23. Ссора
Рассказ одиннадцатый
Придумал всё Василёк:
- Пошли на Козью Бородку.
Наверное, какой-нибудь весёлый шутник назвал так дальний угол торговой площади, где продают скот. Козья Бородка подаёт свой особый голос - мычит, блеет, визжит, крякает. Но мальчишки не смотрят ни на коров, ни на овец, ни на коз. Даже на голубей не дали поглядеть Вишене Василёк с Борисом. Торопились в конный ряд.
Ряд - только так называется. На самом деле это широкая площадь, на которой и продают коней.
- Нет, не эти, - сказал Василёк.
И правда, здесь у края понуро стоят усталые крестьянские лошади. Грустно косят глазами, будто хотят сказать: "Ну ладно, запрягай. Так и быть, потащу и дальше нелёгкий воз".
- Вот они, там, - показывает Василёк рукой.
Но и Вишена, и Борис уже и без Василька их увидели. Тонконогие, быстрые, горячие красавцы. Никогда не будут они тащить за собой ни плуг, ни воз. У них иная судьба. Суждено им ходить под узорчатым седлом, в красивой позолоченной сбруе. Будут их пасти на сочных лугах, беречь и холить. А потом вдруг наступит день, когда вскочит в седло всадник - гонец со срочным донесением или воин. И будут мчаться эти кони быстрее ветра, пока не падут, загнанные насмерть, или не свалятся, обливаясь кровью, на поле боя под ударом вражеского копья.
Но пока эти красавцы кони по-лебяжьи выгибают гордые шеи и нетерпеливо роют копытами землю.
К рыжему коню, которого с трудом удерживает на поводу седой конюх, подошёл статный молодец без воинских доспехов, но с мечом у пояса. Перехватив повод, легко вскочил в седло. Конь взвился на дыбы. Стоявшие вокруг подались назад, расступились. Конь танцевал, пытаясь сбросить всадника. Но тот словно влип в седло, крепко держа поводья.
- Это княжеский дружинник Ставр, - сказал Борис. - Я его знаю. Видели, как он с конём? Да он на каком хочешь усидит, хоть на самом чёрте.
Толпа любопытных снова сомкнулась, заслонив от ребят и коня и всадника. Мальчишки стали проталкиваться вперёд, поближе. Кто-то обругал их, кто-то пригрозил надрать уши. Седой конюх хотел было схватить протиснувшегося вперёд Бориса за шиворот, но, глянув на его круглую шапку из алого бархата и отороченный мехом кафтанчик, опустил руку и поклонился сыну боярина. За Борисом протиснулись и Вишена с Васильком.
Сначала казалось, конь несёт седока как хочет. Ещё немного, и он врежется в дальний ряд, где мычат коровы и мелькают яркие платки женщин. Но Борис был прав. Всадник справился с конём. Доскакав до конца поля, он круто поворотил коня назад, и тот, послушный властной руке, понёс его обратно.
- Видали? - снова сказал Борис, кивнув на дружинника. - А конь хорош, угорской породы.
Ни Вишена, ни даже всё всегда знающий Василёк не спорили с Борисом. Уж в чём, в чём, а в конях Борис разбирается. Ещё бы. У отца Бориса, боярина Ратибора, на конюшне десятка три коней.
- Отец обещал подарить мне Уголька, - похвалился Борис. - Как минет мне десять лет, так и подарит.
Вишена завистливо вздохнул. Он хорошо знал трёхлетка Уголька с лоснящейся, отливающей чёрным серебром спиной. Теперь уже Вишена не помнил, что совсем недавно он собирался наняться в помощники к купцу и отправиться в дальнее плавание на большой ладье под белым парусом. Не помнил, что хотел переписывать книги, как писцы в библиотеке. Он будет дружинником, таким же смелым и ловким, как Ставр. И купит такого же коня, как этот огненный красавец. Конь будет вот так же косить горячими глазами и выгибать шею, будет вставать на дыбы и рвать поводья. Но Вишена справится с ним и помчится во весь опор. Больше, казалось Вишене, в жизни никогда ничего ему не будет нужно.
А Борис продолжал расхваливать Уголька, а заодно и себя, как ловко будет он скакать на коне.
- Меня Ставр обещал научить. Он всегда приходит первым. На всём скаку может поднять с земли иголку! Любит он коней. Своих, правда, у него нету. Думаете, он для себя коня испытывал? Нет. Разве купить ему такого коня! Это он по велению князя, для княжеской конюшни. Он и наших коней смотрел. А про Уголька знаете что сказал? "За такого коня жизни не жаль!"
Наверное, толклись бы мальчишки на Козьей Бородке до позднего вечера, да смотреть больше не на что было. Одного за другим уводили с поля коней - угольно-чёрных, и снежно-белых, и огненно-рыжих, похожих на солнце. И тех, что купили, и тех, для которых не нашлось покупателя. Что же, сегодня не нашлось, найдётся завтра. Не томить же весь день дорогих коней. А то спадут с тела или, не дай бог, захворают. Это не смердьи лошадёнки, терпеливые и привычные ко всему.
Вишена и Борис расстались с Васильком, жившим на Торговой стороне, и пошли к мосту. Но тут им пришлось задержаться. К причалу, где стояли ладьи, вереницей шли измождённые, в оборванной одежде люди, связанные друг с другом длинной толстой верёвкой. Были здесь и молодые мужчины, и женщины, и подростки, и дети. Они проходили совсем близко, и Вишена хорошо видел их. Различал темноволосых половцев с раскосыми глазами, и широколицых чудинов, и своих - русских с белыми, будто лён, волосами.
- У нас тоже чудины есть, - сказал Борис. - Когда зимой ходили на них в поход, отец много пленных привёл. Теперь живут у нас холопами.
Вишена ничего не ответил. Всё смотрел на невольников.
Половцев Вишена не жалел. Сколько раз слышал он про половецкие набеги. Вот недавно дядя Данила, отец Глеба, рассказывал: налетели поганые степняки на их село. Данила и Купава с ребятами успели убежать в лес. Потому и спаслись. Не то попали бы все в полон. Но всё равно и дом их сожгли, и коня увели. И голодно, и страшно было там оставаться. Вот и перебрались они в Новгород. Теперь же половцы сами в полон попали. Так им и надо! А вот русские, свои… Связанный с половчанином белоголовый парень… На кого же он похож?.. "На Ждана - вот на кого!" - вдруг догадался Вишена. Как же случилось, что стал он рабом, невольником, которого сегодня продали на торгу? Может, попал в полон? А может… Опять-таки дядя Данила пришёл к ним хмурый, говорил невесело, что вот с тех пор, как поселился он на подворье боярина Ратибора, сколько ни трудится, как ни старается, а расплатиться всё не может. Теперь уже и жена, и Зорька, и Глеб работают на боярина. Отец слушал, сочувственно кивал головой. А Ждан сказал: "Все мы скоро будем холопами у Ратибора!" Вот и этот белоголовый, похожий на Ждана парень… Может, совсем ещё недавно был он свободным человеком, жил у себя дома, пахал землю или занимался ремеслом. А сегодня продали его на торгу, как продавали коней. Купил его чужеземец, должно быть грек. Вот его ладья. Днём, когда они шли на Козью Бородку, её разгружали гребцы, выкатывали на берег бочки с маслом и вином, носили в корзинах пахучие заморские фрукты. А хозяин ладьи стоял на палубе и отдавал приказания. Сейчас он тоже вышел на палубу, что-то крикнул на своём языке гребцам, и те, подбежав к невольникам, стали загонять их на корабль. Поднялся плач и крик. Рванулся в сторону белоголовый парень, но верёвка удержала его, только натянулась туго и потащила в сторону связанного с белоголовым парнем половчанина. Половчанин полетел на землю. Гребцы набросились и на того и на другого с палками и плетьми. И, связанные верёвкой люди, подталкиваемые со всех сторон, стали подниматься по сходням.
До утра ещё простоит греческая ладья на причале. А с рассветом поднимет паруса. И увезёт чужая ладья купленных на Новгородском торгу невольников - и половцев, и чудинов, и русских.
Вишена с Борисом уже шли по мосту. В ушах свистел ветер, волховские волны плескались внизу у толстенных опор.
- …Отец говорит, скоро на суздальцев в поход пойдёт. Я научусь ездить на Угольке и тоже пойду в поход! - хвастал Борис. - Как поскачу с мечом в руках - всех разобью!
Слушал Вишена Бориса, и становилось ему до того обидно! Разве он хуже Бориса? Ещё неизвестно, кто из них окажется смелей в бою.
- Я тоже поскачу и тоже всех разобью, - сказал он, насупясь.
- Ты? А где ты возьмёшь коня? Где меч достанешь или копьё? А я отцовский меч возьму! Булатный! - продолжал хвастать Борис. - Как увидят этот меч враги, сразу сдадутся. Вот и возьму их в полон! Будут у меня холопами!
Вишена понимал, что негде взять ему ни коня, ни меча, ни копья - разве только сапожный нож, который сковал отцу Фома, но продолжал упрямо бормотать сквозь набегающие на глаза слёзы:
- И я разобью и возьму в полон… И у меня будут холопами…
- У тебя? Холопами? - захохотал Борис. - Охо-хо-а-ха-ха. Да ты сам-то хо…
Вишена как налетел на него - стукнул раз, другой, и Борис уже лежал, растянувшись на бревенчатом настиле моста, а круглая Борисова шапка из алого бархата отлетела, покатилась и плюхнулась вниз в волховские волны.
Когда Борис поднялся, отряхивая свой отороченный мехом кафтанчик, Вишена уже был на другом конце моста.
24. Бабушкин пирог
Глава, из которой ты кое-что узнаешь о бабушке и о дружбе
Лето было в разгаре. У девятиклассников наконец кончились занятия. Серёжа перешёл в десятый. По этому торжественному случаю и подарили ему фотоаппарат. С утра до вечера Серёжа только и делал, что кричал всем, кто попадался под руку: "Стой - не двигайся! Я поймал отличный кадр!" Прицеливался, зажмурив глаз, и щёлкал. Чаще всех попадалась ему под руку Лена. Но даже если она не попадалась, Серёжа всё равно снимал её, потому что больше снимать было некого. Пока не приехала бабушка. Лена очень любит, когда бабушка приезжает к ним погостить. В доме сразу становится так уютно. Появляются разные вкусные вещи - баклажаны, которые бабушка называет "синенькими", вишнёвое и абрикосовое варенье в больших глиняных посудинах, которые бабушка называет "макотрами". Лену бабушка называет "ясочкой". Про Серёжу говорит: "Де же наш хлопчик подивався?" А когда ищет свои очки, спрашивает: "Чивы их не бачилы?" Так говорят у них на Украине.
Однажды, когда бабушка гостила у них, почтальонша, увидев Лену во дворе, отдала письмо ей. Размахивая конвертом, Лена вбежала в комнату и закричала:
"Ура! Бабушка, тебе письмо!"
"Это, ясочка, от моей подружки Анны Егоровны из Ленинграда".
"От подружки? - засмеялась Лена. - Разве у бабушек бывают подружки?"
"А что же ты думаешь, подружки могут быть только у внучек? Ещё не известно, чья подружка лучше!"
Лене показалось, что бабушка даже немного обиделась.
Лена никогда не видела бабушкину подружку Анну Егоровну, но почему-то отлично представляла её себе: большая, толстая и говорит басом: "Нет, я вовсе не чувствую себя старухой. Киплю и шумлю по-прежнему. И собираюсь ещё дожить до Диминой свадьбы. Хотя, судя по всему, это будет ещё не скоро".
Конечно, Лена никогда не слышала, как говорит Анна Егоровна. Это Анна Егоровна в письме так написала. А бабушка читала её письмо вслух маме.
Лена спросила:
"Бабушка, а где вы с ней познакомились - с Анной Егоровной? Мы вот с Наткой - в школе. Познакомились в школе, а подружились на улице, когда домой шли. А вы?"
"А мы - на фронте, - сказала бабушка. - Там и познакомились, там и подружились".
"На фронте? - удивилась Лена. - Разве бабушки воевали? Это дедушки были военными. И Наткин дедушка на карточке в пилотке со звёздочкой, и Андрюшин - в шинели. А бабушки…"
"Бабушки тоже воевали, - сказала бабушка. - Не все, но многие. Вот и мы с Аней. Аня, Анна Егоровна, знаешь какая смелая да весёлая была!"
Теперь-то Лена, конечно, знает, что в ту большую и трудную войну воевали и дедушки, и бабушки, и папы, и мамы, а иногда даже и сами ребята. Но когда у них с бабушкой происходил этот разговор, Лена только начала учиться в первом классе и ещё многого не понимала.
В этот раз бабушка не знала, кого ей раньше обнимать - Лену с Серёжей или Дмитрия Николаевича. Всё разглядывала его, и была такая радостная. А потом сказала: "До чего же Дима на Аню похож!" И вытерла набежавшие на глаза слёзы.
Дмитрий Николаевич был вовсе не толстый, даже худой. Вовсе не похожий на ту Анну Егоровну, которую Лена себе представляла.
Как-то вечером бабушка положила в вазочки варенья из макотры и попросила:
- Сходи, ясочка, позови Серёжу и Диму пить чай.
Лена быстро влезла по лесенке на чердак. Серёжа и Дмитрий Николаевич сидели каждый на своей кровати и разговаривали. Были у Серёжи и стулья - два. Но на них так же, как и на столе, были навалены книги.
- …А почему вы думаете, что там была лавка купца?
- Ну, во-первых, те кусочки металла, которые там нашли, - это, по всей вероятности, гири для весов. Они-то и навели нас на мысль исследовать пробы земли, взятые в этом месте. В них обнаружили зёрна пшеницы, ячменя, проса. Наверное, просыпали, когда отвешивали. А ещё дощечка с выцарапанными на ней именами.
- Дощечка очень интересная! Похожая на ту, что нашли в тереме? Да?
- Очень похожая. Грозный… Иван Георгиевич, - поправился Дмитрий Николаевич, - высказал предположение, что это списки должников. Даже некоторые имена повторяются и там и там. Да оно и понятно, это, скорей всего, жители улицы Добрыни, которые что-нибудь брали в долг в лавке купца или у боярина, жившего в тереме. Вот послушай, я выписал эти имена. - Дмитрий Николаевич вытащил блокнот и стал читать: - "Ульяна, Купава, Горазд, Фома, Еремей, Власий… И опять Ульяна, Купава, Кукша и ещё одно любопытное имя - Вишена…"
- Вишена, - повторил Серёжа. - Красивое имя.
Лене тоже понравилось имя Вишена. Оно и правда красивое и какое-то весёлое.
Снизу послышался голос бабушки:
- Де же вы уси подивалыся?
- Ой, - спохватилась Лена, - бабушка велела идти пить чай. С пирогом и с вареньем.
Сели за стол. Бабушка налила всем чаю, а потом поглядела в окошко и спросила:
- Чей это хлопчик там у калитки топчется?
- Это Пеночкин, - сказала Лена.
- Пеночкин? Та разве же это имя - Пеночкин?
- Его зовут Коля, - сказала Лена.
Бабушка вышла на крыльцо и позвала:
- Иди, Микола, до нашей хаты чай пить с пирогом.
Тут уж и Лена выбежала на крыльцо и потащила Колю Пеночкина пить чай.
Бабушкин пирог был очень вкусный. Это сказали и Дмитрий Николаевич, и Серёжа, и Коля Пеночкин, и сама Лена. Но дальше речь совсем о другом пироге.
25. Чья эта улица, чей это дом?
Глава очень важная! Читать внимательно! Тогда всё станет понятно
Оказалось, Коля Пеночкин тоже может задавать хорошие вопросы. Он спросил:
- А почему наша Добрынинская находится наверху, а улица Добрыни - внизу?
Этот вопрос и Лена задала Дмитрию Николаевичу, когда впервые спустилась в котлован. Только Дмитрий Николаевич не успел тогда ответить - прибежала Наталья Ивановна и велела ему поскорей идти в боярский терем.
Дмитрий Николаевич потрепал Колю по вихрам и спросил:
- Помнишь пирог, которым нас угощала бабушка Лены?
- Помню, - сказал Пеночкин. - Вкусный.
- Очень даже вкусный, - подтвердил Дмитрий Николаевич. - Только сейчас я не о том. Как он сделан? Ну, как выглядит?
Пеночкин молчал. А Лена сразу ответила:
- Слоёный. Слой теста, а потом слой варенья. А потом опять - тесто, а потом опять - варенье…
- А при чём тут пирог? - сказал Пеночкин.
Конечно, пирог, даже самый вкусный - бабушкин, никакого отношения к раскопкам не имеет. Дмитрий Николаевич просто пошутил. И всё-таки… Но сначала про дом, про очень старый дом. Приходилось тебе, дорогой читатель, когда-нибудь видеть такой? Как он выглядит? Знаю примерно, что ты скажешь: "Облезлые стены, покосившиеся ступеньки…"
Ну, а если всё приведено в порядок - и стены покрашены и ступеньки починены? Есть у старого, долго прожившего дома одна особенность. Припоминаешь, какая?
"Окна?"
Ну конечно, окна! В старом доме всегда низкие окна, они расположены ближе к земле, чем окна в соседних домах.
"Неудивительно. Долго стоял и врос в землю", - скажешь ты.
А вот и нет! Не дом врос - наросла вокруг земля. Так случается везде, где живёт человек. В старину это было ещё заметнее. Оно и понятно. Пришёл человек на какое-нибудь место, где до него никто не жил, и стал строить дом. Валит лес, обтёсывает брёвна, и вот уже вокруг - щепа, стружки. Мастерит себе оружие, лепит посуду, шьёт обувь… О-го-го сколько всего валяется! Кусочки дерева и металла, остатки глины, обрезки кожи… Пообедал, и, по всей вероятности, неплохо - костей-то, костей! И шелуха от плодов, и черепки от разбитой посуды… Всё это сначала лежит на поверхности, а потом, глядишь, затопчется, затянется землёй, и пожалуйста - новый слой.
- Этот слой земли, который нарастает в тех местах, где живёт человек, называют культурным слоем, - сказал Дмитрий Николаевич.
- Культурным? - удивлённо протянула Лена. - Если все кругом всё бросают - это некультурный слой.
- Против такого довода трудно что-либо возразить, - согласился Дмитрий Николаевич, - но слово "культурный" здесь имеет другое значение. По находкам в этом слое земли археологи определяют, какими пользовался человек орудиями и вещами, какой вёл образ жизни или, говоря по-другому, к какой принадлежал культуре. Теперь, когда недоразумение разъяснилось, я надеюсь, что никто из вас не станет создавать "культурный слой", разбрасывая мусор вокруг дома, - улыбнулся Дмитрий Николаевич и стал рассказывать. - Древний Новгород был большим многолюдным городом.
…Шли годы и столетия. Приходили в ветхость жилища или сгорали во время частых пожаров. Люди сносили их, строили новые. А в земле оставались уже успевшие уйти вглубь основания старых домов, деревянные настилы. Вот и образовался гигантский слоёный пирог толщиной в несколько метров, в котором слоями одна над другой лежат целые улицы с мостовыми, остатками теремов, церквей, изб, амбаров, мастерских…
- Ты в каком доме живёшь? - спросил вдруг Дмитрий Николаевич Пеночкина. - Лена - в маленьком, одноэтажном, - добавил он, поясняя свой вопрос. - А ты?
- А я - в большом! Четырёхэтажном!
- Так. Ну, допустим, ты решил пригласить нас в гости. Что ты нам скажешь - как тебя…
- Приходите, пожалуйста! - сказал Пеночкин, не дав Дмитрию Николаевичу договорить. - Улица Добрынинская, девять, квартира двадцать четвёртая. Третий этаж.