Капка весь покраснел, в ушах стало жарко. Капка вспомнил, как давно уже, когда был он ещё маленьким, заходил к ним в воскресенье попить чайку Михайло Власьевич Бусыга. Стол накрывали во дворе, под деревом. Мать наливала почтенному гостю чашку за чашкой - Бусыга один мог выпить полсамовара. А к вечеру отец звал уже сонного Капку, ставил его на стул и, придерживая рукой, чтобы не свалился, приказывал сказать стишок, желая похвастаться перед гостем талантами сына. "Ну-коси", - грубым голосом просил гость. И пятилетний Капка, поглядывая то на сладкий кухен, стоявший посреди стола, то на огромного и страшного гостя, читал: "Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?.." Римка, не нашёптывай, без тебя знаю… "Ездок запоздалый, с ним сын молодой…"
Глаза у Капки слипались, рот тоже: он уже успел попробовать варенья. Стул шатался под ногами, и в сумерках лохматый, зеленобородый Бусыга сам становился похожим на Лесного царя, о котором говорилось в стихотворении. Потому у Капки очень искренне выходило: "К отцу, весь издрогнув, малютка приник…" И он тесно прижимался к прочному и тёплому плечу отца. "Ну, хватит с него, молодец!" - говаривал Бусыга. "Я дальше тоже знаю", - обижался Капка и, уже спущенный на землю, торопился дочитать стишок до самого конца…
Но сейчас предстояло испытание посерьёзнее…
Одной левой рукой он быстро, не глядя, взял деталь, вставил в заправку, проверил шпиндели, правой пустил станок вручную и включил самоходную подачу так мягко, что старики одобрительно крякнули. Потом Капка снял готовую деталь, обтёр ветошью и подал мастеру. Деталь пошла по рукам.
- Ну как, Васильич, отец пишет чего? - спросил старый Бусыга у Капки, поковыривая деталь зелёно-фиолетовым ногтем, толстым, как у носорога.
Капка глотнул комок, внезапно возникший в горле, и собрался было что-то ответить, но директор опередил его:
- Напишет ещё, напишет. Знаете, теперь как почта идёт… Ну, пошли дальше, товарищи.
Старики проследовали к другому станку, а Корней, Павлович, чуточку поотстав, оглянулся и подмигнул своему питомцу: молодец, мол, Бутырев, не подкачал.
С этого же дня решили работать по два лишних часа вечером. День этот с непривычки казался нескончаемым. Освоить новый урок было не так-то легко. Детали заедало на станках. Мастер-наладчик сбился с ног. У ремесленников были усталые лица, посеревшие от металла, глубоко въевшегося в поры кожи.
Глава 12. Морей альбатросы и волжские чайки
Уже темнело, когда шли с Судоремонтного ремесленники. Бледны были плохо отмытые, словно задымлённые лица. Ремесленники шли молча, и огромными казались глаза, подведённые тёмным налётом копоти и металла.
А у "Сада водников" толпился народ перед афишей кино. В парке играла музыка, а по аллеям, метя песок дорожек широкими отутюженными клёшами, в чистеньких бушлатах, сдвинув бескозырки на правую бровь, по четыре в ряд прохаживались затонские новосёлы - юнги с острова Валаама. И, когда проходили они мимо не затемнённого ещё входа в кино, выделялись на бескозырках буквы тёмного золота: "Краснознамённый Балтийский флот". Девчонки с пристаней Затона и Свищевки, сидевшие в ряд на скамьях, перешёптывались, провожая любопытными взорами молодых балтийцев.
Мальчишки с уважением, без особой приязни, но зато не без зависти смотрели, как, покачиваясь по-морскому, шли аллеей юнги. И общее мнение было уже таково, что "ремесленникам нашим теперь крышка. Морячки верх возьмут по всем статьям".
Пронырливый Лёшка Ходуля был уже тут как тут. Он так ныл в цеху, что всем осточертел, и добился своего: мастер отпустил его из-за больного пальца раньше других. Сам Ходуля никогда на море не бывал и по Волге ниже Ахтубы не плавал. Но он любил уснащать свою речь морскими словечками, хвастался, что непременно будет служить во флоте, и на руке у него был грубо вытатуирован якорь. Поэтому сегодня он смело подошёл к юнгам, присевшим отдохнуть на длинной садовой скамье.
- Разрешите пришвартоваться? С благополучным прибытием. Надолго бросили якорь у нас, в песчаных степях Аравийской земли?..
- Там видно будет, - сдержанно ответил худощавый юнга с длинными и тонкими бровями. Это был Виктор Сташук, с которым утром познакомилась Рима. - А вы местный?
- Тутошний, как говорится, - отвечал Ходуля. - Здесь родился, и это всё, что я любил…
- Ну, как у вас тут ребята, ничего?
- Ребята, конечно, имеются, - заискивающе поспешил сообщить Ходуля. - Всякие, конечно, есть. Есть чересчур кляузные, к начальству подъезжают. Вообще, конечно, вы тут всем этим шпинделям сто очков дадите. Одно слово моряки, флотские, морей альбатросы. Сам давно имею мечту. Курите?
Юнги покосились на предложенные им Ходулей папиросы, потом посмотрели на Сташука. Он, очевидно, был у них вожаком. Сташук чуть заметно сделал головой знак: ни боже мой. Юнги вздохнули и отвернулись.
- Некурящие, - жёстко отрезал Сташук.
- Могу зажигалочку предложить, собственной работы, - сказал Ходуля, вынимая зажигалку, которую ему вернул утром Капка. - Пожалуйста, для приезжего человека, тем более морякам, без всякого возмездия. Насчёт расходов не беспокойтесь, сочтёмся как-нибудь. Вы - альбатросы, мы - волжские чайки. Одно к одному, и всё в порядочке.
Сташук смутился было, не хотел брать, но Ходуля насильно вложил ему в руку зажигалку, прихлопнул ладонью сверху и сказал при этом: "Шито-крыто, взято-бито и с кона долой". Однако Сташук уже не смотрел на Лёшку. Машинально опустив зажигалку в карман бушлата, он привстал, завидя появившуюся в аллее Риму Бутыреву с подружкой.
- А, по синим волнам океана, лишь звёзды блеснут в небесах, - задекламировал Ходуля, - уж Римочка наша несётся, несётся на всех парусах…
Сташук не слушал его. Он во все глаза смотрел на Риму, с трудом узнавая в этой красивой приодевшейся девушке простенькую девчонку, с которой он так небрежно разговаривал утром.
- Что? Познакомить? - заторопился Ходуля.
- А мы уже с ней немного знакомые, - ответил Сташук и чётко откозырял Риме.
- Здравствуйте, - сказала она. - А это подруга моя… Здравствуйте, Лёша.
Ходуля так удивился, что даже не сразу ответил, и только через минуту спохватился:
- Здравствуй, Римочка, здравствуй, Лидочка. Добрый вечер, честь имею. А мы тут, знаете, с морячками то да сё, обнявшись крепче всех друзей…
- Кино будем смотреть? - спросил Сташук у Римы.
- Так билеты, наверно, уже все.
- А у меня и у одного моего товарища уже имеется как раз четыре, случайно рядом, вон дожидается стоит, - сказал Сташук, и они пошли в кино, оставив в аллее оторопевшего Лёшку Ходулю, который всё же пробормотал:
- Мне дурно, проговорила она…
Сташук познакомил девочек со своим товарищем Серёжей Палихиным. Вчетвером они направились в кино. Рима и Лида шли под руку и посерёдке, а юнги по краям и чуточку на отлёте. Причём оба так отчаянно вышучивали друг друга, что девочки то и дело покатывались со смеху, не замечая, как ловко товарищи помогают один другому сострить и показать себя с наилучшей стороны.
- О, он у нас рыбак известный, - говорил Сташук про Палихина. - Вы его спросите, как он на Ладоге камбалу ловил, а сам немецкую мину выудил…
- Нет уж, - отвечал Палихин, - пускай сам расскажет лучше, как он трубочистом сделался, когда в Ленинграде на крышу зажигалка упала в трубу, а он за ней туда полез… Красивый фасон после имел!
Потом Палихин и Лида ушли немного вперёд. Рима и Сташук поoтстали.
- Да, Рима, - сказал вдруг Сташук, - вы, кстати, местная?
- Да, родилась тут.
- Тогда вы, может быть, мне скажете, кто это такие тут у вас синегорцы. Я тут никого не знаю, а не успел приехать, уже письмо получил. И написано что-то не разбери поймёшь. Стою на вахте, а какой-то мальчонка подбежал, сунул мне письмо, а сам драла. - Он протянул Риме письмо. - Вот видите?
"Синегорцы Рыбачьего Затона приветствуют Вас на своём берегу. Да скрепит верность вашу боевую дружбу и закалит отвага ваши сердца, и пусть будет сладок плод ваших трудов, и да взойдёт над вами радуга победы. Синегорцы Затонска надеются, что балтийские юнги послужат делу процветания и славы города. По поручению штаба синегорцев -
Амальгама".
Сбоку был нарисован знак - радуга со стрелой.
- Вот уж ничего не пойму! - сказала Рима.
- Да и я не знаю, что это такое. Может быть, командованию показать?
- А это который выходил, усатый такой, нашито много вот здесь… Он у вас главный командир? Капитан?
- Не капитан, а мичман. Пора разбираться, Римочка. Антон Фёдорович Пашков. Известно: четыре узкие нашивки - это значит мичман, а шевроны углом на рукаве - это за сверхсрочную службу. Он ещё в ту войну кондуктóром был.
- На поезде?
- При чём тут, извиняюсь, на поезде? На корабле. На поезде кондýктор, а на флоте кондуктóр. Надо понимать.
А ремесленники шли усталые и злые. Юнги казались им бездельниками и щёголями. Не знали ремесленники Рыбачьего Затона, что эти аккуратно подобранные парни в бушлатах и в бескозырках хлебнули такого, что и не снилось затонским. Под огнём и бомбами финских самолётов ушли юнги с острова Валаама в Ладожском озере. Лютую голодную зиму провели они под осаждённым Ленинградом. И немало их ещё прошлой осенью пало в главном деле у Невской Дубровки, когда юнги, сами совсем ещё мальчишки, задержали немецких десантников и отстояли важнейший рубеж до прибытия частей Красной Армии. Не знали затонские, что у самого Вити Сташука с голоду умерла в ту зиму близ Нарвской заставы мать. Не подозревали затонские, что Серёжа Палихин в ледяной воде Ладоги своими руками отвёл мину, на которую едва не наскочила шлюпка с балтийцами. Многого не знали ребята и с пренебрежительным как будто, а на самом деле с завистливым высокомерием посматривали на приезжих. Но юнги словно и внимания на них не обращали.
Глава 13. Вечер командора
Валерка и Тимсон ждали Капку у сада. Они встретились, как встречаются обычно мальчики, хорошо знающие друг друга, то есть без приветствий, рукопожатий и других церемониальных проволочек.
- Слыхал новость? - спросил Валерка, подстраиваясь на ходу, спотыкаясь и никак не попадая в ногу с шагающим Капкой. - Девчонки-то наши с этими флотскими ну прямо с ума тронулись.
- И пусть их, - буркнул Тимсон.
- Вы когда про них узнали? - не останавливаясь, спросил у Черепашкина Капка.
- Ещё утром.
- Ну и как?
- Всё в порядке. Послал приветствие. В восемь ноль-ноль. Колька отнёс, Венькин брат.
- Исполнение проверил?
- Ну ясно. Доставил в срок. Дежурному сдал. Я сам видел с дерева.
- А чего написал?
- Ну, как Арсений Петрович нам говорил. Приветствие прибывшим. Как всем эвакуированным писали.
- Это хвалю.
- Только имей в виду, Капка, - Валерка сделал небольшую пробежку вперёд, чтобы в темноте заглянуть в лицо Капке, - имей в виду - этот самый дежурный уже сестре твоей бумажку показывал. А она смеётся. Ты ей ничего про нас не говорил?
- Не хватало ещё! - возмутился Капка.
- Чего же она смешного нашла?.. И в кого только она у вас такая!
Валерка был возмущён до глубины души, что у Капки Бутырева может быть такая сестра. Некоторое время шли молча. Потом Черепашкин несколько раз толкнул локтем в бок Тимку и переглянулся с ним. Тимсон кивнул головой, и Валерка решился.
- Собраться бы вообще надо, Капа! А то как-то дело у нас вянет. Правда, у меня всё тут записано. Показать?
- Покажешь потом как-нибудь.
Валерка опять переглянулся с Тимсоном.
- Капка, можно тебе от меня вот лично и вот от Тимки тоже - от нас обоих то есть - замечание сказать?.. Верно, Тимсон?
Тимка моргнул, качнув головой сверху вниз.
- Давай говори, - ответил Капка.
- Ты, Капа, последнее время манкируешь.
- Вот так так! Здравствуйте! Это я манкирую? - Капка даже приостановился.
- Да, да, манкируешь, спроси вот Тимсона… Да, Тимка?
- Точно, - отозвался Тимсон.
- Да ведь некогда мне, - начал Капка. - Знаешь, какая у нас работа. Особый заказ делаем. Вы бы как-нибудь пока без меня.
- Ты что же… - Валерка даже задохнулся на минуточку. - Ты что же, отрекаешься? Эх, ты, а ещё синегорец! Кто зарок давал, клятву говорил? Знаешь, Капка, это уж… это уж просто… Правда, Тимсон?
- Чего уж…
- Арсений Петрович, когда уезжал, как нам говорил? Кого назначил?
- Ну раз если так получилось! - виновато заговорил Капка. - Я же не отказываюсь навовсе, только командором сейчас мне нечего быть. Во-первых, я от пионеров уже отстал. Занятый, во-вторых, с утра до ночи. Теперь и выходные, говорят, у нас не будут целый месяц. Какой от меня толк вам? И потом ещё как-то уж я… ну, это самое… ну неловко получается. Моё такое дело теперь, что я уж из своих лет вышел. Опять-таки бригадир на производстве. Ребята узнают, так проходу мне не будет. Засмеют. Мне уже как-то не идёт вроде. Деточка какой!
- Значит, мы деточки? Спасибо! - Валерка раскланялся. - Мерси. Ну, уж это, Капка, знаешь… Я считаю лично… Правда, Тимсон?
- Уж да, - изрёк Тимсон.
- Эх, узнал бы Арсений Петрович! Вот, - как назло, писем от него нет.
- Да я сам уже написал ему… - сказал Капка. - Адрес-то… ВМПС № 3756-Ф? Правильно? Не отвечает чего-то!
- Плохо без него, - заметил расстроенный вконец Валерка.
Тимка только рукой махнул. Они шли теперь по берегу. Волга, тёмная и молчаливая, дышала сыростью из чёрной, глухой дали. Ни огонька не было вокруг. Тёмен и дремуч был весь этот огромный, сейчас казавшийся безбрежным волжский простор. А когда-то там, куда уходила, повернув от Затона, Волга, небо по ночам всегда было словно приподнято, высоко расплывалось серебряное зарево. Это с правого берега отсвечивал в ночное небо тысячами своих бессонных огней большой город, город степной и волжской славы, гордый своим именем. Город был столицей этого края. Всё в Затонске и вокруг тяготело к нему, всё жило его славой, подобно тому как по ночам на всём лежали отсветы далёких огней великого города. Затонские редко называли его полным именем, но, когда кто-нибудь говорил: "Я вчера в городе был", - все и так знали, о чём идёт речь.
Мальчишки шли молча, и все трое были удручены. Молчание было так томительно, что даже Тимка не выдержал.
- А Ходуле ещё будет! - вдруг сказал он грозно. - Поймаю.
- Верно, Капа! - обрадовался Валерка. - Ты позволь Ходуле и всем свищевским за тебя колотовку дать.
- Сказал, кажется, нет! - отрезал Капка.
- Ну, пока ты командор, так мы обязанные, а уйдёшь, так уж как сами знаем… Я так считаю, Тимка.
- И дам! - заключил Тимсон.
Ребята проводили Капку до самого дома. Маленькая Нюшка была одна. Она уже давно вернулась из детского сада; Рима, уходя, уложила её спать, но Нюшке было страшно и скучно спать одной. Не успел Капка зажечь коптилку, как Нюшка закричала:
- А я ещё вовсе не сплю! - и, живенько перевернувшись на живот, сползла тотчас с высокой постели на пол. - Капка, а отгадай, чего я сегодня ела?
Капка, стянув гимнастёрку через голову, плескался под рукомойником.
- У нас в саду сегодня баранки давали, с маком. Целую дали и ещё откусочек вот такой. - И Нюшка показала из сложенной щепотки кончик грязного указательного пальца. - Капа, чур, я полотенце буду держать, можно?
Держать полотенце, когда брат умывается, придя домой с работы, было почётной обязанностью и священным правом Нюшки. Она стояла чуточку в стороне у лоханки, над которой согнулся умывающийся Капка. А мылся он совсем как отец: шумно отплёвывался, дул, фыркал и яростно тёр шею.
- Ой, только не брызни смотри! Ты только смотри не брызгайся! - сказала Нюшка, ёжась и замирая.
Она знала, что сейчас Капка сполоснёт руки и непременно обдаст её холодными, щекотными брызгами. И, конечно, Капка брызнул, и Нюшка, деланно визжа, бросив на руки брату полотенце, стала размазывать воду по лицу, заботливо вытирать рубашонку.
- Ну тебя… Всю избрызгал! Какой ты, Капка, баловной!
Потом Капка вынул из кармана тщательно завёрнутые в газету две черносливины.
- На, Нюша, это у нас в столовке компот давали. Одна моя, а другая Шурки Васенина - он чернослив всё равно не ест, дурной такой.
- А Рима мне сегодня колобушечку медовую купила. И тебе одну оставила.
Колобушки из очищенных семечек подсолнуха, зажаренных на меду, были любимейшим лакомством затонских ребят. У Капки даже глаза разгорелись.
- А Рима-то ела сама? - спросил он, глотая набежавшую слюну.
- Ела, ела, правда ела! - заторопилась Нюшка, помня, что старшая сестра наказывала ей именно так ответить Капке.
А сама она глаз не сводила с зернистого шарика, который лежал на блюдечке, отливая медовым золотом.
- Капа… дай куснуть разочек…
- Нюшка, мне чего-то неохота, ешь всё, - сказал Капка.
Нюша зажала рот обеими руками и замотала головой.
- М!.. М!.. Ешь сам, - промычала она в ладошку, отталкивая другой рукой брата.
Сошлись на том, что разделили колобушку пополам. Капка сел за стол, где Рима оставила для него хлеб, несколько запечённых в мундире картофелин, половину селёдки. Всё это было заботливо укрыто обрывком газеты "Ударник Затонска".
- Почта сегодня не приходила? - спросил Капка, глядя в сторону.
- Нет, не приходила.
Капка незаметно вздохнул. Пятый месяц нет писем от отца. Плохо дело. Усталость, которую Капка прежде не ощущал, теперь вдруг разом легла на плечи, пригнула голову к столу.
- Капа, а мама скоро наша приедет?
- Скоро.
- А отчего она всё не едет и не едет?
- Нюшка, ты бы спать легла лучше, чем человеку мешать. Видишь, кажется, человек кушает, а ты "тыр-тыр-тыр"…