Послушавшись, пес разжал зубы, но через мгновение, словно усомнившись, что враг повержен окончательно, снова сомкнул. Так повторилось еще пару раз. Затем, то ли для демонстрации, то ли просто на всякий случай, грызнул дохляка за спину, за лапу.
Лесник сбросил мертвого волка с саней.
– Завтра за ними вернусь. Не пропадать же добру. На чучела пойдут. К тому же, за каждую голову мне от государства премия полагается, – проговаривал Митрич не для отчета, а скорее, чтобы успокоить подопечных.
– Ой, кажется, у меня воды отошли… – прошептала Лиза на ухо Юрию.
– Николай Дмитриевич, – обратился будущий папаша к леснику, – у Лизы роды начинаются, наверное…
– Что значит "наверное"?
– Она говорит, что воды отошли… Что делать?
– Вам – ничего, – ответил лесник, оборачиваясь к ребятам. – Родить не напасть, важно домой скорее попасть! – подмигнул, улыбнулся в усы и вожжами придал Пегой ускорение.
Перепуганная Лиза одной рукой вцепилась в руку мужа, другой нервно шарила по соломе, настеленной в дровни. Юрий, как мог, успокаивал ее. Чувствуя настроения за своей спиной, лесник снова обернулся, чтобы подбодрить женщину.
– Не боись, дочка! Супружница моя в этом деле толк знает. Она поможет мамочке благополучно дитятей разродиться! Н-о-о-о-о! Пошла, родимая!!! – последние слова были обращены к лошади.
Что наша жизнь – лишь смена декораций
Поезд монотонно постукивал колесами на стыках рельс. Анне не спалось. В памяти всплыла давняя школьная история…
– Дети, кто из вас ездил на поезде? – спросил учитель и, увидев лес рук, продолжил: – Тогда кто мне ответит, почему во время движения стучат колеса?
В классе воцарилась тишина.
– Ладно. А кто знает, чему равна площадь круга? – не унимался учитель. – Правильно, пи эр квадрат. Так вот, именно этот квадрат и стучит.
Весь класс рассмеялся и только один мальчик со второй парты отверг данную версию, предложив правильный ответ.
Потеряв вожака и большую часть стаи, волки отступили. Пегая перешла с галопа на скорый ход, а затем и на шаг.
Улыбнувшись воспоминаниям, женщина переосмысливала прошлое. Слова рифмовались сами собой. Удобнее устроившись на полке, она стала набрасывать строчки в блокнот…
Жизнь – лицедейство, но без масок,
Сегодня трагик – завтра шут.
День экономила на ласках,
А вечер дарит телу кнут.
Бессонных мыслей ночь нагонит,
Рассвет, как жареный петух,
Все невпопад, и так наклонит…
Хочу сказать, но режет слух.
Так опустила, – плинтус выше,
Жизнь без труда меня кладет.
– Еще жива? – я голос слышу,
– Держи! – и ключик подает.
Сюжет сменен. Я в фаворитах.
В опале кто-нибудь другой.
Вновь карта-козырь, и не бита,
И до звезды подать рукой.
И сердца рвущиеся жилки
Ослабнут, чувствуя покой.
А жизнь с лукавою ухмылкой
Вновь точит меч над головой…
Поезд прибыл в Яремчу. Мороз был не ниже пяти градусов. Фонари ярко освещали привокзальную площадь. Понимая, что предстоит добираться высоко в горы, Анна не стала подходить к стоянке такси, а пошла к низкорослым мохнатым лошадкам. Сани с высокими деревянными бортами и двумя рядами лавок для пассажиров были устланы домоткаными коврами с цветастым узором. Возле них возница в белом тулупе и черной островерхой шапке, расшитой яркими лентами, щелкал семечки.
– Добрый день, – поздоровалась Анна и услышала в ответ:
– Дай Боже!
– Мне надо попасть в горы, в село Микуличин, к деду Василию. Он живет на склоне горы Никовата. Можете меня отвезти?
– А чего бы не отвезти таку файну кралечку! – отозвался гуцул. – Правда, дорога не близкая, часов пять ходу будет, потому и цена будет пятьсот гривен.
– Я согласна, – ответила журналистка.
– Коли так, прошу в сани.
– А не подскажете, какие подарки лучше купить старикам?
– Куличей купите сладких, конфет, хлебов разных, выпивки, да чего сами пожелаете.
– Поможете с покупками? Я плохо понимаю по-вашему, – попросила Анна.
Через час они мяли санями рыхлый, пропитанный солью снег на обочине асфальтированной дороги. Возничий оказался добродушным мужчиной лет шестидесяти, знающим много баек. Он рассказывал пассажирке о местных достопримечательностях, встречающихся по пути, стараясь говорить, как ему казалось, по-русски, но густо приправлял свою речь местным диалектом. Потом стал рассказывать о своей семье. О том, какие у него умные дети. О внуках, приезжающих на каникулы и умеющих управлять повозкой. Он умолк лишь тогда, когда дорога свернула на проселок, вернее, на бездорожье, где могла пройти только конная упряжка. Иногда подъем становился таким крутым, что гуцул сходил с саней и помогал лошади, подталкивая сани.
Неожиданно путь им преградила горная речушка. Выросшая на равнинных реках Анна и не подозревала, какие сюрпризы может преподнести горная водная преграда метров двадцать шириной. Когда достигли середины реки, лед с ужасным хрустом треснул. Женщина зажмурилась, представив печальную картину погружения под лед, но ничего подобного не произошло, и она открыла глаза. Лошадь стояла в воде, покрывающей ее ноги по бабки. Возница взбодрил ее голосом, и кобылка медленно двинулась дальше, кроша копытами лед. Обернувшись, Анна увидела под раскрошенным льдом не бурлящую воду, а тихо журчащий ручеек, игриво петляющий среди камней. Лошадка вытащила сани на твердый наст и уверенно засеменила по еле заметному следу.
Зимнее солнце спряталось за вершины гор, и у подножия, с западной стороны, стало совсем сумрачно. Снег был синим, как небо. Горы, одетые в белые шубы, издали казались совершенно гладкими и покатыми, но с приближением их несовершенство становилось очевидным. Плешивые вершины, колючие склоны и шрамы ущелий делали пейзаж угрюмым. И только когда солнце, не жалея света, брызнуло золотыми дукатами, горы преобразились. Иней, укрывший вершины деревьев, делал их особенно привлекательными. Словно тонкий ювелир, он украсил серебряную вязь веток, вставив в нее миллиарды бриллиантов. Взлетевшая откуда ни возьмись сойка своими киками спугнула мастера, он опрокинул чашу с бриллиантовой пылью, и та колко осыпалась женщине на лицо. Анну заворожили исполинские смереки, достигающие в высоту метров сорока, как корабельные сосны. Но дерево было скорее елью, только с голым почти до самой верхушки стволом. Удивительными были и стоящие на безлесых склонах причудливые строения: деревянная крыша на четырех стойках, а под нею стог сена.
Неожиданно путь им преградила горная речушка.
Когда корысть станет невыгодной, все будут бескорыстны
Ближе к полудню конная прогулка завершилась. Чтобы попасть к дому деда Василия, путникам предстоял пеший подъем по крутому склону. Возничий взял вещи пассажирки, и она, идя налегке, все внимание устремила на жилище, ютящееся на выступе горы. Дом хоть и сруб, но на русскую избу похож не был. У русской избы бревна выходят за край, а эта сложена из тесаных брусьев, связанных особым способом – в замок по торцам. Высокая деревянная крыша потемнела от времени и покрылась мхом. Дымоход, похожий на домик в миниатюре из обожженной глины, был покрыт глазурью. Завалинка у основания сруба, служившая отличным местом для посиделок в теплую погоду, и сейчас была накрыта овчиной. Греясь на полуденном солнышке и вдыхая чистый горный воздух, за путниками наблюдали двое: мужчина и женщина.
Возница-проводник, сняв шапку, с поклоном поприветствовал хозяев:
– Слава Исусу!
Анна последовала его примеру и тоже поклонилась. Хозяева, поднявшись с завалинки, ответили легким поклоном и словами "Во веки слава!", подали руки для рукопожатия и пригласили в хату.
Осмотревшись, журналистка заметила, что в доме отсутствуют не только привычные сегодня газовая плита, холодильник и телевизор, в нем нет даже лампочки. Люди живут здесь так, как сто, пятьсот и более лет назад жили их предки.
– Каким ветром вас к нам занесло? – вопрос хозяина отвлек ее от рассматривания необычного жилья.
– Я журналистка. Зовут меня Анной. К вам приехать мне посоветовал Феликс Сергеевич. Помните москвича, который у вас медок брал на зиму? Вы ему рассказывали про Ковпака, патрон диковинный подарили…
– А!.. – заулыбался дедок. – Помню, помню! Как же! Хороший человек, душевный. Чего ж сам-то не приехал?
– Обещался вскоре прибыть, – обнадежила старика Анна.
– Сам приедет или, как всегда, с другом? – не унимался с расспросами дед Василий.
– Да отстань ты от дивчины, старый… – налетела на него хозяйка. – Дай человеку с дороги в себя прийти. Потом будешь вопросы задавать. А меня, дочка, Маричкой зовут. – Раздевайся, сейчас соберу чего перекусить. А ну, Василь, сходи за медом да сыра нарежь, – командовала бабка.
Дед не спешил выполнять приказ. Узловатыми пальцами с огрубевшей от повседневных хлопот по хозяйству кожей и пожелтевшими от никотина ногтями он достал пачку "Примы", отломал от сигареты треть, вставил в самодельный костяной мундштук и подкурил от спички. С наслаждением сделал три затяжки, вынул окурок, положил в жестяную баночку и только тогда вышел в другую комнату. Возвратился с глиняным горшком и коричневой головкой сыра.
Хозяйка подошла к печи и, открыв заслонку, достала чугунок. Комната наполнилась ароматом топленого молока. Баба Маричка сняла с молока румяную корочку, положила в тарелку и подала гостье.
– Это лучшее лакомство, – подсказал дед. – Мы с женой до сих пор за больший кусок спорим.
Анна оторвала кусочек от предложенного угощения и положила в рот. Действительно, вкус был неописуемый.
– Божественно! – съев все, промолвила городская гостья, сияя от удовольствия.
Удовлетворенная похвалой хозяйка стала разливать по чашкам молоко. Дед Василь нарезал подкопченного сыру, который назвал смешным словом "буц". Затем открыл мед и деревянной ложкой наложил в глубокую миску. Запах, исходящий от парующего в чашках молока, сыра и меда, вызвал у молодой женщины приступ здорового аппетита.
Перед тем как сесть за стол, хозяева вознесли короткую молитву перед образами и трижды перекрестились с поклоном. Москвичка последовала их примеру. Дед Василь перекрестил стол, после чего сели на лавки.
– Ой! – воскликнула Анна, – а про гостинцы забыла! – Метнувшись к пакетам, она достала из одного кулич, пряники, печенье, а запустив руку в другой пакет, достала бутылку водки. – Угощайтесь!
При виде горилки глаза деда засияли. С завидной для его возраста прытью он поднялся из-за стола и подал четыре рюмочки. Бабка строго глянула на деда и скорее для острастки грозно предупредила:
– Только одну…
– А много ли деду надо? Конечно, только одну, – поспешил согласиться старик, зная, что после первой его Маричка подобреет.
– Где одну подать – там и дно видать! – пошутил хозяин, наливая гостям, бабке и себе. Затем перекрестился и, не дожидаясь пока та передумает, опрокинул рюмашку в рот. Прищурил глаз, выдохнув, крякнул и отпил горячего молока.
Все тоже выпили. Анна отломала краюшку кулича и, обмакнув в мед, откусила. Учитывая то обстоятельство, что в Украине водка плохой не бывает, а она таким образом закусывала впервые, ощущения были настолько ярки и приятны, что женщина от наслаждения прикрыла глаза. А когда запила это блаженство молоком, ей показалось, что она в раю.
Пока бабка закусывала, дед налил по второй, поясняя, что извозчику в дорогу, а посему он должен на двух ногах стоять. Выпили по второй и показали Анне, как есть сыр с медом. Вкусом напоминающий подсоленный творог, но с тонким ароматом дымка, он был золотистым на срезе, испещренный множеством мелких полостей и очень упругий. Добавив к нему немного горного разнотравья в виде меда, Анна подумала:
"Никогда не писала о вкусовых ощущениях, но после такого угощения, вижу, начну".
Существует два течения в философии: до и после обеда
Проводник встал из-за стола, поклонился образам, затем хозяевам, поблагодарил за трапезу и подался к выходу. Анна, достав из сумочки деньги, рассчиталась с ним, и все вышли на крыльцо. Солнце по московским меркам было уверенно весеннее. С крыши текло, на ветках чирикали воробьи. Напротив дома, через долину, покатая гора вершиной упиралась прямо в облако.
"Какая идиллия! Неужели за все перенесенные страдания я вознаграждена такой необыкновенной красотой и новыми ощущениями блаженства? А ведь, действительно, Господь поступает мудро. Нельзя оценить солнце, не познав тьмы!" – думала москвичка.
Санная повозка поехала, позванивая колокольчиком, и вскоре наступила светлая тишина. Остались только хрустальный перезвон капели, воробьиный гомон да кудахтанье кур…
"Как мы живем? К чему эта бессмысленная гонка за сомнительными ценностями? Ради чего? Есть над чем подумать", – Анна незаметно смахнула непрошенную слезу.
– Аннушка, чего на ужин желаете? – поинтересовалась баба Маричка.
– Что вы будете, то и я.
– Тогда, Василь, слазь на чердак и собери чего для грибной юшки.
– Может, чуть позже? Голова что-то немного кружится, – отнекивался дед.
– А хотите, я слажу? Чай, моложе буду, – предложила гостья.
– И то правда, – согласилась хозяйка.
Проинструктировав, что взять и где это хранится, бабка вручила Анне лукошко. Переступив порог чердака, она очутилась в каком-то сказочном мире, где пахло самым настоящим летом.
Откуда-то с высоты свисали длинные гирлянды грибов. Анна зачем-то куснула один. Гриб с легким хрустом обломился, но вскоре разбух и стал мягким, как желе. Отступив на шаг в сторону, гостья увидела пузатенькие холщевые мешочки. Не удержалась и пощупала, чтобы определить, что в них. Судя по твердым кругляшкам и исходящему аромату – ягоды: черника, земляника, малина, шиповник. На отдельной веревочке были развешены гроздья калины. Анна дошла до дымохода. Обернутые в холстину на крючьях висели окорока, вяленое мясо, колбасы и даже форель. На деревянных полках покоились копченые сыры.
Сложив в корзинку продукты, Анна спустилась вниз. Оставив лукошко у порога, присела на завалинке рядом со стариками. Дед посмотрел на нее, видимо, оценивая как слушателя, затем прикурил сигарету, пыхнул несколько раз и вычистил мундштук.
– Ой, доню, сколько здесь всего во время войны было! К нам сам генерал Ковпак приходил. Так мы ему быка своего отдали. Бойцам на пропитание. Да! – начал свой рассказ дед. – Он тогда моему батьке расписочку на бычка выдал. Написал, что Попович Иван помогал партизанам. А подписи, свою и комиссара, печаткой скрепил. Вот после войны нас и не тронули. Здесь жить оставили. После смерти Сталина Ковпак к нам опять приехал. Погостить, могилы боевых друзей-товарищей проведать. Так батька и я проводниками были. А когда собрались перед отъездом за столом, батька ему расписочку и вернул. Генерал поглядел на нее и сильно на отца осерчал, чего, говорит, до последнего молчание хранил? Поднялся из-за стола и велел батьке с ним в район ехать. Там моему родителю персональную пенсию выхлопотал. И по расписке, как компенсацию, двух бычков выделили. Вот какой командир был! Все обещания выполнял. Не брехло, как нынче… – Смотри, Маричка, – дед показал супруге на черную точку, движущуюся вдоль реки. – Иванко до Василины идет…
– Видать, скоро на веселье позовут, – предположила старуха.
– О чем это вы? – спросила Анна, понимая, что любопытство, конечно, порок, но для журналиста это одно из главных рабочих качеств.
Старик достал остаток сигареты, прикурил и начал очередной рассказ. Анна поспешно стала делать в блокноте пометки, а когда хозяева ушли заниматься домашними делами, взяла любимую тетрадь…
Тихо, безветренно, сильный мороз,
Подле распадка парит водосброс.
Снежные горы красит заря,
Двадцать второе приходит не зря.
Самый короткий зимний денек.
Голову в плечи вобрав, паренек
С хрустом ступает, тропинку кладя,
Имя любимой дивчины твердя.
Низкое солнце горит в небесах,
И нипочем ему иней в усах.