ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
- Ты на меня не сердишься? - смущенно спросила Варя, подбегая к Евгению.
Он тряхнул головой. Поймал Варины руки - розоватые, свежие, и прижал их ладонями к своим щекам - горячим, слишком горячим.
- А куда мы двинемся? - спросила Варя.
- А мне все равно… куда ты захочешь, - сказал он, опуская и ее и свои руки. И засмеялся. А когда Варя ненароком встретилась с ним глазами, его глаза смотрели на нее задорно и приветливо.
- Пойдем знаешь куда? - Варя сощурилась, прикусила заалевшую губку. - Знаешь куда? - Неожиданно для себя она махнула платочком в сторону дороги, тянувшейся на нефтепромысел. - Пойдем туда… пойдем собаку навестим.
- Собаку? Какую собаку? - не понял Евгений.
- А ту самую… или запамятовал? Которую один смельчак спас в половодье. Вспомнил?
Евгений раскинул руки, точно собирался схватить Варю и крепко-крепко, до хруста в костях, сжать ее в своих объятиях. Но тотчас опустил их. Он, видимо, боялся, как бы Варя не вскипела, как бы она не сбежала от него.
И они пошли. Брели они по мокрому шуршащему бичевнику, вдоль самого берега Волги, все еще взбудораженной, все еще не притихшей и после весеннего половодья, и после недавнего, затянувшегося на трое суток шторма. У их ног с ленцой плескалась тяжелая, шафранного цвета волна - крепкий настой песка и глины. Чуть подальше вода как бы слегка бурела, и лишь на самом стрежне она отсвечивала блеклой голубизной - голубизной высокого погожего неба.
В одной тихонькой заводи на прозеленевшем камне грелась в налитых янтарным жаром майских лучах старая лягушка, тоже вся прозеленевшая, с ржавыми бородавками на спине.
Варя первая заметила задремавшую квакву. Она подняла палец и прижала его к губам.
"Тише!" - говорил ее лукавый взгляд.
Евгений тоже прижал к смеющимся губам палец и, подражая Варе, дурашливо заковылял рядом с ней на цыпочках. Но галька все так же металлически шуршала под ногами, и чуткая лягушка очнулась. Она недовольно, утробно квакнула и плашмя шлепнулась в воду, растопырив свои отвратительные перепончатые лапы.
- Какая уродина! - поморщилась Варя.
Вдруг Евгений вынул из кожанки небольшой сверточек.
- Чуть не забыл. Это тебе.
- Мне? - Варя недоверчиво покосилась на Евгения. - А тут… не лягушка? Такая же, как эта?
- А ты посмотри, - одними глазами улыбнулся Евгений.
Варя приняла из рук Евгения подарок, развернула бумагу.
- Ой, зачем же ты? - ахнула она, глядя на изящную золотисто-сиреневую коробочку. Вокруг повеяло тонким ароматом дорогих, очень дорогих духов. - Сумасшедший!
Теперь все лицо Евгения расплылось в улыбке.
А Варя все колебалась, не зная, что ей делать с этим неожиданным подарком: оставить себе или вернуть Евгению? Ей еще никогда в жизни никто не дарил дорогих духов.
Но тут сам Евгений пришел на помощь. Он снова завернул хрупкую коробочку в жесткую бумагу, завернул неумело, хотя и старался изо всех сил, и опустил сверток в карман Вариной жакетки.
Некоторое время они шли молча, оба чувствуя себя удручающе неловко.
- Смотри… уж не твой ли знакомый? - брякнул вдруг Евгений, трогая Варю за локоть.
Варя подняла глаза и увидела в полсотне шагов от себя Михаила. Сутулясь, он стоял на двух плоских белых камнях у самой кромки берега и то и дело забрасывал в воду удочку.
Секунду-другую Варя раздумывала: не повернуть ли им, пока не поздно, назад? Внезапно она поймала на себе испытующий взгляд Евгения. И сразу вся преобразилась. Гордо вскинула голову, прибавила шаг.
- Да, это Мишка, - просто сказала она.
- Бычок, которого ты откармливаешь?
- И тебе не стыдно такое мне говорить? - Варя остановилась. Раскосые глаза ее метнули на Евгения молнии. - Похоже, нам дальше не по пути!
И не успел Евгений еще раскрыть рта, а Варя, сунув ему в руки злополучный этот сверток, побежала в сторону рыболова. Легкие открытые туфельки ее проваливались в зернистую мелкую гальку, оставляя глубокие следы, которые тотчас наполнялись подсиненной водой.
- Доброе утро, Мишка! - закричала Варя звонко и резво. - Поймал хоть одну малявку?
К Михаилу она подбежала возбужденная, веселая, как ни в чем не бывало.
- И не совестно тебе было уйти одному? Почему меня не позвал?
Михаил ловко насадил на крючок извивавшегося червя, поплевал на него и забросил удочку. И только после этого как-то вскользь глянул на удивительно красивую, неописуемо красивую в это утро Варю.
- Ты спала, когда я ушел, - сказал он и еще раз глянул Варе в лицо - такое трогательно милое своими чистыми тонкими чертами. И тотчас наклонился, подвернул штанину.
Варя так и не поняла: видел ли Мишка ее с Евгением или даже не заметил?
Оглянувшись вокруг, она подошла к высокой железной банке из-под белил. Присела перед ней на корточки.
- Ого! - воскликнула пораженная Варя. - Экие шустрики!
В банке метались, поднимая брызги, черноспинные подлещики.
- В самом начале пяток схватил, - ворчливо промолвил Михаил, не оборачиваясь. - А взошло солнце, и баста. А червяков все время кто-то склевывает и склевывает… не успеваю насаживать.
- Славный у нас нынче будет обед, - рассмеялась Варя. - Жареная рыба, а потом… а потом чай с московским тортом и яблоками.
- Откуда у тебя появились московский торт и яблоки?
- А я вчера посылку получила.
- От сестры?
- Держи карман шире! - Варя засмеялась еще простодушнее. - От сестры одна песня: "Приезжай, да и все тут! Привязались болезни, за скотиной некому ухаживать, одна надежда на тебя!" В каждом письме одно и то же… А посылку Владислав Сергеич прислал. Лешкин дядя. - Она сунула руку в банку и попыталась поймать поводившего плавниками подлещика. Но тот увернулся, ударил по воде хвостом, обдавая Варю холодными брызгами. И все его собратья по плену, только было успокоившиеся, завертелись колесом в тесной банке. - Я за него, за Владислава Сергеича, так рада, так рада!
- С чего бы это? - тут Михаил оглянулся, приподнял за козырек съехавшую на самый нос кепку.
- Женился он! Понимаешь! Приехала к Владиславу Сергеичу… когда кончал среднюю школу, полюбил он девушку, одноклассницу. А уехал на фронт, она вышла замуж. Вот она - Нина Сидоровна - и прикатила из Хвалынска. - Варя поставила банку с рыбой на новое, ровное место. Поднялась. - Письмо в посылке лежало, и снимок даже. Улыбчивые такие оба, прямо завидки берут.
- А я думал… думал, он женат, - Михаил пожал плечами.
- Ох, и ненаблюдательный же ты, Мишка!
- Нет, почему же? - он что-то собирался еще сказать, но сдержался и снова потянулся к червям.
- Скажи, Варяус, а как там наш Лешка на армейских харчах поживает? Он же тебе пишет, наверно? - спросил, чуть помешкав, Михаил.
Варя ответила не сразу, ответила уклончиво:
- А ты чего спрашиваешь? Возьми да и сам махни на эти харчи! Или думаешь, они больно сладки?
- Меня врачи признали негодным… У-у черт! Опять какая-то бестия склюнула червя!
- Если уж больше не ловится, то сматывай удочку! - решила Варя. - Пойдем домой и такой пир закатим!
- Ну что ж, раз пир так пир! - тоже весело, в тон Варе отозвался Михаил. - К твоему торту и к твоим яблокам как раз будет кстати шампанское.
- Откуда же оно у тебя взялось? Зарплату нам еще не давали.
- Не думай, что одна ты посылки получаешь! Меня тоже не забыли!
Михаил спрыгнул со своих камней и сграбастал Варю в объятия.
- Пусти, шальной! Ну пусти, говорят! - Варя изо всех сил толкнула Михаила в грудь, толкнула так, что он едва не растянулся на мокрой блестящей гальке. Потом она вытерла ладонью щеку. - Смотри у меня, если когда еще вздумаешь… Я тебя тогда почище Оксаны огрею!
А через минуту, как бы жалея обескураженного Михаила, улыбнулась ему, улыбнулась ласково и тепло:
- Эх, Мишка, Мишка! Разнесчастные же мы с тобой люди!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Две недели Варя уклонялась от встречи с Евгением. И какие только хитрости она не придумывала, чтобы оставить с носом незадачливого ухажера. Варя везде появлялась или с Оксаной, или с Михаилом, или с Шомурадом.
Наконец ей самой надоели вес эти увертки. И как-то в один тишайший вечер захотелось одной пойти к Волге и посидеть на берегу, посидеть ни о чем не думая, глядя на багряную от заката реку.
Девчата и ребята из общежития отправились крикливой гурьбой в Порубежку смотреть какой-то новый кинофильм. А Варя, дождавшись, когда они скроются в березовом колке, не спеша зашагала через поляну - зеленое раздолье - к Волге, на ходу срывая то тут, то там полевые, неброские своей скромной красотой цветы.
Смеркалось. Оголенные вершины Жигулей постепенно начинали пунцоветь в последних шарящих лучах невидимого здесь, в лощине, закатного солнца, уже перевалившего за горный хребет.
Подойдя к Волге, Варя присела на старое, когда-то могучее дерево, выброшенное на берег во время шторма. Разбушевавшаяся стихия раздела дерево донага, и теперь оно было повержено на холодную прибрежную гальку - белое-белое, печальное и беспомощное…
В вершинах осокорей, стоявших на берегу, еще копошились, устраиваясь на ночлег, хозяйственные грачи. А низко-низко над Волгой носились, точно черные стрелы, только что прилетевшие ласточки. Но скоро и они угомонились. И теперь ничто не нарушало чуткой тишины.
Варя вытянула ноги к остекленевшей воде, у берега маслянисто-дегтярной и лишь там, ближе к средине, все еще тускло пламенеющей, будто на дне Волги вдруг зажгли огромные красные фонари.
"У нас тут настоящий курорт, - подумала Варя, осторожно перебирая на коленях собранные по дороге цветы. - Рассказать кому дома - не поверят".
Она не слышала, как подкрался сзади Евгений. А когда Евгений наклонился, чтобы обнять Варю за плечи, под его ногой предательски хрустнула сухая ветка. Но Варя даже не оглянулась. Она уже догадалась, что это он, Евгений. Возможно, она его и поджидала? Но кто может это знать, скажите на милость?
И большие, огрубевшие от работы руки Евгения, сейчас такие несмелые, только робко скользнули по Вариным плечам.
- Прости меня… я никогда… никогда больше ничем не обижу тебя, - прошептал Евгений над Вариным ухом.
- Сядь рядышком, - тоже шепнула Варя.
Они сидели долго-долго, бок о бок, не шелохнувшись, и обоим было на диво хорошо, так же хорошо, как тогда в клубе.
- Где-то в горах сова… слышишь, как ухает? - сказала вдруг Варя. И вздохнула.
- Угу, - отозвался Евгений. Помолчав, спросил: - Ты почему вздыхаешь?
- Тиссы жалко.
- Тиссы? - Евгений близко наклонился к Варе. - Какие тиссы?
- А вот те… которые видели восход солнца. Видели восход солнца еще в то время, когда человека не было на земле. Похоже, ты и газет не читаешь! - подосадовала Варя. - Недавно писали о тиссо-самшитовой роще… На Кавказе, где-то неподалеку от Хосты, есть роща… она осталась от тех девственных лесов, которые зеленели на нашей земле миллионы лет назад. Тебе ясно теперь?
- Ну и что же? - снова ничего не понял Евгений.
- В газете писали: тиссы на Кавказе сейчас гибнут… гибнут редчайшие деревья, гибнут по вине каких-то идиотов. Над рощей, в горах, находится известняковый карьер. И вот оттуда, сверху, на тиссы сбрасывают камни, щебень… Ну на что все это похоже? Как ты, Женя, думаешь?
Евгений махнул рукой.
- Нашла о чем печалиться! Мы эти самые тиссы, может, никогда и глазом не увидим… Скажи-ка лучше, ты на Волжской ГЭС была? Или еще нет?
- Была. Мы в прошлое воскресенье всем общежитием на экскурсию туда ездили, - оживилась Варя. - Такая, скажу тебе, красота, такая красота! Через всю Волгу - плотина, а за плотиной - море голубое. Я смотрела-смотрела и земли не увидела. Даже в машинном зале были. Только я ничегошеньки те понимаю в технике.
- А заметила на жигулевском берегу, неподалеку от ГЭС, цементный завод? Он в овраге стоит, прямо на берегу моря. Стоит и дымит трубами… Везувий, пожалуй, никогда так не дымил, как это чудо современной техники!
Варя кивнула.
- А заметила ли ты, как работнички этого завода горы наши без пощады крушат? Что ни день - то взрывы, что ни день - то взрывы. - Евгений выхватил из кармана брюк пачку сигарет. - Эдак, пожалуй, через двадцать лет от Жигулей ничего и не останется! Все горы в цемент перетрут!
- А разве завода раньше здесь не было? - спросила Варя.
- И в помине не было! Завод какие-то умники после строительства ГЭС сюда ткнули. Будто не могли подальше от Волги построить. Ведь горные отроги далеко на юг тянутся. - Евгений чиркнул спичкой. На миг дрожащий соломенно-алый язычок озарил его нахмуренное лицо с потемневшими глазами. - А наши Жигули… нигде на Волге такой красоты больше не сыщешь! Я ведь по Волге-матушке от самого от верховья до Каспия не раз плавал… до армии, когда кочегарил на пассажирском одну навигацию.
Варя повернулась к Евгению.
- А почему вы… вы, местные жители, не боретесь за свои Жигули? Почему не протестовали еще тогда… еще до начала строительства завода? Тогда надо было доказать, что ему тут не место!
Евгений снова махнул рукой.
- Да кто нас спрашивал? Это там где-то… где-то там выше умные головы думали. А местные газеты… эти так взахлеб расписывали: "У нас на Волге возводится гигант" и все прочее такое. Слов нет, и цемент, и шифер позарез нужны. И разве кто против такого завода? Только место для него надо было другое выбрать… подходящее.
Покачав головой, Варя вздохнула.
Молчал и Евгений, усиленно дымя сигаретой. Варе подумалось: он уже забыл и о кавказских тиссах и о своих Жигулях…
А немного погодя перед ее глазами встал рослый парень в синем комбинезоне, в мокром, облепленном слюдяными осколками комбинезоне, тяжко бредущий по ледяной воде среди звенящего белого крошева. Он брел то замедляя, то ускоряя шаг, боясь оступиться в яму и упасть, боясь выронить из рук дрожащий живой комок…
Евгений бросил окурок. Прочертив в наступившей темноте искристую огненную дугу, окурок упал, шипя, далеко от берега. И сразу показалось, что стало еще темнее, будто перед глазами разверзлась кромешная пропасть.
Евгений внезапно нагнулся, поднял упавший с Вариных колен букетик и стая его нюхать.
И Варя порывисто прижалась к его широкому, прямо-таки железному плечу. И ласково-ласково, совсем не выдерживая характера, проговорила:
- Видел: уже черемуха распускается? А запах… вот даже сюда доносится!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Три раза ходила Варя в Порубежку. И все напрасно. Покрутится час-другой возле шатрового домика с полинялыми, воскового цвета ставнями и уйдет ни с чем. И дом этот с одиноким кривым топольком в палисаднике казался каким-то заброшенным, нежилым. На окнах белые занавески, калитка на запоре, сенная дверь тоже наглухо прикрыта.
Как-то из соседнего двора вышла старуха. Глянула на Варю из-под руки, прошамкала:
- Ты, касатка, к молодому нашему батюшке?
Варя кивнула.
- Который раз прихожу… Постучусь-постучусь и уйду ни с чем.
- Мы и сами его не часто видим. Разве что в церкви. А матушку и подавно. - Старуха поправила на голове черный с белым горошком платок. - Бают, матушка-то до замужества на этой самой… на стройке работала в Солнечном. Ну и сбежала оттуда… денег, бают, десять тыщев у какой-то разини стянула и сбежала. А теперь и прячется от людей.
- Неправда все это, - с горячностью сказала Варя. - Ни у кого она никаких денег не брала. Уж я-то знаю: мы в одной комнате жили.
- А может, и брешут. Всякое бывает, - тем же бесстрастным голосом прошамкала старая и тотчас забыла про Варю. Повернулась к ней плоской, как доска, спиной, громко заголосила:
- Ути, ути, ути!
Нынче Варя отправилась в село в сумерках. И на этот раз ей прямо-таки повезло. Не доходя домов пять до квартиры священника, она вдруг увидела Анфису. Анфиса вывернулась из проулка, неся на коромысле ведра с водой.
Варя узнала Анфису сразу, хотя та и закутала голову газовым шарфом, надвинув его на лоб низко, до самых бровей.
- Фиса! - обрадованно вскрикнула Варя. - Добрый вечер, Фиса!
Анфиса так вздрогнула, что полные ведра на коромысле качнулись, расплескивая воду. Остановилась и сердито, исподлобья, посмотрела на Варю.
- Тебе чего от меня надо?
Смутившись, Варя не знала, что и сказать.
- Кто тебя прислал? - все с той же подозрительностью допытывалась Анфиса. - Начальство? Комсомол?
- Зачем же так?.. Меня никто… я сама решила тебя навестить. Я уж четвертый раз…
- Знаю. Видела тебя в окно.
Варя совсем опешила.
"Повернуться и уйти? - спросила она себя. - А то еще возьмет и коромыслом огреет".
Но Анфиса, конечно, об этом не помышляла. Она с каждой минутой все больше горбилась - тяжелы были не в меру большие ведра.
- Пойдем, я тебя провожу, - снова подобрев, заговорила Варя. - Или давай помогу…
Анфиса усмехнулась.
- До чего же ты жаллива, Варвара!
И первой тронулась по тропинке к дому.
- Можешь там всем сказать: я довольна судьбой. Пусть обо мне не печалятся! В особенности та… неудачливая невеста.
Вот и шатровый дом, погруженный в теплую, на удивление ясную синеву вечера. У калитки Анфиса приостановилась. По всему было видно: она здесь собиралась распрощаться с незваной гостьей. Но калитка вдруг мягко, без скрипа, распахнулась, и Варя увидела мужчину - невысокого, одетого во все черное.
- А ты не одна? - спросил он Анфису негромким, приятным голосом. И тотчас отобрал у нее ведра. - Здравствуйте, - обращаясь к Варе, прибавил мужчина. - Ну, приглашай, родная, приглашай гостью в дом.
"Наверно, это и есть Анфисин муж", - пронеслось в голове у Вари. Она хотела было сослаться на занятость и уйти, но Анфиса взяла ее крепко за руку и потащила за собой.
- Пойдем, не бойся, - шепнула Анфиса. - Он у меня добрый.
Когда Варя вслед за Анфисой поднялась по крылечку в сени, пропахшие полынком и чебрецом, а потом вошла в избу, перегороженную на две половины, уже всюду горел свет.
Хозяйка провела гостью в переднюю - уютную комнату с тахтой и круглым столом в переднем углу. На столе, покрытом клетчатой скатертью, стояла настольная лампа с белым абажуром.
- Присаживайся сюда, - Анфиса поставила стул рядом с объемистым книжным шкафом.
Садясь, Варя с любопытством посмотрела на стеклянные дверки шкафа. "Бальзак, Толстой, Тургенев", - не без изумления успела прочитать она на золоченых корешках переплетов.
Из кухни, чуть сутулясь, вошел священник, потирая большие, как у Евгения, руки, но почему-то необыкновенно белые, чересчур белые.
- Фиса, я уже поставил самовар, - улыбнулся он кротко, моргая длинными пшеничного цвета ресницами. - Ты нас, надеюсь, напоишь чайком?
Анфиса, ничего не говоря, направилась к двери, на ходу снимая с головы шарф. Вышла и плотно притворила за собой дверь.
Отважившись, Варя глянула на священника. И правда, он был еще совсем юн: розоватое девичье лицо с прыщеватым высоким лбом, маленькая, колечками, бородка, тоже светлая, как пшеничная солома. Мягкие вьющиеся волосы слегка ниспадали на ворот черной косоворотки. Брюки тоже черные, навыпуск. На босых ногах - чувяки.