16
Было субботнее утро. Ночью шел дождь и в листьях "гусиных лапок" еще держались большие капли. Они блестели на солнце, как драгоценные камни..
На прощальную линейку собрались все шесть отрядов. Белые рубашки и пионерские галстуки перемешивались с экзотической одеждой арабов. Головы шведов были причесаны старательнее, чем всегда, а ботинки начищены до полного блеска.
Вожатый подал знак, и отряды начали строиться. В командах не было нужды. Каждый отряд знал свое место. Даже Гроздочка теперь без раздумий встала на свое место в самый конец ряда.
Петр Маковник, подтянув живот, подошел с рапортом к Гонзе Мудрыху. Но во время рапорта Петр забыл о животе, всем стало очевидно, что брюки обтягивают Петра плотнее, чем месяц назад.
Палочка бегал около ребят. Когда ему показалось, что рапорты затянулись, он лег на спину, прямо у ног председателя совета отрядов и, чтобы привлечь его внимание, замахал в воздухе лапой.
В любой другой день ребята умерли бы от смеха.
Но сегодня они смотрели на Палочку тихо и задумчиво. Каждый, наверное, думал: "А завтра мы Палочку уже не увидим…"
После линейки под песню все колоннами отправились в общий зал.
Гонза Мудрых прочитал сообщение о работе отрядов и объявил самым лучшим отрядом лагеря третий советско-чехословацкий отряд. Мамитканова Келсин с Каткой Барошовой принесли на почетное место флаг отряда.
В соревновании за лучший порядок в отряде выиграли немцы. У них всегда были образцово застелены постели, и контролеры никогда не находили у них в шкафах животных. Немцы никогда не засовывали мокрые плавки в ботинки.
Затем слово мог взять каждый желающий и сказать все, что ему хочется, о лагере.
Переводчики переводили выступления. В лагере всем все нравилось. Вожатые улыбались. "Генерал" прямо сиял от удовольствия.
Но вот попросил слова Саша Козинцев. Он взял за руку Яшу Зайцева и сказал:
- Нам в лагере не нравилась одна вещь. Правда, Яша?
Яша не знал, что сказать, и потому всего лишь подтвердил:
- Да, нам не понравилось!
Все с интересом ждали, все хотели знать, что же ребятам в лагере не понравилось.
- Девочки нам не нравились! - выкрикнул Саша. - Ну, скажи, Яша!
- Да, девочки нам не нравились! - подтвердил опять Яша.
- Они совсем на нас не обращали внимания! Одна Ивонна Валль дала нам гребенки, - сказал под общий смех Саша.
- Да, она дала, - подтвердил Яша.
- Но и то только потому, что мы просили их у нее два дня! - добавил Саша.
- Да! - кивнул головой Яша. - Мы просили два дня.
- А еще потому, что гребенки у нее не захотел взять Генка Балыкин, - закончил Саша.
- Вот и все! - и Яша состроил печальное лицо.
Все опять залились смехом. А Геня Балыкин показал Саше и Яше кулак.
И посыпались жалобы.
Шведам в трехдневном походе не, нравилась пища.
Петру Маковнику не понравились постели. Он предложил спать только наверху, а нижние постели выкинуть.
Гроздочка попросила Румяну сказать, чтобы в международных лагерях не было собак.
Арабы предложили, чтобы пища выдавалась, когда ее требует желудок. Большущими глазами они с упреком посмотрели на "генерала", раз уж повара не было.
Речь старшего пионервожатого - "генерала" - была короткой. С какой радостью он встречал ребят в "Зеленой долине" и как неохотно прощался с ними! Если бы где-нибудь на земле была такая долина, где он мог бы только встречать ребят, он отправился бы туда работать старшим вожатым.
…Линии белых и красных буйков покачивались на глади озера. Лодки высовывали из орешника свои задранные кверху носы. Бритта с Миланом сидели на берегу и играли круглыми камешками. Милан взял у Бритты камешек, расстегнул нагрудный карман своей белой рубашки и положил его туда. Бритта завернула светлый плоский камешек Милана в носовой платок и туго завязала его.
Бывшие строители уселись на своем понтоне. Он так и прогнулся под ними.
Ивонна опустила в воду свою узкую ладонь - ту, на которой после работы в бригаде у нее появилась мозоль, с которой она три дня ходила на медпункт.
Катка Барошова принесла с собой тетрадь, сидела на берегу и рисовала. Все ребята, которые сидели на понтоне, не поместились у нее на рисунке… Но Геня Балыкин там был. А из-за его спины выглядывал Геран. Под понтоном плавали водолазы: Румяна и морской волк Атанас. Плавали они, правда, только на рисунке. На самом деле они смотрели через плечо Катке и смеялись, глядя, как она рисует.
Раздались свистки вожатых. Нужно было идти готовить маски для прощального карнавала.
- Я буду "водяным"! - решил Геня Балыкин. - Есть у тебя зеленые трусы? - спросил он Гонзу. - Одолжишь мне? А вы раскрасите меня зеленым мелом! Хорошо?
Ребята охотно согласились.
- А ты знаешь, кто будет невестой "водяного"? - спросил Геню Гонза.
- Нет! Не знаю! - соврал Геня.
Не признался бы он и в том, почему ему пришла идея быть. "водяным". Геня снова "увидел" в воде смеющуюся Катку Барошову, как она ныряла, помахивая ладошкой над водой, "услышал", как она кричала: "Иди сюда, Катюшка! Иди-и-и! Катюшка, иди-и-и!"
Саша с Яшей, сделав несколько шагов, вернулись. Они поклонились плотине и сказали:
- Будь здорова, Колошничка!
Но на этот раз никто над ними не смеялся.
17
На лужайке стояли чемоданы, расставленные в пять рядов. Самым длинным рядом был шведский. Потом советский, болгарский, немецкий. В самом коротком ряду стояли семь арабских чемоданов.
Иностранцы уезжали.
Проводить их пришли все. Только повар остался в кухне сторожить пирог со сливами, чтобы тот не превратился в уголь.
Тут еще были Келсин и Бритта, Жираф, Селим и Румяна. Были тут Атанас, Геня, Эрнест, Вило и Геран. Саша с Яшей бегали еще около девчат, Юзуф набивал карманы еловыми шишками. Халима, Ингрид и Беник тихо стояли возле чемоданов.
Все еще были тут. Но иностранцев уже не было: друзья провожали друзей.
Ленард Седерберг, прозванный Жирафом, подошел к автобусам, которые стояли у ручья, выбрал из них самый запыленный и пальцем нарисовал на нем жирафа, шея которого была грустно свешена, а из глаз падали большие слезы.
Около Жирафа столпились ребята. Он обнял тех, кто стоял ближе к нему, своими длинными руками.
- Я, - он показал на себя, а потом на нарисованные слезы. - Жираф плачешь!
И тут как будто прорвалась плотина Колошнички: по щекам девочек полились потоки слез. Они стали обниматься.
- Не плачь, Катя! - плакала Келсин. - Мы встретимся в Артеке.
- Нет! Я знаю, что мы уже никогда не увидимся, - сказал, всхлипывая, Саша.
- Никогда, никогда! - повторял за ним Яша, как печальное эхо.
Вило стоял с Миланом и Петром Маковником. У Вило на груди вместо голубого пионерского галстука алел красный. Этот галстук подарил ему Милан, когда они чинили прокол.
Эти трое спокойно разговаривали. Им даже в голову не приходило сомневаться в том, что они увидятся.
- Если раньше не увидимся, то на Международном фестивале молодежи - определенно! - сказал Вило.
Ему легко было говорить! Как-никак ему было уже семнадцать.
- А пока будем переписываться! - предложил Петр Маковник.
- Конечно! - подтвердил Милан. - Давайте договоримся, на каком языке будем писать. Мы немножко знаем немецкий, а ты - немножко чешский. А откуда ты знаешь чешский, Вило?
- У меня в Чешских Вудейовицах есть друг, Зденко, - сказал Вило. - Мы переписываемся с ним с четвертого класса. Два года назад в каникулы я приезжал к нему. А потом он гостил у нас. Вот тогда я немного и научился. Вы будете писать по-немецки, - сказал Вило, - я вам - по-словацки. Мы будем возвращать друг другу письма с исправленными ошибками. Гут? Добре?
В кругу подруг стояла Румяна Станева. Она всех приглашала в Варну, на берег Черного моря.
- Вода у нас теплая, как соленый рыбный суп, - сказала она.
Девчата сквозь слезы засмеялись.
Пионервожатые, собравшиеся около "генерала", подошли к первому автобусу. Шофер взбежал по лесенке на крышу автобуса и показал на длинный ряд шведских чемоданов.
- Подавайте!
Шведские мальчишки бросились к багажу. Жираф и Геран начали мучиться с чемоданищем Ивонны, Гонза подмигнул Милану, забрал чемодан у шведов, и они с Миланом потащили его к автобусу. Чемодан пригибал их к земле точно так же, как месяц назад, и точно так же, как месяц назад, они оба держались героически. И все же было все не так, как месяц назад. Все было наоборот.
Шведские ребята воевали за свои чемоданы. Они сами хотели их нести. В разгаре работы Геран не заметил, что начал передавать вслед за шведскими чемоданами багаж советских ребят. Он уже бросил в руки шоферу голубой рюкзак Саши Козинцева, как вдруг к нему подскочил Яша Зайцев и, подавая свой коричневый чемодан, закричал:
- Мой тоже бери! Если Саша едет в Швецию, я тоже еду! Я его секретарь! Я секретарь! Понимаешь?
Шведы засмеялись. Они схватили Яшку вместе с его чемоданом, подбросили в воздух.
Вскоре на лужайке не оставалось уже ни одного чемодана.
- На посадку! - крикнул один из шоферов.
Подружки обнялись в последний раз, ребята стиснули друг другу руки в крепком пожатии.
Бритта Ганссон встала на ступеньку, обернулась и подала обе руки Милану, с трудом пробившемуся к ней через провожающих девочек.
Геня приветствовал Ивонну Валль.
- Будь здорова, Ивон! - сказал он серьезно.
Ивонна вдруг расплакалась и бросилась на шею Халиме.
Наконец шведы, советские, болгары, немцы, арабы сели в свои автобусы. Все высовывались из окон, подзывали своих чешских друзей. Руки снова соединялись. Мы пока вместе! Еще минуточку… То тут-то там раздавалось:
- Напиши!
- Не забудь!
- Приезжай!
"Генерал" с лагерным "штабом" отошел немного назад, чтобы видеть сразу все автобусы.
Вот уже шоферы закрыли пневматические двери и уселись за рули, как вдруг раздался резкий лай и на лужайку с высунутым языком выскочил Палочка. За ним бежал повар в шапке, словно из пены. Бежать повару было трудно. Он прижимал к себе семь белых пакетов. Повар подошел к последнему автобусу и подал пакет Махмуду, Селиму, Али и остальным арабам.
- Кусочек пирога - в случае, если вы забудете где-нибудь еду, - сказал он задыхаясь. - Со сливами…
Шоферы включили моторы. Первый автобус медленно тронулся. Из окон вылетели белые платки.
Гонза Мудрых ударил по струнам гитары. Из аккордов складывалась песня:
Дети разных народов…
В автобусах подхватили знакомую мелодию. Им вторили провожающие. Песня летела вслед автобусам, снова соединяла друзей.
18
Оставшимся в лагере все время кого-то не хватало.
Острее всего ребята почувствовали это, когда пришли ужинать. Столовая была печальная и странно пустая. Ужин прошел в молчании.
Что было бы, если бы все вернулись! Если бы вдруг открылись двери, в столовую вошли опоздавшие арабы и сказали: "Хотя мы уже и летели над Средиземным морем, но раз Пепику так грустно без Селима, мы попросили пилота повернуть самолет и взять курс на "Зеленую долину".
А потом вошли бы высокие шведы! И Пепик сыграл бы им на саксофоне, который они так любят.
За шведами вошли бы немцы. И, конечно, Вило тут же подсел бы к Петру Маковнику и живо откликнулся на приветствия Милана и Гонзы.
Болгары с шумом ворвались бы в столовую, и напрасно бы рассудительная Румяна пыталась их угомонить! Из кармана Атанаса Христова вылез бы уж, и девчата запищали бы!
Вернулись бы советские. Но как бы они вернулись, трудно представить, потому что Саша с Яшей при этом выдумали бы что-нибудь такое, и всем пришлось бы держаться за столы, чтобы не упасть от смеха.
Но… никто не возвращался.
И хотя большая столовая была все так же пустой, все же из нее никому не хотелось уходить, так как в комнатах всех ожидали собранные чемоданы.
Чемоданы видели мир. Они были мудрые. Они могли бы рассказать о том, как чудесно куда-нибудь ехать, но и вернуться домой - хорошо. Они могли бы сказать ребятам, если бы у тех было настроение их слушать, что болгарин из всех стран мира больше всего любит свою Болгарию. Швед - Швецию, а немец - Германию. И что это правильно, что самолет, летящий сейчас над Средиземным морем, не повертывает назад. Так как, хотя арабам и очень понравилось жить в "Зеленой долине", но, оставшись здесь навсегда, они вряд ли были бы счастливы. Они тосковали бы по своей родине.
Домой!
Домой!
Милан выскочил из-за стола. Он был готов сейчас бежать в комнату за чемоданом, но почему-то состроил безразличную мину и сказал:
- Думаю, мы могли бы разойтись. До ужина у нас еще полным-полно работы. Он вышел из главного здания, пронесся через темноту, влетел в третью комнату и вынул из своего чемодана почтовую бумагу.
За целый месяц он не написал домой ни одной строчки!
Забыл маму! Свои обещания!
"Нет! нет! - защищался Милан, - Я только забыл написать! Просто не было времени!"
Чтобы хоть немного успокоить свою совесть, Милан начал писать письмо домой, чтобы завтра на вокзале бросить его в почтовый ящик. Маме при встрече он тогда может сказать: "А вы разве не получили мое письмо?!"
Мама, конечно, умная, плакать не будет. Но вот кто действительно разревется, это Яник. Из-за лодки с мотором! Бедняжка, наверное, мучился целый месяц, ожидая лодку с моторчиком.
Милан огляделся. Несколько ребят тоже наспех сочиняли свои первые письма родителям… Он подошел к Гонзе и шепотом рассказал ему о своем затруднении.
Гонза не увидел в этом непоправимой трагедии.
- Кто из вас человек действия? - спросил он громко. - Давайте построим лодку, чтобы наш Милан не утонул в море братских слез. Как умеет плакать мелюзга - вы знаете сами!
Отправились в сарай за кухней, вытащили строительный материал и принялись за работу.
И до ужина ребята смастерили такую прекрасную лодку, что сами не могли на нее налюбоваться. Правда, мотора у лодки не было. Но зато ее украшали высокая мачта и два треугольных паруса. Паруса были желтые, с красной каймой, прекрасные, как крылья бабочки. Носовой платок на паруса пожертвовал Петр Маковник.
Вскоре лодке дали имя. "Варна" - написал Гонза авторучкой на ее корпусе.
19
Погасли огни в последних жилых домах "Зеленой долины". А ребята еще не спят. Они разговаривают, вспоминают друзей, называют далекие города, улицы. Почти у каждого записано в тетради по нескольку адресов.
Друзья далеко, но и они везут с собой адреса!
Ведь адрес - это как клубок из сказки, из которого тянется золотая нить и указывает правильный путь. Буквы адреса вытянутся в цепочку совсем как золотая сказочная нить и доведут письмо до любой страны, до любого города на земле. От Скандинавии до Балкан. От сибирских гор до Черного моря. Из Москвы до Берлина, из Братиславы до Каира.
Из адресных строчек сплетается огромная золотая сеть дружбы. Поблескивает золотая сеть на солнце, после дождей ловит цветные радуги. Но она может порваться. Поэтому нельзя по ней стрелять. Нельзя через нее бросать бомбы.
Тогда заплакали бы Катка Барошова, и Милан, и Гонза, и Жираф, и Бритта Ганссон. Без слез плакал бы большой Вило. И Селим в далекой Африке. Плакали бы Келсин, Румяна, смелый сибирский паренек Геня Балыкин.
Плакали бы ребята всего мира.
ГЕРОИЧЕСКИЙ ДНЕВНИК
(повесть)
"УРА!"
Это второе и настоящее название, данное для того, чтобы сразу же стало ясно, что в этой книге будет говориться только о героических делах и событиях, в которых участвовали я, Мирослав Фасолинка, ученик VI класса "Б", и мой друг Миша Юран, тоже ученик VI класса "Б".
МЕТЕЛИЦА
Ура! - закричал я, когда проснулся утром и увидел, что за окном метет. Потом я достал из клетки канарейку и посадил ее между оконными рамами, чтобы она тоже видела, что ничего не видно. Она думала, что на окно повешена простыня, и сразу же уснула, потому что на ночь мы завешиваем ее клетку простыней.
Когда мы шли в школу, мы с Мишей поймали одного третьеклашку и с его помощью стали измерять глубину сугробов: только из одного сугроба у него торчали кончики валенок. Самый большой сугроб был возле школьного забора, но мы не измерили его, так как шел учитель, а третьеклашка страшно ревел. Мы начали его отряхивать, и учитель похвалил нас за заботу о младших школьниках. Потом прозвенел звонок, и мы пошли в класс.
Когда мы шли из школы, девчонки явно испугались нас и начали разбегаться кто куда. Но мы выстроились в два ряда, и ни одна из них не убежала. Это была настоящая война.
Снежки так и посвистывали, и девчонки, как подкошенные, падали в сугробы; первоклашки тоже. Миша вынес лопату, которая стояла у школьного сторожа в котельной. Он сказал, что будет стрелять из атомной, пушки. Мишка встал к самому большому сугробу - это чтобы у него было вдоволь боеприпасов. Мимо проходил почтальон, и Миша высыпал на него целую лопату снега. У почтальона даже фуражка, слетела. Мне это как-то не понравилось, и я тут же спрятался за угол. Когда все противники были разбиты, мы начали обстреливать друг друга.
Миша был у нас командиром и отдал приказ не стрелять по собственным рядам. Потом я отнес лопату на "место действия" - в котельную, а школьный сторож сказал, что он запомнит меня.
На следующий день по школьному радио передали, что играть в снежки запрещается, потому что одна ученица заболела воспалением легких, а один третьеклашка азиатским гриппом, Но это не могло случиться из-за снега, так как снег - штука здоровая. Миша сказал, что, наверное, они чем-нибудь объелись и поэтому-то и заболели, А мы теперь за них невинно страдаем и даже не можем совершать героических дел!
Я предложил после обеда покататься на санках или на лыжах, но Миша не согласился и сказал, что он лучше уж будет сидеть у печки, потому что это не спорт для ребят, а развлечение для девчонок.
Потом отец был в школе на родительском собрании. Когда он вернулся, мне пришлось проявить великий героизм. После этого я даже сидеть не могу. И Миша сегодня в школе не мог сидеть. Когда мы шли домой, он отдал приказ: в воскресенье (если мы только сможем сидеть) идем кататься на лыжах.
ТАБЕЛЬ
Вот и пришли зимние каникулы, и мы очень рады, хотя сегодня же мы получали табеля.
Когда мы шли из школы, то те, у которых были одни пятерки, очень спешили, потому что хотели похвалиться дома. Мы не очень-то спешили. Шли мы потихоньку, как обычно, и разговаривали, так как у Канториса и Шпало дела были плохи, и мы старались, чтобы им не было грустно.
Но Канторис не грустил, а посмеивался и говорил:
- Вы еще глупые, потому что вы не знаете, что делается. Ведь уже начинают продавать искусственные головы, которые умеют думать. Вот и мне купят одну. А до этого как-нибудь продержусь.
Мы смеялись.
Потом Канторис начал подсчитывать, сколько денег он получит за табель. Ему дома дают за каждую пятерку десять крон, за четверку - восемь, за тройку - шесть, за двойку и за кол - ничего.
Теперь он в большом убытке, потому что у него два кола.