Юлька чуть не крикнула: "Да! Переведите меня!" – но тут же осеклась. Она подумала, как будет учиться в другой школе, а Артём в этой. И она будет гадать, с кем он сидит за партой, что делает, какие экзамены сдает? Она будет проходить мимо старой школы, которая больше не будет своей и туда нельзя будет зайти. Даже к Оксане Сергеевне, даже к Жоре. Потому что если она уйдёт, то зайти уже не решится ни за что. Конечно, они будут по-прежнему дружить и с Артёмом, и с Анютой, но это будет уже не то.
– Нет, мам, – вздохнула Юлька, – лучше я в этой останусь.
– Подумай хорошенько, – настаивала мама. – Ну что за удовольствие учиться в классе, где такие отношения?
– Учиться – вообще не удовольствие, – усмехнулась Юлька.
– Ну хоть в параллельный перейди! "А" класс тоже сильный, и классный руководитель у них хороший…
– Нет, мам, – ещё тяжелее вздохнула Юлька. – Тогда они мне совсем прохода не дадут. Не хочу я сдаваться. Не хочу, чтобы они знали, что я сдалась.
– Молодец, Юлька! – подал голос из-за газеты дядя Лёша. Мама бросила на него гневный взгляд и больше не стала поднимать эту тему.
Дядя Лёша и мама очень её поддерживали.
И Артём. Он звонил каждый день, он сместил время прогулок со своим Джеком, чтобы провожать Юльку в изостудию, и они шли по улице, засунув руки в его большую меховую рукавицу.
– Они специально такие большие? – усмехалась Юлька.
– Да нет, просто я вторые перчатки за осень теряю. Мама сказала, что больше покупать не будет. А отец сжалился, отдал одни из своих… Он любит такие – тёплые и большие. Ему нельзя, чтобы пальцы мёрзли.
Артём будто приоткрывал тайную дверцу в свою неведомую жизнь в семье. Где он – сын и брат, где он совсем другой, не такой, как в школе, не такой, как с Юлькой. Где были свои законы и правила, не такие, как у Юльки в семье. Юлька чувствовала и смущение и радость одновременно. И Артём становился понятнее, проще.
Наступила пятница. Юлька, конечно, не умерла, хотя предстоящий Совет учреждения пугал её так, что хотелось кричать. Перед первым уроком к ним в класс заглянул Митя Вершинин. Юлька тут же заметила, как Алиса начала что-то весело рассказывать Марфушиной и громко хохотать, хотя минуту назад спокойно читала учебник истории.
Но Митя даже внимания на неё не обратил. Нашёл глазами Юльку и показал на дверь – выйди, мол, поговорим. Юлька, делать нечего, вышла. Артём жёг взглядом её спину.
Все эти дни после поджога она избегала встречи с братьями, и с Митей и с Жорой. Не хотелось лишних расспросов, родителей хватило. Физкультуру в среду она прогуляла, с Митей в коридоре старалась не сталкиваться. Юлька никак не ожидала, что он может вот так прийти к ним в класс и позвать её в коридор. При всех! Ведь её теперь замучают вопросами! Что ж это такое! Мало ей своих проблем, ещё вот из-за него!
– Ну чего тебе? – почти прошипела она.
– Юлька, ты чего? – Митя пощёлкал пальцами перед её носом. – Аллё! Что с тобой? То школу поджигаешь, то кричишь на меня…
Юлька хотела уйти, но он схватил её за руку.
– С тобой что-то случилось? Юль, скажи мне. Просто расскажи. Я же тебя знаю. Я знаю, что просто так, на ровном месте, ты никогда бы этого не сделала. Тебя кто-то обидел? Они тебя достают?
– Да! – против воли вырвалось у измученной Юльки. И она рассказала всё. И про Листовского, и про смски, и про то, что это всё из-за него, Мити. И про дневник рассказала, и про Совет учреждения, который её сегодня ждёт. Хотела гордо и независимо (мол, плевать мне на них!), но получилось жалобно. Слёз уже не было, но лицо у Мити было такое, что Юлька поняла: всем её обидчикам несдобровать.
Прозвенел звонок, а Юлька с Митей ещё стояли у окна.
– У меня история, – сказала Юлька.
– Ты держись, – сжал её руку Митя. – Я что-нибудь придумаю.
– Да ладно, что тут придумаешь? – отмахнулась Юлька и пошла в класс.
Переступив порог, она увидела одновременно лица Артёма и Лапочки: оба были в бешенстве. Юлька, гордо подняв голову, прошла к своей парте. Она не собиралась ничего объяснять.
Среди урока Юлька получила смску от Артёма: "Какие у тебя отношения с Вершининым? О чём вы разговаривали?". Глухая ненависть сквозила в каждой букве, и Юлька недобро усмехнулась – пусть поревнует, помучается, как она. Она быстро набрала: "Так, о пустяках. А что?". "НИЧЕГО", – пришёл ответ, и Юлька видела, как запылали его уши. Артём по-прежнему сидел с Тарасом, а Марфушина пересела к Лапочке, и, склонив головы над телефоном, они что-то усердно писали. Через минуту Юлька узнала, что именно: "Озарёнок, будешь приставать к Вершинину, я тебе такую жизнь устрою, что Совет учреждения покажется раем". От Алисиной угрозы Юльке стало даже смешно, хотя в том, что она может ей это устроить, сомнений не было.
Володька еле заметно толкнул Юльку в бок. На полях его тетради карандашом было написано: "Вы с Вершининым родственники?".
У Юльки вытянулось лицо. Как он узнал?! И что ему ответить? Раскрыть тайну? Нет, это невозможно. Но впереди сидел Артём, и Юлька через две парты чувствовала, как он зол. Она радовалась, как радуется любая девчонка, когда её ревнуют, но ей не хотелось, чтобы это перешло в ссору.
"Да", – написала она.
"Я так и понял. Вы похожи. Брат?"
"Троюродный. А что?"
"Просто спасаю друга от убийства. Ну и брата твоего заодно. От лютой смерти".
Юлька улыбнулась, а догадливый Володька деловито стёр карандашный разговор.
Уходя на Совет учреждения Юлька видела, как к Алисе подошёл Митя. Как он улыбнулся ей своей самой отрепетированной улыбкой, забрал у неё сумку и повёл в раздевалку, где, конечно же, подаст пальто, а потом проводит до дома. На ходу он поймал Юлькин взгляд и подмигнул. Алиса тоже встретилась с Юлькой глазами и с ног до головы окатила презрением. Ведь вот она добилась своего: Митя Вершинин идёт её, Алису, провожать и смотрит так, что вот-вот предложит встречаться, а может, и в любви признается. А чокнутая Озарёнок, опозоренная, несчастная, уничтоженная, идёт на Совет учреждения. Алиса самодовольно вскинула голову. Она очень надеялась, что Юльку исключат из школы.
Юлька спрятала улыбку. Митя, действительно, придумал ход лучше некуда: теперь Алиса перестанет ревновать и отвяжется от неё. Юлька вздохнула, переступая порог учительской. Ей предстояла ещё одна баталия. Но благодаря дяде Лёше она была к ней готова. А благодаря Мите – спокойна и даже весела.
Светка Марфушина выскочила на крыльцо школы, на ходу застёгивая пальто, и крикнула Лапочке в спину:
– Алиса!
Поскальзываясь на заледенелой дорожке, она добежала до подруги и её провожатого. Лицо Светки сияло: вот, вот оно, Лапочка, свершилось! Вершинин тебя провожает, вот счастье-то!
– Вы домой? Я с вами до остановки только, – выпалила Марфушина на бегу.
– С чего это? – надменные брови Лапочки поползли вверх. – Иди со своими подругами до остановки.
И Лапочка взяла Вершинина под руку, вздохнув утомлённо:
– Вот вечно прилипнет… полное ничтожество!
Светка Марфушина смотрела в спину удаляющейся Лапочки, и огромная чёрная дыра расползалась у неё в сердце. Она хотела крикнуть что-нибудь обидное в эту прямую узкую спину, но горло сжало ледяной рукой, слёзы-горошины покатились по Светкиным щекам, оставляя на пальто тёмные пятна.
– Что? Прогнала? – услышала Светка за спиной равнодушный голос Софии. София подошла и встала рядом, тоже смотрела Алисе вслед. – Чего ты ревёшь, дура? Думала, она и теперь будет с тобой дружить? Как же! Мы ей теперь не нужны.
Светка подавленно всхлипнула.
– Да ладно! – рассердилась София. – Будто это в первый раз! Чего реветь из-за неё? Дура ты, Марфуша.
София неловко замолчала, полезла в сумку, достала Светке белоснежный, новенький платок и зачем-то долго смотрела в тёмную глубину сумки. Потом сказала медленно, будто каждое слово давалось ей с трудом.
– Слушай… я тогда… ну когда Озарёнок… в общем, вот.
София достала из сумки обгоревшие по краям, но целые тетрадные листы, исписанные Юлькиной рукой. Листы были аккуратно уложены в файл.
– Вот, – снова сказала София. – Это не сгорело тогда. Не успело. Я подобрала. Я не читала. Марфуша, отдай ей, ладно?
И она сунула хрустящий файл в Светкины замершие руки.
– А ты?
– Я не могу, – нахмурилась София, щёлкнула замком сумки и чуть ли не бегом ринулась к остановке.
Светка посмотрела на листы. Машинально прочитала: "Сегодня Лапочка опять доводила Ганеева. Не то чтобы мне нравится Ганеев, но нельзя же так издеваться над людьми…" Светка тут же отвела глаза и спрятала файл в рюкзак, а потом вернулась к школе и села на холодные ступеньки крыльца.
Алиса всю дорогу оживлённо болтала, одаривая Митю сияющей королевской улыбкой. Митя проводил её до самого подъезда, а когда она сказала "Ну вот, пришли…", он взял её за кончики длинных пальцев в дорогих кожаных перчатках и начал говорить. Голос у Мити был серьёзный, строгий. Наверное, именно так признаются в любви старшеклассники. Поэтому Алиса даже не сразу вникла в смысл слов и продолжала ослепительно улыбаться. А потом улыбка сползла с её лица.
– Алиса, – сказал ей Митя, – ты очень красивая. Но не очень умная. И всё равно постарайся понять и запомнить то, что я тебе скажу сейчас. Юлька Озарёнок – мой старый друг, очень близкий, почти сестра. И заступаться за неё я буду, как за сестру. И люблю я её, как сестру. А как девушку, я люблю Марину Шишкину из нашего класса, и ты ничего не сможешь с этим поделать. Запомнила? Такие, как ты, только и умеют, что предавать, издеваться и разрушать. А я – человек миролюбивый. И мне с тобой неинтересно. Скучно. Но запомни: если я узнаю, а я узнаю, что ты хоть словом, хоть делом, хоть взглядом сама или через других людей достаёшь Юльку Озарёнок… Клянусь, ни один мальчишка в школе не захочет с тобой встречаться, даже из пятого класса. Уж я-то постараюсь. Понятно?
Он аккуратно поставил Алисину сумку к её ногам и ушёл. Сердце его бешено прыгало. Мите было противно, всё стояло перед глазами лицо той девчонки, которую эта подлая Лапочка только что так унизила.
"Как там Юлька?" – подумал он. И решил, что пришло время для ещё одного поступка. Ну страшно, да. Так страшно, что перед глазами темнеет. А Юльке сейчас, наверное, ещё страшнее. Митя достал телефон и набрал номер Марины Шишкиной.
Глава семнадцатая
Разговоры в учительской
– И всё равно, что ни говорите, странная, странная девочка… какая-то не от мира сего… а ведь всегда была такой милой, открытой…
– Да она и сейчас милая и открытая! Просто её заклевали, поставили в такие условия, что…
– Ах бросьте, Оксана Сергеевна, кто её заклевал? Вы её защищаете, потому что она ваша помощница.
– Да, потому и защищаю! А что мне, молчать? Я её с первого класса знаю. Ни разу она даже слова плохого ни про кого не сказала, а вы говорите…
– Вот-вот, а всё потому, что в классе нездоровая атмосфера.
Тут Татьяна Викторовна не выдержала:
– Знаете что, Надежда Владимировна? У меня нормальный класс! А все эти ваши тесты! Ещё не известно, насколько они верны! И вообще, как будто только у меня в классе есть аутсайдеры… я пыталась, хотела выправить ситуацию и… – Корочка вдруг уронила голову на стол и заплакала. Ей было очень обидно. Ведь она правда хотела, как лучше! Она заботилась о своём классе, об их успеваемости и чтобы они сыты были. Она классные часы проводит, она даже любит их, в чём же её вина?
– Никто и не винит вас. Что вы, Татьяна Викторовна? Просто так бывает, подберётся такой класс… сложный психологически.
– Да нормальный класс! – сказала вдруг Инна Юрьевна, первый учитель 8 "Б", – я же их учила.
– Ну что вы сравниваете! – возмутилось пол-учительской сразу. – В начальной школе они все хорошие… а вот поработали бы вы с подростками!
Инна Юрьевна покачала головой и углубилась в тетради, не желая продолжать дискуссию. Корочка вытерла слёзы платком, выпила принесённую Валентиной Сергеевной воду.
– Не знаю, что с ними в этом году случилось, – вздохнула, сдерживая всхлип, Корочка. – Как взбесились вдруг. Такие были… нормальные. Слушались.
– Выросли, – улыбнулась Зоя Дмитриевна. – Вот я вам скажу, как сегодня эта ваша Озарёнок держалась на Совете…
– Вызывающе?
– С достоинством. И я целиком и полностью на её стороне.
– То есть пусть каждый пожар в школе устраивает? – возмутилась Корочка.
– Пусть каждый может постоять за себя. Эти детки современные сейчас понятия не имеют о чести, например. О том, что читать чужие письма, а тем паче дневники – постыдное занятие, позорное, да-да! Когда-то за это на дуэль вызывали! И вообще, я довольна, что наконец-то произошло ЧП, которое даёт нам повод говорить с ними об этом! А то и в чужой портфель залезть могут и в телефон, даже в стол к учителю! Это нормально по-вашему?
Никто Зое Дмитриевне возразить не решился. А Оксана Сергеевна, уткнувшись в тетради, не смогла скрыть улыбки.
– Так чем Совет закончился?
– Да, господи боже, чем он мог закончиться? Пожурили, запись в дневнике Татьяна Викторовна сделает, оценку за поведение снизит, проведёт пару классных часов о пожарной безопасности…
Оксана Сергеевна не выдержала, засмеялась.
– Вот-вот, – вздохнула Корочка. – Она подожгла, а я теперь отдувайся…
– Зато будет, что в план работы классного руководителя записать.
На какое-то время в учительской стало тихо, потом Валентина Сергеевна, устремив мечтательный взгляд в окно, на заснеженную спортивную площадку, проговорила:
– Я думаю, что всё это из-за любви.
– Да бросьте! – тут же ринулась в бой Корочка. – Они у меня в этом плане ещё дикие. Только на взрослых мальчиков заглядываются, а так…
– Ага, Самойлова вчера под лестницей целовалась с кем-то, только я не разглядела с кем…
– Ну это ж Самойлова! Она такая оторва, как и мать её. Я же её родительницу тоже учила. Сколько она мне крови попортила. Как Самойлова вообще к нам в гимназию попала? Озарёнок – другое дело… она ещё совсем дитё. И выходки у неё все детские. Какая любовь? О чём вы?
Юлька с Артёмом шли по парку. Он держал её за руку. В его большой рукавице пальцам было тепло, даже жарко, и, может быть, от этого у Юльки горели щёки. Парк засыпало снегом, будто на дворе не ноябрь, а глубокая зима и скоро Новый год.
– Скоро Новый год, – сказал Артём. – Ты дома отмечаешь?
– Да, конечно, семейный праздник и всё такое… А ты?
– Тоже. Не отпускают никуда, говорят, что не дорос ещё.
Юлька удивилась, что он так легко об этом говорит. Ей было бы неловко сказать, что её считают маленькой. Хотя, что тут такого? И правда, ведь не большая. Она улыбнулась, похлопала по стволу своё любимое дерево.
– Юль, ты всегда по этому дереву стучишь, я заметил. А зачем?
– Ну просто, – Юлька покраснела. – Просто здороваюсь.
Она думала, Тёма начнёт удивляться или расспрашивать, но он промолчал, будто она ничего такого и не сказала.
Вечерело. В этом парке были особенные сумерки: будто в прозрачный стакан с очень чистой водой опустили кисть с ярко-синей краской. Она медленно, струями растворяется, смешивается, переплетается с водой, всё вокруг становится тихим, спокойным – синим-синим.
– Даже снег синий, да? – сказал Артём, будто мысли её прочитал.
– Да.
С центральной дорожки свернул и пошёл навстречу им невысокий человек, как чёрная клякса в синих сумерках. Они сближались, и было почему-то немножко страшно.
– Юлька… Привет, Артём. Юлька, можно мне с тобой поговорить? На пять минут.
Юлька вытащила руку из Тёминой рукавицы и подошла к Анюте. Все эти дни, после поджога, Анюта хотела поговорить с Юлькой. Но та будто забыла о её существовании. А Юлька только сейчас поняла, что и правда – забыла. Столько на неё свалилось! А ведь она – вот она! Анюта! Рыжая, непохожая на других, сумасшедшая… предательница!
– Юль, я хочу, чтобы между нами всё было ясно. Можешь не мириться со мной, мне всё равно. Ты тогда на дискотеке говорила про какой-то тест и что я предательница. Ты это про что вообще?
Юлька вспыхнула. Будто не было синего вечера, лёгких сумерек, тёплой рукавицы. Она ещё спрашивает?! И при Артёме! Хочет добить её?
– Про обычный тест. Психологический, – сказала Юлька ровно, чтобы не закричать. – У нас в начале года психологическая неделя была, скажешь, не помнишь?
– Ну помню… тесты проводили дурацкие, – Анюта и сейчас выглядела несколько ошарашенной. Она чувствовала, что у Юльки всё кипит внутри от обиды, что одно неверное слово – и всё, они так и не помирятся.
– Много тестов. Каждый день по уроку. И среди них был один. На выявление аутсайдеров и лидеров класса. "Кого бы ты пригласил на день рождения?" – так он, кажется, назывался.
– Ага…
Юлька заметила, что Анютино лицо как-то потемнело, будто она вспомнила что-то очень плохое. Юлька тут же поняла, что помнит, помнит предательница, всё она помнит!
– Не писала я его, – угрюмо сказала Анюта и будто вся спряталась в свою куртку, большой шарф, ушла в раковину, не выцарапать.
– То есть? – опешила Юлька. – Не ври! Мы с тобой рядом сидели, всё ты писала!
– Не писала! – закричала Анюта. – Я… Я тогда узнала, что Игорь женится. Ну мой Игорь, Женькин друг… тот самый…
Юлька, конечно, сразу поняла, о ком речь: Игорь, друг Анютиного брата Женьки, с которым они ездили на Байкал и в которого Анюта два года была безнадёжно влюблена, вдруг женился, и Анюта рыдала в школьном туалете, а Юлька не знала, как её утешить. В тот самый день?
– Мне вечером накануне Жека позвонил. Вот, говорит, прости, дорогая сестра, не приеду к тебе на день рождения, лучший друг женится. Я и так ревела всю ночь, а тут в школу прихожу – этот тест дурацкий и опять про день рождения! Не стала я его писать. Нарисовала дракона во весь лист и сдала. Меня потом даже к психологу вызывали, мозги промывали, помнишь? Сказали, что это асоциально, что я срываю мониторинг и так далее… А что Варька Якупова с Тарасом на соревнованиях были – это им пофиг! Это не срыв мониторинга!
Анюта говорила хмуро, на Юльку не смотрела. Но Юлька всё поняла. Как плохо было Анюте в тот день, как тоскливо и больно и как не хотелось ничего писать. Какая же она, Юлька, дура! Ни Вари, с которой у неё всегда хорошие отношения были, ни Тараса, который тайно в неё влюблен (Юлька чувствовала), просто не было в тот день в школе, а Анюта не писала тест, потому что страдала по своему Игорю! Значит, всё это неправда! Все эти тесты! Она больше не аутсайдер!
Юлька даже задохнулась, так ей стало просторно и радостно!
– Веришь всяким тестам, как дура, – проворчала Анюта. – И всё равно я не понимаю: с чего ты взъелась-то на меня? И при чём здесь этот тест?
– Я потом расскажу, – улыбнулась Юлька.