От неожиданности София вздрогнула и прижала руки к груди. Одета она была легко - вместо теплого плаща ее плечи были покрыты только шерстяной шалью. София должна была знать о моей дружбе с Джонатаном. Бог знает, что он мог наговорить ей обо мне (а может быть, глупо мне было думать, что он не забывает обо мне тут же, как только мы расстаемся). София посмотрела на меня холодно. Наверняка она встревожилась - зачем я пришла. Наверное, я казалась ей ребенком, хотя была всего на несколько лет младше ее - из-за того, что еще не была замужем и жила под родительской крышей.
- Прости, что пришла к тебе без предупреждения, но я должна поговорить с тобой наедине, - сказала я, оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что ее мужа нет поблизости. - Буду говорить откровенно, на лишние слова времени нет. Думаю, ты знаешь, о чем я пришла поговорить с тобой. Джонатан поделился со мной…
София сложила руки на груди и уставилась на меня в упор:
- Он тебе все рассказал? Ему нужно было перед кем-то похвастаться, что он наградил меня ребенком?
- Ничего подобного! Если ты думаешь, что он радуется тому, что у тебя будет ребенок…
- Его ребенок, - уточнила София. - И я знаю, что он недоволен.
Я увидела свой шанс. С того самого мгновения, как Джонатан ускакал от меня по полю днем раньше, я думала о том, что скажу Софии. Джонатан пришел ко мне, потому что ему был нужен кто-то, кто сурово поговорит с Софией от его имени. Кто-то, кто разъяснит ей слабость ее положения. София должна была увидеть, что я понимаю, с чем она столкнулась. Не надо было строить догадки, не стоило взывать к чувствам. Я уговаривала себя: "Я делаю это не потому, что ненавижу Софию. Не потому, что она заняла мое место в жизни Джонатана". Нет, я принимала Софию такой, какой она была. Я спасала Джонатана из ловушки, которую приготовила ему эта ведьма.
- Со всем подобающим уважением вынуждена спросить у тебя, какие у тебя есть доказательства, что это ребенок Джонатана? У нас есть только твое слово и…
Я умолкла. Мои слова повисли в воздухе.
- Это что же - ты теперь адвокат Джонатана, что ли? - Она залилась румянцем, увидев, что я не заглотнула наживку. - Да, ты права. Ребенок может быть и от Иеремии, и от Джонатана, но я знаю, что от Джонатана. Я знаю.
Она обхватила руками живот, хотя ее беременность еще не была заметна.
- Ты ждешь, что Джонатан загубит свою жизнь из-за того, что ты так уверена…
- Загубит свою жизнь? - взвизгнула София. - А что будет с моей жизнью?
- Да, что будет с твоей жизнью? - повторила я, вытянувшись во весь рост. - Ты не думала о том, что будет, если ты во всеуслышание объявишь Джонатана отцом твоего ребенка? Ты добьешься только того, что всем станет известно, что ты порочная, гулящая женщина…
София фыркнула и отвернулась от меня. Похоже, она больше не желала слушать ни слова.
- …и Джонатан будет отрицать, что между вами что-то было. Он не признается в том, что отец ребенка - он. И кто тебе поверит, София? Кто поверит, что Джонатан Сент-Эндрю выбрал для любовных утех тебя, когда мог бы развлечься с любой женщиной в городе?
- Джонатан отречется от меня? - не веря мне, вскрикнула София. - Не трать зря свое красноречие, Ланор. Ты не убедишь меня в том, что мой Джонатан от меня отречется.
"Мой Джонатан", - сказала она. Мои щеки вспыхнули, сердце забилось учащенно. Не знаю, откуда у меня взялись те жестокие, злые слова, которые я потом сказала Софии. Во мне словно бы прятался другой человек, наделенный качествами, которые мне и не снились, и этот тайный человек выскочил из меня легко, как джинн из бутылки. Я ослепла от злости. Я понимала только одно: София угрожает Джонатану, из-за нее может рухнуть его будущее, а я не могла позволить, чтобы кто-то навредил ему. Он был не ее Джонатаном, а моим. Много лет назад я назвала его моим в гардеробе церкви, и теперь, как это ни было глупо, во мне вдруг проснулось собственническое чувство - яростное, первобытное.
- Ты превратишь себя в посмешище. Самая ничтожная женщина в Сент-Эндрю утверждает, что самый достойный, самый желанный мужчина в городе является отцом ее ребенка - а не ее муж, олух неотесанный. Не тупица, которого она презирает.
- Но это его ребенок! - вызывающе воскликнула София. - И Джонатан это знает. Разве ему все равно, что станет с его плотью и кровью?
Эти слова Софии меня охладили. Я почувствовала угрызения совести:
- Пожалей себя и сделай так, как будет лучше для тебя, София. Откажись от своих безумных замыслов. У тебя есть муж. Скажи ему, что ребенок от него. Он порадуется этой вести. Не сомневаюсь, Иеремия хочет иметь детей.
- Хочет, это верно. Своих, - прошипела София. - Я не смогу солгать Иеремии про то, чей это ребенок.
- Почему? Ты же лгала, что верна ему, - язвительно произнесла я.
В эти мгновения София меня так ненавидела, что могла, как мне казалось, в любой момент броситься ко мне, как атакующая змея.
Настала пора нанести ей удар прямо в сердце. Я прищурилась и смерила ее взглядом с ног до головы:
- Ты же знаешь: женщин за супружескую измену карают смертью. Церковь до сих пор считает это справедливым. Подумай об этом, если ты не желаешь отказываться от своего решения. Ты сама изберешь свою судьбу.
Это была фальшивая угроза. За супружескую измену в Сент-Эндрю ни одну женщину не казнили бы, как не казнили бы ни в одном из городов фронтира, где женщины детородного возраста были наперечет. А наказанием для Джонатана, если бы горожане сочли его виновным (что маловероятно), мог стать некий налог за незаконнорожденное дитя - нечто вроде современных алиментов. Ну, быть может, особо набожные горожане на какое-то время перестали бы с ним общаться. Без сомнения, самый тяжкий груз лег бы на плечи Софии.
София заходила по амбару кругами. Вид у нее был такой, словно она пытается разыскать невидимых мучителей.
- Джонатан! - вскрикнула она, но негромко, чтобы не услышал муж. - Как ты можешь так со мной обращаться? Я думала, ты поведешь себя благородно… Я думала, ты благородный человек… А ты подослал ко мне эту гадюку… - София, заливаясь слезами, бросила на меня очередной ядовитый взгляд, - чтобы она сделала за тебя грязную работу. Только не думай, - прошипела она, указав на меня пальцем, - что я не знаю, почему ты это делаешь. Все знают, что ты в него влюблена, да только он тебя не хочет. Ты просто ревнуешь, вот и все. Джонатан ни за что не прислал бы тебя, чтобы ты со мной так говорила!
Я успела обрести хладнокровие и отступила от Софии на несколько шагов, словно она была безумна или опасна:
- Конечно, это он просил меня повидаться с тобой - иначе откуда бы я узнала, что ты беременна? Он отчаялся, тщетно пытаясь вразумить тебя, и попросил, чтобы я поговорила с тобой как женщина с женщиной. И, как женщина, я говорю тебе: я знаю, что у тебя на уме. Ты хочешь воспользоваться беременностью в своих интересах. Ты хочешь заполучить богатого и красивого муженька вместо своего никчемного Иеремии. Да быть может, и ребенка-то никакого нет. У тебя и живота не заметно. Что же до моих отношений с Джонатаном, то мы с ним просто очень крепко дружим. Наша дружба чиста и невинна, мы с ним роднее, чем брат с сестрой, но только ты вряд ли это поймешь, - надменно проговорила я. - Ты, похоже, не представляешь других отношений с мужчиной, кроме таких, когда тебе юбки задирают. Подумай об этом хорошенько, София Якобс. Это твоя беда, и решение в твоих руках. Выбери самый легкий ответ. Роди ребенка Иеремии. И больше не приближайся к Джонатану: он не желает тебя видеть, - решительно закончила я и вышла из амбара.
По дороге домой я дрожала от страха и триумфа. Волнение не отступало, и я вся горела, хотя было холодно. Я призвала на помощь все свое мужество, чтобы защитить Джонатана, и действовала с потрясающей уверенностью. Я даже не знала, что способна на такое. Раньше в разговорах с людьми я никогда не повышала голос, никогда столь яростно не отстаивала свою позицию. Честно говоря, осознание своей внутренней силы, с одной стороны, напугало меня, но с другой - радостно взволновало. Я шла домой по лесу, у меня разрумянились щеки и слегка кружилась голова. Ощущение было такое, что я способна на все.
Глава 9
На следующее утро меня разбудил выстрел. Стреляли из мушкета пороховым зарядом. Когда в такое время стреляли из мушкета, это означало беду: пожар в соседском доме, нападение разбойников, несчастный случай. Выстрел донесся со стороны фермы Якобсов, я это сразу поняла.
Я укрылась одеялом с головой и, притворившись спящей, стала прислушиваться к голосам, доносившимся из родительской спальни. Я услышала, как отец встал и вышел за дверь. Мать последовала за ним. Наверное, она завернулась в шаль и принялась за обычные утренние дела: разожгла огонь в очаге, подвесила котелок с водой. Я села на кровати. Мне ужасно не хотелось вставать босыми ногами на холодный дощатый пол и начинать этот странный и явно нехороший день.
Вскоре вернулся отец. Я к этому времени уже спустилась вниз.
- Вставай, Невин, - принялся он будить крепко спящего сына. - Ты должен пойти со мной.
- А это очень нужно? - недовольным, сонным голосом пробормотал мой брат. - Мне ж скоту корм задать надо…
- Я пойду с тобой, отец! - крикнула я сверху и поспешно начала одеваться. Сердце у меня уже билось так часто, что мне нестерпимо было находиться в доме и ждать вестей о том, что стряслось. Я должна была пойти с отцом туда, откуда прозвучал сигнал тревоги.
Ночью выпал первый снег. Я шагала следом за отцом, пытаясь окончательно проснуться. Я сосредоточилась на том, чтобы ступать по следам, которые отец оставлял на свежевыпавшем снеге. С моих губ срывались облачка пара, на кончике носа повисла капелька.
Впереди нас, с края лощины, открывался вид на ферму Якобсов. Казалось, посреди белых снегов стоит коричневая деревянная солонка. К ферме начали сходиться люди. Они приближались со всех сторон - пешком и верхом на лошадях. От этого зрелища мое сердце опять забилось чаще.
- Мы идем к Якобсам? - спросила я, глядя отцу в спину.
- Да, Ланор, - коротко, но беззлобно отозвался отец. Он, как обычно, был скуп на слова.
Я с трудом сдерживала волнение:
- Как ты думаешь, что случилось?
- Думаю, скоро мы это узнаем, - спокойно ответил отец.
На ферму Якобсов пришло по одному человеку от всех семейств в городе, кроме Сент-Эндрю, но они жили от Якобсов дальше всех и могли не услышать выстрел. Женщины были одеты как попало: кто-то в халате, у кого-то из-под плаща выглядывал неровный подол ночной сорочки, у кого-то волосы были растрепаны. Я следом за отцом прошла через небольшую толпу. Наконец мы протолкались к крыльцу. Рядом с крыльцом на грязном снегу на коленях стоял Иеремия Якобс. Похоже, он одевался впопыхах. Штаны натянуты кое-как, ботинки не зашнурованы, на плечи наброшен плед. К крыльцу был прислонен его старинный мушкетон - то самое оружие, из которого Иеремия выстрелил и объявил тревогу. Некрасивое лицо Иеремии было искажено гримасой ужаса, его глаза покраснели, губы потрескались и кровоточили. Обычно он был туп и непробиваем, поэтому сейчас смотреть на него было страшно.
К крыльцу протолкался пастор Гилберт и, низко наклонившись, тихо проговорил на ухо Иеремии:
- Что стряслось, Иеремия? Почему ты объявил тревогу?
- Она пропала, пастор…
- Пропала?
- София, пастор. Она исчезла.
В его голосе прозвучал такой испуг, что толпа, собравшаяся около дома, загомонила. Все начали перешептываться - все, кроме меня и моего отца.
- Исчезла? - Пастор Гилберт обхватил ладонями щеки Иеремии. - Что это значит - "она исчезла"?
- Ушла. Или кто-то ее увел. Когда я проснулся, ее в доме не было. Ни во дворе ее нет, ни в амбаре. Плащ исчез, а остальные вещи дома.
Поняв, что София, хоть и была ужасно сердита и могла решить, что ей нечего терять, все же ничего не рассказала Иеремии о нашем с ней разговоре, я почувствовала необычайное облегчение. Ком, сжимавший мое горло, рассосался, а я до этого мгновения и не замечала его. В тот миг, да простит меня Господь, я не так сильно переживала за женщину, которая ушла куда глаза глядят по бескрайнему лесу, как за себя, потому что в исчезновении Софии была часть моей вины.
Гилберт покачал седой головой:
- Иеремия, наверняка она ушла ненадолго. Быть может, решила прогуляться. Скоро она вернется и попросит у тебя прощения за то, что вынудила тебя так сильно волноваться.
Но все мы, слушая пастора, понимали, что он ошибается. Никому бы не пришло в голову отправиться на прогулку в такой холод, а уж тем более - ранним утром.
- Успокойся, Иеремия. Давай-ка пойдем в дом. Ты согреешься, а то, видно, ты уже промерз до костей… Побудь тут с миссис Гилберт и мисс Хиббинс. Они о тебе позаботятся, пока все мы поищем Софию - верно я говорю, соседи? - приговаривал Гилберт с напускным энтузиазмом. Пастор помог здоровяку Иеремии подняться на ноги, обернулся и устремил взгляд на нас. Горожане начали озабоченно переглядываться. Так что же, - читалось в этих взглядах, - молодая жена ушла от мужа? Но все же никто не осмелился отказаться от предложения пастора. Две женщины повели Иеремию в дом. Тот шел, как слепой, и все время спотыкался. Остальные разбились на группы. В поисках цепочки следов Софии мы уходили все дальше и дальше от дома. Нам хотелось верить, что ее следы не затоптали все, кто явился на зов Иеремии.
Вскоре мой отец нашел отпечатки маленьких подошв, и мы с ним пошли по этим следам. Я не спускала глаз со снега, а мои мысли летели впереди меня. Я гадала, что заставило Софию уйти из дома. Быть может, она всю ночь думала о моих словах и проснулась с решимостью порвать с Джонатаном. Как могло ее исчезновение быть связано с чем-то еще, кроме нашей перебранки? С часто бьющимся сердцем я шла вслед за отцом по следам. Я боялась, что следы приведут нас к дому Сент-Эндрю, но через какое-то время лес стал гуще, и здесь снег не покрывал землю. Следы Софии исчезли.
Мы с отцом пошли через лес напролом, без тропы, по мерзлой земле, лишь кое-где присыпанной сухими листьями и снегом. Я понятия не имела, то ли мой отец видит какие-то знаки, что здесь прошла София, - может быть, он замечал сломанные ветки, примятую листву, то ли он идет наугад, просто повинуясь чувству долга. Мы шли параллельно течению реки. Слева доносился шум волн Аллагаша. Обычно звук воды, бегущей по камням, меня успокаивал, но сегодня - нет.
У Софии должна была быть очень веская причина уйти в лес одной. В одиночку в лес ходили только самые храбрые горожане, потому что посреди однообразия деревьев было слишком легко заблудиться. Акр за акром лес был одним и тем же - березы, ели, сосны, а между ними тут и там - валуны, поросшие разноцветными лишайниками и мхом.
Возможно, мне следовало предварительно поговорить с отцом и сказать ему, что его добрососедские жертвы ни к чему, что София скорее всего отправилась на встречу с мужчиной - тем мужчиной, с кем ей не следовало бы встречаться. Она запросто могла сейчас находиться в уютной теплой комнате, а мы из-за нее топали по сырому и холодному лесу. Я представила себе, как София бежит по тропе от своего унылого дома к Джонатану, своему любовнику. К мягкосердечному Джонатану, который, конечно же, смутится и впустит ее. У меня больно засосало под ложечкой при мысли о том, что София лежит в постели Джонатана, что она одержала победу, а я проиграла и что Джонатан теперь принадлежит ей.
Через некоторое время мы свернули к реке и пошли вдоль берега. В одном месте отец остановился, пробил каблуком тонкую корочку льда и зачерпнул воды, чтобы напиться. Он пил студеную воду маленькими глотками и как-то странно смотрел на меня.
- Не знаю, долго ли нам еще придется искать, Ланор, - сказал он. - Может, тебе лучше вернуться домой? Не место тут для девушки. Ты небось продрогла.
Я покачала головой:
- Нет-нет, отец. Мне бы хотелось еще немного побыть тут…
Я знала, что не смогу сидеть дома и ждать вестей. Я понимала, что сойду с ума или, утратив всякое достоинство, побегу к дому Джонатана, чтобы увидеть Софию. Я представляла себе ее - наглую победительницу. Наверное, никого я в жизни так не ненавидела, как ее в этот момент.
Первым ее увидел отец. Он шел первым и смотрел вперед, а мне оставалось только глядеть себе под ноги. Отец нашел тело Софии в затоне, у большой коряги, посреди осоки и диких лиан. Она лежала на воде лицом вниз, со всех сторон окруженная замерзшими стеблями камыша. Складки ее юбки и длинные распущенные волосы колыхались на поверхности воды. На берегу лежал аккуратно сложенный плащ.
- Отвернись, девочка моя, - сказал отец, обхватив меня за плечи.
А я не могла отвести взгляд от Софии.
Отец, громко крикнув, позвал на помощь остальных горожан, а я стояла как вкопанная и смотрела на труп Софии. На голос отца через лес пришли соседи. Двое мужчин вошли в ледяную воду и вытащили из камышей тело, которое уже начало покрываться корочкой льда. Мы расстелили на берегу плащ Софии и уложили ее на него. Промокшая одежда облепила ее ноги и грудь. Кожа у нее посинела. Глаза, на счастье, были закрыты.
Мужчины завернули тело в плащ и, сменяя друг друга, понесли утопленницу в город. Как на носилках. Я шла позади. У меня начали стучать зубы. Отец подошел ко мне и стал растирать мои озябшие руки, но толку не было, потому что я дрожала не от холода, а от страха. Я прижала руки к животу, боясь, что меня стошнит на глазах у отца. Видимо, щадя меня, мужчины не слишком много говорили о том, почему София покончила с собой. Они только договорились, что не скажут пастору Гилберту о том, что плащ София оставила на берегу. Ему не следовало знать, что это было самоубийство.
Когда мы с отцом добрались домой, я подбежала к очагу и встала так близко к огню, что у меня едва волосы не вспыхнули, но все равно дрожь не проходила.
- Не так близко, Ланор, - заботливо проговорила моя мать и помогла мне снять плащ с капюшоном. Она, видимо, боялась, что на него попадет вылетевший из очага уголек. А мне казалось, что я этого заслуживаю. "Пусть я сгорю, как ведьма, - думала я, - за то, что натворила".
Несколько часов спустя мать подошла ко мне, расправила плечи и сказала:
- Я иду к Гилбертам, чтобы помочь… сделать, что положено, с Софией. Думаю, тебе стоит пойти со мной. Пора тебе занять свое место среди женщин в нашем городе и поучиться кое-чему, что от тебя потребуется.
Я успела переодеться в теплую ночную сорочку и выпить кружку горячего сидра с ромом и теперь лежала у огня. Страх притупился, а с ним и желание кричать во всю глотку и признаваться в своем злодеянии, но я понимала: как только я снова увижу мертвое тело Софии, у меня может начаться истерика - на глазах у остальных горожанок.
Я приподнялась и пробормотала:
- Не могу… Мне нехорошо. Я все еще не согрелась.
Мать села рядом, приложила ладонь к моему лбу, потрогала шею.
- Ну, может быть, у тебя жар. - Она посмотрела на меня внимательно и недоверчиво, а потом встала и набросила на плечи теплый плащ. - Ладно, на этот раз, учитывая то, что тебе довелось пережить…
Мать умолкла, еще раз бросила взгляд на меня. Похоже, ее что-то смущало, но она молча выскользнула за дверь.