскочили от удивления. Но потом он принес из канцелярии ключ от склада и выдал Гонзе и Милану по десяти палаток-пирамид.
Друзья пошли в мастерскую и веревками от палаток стали шнуровать брезентовые полотнища так, чтобы при этом образовалась одна огромная брезентовая простыня.
Необычная работа привлекла внимание остальных ребят. Вило и Петр стали усиленно предлагать свою помощь. Но так как Милан отказался от помощи, ребята понемногу стали исчезать из мастерской в поисках других развлечений.
- Нечего тебе было отгонять Вило, - сказал Милану Гонза. - Он бы мог шнуровать с другого конца. Вот Петр пусть катится!
- А я как раз его не оставлю, - проворчал Милан.
- Почему же? - удивился Гонза. - И что ты имеешь против Вило?
- Так. Воображает. Он думает, что если у него компас на браслете, то он уже неизвестно кто. И мы до неба подскочим от радости, когда ему вздумается с нами разговаривать. - Милан, насупившись, посмотрел из-под густых бровей и бросил в адрес Петра Маковника: - Подлиза жирная!
"Жирная подлиза" еще раз попытался убедить ребят допустить Вило к работе.
- Я сказал - нет! Значит нет! - отрезал Милан. - А ты хорошо сделаешь, если с этим своим немцем не будешь везде соваться, - сказал он Петру.
Но Петр не сдался:
- А ты знаешь, что нам говорил вожатый? Заботиться о гостях, чтобы они себя тут хорошо чувствовали! Вот!
Петр повернулся и удалился с чувством собственного достоинства.
- Факт, - сказал Гонза. - Он прав!
- А мне плевать! - упрямо мотнул головой Милан. Очень-то мне нужно, чтобы именно немцы тут себя хорошо чувствовали!
Гонза молчал, и Милана это сердило. По его мнению, друг всегда должен стоять за друга, даже если тот случайно и не прав. В данном случае Милан не был вполне уверен в своей правоте. Потому что гость есть гость. Но если гость воображала немец? Как тут быть? А Гонза как будто не учил истории! Не читал в книгах, что творили во время войны немцы?
- Ты можешь молчать сколько тебе захочется! - сказал Милан резко. - Но если бы у тебя убили бабушку и дедушку, так и ты бы говорил так же.
- Это правда? - испугался Гонза.
- Правда! В войну немцы убили мамкиных родителей и ее шестнадцатилетнего брата. И Кляк сожгли, где родилась мама. И почти всех людей поубивали. Мама случайно осталась жива.
Милан рассказывал, хотя чувствовал, что это давнее событие не стоит сейчас вспоминать. Потому что правда заключалась в том, что Вильгельм, или Вило, был несимпатичен Милану. Вило снисходительно смотрел на младших, слишком часто посматривал на свой ручной компас и никому не давал его в руки. А трагическая история с дедушкой и бабушкой была просто предлогом, когда он захотел объяснить другу свое поведение. Милан сам был удивлен, что его рассказ так подействовал на Гонзу.
Но чем больше они говорили, тем сильнее укреплялась в Милане убежденность, что он правильно вел себя в отношении Вило и что он, в сущности, сердился на него не за его компас и его снисходительность старшего, но за что-то гораздо более серьезное. И все же Милан великодушно сказал:
- Конечно, эти, наверное, уже и забыли, что совершили их отцы!
- Но мы не забыли! - выкрикнул Гонза.
- Но ведь они как будто из ГДР?
- Да, - подтвердил Гонза. - Но только поэтому их еще нельзя считать голубями мира.
Милан в эту минуту очень любил Гонзу. Он кивнул головой в сторону Ингрид;
- Ну, а эта? Она - голубка?
- Все девчонки голубки! Да и вон тот! Как его там зовут?.. Вальтер Киль, кажется? Этот тоже голубь!
Во время разговора мальчики так старательно работали, что пришнуровали к полотнищу последний кусок брезента.
- Знаешь что? - сказал Гонза. - Я о Вило все узнаю.
- А зачем? - махнул Милан рукой.
- Да просто чтобы знать.
Гонза и Милан сложили готовое полотнище и подошли к окну посмотреть, идет ли дождь.
Дождь еще лил. Пришел Глаз с десятью мальчиками. Он приказал им взять полотнище и пойти встречать автобусы.
Остальные стали смотреть из окон.
И вот, наконец, из-за дождевого занавеса вышел огромный мешок. Он передвигался на нормальных человеческих ногах. Перед зданием мешок остановился и послал в приоткрытые окна, переполненные любопытными, три громовых "Ура!". Ребята оторвались от окон и с разбегу стали нырять под мокрое полотнище.
Катка схватила первую попавшуюся руку и сказала:
- Я Катка.
Ей ответили:
- А я Саша!
Перед входом в дом ребята отжали палатку. Катка смутилась: оказалось, что на Саше брюки и что это никакая не Саша, а мальчик Саша Козинцев.
- Ну что? - закричал он весело, когда заметил, что Катка застеснялась. - Разве я тебе не нравлюсь?
А ты мне, честное слово, нравишься! - и доверчиво обнял Катку.
Саша был меньше Каты на головую Он весело моргал черными ресницами, под вздернутым носиком показал два ряда белых зубов и стал в такую позу, будто все телевизионные камеры мира собирались, показывать его.
Катка не испортила шутки, хотя ей было совсем не безразлично, что над нею смеются. Она тоже встала в "телевизионную позу", с высоты своего роста посмотрела на Сашу, схватила его за руку и по-дружески, но достаточно громко сказала:
- Не задирай нос! Дождь нальется!
Гости направились в дом. Первым вошел Саша. С любопытством осматриваясь, он то и дело оглядывался назад и делился с каким-то Яшкой всеми своими впечатлениями. Девочка с длинными черными косами, в маленькой пестро вышитой тюбетейке, видимо, сердилась на Сашу за его несдержанность. Она рассерженно подталкивала его.
Вышитые тюбетейки были на головах у нескольких советских девочек и мальчиков. Их узкие черные глаза говорили любопытным взглядам: "Мы не все из Москвы! Я из Киргизии!", "Я из Узбекистана!", "Я из Бухары! А вы знаете, где эта Бухара?"
За советскими ребятами шла небольшая группа коричневых ребят в серых костюмах. Среди встречающих прокатился восторженный шепот. Арабы!
Из пустыни они или с приморья?! Тюрбанов на них нет. Видимо, им холодно. И, наверно, не нравится этот дождь.
Во главе многочисленной болгарской группы вышагивала необыкновенно красивая девочка. Густые черные волосы обрамляли ее загорелое лицо, и неожиданно голубые глаза спокойно смотрели по сторонам. В руках она держала небольшую бумажную коробочку с четырьмя отверстиями. В ней копошился какой-то зверек. Гонза Мудрых нес чемодан девочки и то по-русски, то по-чешски расспрашивал красавицу, откуда она и как ее зовут. Девочка улыбалась и терпеливо повторяла: "Румяна Станева, Варна".
- Это в Болгарии, да?.. Черное море, да? спрашивал Гонза.
- Да, - сказала Румяна и очень удивилась, что мальчик спрашивает ее то же самое в третий раз. Если бы она лучше знала Гонзу, она бы поняла, что он хочет показать товарищам, что хорошо знаком с этой красивой девочкой.
Группу замыкал маленький беловолосый мальчик. Он резко отличался от черных высоких болгар, то и дело пытался протолкнуться вперед, вытягивался и звал Сашу.
- Не бойся, Яшка! Саша не потеряется. Он идет впереди, - сказала Катка и подумала: "Яшка и Сашка похожи друг на друга, словно братья родные!"
…После обеда продолжал лить дождь. В "Зеленой долине", правда, немного прояснилось, и разорванные тучки показывали, что в них уже нет больше силы.
В домиках левого крыла было шумно. Там размещались девочки. То одна, то другая девочка выбегала под дождь - срывала несколько цветочков и быстро возвращалась назад.
На правом крыле разместились мальчики. Уже был дан свисток к послеобеденному сну, уже иностранные и местные вожатые готовились к встрече с "генералом", который ждал их на лестнице главного здания, а шум в крайнем домике все еще не утихал.
Глаз с минуту прислушивался, потом взбежал по лестницам и распахнул двери третьей комнаты.
Ребята прыгали с двухэтажных постелей. Заметив вожатого, они так растерялись, что почти остались висеть в воздухе. Потом вскарабкались наверх и в тишине стали укладываться.
Вожатый ушел. Гонза посмотрел на постель Милана. Тот, свернувшись клубочком, спал.
"Жаль, что Милан спит", - подумал Гонза,
Гонза подвинулся к краешку постели и посмотрел вниз.
- Петр! - позвал он шепотом. - Иди наверх!
Петр вскарабкался к Гонзе.
- Что случилось?
- Послушай, что за парень Вило?
- Как что за парень?: Ну, немец. И, знаешь, он просто мировой.
- А мне что-то он не нравится! А как вы договариваетесь? Ведь ты не умеешь по-немецки.
- Не совсем не умею. Я учу немецкий уже два года. А он умеет по-чешски примерно так, как я по-немецки.
- Он умеет по-чешски? - удивился Гонза. - Откуда этот немец научился по-чешски? В школе ведь у них наверняка нет чешского!
- Это я уж не знаю. Может быть, его дома научили? Я могу спросить его. А что у тебя вышло с Вило?
- Ничего! - отрезал Гонза. - И давай катись. А если будешь брать от немцев жратву, я тебе разобью морду.
- Я от немцев ничего не беру! Я получу сколько нужно от самого повара, если уж хочешь знать ты, ты… девчатник сумасшедший!
В комнате раздался грохот.
Ребята проснулись и удивленно смотрели на Петра, лежащего на полу.
Как раз в этот момент раздался свисток, означающий конец послеобеденного сна.
Облака как будто только и ждали этого свистка. Они вдруг расступились, и ясное солнышко залило "Зеленую долину" теплыми лучами.
5
Гонза Мудрых ужасно спешил. Он то и дело вынимал из кармана маленькое зеркальце и осматривал свою прическу. Смоченные волосы, еще минуту назад прилизанные, очень быстро высыхали при ходьбе. "Пока я дойду, опять буду весь в кудряшках, как баран", - испугался Гонза. Он подошел к душу, намочил руку и прижал волосы к голове. Забрызганные башмаки он вытер о брюки, один за другим, и вышел из душевой.
До Гонзы донеслись звуки горнов. Он ускорил шаг.
В лагере начинался вечер самодеятельности.
На небольшом возвышении полукругом сидели арабы. По залу разносился тоненький звук дудочки. Шарики, висевшие под потолком, раскачивались в такт музыке. Вперед-назад, вперед-назад. Араб Селим, наклонив голову, старательно дул в дудочку, выводя мелодию. Но вот мелодию подхватил Юзуф, за ним Али. И все арабы начали медленно кивать головами в белых тюрбанах. Из-под белых бурнусов торчали их ноги, сложенные крест-накрест.
И вдруг прямо посреди песни Селим неожиданно отбросил дудочку и что-то резко прокричал по-арабски.
Вскочил Али, вскочил Юзуф, за ними остальные арабы. Из потайных карманов своих бурнусов они выхватили маленькие сабельки и оседлали воображаемых коней. Селим выхватил из-за кулис маленький барабан и забарабанил по нему руками. Ребята "поскакали", запев боевую песню. В диком темпе они сражались с какими-то недругами, как бы изгоняя их прочь. Но вот арабы засунули сабли назад в потайные карманы, подняли на плечи Селима и ушли со сцены.
Из-за кулис вышел хор советских пионеров. Вперед выступил Геня Балыкин, он поклонился публике, повернулся к ней спиной, поднял руку и начал дирижировать. На макушке у него петушком ерошились непослушные волосы.
Катка сидела в предпоследнем ряду. Она закрыла глаза и представила себе сибирскую белую ночь, полярное сияние, неясно мигающее над тайгою.
"Откуда ты, Геня? Ага, из Омска", - Катка вздохнула. Ему-то хорошо, он, когда захочет, может увидеть настоящее полярное сияние, а она вынуждена его себе только представлять.
Песня окончилась. Хор ушел.
- "Сбор хлопка", - объявил конферансье. - Танцуют Халима Ибрагимова из Бухары и Келсин Мамитканова из Фрунзе.
- Та самая! Видишь? С длинными косами, - прошептала Катке Илонка.
Правда, длинные косы были и у Келсин, но она была на полголовы меньше Халимы и не так красива.
Обе девочки так мило протанцевали свой "хлопок", что аплодисментам не было конца. Еще не смолкли аплодисменты, как из-за кулис на руках выбежали Яшка и Сашка.
- Почему это вы ходите босиком? - закричал Саша, поглядывая на руки Яшки. - Вам что, хочется простудиться?
- Ну, а вы?
- Я в ботинках! - сказал Саша и сунул Яшке под нос руку в башмаке.
- А не кажется ли вам, что мы ходим наоборот?
- Как наоборот?
- Ну, просто наоборот! То, что вверху должно быть, внизу?
- А вот и не-е-е-е-т, - протянул Саша. - Я хожу правильно. На полу стоят ботинки.
- Правда, ботинки у вас на полу. Но где у вас голова?
- Вот она - внизу.