Класс поражённо молчал. Корочка? В поход? Завтра будет землетрясение! Только Юлька Озарёнок грустно усмехнулась: операция "8 "Б" – самый дружный класс" началась? Она посмотрела на Ганеева, а потом на Листовского.
– Ну поход – это я, пожалуй, громко сказала, – нервно хихикнула Корочка. – Просто на один день выйдем в лес, на пикник, костерок разведём, можно сосиски пожарить… Вы разве против?
Класс молчал, и Татьяна Викторовна чувствовала себя полной идиоткой. Но тут её спас Артём Листовский.
– А что? – сказал он и переглянулся со своим лучшим другом Володей Ивановым. – Хорошая идея.
– Да? – обрадовалась тут же Корочка и даже как-то помолодела. – Правда ведь, ребята, мы с вами ни разу не были на пикнике, давайте! Артём, ты будешь организатором, у тебя это хорошо получается. Надо списки составить, кто что берёт, кто за что отвечает, в общем, ты понимаешь. Прямо вот на этих выходных и пойдём! А теперь – переходим к физике!
Алиса Лаппа фыркнула на весь класс. Переходим к физике! Понятно ведь, что никто ни о какой физике сейчас думать не сможет!
Алиса злилась. Ну почему именно в эти выходные? Что такого с Корочкой стряслось, какой кирпич ей на голову упал?
Уже месяц Алиса окручивает известного красавца Митю Вершинина из 10 "А". Просто чудом смогла с ним познакомиться, обменяться телефонами, добиться, чтобы он отвечал на её смс. И вот теперь, когда операция входит в заключительную фазу, влезает Корочка со своим пикником! Чтоб её! Ведь всё было спланировано просто идеально!
У родителей Алисы дача в живописном месте на берегу озера. На эти выходные они уезжают к друзьям на юбилей, а ей разрешили пригласить на дачу одноклассников. Родители – отсталые люди! Да кому сегодня интересны одноклассники? Это же ископаемые! Но пригласить десятиклассников Алисе, конечно, никто не разрешит. Поэтому она и разработала хитрый план: она организовывает на даче вечеринку, приглашает девчонок из своего класса, а парней – из Митиного, у неё есть там воздыхатели. Ну парочку одноклассников тоже можно для приличия позвать, Листовского например, он хоть не зануда. Чтобы родителям потом предоставить фотоотчёт: вот, мол, были все свои. И главное – всё сработало! Девчонки пришли от идеи в восторг (чтобы умаслить судьбу, Алиса решила быть справедливой и честно позвала всех, включая сумасшедших Озарёнок и её подпевалу Сыч), и даже с Вершининым всё вышло! И вот теперь!
– Алиса, я понимаю, что думать о предстоящем походе очень приятно, но сейчас у нас урок!
Стиснув зубы, Алиса углубилась в учебник. В эту минуту она ненавидела всех: Листовского, который так некстати влез, Озарёнок, которая так вовремя улыбнулась Листовскому (вот дура-то! Влюбилась в одноклассника! Да ещё думает, что никто об этом не знает!), и теперь уж он ни за что не поедет к Алисе на дачу, потому что… странно, конечно, невероятно, но, кажется, ему льстит, что в него влюблена Озарёнок. А главное – Корочка! Она просто взбесила Алису!
Корочка шла по первому ряду и сама себе улыбалась. В восторге от своей идеи, как же! Ладно, Алиса ей покажет, она отомстит, она всем покажет! И ни в какой поход они не пойдут. Не будь она Алиса Лаппа.
А Татьяна Викторовна и правда мысленно улыбалась весь день. Зря она сердилась на психолога и на ребят. Вон как понравилась им её идея! Может быть, и правда ей удастся всех передружить, будет чем гордиться… Она ещё не знала, что после её урока класс расколется на два враждующих лагеря.
– Лапочка, а как же? Всё отменять? Ты представь, меня же родоки отпустили первый раз в жизни, а теперь что?
– Заткнись, – оборвала Марфушину Алиса. Не хотелось ей этого делать, но выхода не было. Она поднялась из-за парты, величественная, высокая, красивая.
– Мне, конечно, идея про пикник очень нравится, – сказала она, – но у нас тут план созрел, просто не всех ещё успела пригласить. На эти выходные всех зову к себе. На дачу. Будет суши-вечеринка, никаких родителей и учителей. Приглашаются все!
И опять в классе повисла тишина. Ненадолго. Всё-таки девчонки уже знали, готовились, отпрашивались, а мальчишкам, непривычным к вниманию одноклассниц, нужно было время, чтобы оценить предложение.
– А как же Корочка? – сказал наконец Тарас Сега. – Предлагаешь её вот так "побрить"?
– А ты предлагаешь в детский сад играть? презрительно фыркнула Лапочка. – Ах пикничок, костерочек, сосисочки. Она ещё вас песни заставит хором петь и речёвки разучивать! Впрочем, насильно никого не тяну.
– Меньше народу – больше кислороду! выпалила в сердцах Ленка Самойлова, которая уже видела себя у камина на Алисиной даче.
– Слушай, – вклинилась в разговор Юлька, – а нельзя твою вечеринку на следующие выходные перенести? Просто не хочется обижать человека…
Юлька так и не смогла понять, что такого ужасного она сказала, но на неё обрушились все девчонки класса. Мол, она не понимает! Перенести! Легко сказать! Что, у Алисы гостиница, что ли? Когда захотел, тогда и приехал? Да это единственный шанс! Да куда ваш лес денется! Корочка не переживет? Да и пусть!
– Ой, мне в общем всё равно! – стараясь быть равнодушной, сказала, наконец, Лапочка. – Я же никого не заставляю. Просто подумала, что все уже выросли из кукол и детских праздников.
Девчонки захихикали в открытую, а Юлька вспыхнула: у неё на полке до сих пор сидели две любимые куклы. Все девчонки это знали. Ну и что? Она же с ними не играет уже, они просто так там сидят, смотрят на Юльку.
– Но если нет, я никого не заставляю. Кто хочет – жду в воскресенье в 9 утра на остановке "Университет", – и полная собственного достоинства Лапочка села на своё место.
Это была победа. Полная и сокрушительная. Все девчонки за неё, ясно как день. А если вдруг не будет Озарёнок – тем лучше. Хотя после заявления про куклы куда она денется? Юлька, вообще-то, полезный человек: у неё фотик мощный и фотографирует она классно. А с Листовским Алиса вечером переговорит ещё по телефону. Поедет как миленький! Поползет. Будто она не видит, как Тёмочка на неё засматривается!
Глава шестая
Сложный 8 "Б"
Больше всего Юлька любила, когда идёт дождь. Даже если уже не первый день идёт. Любила садиться у окна и смотреть, как капли лупят по асфальту и крышам. Это если дождь сильный. Но и тихий дождик тоже хорошо: он не лупит и не идёт, он шуршит. По дорогам и по крыше.
К фасаду дома примыкало кафе с плоской чёрной крышей, и если открыть окно Юлькиной комнаты, то окажешься как раз на ней. Все Юльке завидовали. На крыше можно было играть в бадминтон, делать зарядку и пить чай. Юлька в бадминтон не играла, потому что воланчик все время улетал во двор и приходилось за ним бегать через квартиру и подъезд. И зарядку не делала: ага, попробуй-ка на глазах у всего города.
Но иногда ночью она выбиралась на крышу, садилась у стены, закутавшись в одеяло. Если было много мыслей в голове, она брала с собой ручку, толстую тетрадь, ту самую, где фотография Листовского лежала, и записывала туда всё, о чём хотелось кому-нибудь рассказать, но не рассказывалось даже Анюте. Своему дневнику Юлька доверяла всё. Она смотрела на уснувший город, вздыхающий во сне редкой перекличкой далёких поездов, шагами припозднившихся прохожих и медленно проезжавших машин. Звёзды висели дождевыми каплями над головой, и от светофоров ложились на асфальт размытые цветные полосы.
Когда утром, сквозь сон, она слышала шаги дождя по крыше, то вставала с улыбкой. Ей нравилось выходить в дождь из дома и чувствовать влажный воздух и особенный запах мокрого асфальта и немножко – моря. Нравилось идти под дождём в школу. Нравилось, что улица становится разноцветной от зонтиков. Сама Юлька всегда ходила без зонта, а все куртки выбирала с капюшоном. Можно подставить дождю щёки или поймать его на ладонь. Да и про сохранность зонтика думать не надо.
В школе Юлька терпеть не могла переобуваться. В тесном холле, в толпе, приходилось и обувь менять и следить, чтобы всё в порядке было с платьем и чтобы случайно в сутолоке не уволокли твою сумку. Всё это было противно, будто кто-то подсматривает, как ты чистишь зубы. Юлька всегда старалась забиться куда-нибудь в угол и переобуться побыстрее. А дежурные голосили у дверей: "Где твоя сменная обувь? Никаких "вытру", обувь где?"
И хотя Юлькина на месте, она всегда нервничает и устаёт. А чего нервничать? Сейчас вот ещё в раздевалку, но это даже весело: можно столкнуться с Листовским, отвести взгляд и сделать вид, что не заметила, а вешая куртку, оглянуться и встретиться глазами. И глаза будут синими, как осколки неба, брови хмурыми, уши розовыми. Артём красивый. Артём Листовский такой красивый, что у Юльки замирает сердце, когда она на него смотрит. Каждая чёрточка его лица заставляет Юльку медленно умирать от какого-то странного, острого чувства: высокий лоб, тёмные брови, прямой крупный нос, родинка на щеке, синие глаза в обрамлении тёмных густых ресниц, а главное – улыбка. Когда Тёма улыбается, на правой щеке появляется глубокая ямочка, и Юльке всегда хочется улыбнуться в ответ. И подпрыгнуть! И сделать сальто-мортале! И закричать на весь мир, как сильно она любит Тёму Листовского!
В школу хорошо приходить пораньше. Хорошо стоять у окна в пустом ещё коридоре и ждать своих. Или смотреть в окно – как мокнут под дождём тополя. Артём тоже иногда приходит в школу пораньше. И вот они стоят у разных окон, в трёх метрах друг от друга, она смотрит на дождь, он – на противоположную стену. Молчат: сложный класс, в котором девочки и мальчики не общаются друг с другом.
Класс, в котором Юлька училась восьмой год "подобранный". Первой учительницей у них была Мохова Инна Юрьевна, учитель высшей категории, обладатель несметного количества грантов, автор методик и мастер игровых уроков. К ней мечтали записать своих чад родители первоклассников всего района. Поэтому Инна Юрьевна сама могла выбирать себе учеников. Или точнее – их родителей. Почти все дети в её классе были либо учительскими детьми, либо детьми начальников, либо просто людей полезных. Взять хотя бы Юльку: её мама работает на радио, человек в городе известный. У Славки Гусельникова родители работают в институте, заслуженные профессора, у Тани Осокиной отец – заместитель мэра, а у Листовского родители – врачи в седьмом поколении, мама Тараса Сеги – завуч школы, папа Максика – директор автопарка, у Алисы папа – директор банка, а у Софии мама в Министерстве образования работает. Ну и так далее. Людей, которые "просто", в их классе очень мало, на пальцах пересчитать можно. На одной руке.
Ещё их класс – сильный. Самый сильный в параллели. Многопрофильная гимназия № 128 плохих учеников не держит. Ганеев – исключение.
– Держат из жалости, – фыркает каждый раз Алиса. Три года назад у Ганеева разбился отец-дальнобойщик. Женька в семье остался старшим. После школы он подрабатывал, помогал матери поднимать двух сестрёнок и брата. Ему нужно было закончить девять классов, чтобы поступить в училище.
– Мешает он тебе, что ли? – вступался обычно Листовский. Кроме всего прочего, Артём был ещё и благороден.
– Мне – нет! – фыркала Лапочка. – Но на рейтинге класса сказывается! Мы который год по успеваемости уступаем "ашкам" и "вэшкам", а всё из-за Ганеева! Тебе, конечно, наплевать на честь класса! А если бы мы все вместе, всем коллективом…
Юльке эти призывы и лозунги всегда казались ненастоящими и смешными. Никогда они не были "всем коллективом", тем более дружным, тут психолог, конечно, права. С первого класса у них то стычки, то войны, то бойкоты. Из-за ерунды. Света не так посмотрела на Софию, Надя не то сказала Кате, Катя не так передала всё это Алисе и так далее. Юльке дважды объявляли войну и дважды бойкот.
Война – это даже весело. Но это было ещё в начальной школе и напоминало игру. А вот бойкот – это серьёзно. Это когда ты остаёшься одна, потому что против тебя настроили всех остальных и гордость не позволяет выяснять отношения и разбираться, кто что там сказал. Когда некому позвонить, спросить про домашку, когда смолкают все разговоры, стоит тебе зайти в класс, когда на большой перемене ты сидишь одна за столом и глотаешь завтрак побыстрее, а в раздевалке на физкультуре забиваешься в самый дальний угол.
Дома у Юльки ничего не знали про её проблемы в классе. Рассказать об этом она не могла, да и мама учила ее решать все проблемы самостоятельно. Вот она и решала как умела: с ней не разговаривали – ну и не надо, она тоже переставала разговаривать со всеми. Она бойкотировала их в ответ. Игнорировала все фырканья в свой адрес и насмешки.
А потом приходил день, когда сама Алиса или София подходили к ней и начинали разговор. Без объяснения причин бойкота. И Юлька сдавалась. Начинала общаться, проглотив обиду. Потому что очень уставала быть одна. Ждать каверзы. Не принимать участия в классных делах. Быть изгоем, аутсайдером. Только вот оказалось, что она так им и осталась, хотя бойкотов в классе уже года два не было.
Татьяне Викторовне приходилось с ними, конечно, нелегко. А самое обидное, что она старалась! Она искренне старалась быть хорошим классным руководителем, она переживала за них, помогала, когда видела, что должна вмешаться и помочь, и искренне не понимала, почему у неё ничего не выходит. Особенно сильно её раздражали странные отношения между мальчиками и девочками. Никогда они не называли друг друга по именам, никогда не общались между собой больше, чем того требовал учебный процесс, у них в классе вообще было не принято девочкам разговаривать с мальчиками и наоборот. Любая из девчонок, скорее, подойдёт и что-нибудь спросит у самой ненавистной одноклассницы, чем у мальчика. Всё это казалось Корочке странным.
– А говорят, современные дети распущенные, – вздыхала она в учительской.
– А вы не согласны? – тут же отрывалась от тетрадей молоденькая "русичка" Валечка.
– Не знаю… Мои на пушечный выстрел друг к другу не подходят. Вчера сама лично слышала, как Гуревич шантажировал Листовского, мол, у него есть фотография, где он с девчонками стоит и разговаривает. А Иванов говорит: "Гуревич, не будь скотиной, не показывай никому, опозоришь человека на всю школу".
– А что, с девочками позорно стоять? – не понимала Валечка.
– Так вот! Я о том и говорю! Их ровесники уже вовсю обнимаются-целуются, а моим всё ещё страшно рядом друг с другом стоять и разговаривать.
– Какие-то они у вас отсталые, Татьяна Викторовна, – важно тянула Зоя Дмитриевна, старейший учитель школы. – Что-то тут нечисто.
Корочка сразу замолкала: а вдруг и правда нечисто, а она не догадывается?
И вот теперь, когда всё вроде бы так удачно складывалось с походом, Алиса Лаппа, её помощница и активистка, бесспорный лидер, "звезда", взяла и всё испортила. Татьяна Викторовна устало опустилась на стул: ей даже посоветоваться было не с кем.
Глава седьмая
Большая глупость
– В общем, Корочка бьётся в истерике, кричит: "Никуда я с вами не пойду! Никакой благодарности от вас! Я сына от дел оторвала, чтобы он с нами пошёл, а вы! Между собой договориться не можете!" ну и так далее, представляешь?
– Опять все разлаялись, короче?
– Да как-то вот нет… то есть Лапочка перед фактом поставила, Листовский сказал, что он лучше на вылазку, а потом уже Корочка кричать начала. Наверное, всё сорвётся теперь, раз Корочка отказалась идти.
Анюта даже привстала и на минуту забыла, как вчера ей Юлька в трубку про библиотеку врала:
– Так ты что? Собираешься на вылазку, а не к Лапочке?
– Ну да… Анют, ну а чего я там? Тебя не будет, сама говоришь не выписывают. Что я там буду одна-то делать?
– Ты же говоришь, все девчонки наши поедут… чего одна-то?
– Ну всё равно… Они теперь перед Лапочкой чуть ли не на коленях ползают: суши-вечеринка, дом с камином, десятиклассники…
– А, вот в чём замута! – обрадовалась Анюта. Она предпочитала знать планы врага или хотя бы догадываться о них.
– Да конечно! – фыркнула Юлька. – Будто не ясно! Прямо хочется пойти и предупредить Вершинина. Жалко человека.
– Вот ещё! Брат он тебе, что ли? Пусть сам выпутывается.
Юлька в очередной раз еле сдержалась. У неё была ещё одна тайна, пострашнее, чем давняя любовь к Тёме Листовскому. И об этом не знал никто, даже Анюта.
До поступления в школу, до того, как Юлька начала бывать в гостях у одноклассниц, она даже не подозревала, что папа может жить в одном доме с мамой и детьми. У Юльки был воскресный папа. Каждое второе воскресенье месяца он приезжал за ней на машине и вёз в центральный парк, а потом в кафе, а иногда ещё и в кино. Он рассказывал ей смешные истории, рисовал комиксы прямо на салфетках в кафе: комиксы всегда были про Юльку и маму. Юлька его очень любила и каждой встречи ждала, как Нового года. Ей нравилось, что у папы большие руки, такие твёрдые, нравилось, что когда она задирает голову, то видит его крепкий, будто из камня, подбородок, гладкий и пахнущий чем-то особенным, чем никогда не пахло дома, – мужским одеколоном.
– Ты много работаешь, да? – спрашивала Юлька.
– С утра до вечера, – вздыхал папа, глядя на дочь ласково, каждый раз так, будто прощался навсегда, только она, маленькая, этого не замечала.
Когда Юлька поняла, что у неё не как у всех, она пристала к маме с расспросами. Мама всегда говорила с ней, как со взрослой.
– Понимаешь, Юльчик, я тогда была очень молодой и глупой. Твой папа преподавал у нас историю искусств, он такой красивый был, весёлый, талантливый, известный в городе художник. В него весь курс был влюблён. Ну и я тоже. Я сначала даже не знала, что у него семья есть, два сына, я не хотела семью разбивать ни за что. А он меня как-то выделил сразу, влюбился, стал ухаживать, красиво так… Я, когда узнала, что он женат, чуть с ума не сошла. Мы сразу расстались. Но ты уже была. Вот так. Он, конечно, нам помогал, пока я институт не закончила, на ноги не встала. Он всё время помогал, ты не думай, был рядом, но ведь тех детей тоже не бросишь, да и на чужом горе счастья не построишь…
Юлька подавленно молчала. Потом всё-таки выговорила:
– Зачем он так? С тобой? Это же нечестно! Он должен был сразу рассказать!
– Он влюбился, Юлёк. Мы в своих чувствах не властны.
После этого разговора Юлька отца видеть не хотела. Два раза врала ему в трубку, что заболела, что некогда, много уроков. Потом он приехал не один. Привёз сыновей, Юлькиных сводных братьев. Она училась тогда в третьем классе. Старшему, Жорке, было семнадцать лет, младшему, Митьке, одиннадцать. Жора смотрел на Юльку, как на гусеницу, которую очень хочется раздавить, а Митька был весёлый и добрый, сверкал такими же, как у Юльки, огромными карими глазами, много смеялся и на сестрёнку смотрел без злобы, просто с интересом. Они даже подружились и иногда созванивались. Особенно, когда появился дядя Лёша и папа перестал приезжать к Юльке.
Дядя Лёша был молодой, гораздо моложе папы. Он появился, когда Юлька пошла в четвёртый класс. Он был красивый, играл на гитаре, он мог поднять на руках и маму и Юльку одновременно и кружить их по комнате. Он называл их "мои матрёшки" и устраивал весёлые пикники в лесу. Сначала папа по-прежнему приходил каждое второе воскресенье месяца. Осторожно спрашивал, как дядя Лёша, не обижает ли её или маму. Юлька смотрела на отца удивлённо: дядя Лёша не умел никого обижать.
Однажды Юлька спросила у мамы: