Ниже только вверх. Книга 2. Детонатор - Сергей Журавлев 12 стр.


Мыслью о встрече парень ведом,

Сказочный в елях привиделся дом.

Быстрым оленем по склону бежит,

От предвкушения тело дрожит.

Крыша под снегом и снег под окном,

Нет в этом доме мужчины давно.

Красным рубином пылает закат,

Самою длинною ночью распят.

Скрипнули двери, открыта изба,

Двое обнялись – и это судьба.

Входя в помещение, одни восклицают: "Кого я вижу!", другие: "А вот и я!"

Илья Каров родился в Свердловске и до восемнадцати лет жил там с мамой в маленькой квартирке. После ухода отца сын стал единственным объектом любви и заботы женщины. На себя у нее не хватало ни времени, ни желания. Она работала на двух работах: днем нянечкой в детском садике, а вечером уборщицей в больнице, но денег хватало только на скромную еду и простую одежду. Ее руки огрубели от тяжелой и грязной работы, а некогда красивое лицо поблекло, превратившись в тусклую маску. Ее облик напоминал дорогую старинную картину, по ошибке повешенную в дальний зал галереи, припавшую пылью, не оцененную по достоинству и убранную затем в запасники.

Глядя на маму, Илья часто думал: "Может, если бы ей повезло встретиться с человеком, который разглядел бы эту красоту и нежной заботой заставил заблестеть замутненные горечью жизни глаза, то и у меня все сложилось бы по-другому. И почему я родился похожим на бросившего нас отца? С плоским лицом, широко расставленными глазами и курносым носом я вызываю лишь насмешки, а не восхищение красавиц. Да и некрасавиц тоже".

Но когда к нему в школу на выпускной бал пришла мама, в кои-то веки сделав прическу и макияж, он, как и все окружающие, был поражен. Мамино платье было старомодным, а туфли изрядно поношенными, но школьные красавицы не шли с ней ни в какое сравнение. На балу мама пользовалась потрясающим успехом не только у взрослых, но даже у выпускников. Она танцевала и с ними, и с сыном. И пусть он выглядел нелепо в бордовом костюме и коричневых ботинках, но был невообразимо горд тем, что с ним танцевала самая красивая женщина бала и она его мама. Именно тогда Илья дал себе слово, что спустя время, а оно обязательно придет, рядом с ним будут только самые лучшие женщины. А мама будет гордиться своим сыном.

Заканчивая десятый, он понял, что с его серой внешностью и дурным характером пробиться наверх можно, скорее используя слабости людей, а не свою силу. Будучи зубрилой, он с отличием окончил школу и выбрал столичный институт с военной кафедрой.

В Московский медицинский институт имени Сеченова Илья поступил без труда благодаря золотой медали, усидчивости и целеустремленности. Через год Каров стал старостой курса, потеснив отслужившего в армии недотепу, а вскоре стал и секретарем комсомольской организации факультета. Жил в общежитии, что позволяло экономить, но денег все равно не хватало. А их хотелось нестерпимо! Выручали летние стройотряды. В то время, когда студенты тратили заработанные деньги на увеселения, вчерашний провинциал покупал одежду, привезенную иностранными студентами, потому что понял – правильный выбор стиля скрасит его неказистость. Правда, покупал он не совсем у иностранцев, а у командира студенческого оперотряда после проведения рейдов по борьбе со спекуляцией. Заказывал, что требуется, и тот за пол цены отдавал комсоргу конфискованное у заморских спекулянтов. Фамилия у парня была какая-то скользкая… – Глыздин, а внешность еще более уродливая, чем у Ильи. Но он был ему чем-то даже симпатичен.

Пресс-атташе заявил: "Личность преступника в интересах следствия не установлена"

За такую услугу Илья закрывал глаза на пьяные кутежи Глыздина, благо председателем студенческого совета был его приятель Вадим Анишин. Последний регулярно пропускал лекции, но сибиряк, как староста курса и комсорг факультета, прикрывал его. Вот такие были у него друзья.

Больше денег Карова возбуждала власть, которую не купишь за деньги. В достижении цели ему очень мешал преподаватель, считающий его зубрилой и человеком для медицины лишним и вредоносным и не желающий ставить ему пятерку по научному коммунизму. Кто знает, как бы решился этот спор, если бы однажды он не подслушал, как этот преподаватель в присутствии коллег называл студента Карова карьеристом и подхалимом. Этот случай подтолкнул Илью к решительным действиям. Зная о слабостях своего врага, он и решил на них сыграть.

Среди студенток ходили слухи, что преподаватель любил принимать экзамены на дому. Карова мало беспокоило, что некоторые девушки получали свои пятерки через постель. Купив коньяк, лимон и "Краковскую" колбасу, он пригласил в комнату Глыздина и Анишина, налил по первой рюмке и открыл "закрытое заседание Тройки".

– Саня, – обратился к Глыздину, – ко мне поступил сигнал от одной студентки о домогательствах преподавателя кафедры марксизма-ленинизма. Он поставил условие: или она ему дает, или получает пару. Необходимо этого сатира вывести на чистую воду!

– Иногда я жалею, что не девка!.. – хихихнул Вадим, закусывая коньяк колбасой.

– А что за девчонка? Кто ее знает? – отставив рюмку, спросил Глыздин.

– Даже я ее пока не знаю. И она тоже. С этого и начнем. С поиска подсадной утки, – ответил Каров.

– А препод – это наш идейный перец, что тебя по мумунизму жарит? Что ты задумал, Илья? – и Александр наконец выпил рюмку, которую неоднократно поднимал и снова ставил, мучая коньяк.

– Начал с меня и до вас доберется. Он же у нас – типа Радищева.

– Ага! Если бы не его вездесущий "конец"! – заржал Анишин и, салютуя рюмкой, добавил: – Я только "за"! Что делать? Говори, командир.

– Нужно подобрать девчонку, готовую на укрощение "строптивого". За услугу мы поможем ей получить место в общаге. А ты, Саня, разведай адресок гнездышка, где наш "правдолюб" экзамены принимает. Адрес прописки у нас есть. Только сделай это сам, никого из своих архаровцев не привлекай. Так надо.

– Сделаем все, как говоришь.

– Ну а теперь, если официальная часть закончилась, пора и "боевых подруг" звать? Я прикормил тряпками парочку виртуозок, – предложил Глыздин и плотоядно облизнулся, как кот в предвкушении мыши. – Классные самки, так работают – обалдеете.

Почувствовав, что соратники теряют интерес к нему и делу, Илья встал и достаточно резко произнес:

– Вот с них и начните. Меня это не особо привлекает. До сессии осталось две недели. Работаем четко и быстро. Главное – про нашу беседу ни слова! – Так и не притронувшись к коньяку, он сурово взглянул на своих верных, но недалеких партнеров по заговору и тихо добавил: – Если подведете – уничтожу!

Все вышло как нельзя лучше. Студентка, остро нуждающаяся в жилье и хорошей оценке по истории партии, согласилась стать медовой ловушкой. Анишин вычислил "гнездышко", где двоечницы зарабатывали пятерки. Каров, зная время "сдачи экзамена", пригласил в "члены экзаменационной комиссии" жену правдолюбца.

На следующий день "сатир" появился в институте с расцарапанным лицом и синяком под глазом. Каров, как секретарь комитета комсомола факультета, был вынужден разбирать поведение девушки, ставшей жертвой сластолюбца. И хоть не она инициировала произошедшее, это ее не оправдывало. Подобное поведение порочило звание комсомолки, поэтому вопрос о выговоре с занесением в личную карточку поставили на голосование. Против сатира выступил присутствующий на заседании бюро член парткома института.

О проделках "правдолюбца" на следующий день стало известно всему институту. А так как девушка не достигла восемнадцатилетнего возраста и на заседании партийного комитета института сказала, что к ней было применено насилие, против преподавателя возбудили уголовное дело. Естественно, его исключили из партии, автоматически уволили из института и передали в руки правосудия. На суде ему дали семь лет, а Илья Каров не преминул обличить его от лица общественности, заявив, что моральному уроду нет места среди советских людей.

На экзамене по научному коммунизму он получил желанную для него пятерку. Слухи о принципиальном старосте и комсорге разошлись по институту быстро, и на пятом курсе ему предложили должность секретаря комсомольской организации всего института. Проблем с оценками Илья больше не имел.

Единственное, что растет прямо на глазах, это бельмо

Оканчивая институт, он уже знал, каким будет следующий ход. Но наступил 1986 год, самый разгар перестройки. Происходящее грозило нарушить все его планы. Комсомольская карьера могла закончиться, так и не начавшись. В планы Карова не входило стать одним из многих мелких функционеров, и он не хотел затеряться среди тысяч врачей.

Для рывка вверх ему не хватало героического поступка. Он запросто мог попросить Глыздина организовать дежурство на московских водоемах, первого спасенного бедолагу записать на свой счет и получить за это медальку. Но это мелковато для его биографии. И тут куратор из горкома партии, еще три года назад просчитавший перспективного молодого человека, предложил Карову отправиться на Афганскую войну добровольцем.

В ноябре 1986 года Каров Илья Иванович в звании лейтенанта медицинской службы перешагнул порог 340-го окружного военного госпиталя в Ташкенте. Его приписали к 25-му отделению реабилитации, где на то время находилось пятьдесят раненых. Как новичок, он помогал анестезиологам и реаниматорам, а когда из Кабула приходил транспорт с ранеными, работал с командой врачей на их регистрации.

Раненых привозили ночью, чтобы не смущать общественность видом того, что война оставляла от здорового нормального человека. Зная от коллег о сотнях здоровых сердец, почек, печени, похороненных вместе с их владельцами, умершими от несовместимых с жизнью ранений, Илья стал задумываться о нерациональном использовании человеческого тела.

Поначалу ему было страшно видеть, как война превращала его ровесников в обожженные, изувеченные обрубки. Наблюдая, как однорукий катил коляску с безногим, как безногого, безрукого слепого солдатика забирали домой родители, ему стало казаться, что медики напрасно вернули этих людей к жизни. Еще студентом Каров не раз сталкивался с тем, что государство бросало на произвол своих военных инвалидов, и они или спивались, или исчезали. Цинизм власти ему был близок и понятен, и он сам желал стать ее частью.

Если желание женщины – закон, то желание мужчины – статья

Служа в госпитале, Каров свел знакомство с санитаром хозроты Заком Кацманом, студентом второго курса 1-го Ташкентского медицинского института. Илью немало удивили особенности учебного процесса в местных вузах. Оказывается, учебный год на каждом курсе начинается с "хлопкоуборочной кампании" и длится она с 1 сентября до 15 декабря. Причем отправляют собирать хлопок даже шестикурсников. Собственно, учеба начиналась с 15 декабря и все готовились к зимней сессии, а с марта по май студенты-медики снова отправлялись на сельскохозяйственные работы, только теперь это называлось "хлопковой посевной". Естественно, это не могло не сказаться на знаниях студентов, а Зак хотел знать. Илья же хотел поближе познакомиться с городом, а поэтому ему был нужен гид-переводчик. Взаимный интерес сблизил студента-санитара и военврача. Однажды Зак рассказал Илье об утилизации человеческих отходов. Оказывается, их сжигали в печи котельной или отдавали свиньям, мясо которых потом подавали в офицерской столовой. Мысль о том, какое богатство превращают в пепел и навоз, глубоко засела в голове молодого врача, а в столовую он с тех пор перестал ходить.

Зак Кацман неплохо устроился: и на службе числился, и в казарме не ночевал, жил за забором госпиталя, что делало его по вечерам свободным. Поэтому он мог знакомить Илью с достопримечательностями города и начал это знакомство с ресторанов "Чиланзар", "Зарафшан" и Дворца дружбы народов СССР им. В. И. Ленина. Илью Дворец дружбы народов заинтересовал как место знакомства с местными красавицами, всегда готовыми поужинать с не жадным на деньги офицером. И если Зак был дневным переводчиком, то красавицы становились переводчицами ночными.

Возможно, Илья пошел бы в загул, насмотревшись больничных ужасов. Мозг разрывался от пережитого днем и от видений, преследовавших по ночам. В то время, когда его коллеги спивались или подсаживались на промедол, он выбрал другой наркотик – секс. Он стал лекарством, позволяющим радоваться жизни и не сходить с ума, думая о множестве молодых людей, умерших у него на руках. К тому же, в узбекской столице его луноликость воспринималась весьма гармонично.

Но секс оказался не таким уж безобидным увлечением. Как-то одна из "Гюльчатай", лежа на его плече, после того как они яростно отгалопировали, сообщила:

– Папа согласится иметь в зятьях немусульманина, тем более наградившего его внуком.

Илья не сразу понял смысл ее слов, так как мозг еще не отошел после оргазма. Но минутой позже, когда к нему вернулась способность воспринимать информацию, он отстранился от юного, покрытого росой любви тела подруги, и в ужасе выдавил: "Бред какой-то!"

Стать отцом – это просто раз плюнуть, а по жизни им быть – тяжело

Оказывается, это не было бредом. Папочка наложницы, коммунист и номенклатурный работник, увидев слезы на глазах дочери, учинил ей допрос. Добившись признания, в тот же день примчал в партком госпиталя и устроил скандал. Илью вызвали к секретарю парткома, отчитали и предложили выбор: сыграть безалкогольную свадьбу или положить партийный билет. Стоя по стойке смирно, лейтенант слушал гневную тираду парторга, глядя не ему в лицо, а на стену, где висел портрет нового генсека Михаила Горбачева. В какой-то момент ему показалось, что ироничная улыбка Михаила Сергеевича вызвана гневом полковника. Почувствовав поддержку в лице улыбающегося с портрета генсека, Илья выпалил:

– Товарищ полковник, я не партийный! Если и женюсь, то исключительно по любви. Пока к семейной жизни не готов. Разрешите идти?

– Иди, мальчишка! Но знай, отец девочки просил передать, что позор, нанесенный тобой его роду, смывается печатью в паспорте или кровью. И я не знаю, чего в нем больше, секретаря райкома или душмана. Ты хороший парень, и у тебя в Москве есть поручитель. Иди! Что-нибудь придумаю.

На следующий день молодой военврач получил приказ собрать вещи и быть готовым к переводу на новое место службы. А через пару часов его и еще трех офицеров-медиков отвезли в Ташкентский аэропорт и посадили в транспортный Ил-76.

Не успел Илья задремать на алюминиевых скамейках, как самолет приземлился в Кабуле. Пока пассажиры бегом преодолевали путь от самолета до аэропорта, им навстречу несли носилки с ранеными. Взгляд лейтенанта остановился на одном из них. Паренек был скорее мертв, чем жив.

"В каком виде я вернусь домой? Как он? Или никак?" – задался вопросом Илья и тут же постарался отогнать дурные мысли.

– Лейтенант Каров! Вы получили назначение в гарнизонный госпиталь в/ч п/п 86608, – сказал капитан, отдавая ему документы.

– А где это? – с любопытством человека, никогда не бывавшего за границей, поинтересовался Илья.

– Возле населенного пункта Пули-Хумри. Вертолет доставит вас до места. Полетите с отделением десантников. В окрестностях госпиталя появилась банда. По ночам стреляют. Есть потери. – Капитан снял панаму, вытер грязным платком морщинистое лицо, пожал Илье руку и добавил: – С богом, сынок.

Следствие зашло в тупик: в составе преступления не оказалось вагона нарушений

Город Пули-Хумри, рядом с которым расположился госпиталь, находился на севере Афганистана. Сам гарнизон тянулся широкой лентой вдоль горного хребта, окружавшего все плато. Здесь, недалеко от выхода к тоннелю Саланг, – самому короткому пути на Кабул, пересекались транспортные магистрали.

В госпитале находилось около пятисот человек. В основном тех, кто подхватил обычную для Афганистана заразу: желтуху, дизентерию, брюшной тиф. Разумеется, были и пострадавшие от самой войны, с огнестрельными и осколочными ранениями, контузиями. Как сообщили врачи-старожилы, на одного раненого приходится пятнадцать инфекционных. Илья понял, что война – это нудная, однообразная работа, а те, кто относится к работе профессионально, редко становятся клиентами госпиталя. Все то, что называют героизмом, – прикрытие глупости и недальновидности начальства. Преступной глупости, из-за которой гибнут люди.

Однажды вечером Каров выпивал в офицерском фанерно-щитовом домике с капитаном разведроты и приглашенными в гости продавщицами из военторга.

Боевой офицер, находящийся в госпитале на лечении, рассказал поучительную историю.

– Не доезжая пару километров до входа в тоннель Саланг, пятьдесят грузовиков в сопровождении бронетранспортеров попали в засаду. Справа скалы, слева арык. Вдоль него "зеленка" – деревья и высокий кустарник. А незадолго до этого майор, старший колонны, запросил, "как обстоят дела". Ему ответили: "Чисто"! Но не успел он расслабиться, как из "зеленки" гранатометами сожгли первый и последний бронетранспортер. Потом ударили по грузовикам в середине.

Мои восемнадцать бронетранспортеров прибыли к месту засады, когда стало темнеть. Мы развернули башни каждого первого БТРа вправо, а каждого второго – влево и, приблизившись к "зеленке", открыли беспрерывный огонь, поливая свинцом склоны горы и придорожные заросли. Через пять минут расстреляли весь боекомплект.

Я осторожно вылез через боковой люк. Стояла мертвая тишина. Под натиском нашего огня душманы отступили. Как выяснилось, из пятидесяти грузовиков уничтожены двенадцать машин, подбиты все БТРы сопровождения. Когда мы подошли к сгоревшим грузовикам, на нас повеяло дымом и сладковатым запахом горелого человеческого мяса. Скажу честно, мне стало жутко. В кузовах и кабинах машин лежали обгоревшие тела наших солдат. Майор тоже сгорел. Его опознали только по звездочкам на погоне. Поехал домой в жестяном гробу. Посмертно дали "Красную Звезду". А тому раздолбаю, проворонившему выход на трассу, все сошло с рук.

Что Илья мог на это сказать? Он каждый день видел десятки жертв глупости и непрофессионализма, а на многих из них лично составлял заключения о смерти.

Зная свои слабые места, становишься сильнее

Надо сказать, что в гарнизоне размещались армейские склады, снабжающие все советские части, исключая направление Кушка – Кандагар. Сам Пули-Хумрийский гарнизон состоял из мотострелкового полка, госпиталя, батальона связи, вертолетчиков и подразделения боевого обеспечения. Командовал полком сын генерала Варенникова. Рутинная работа рядом со смертью расхолаживает людей, особенно мальчишек. Чтобы развлечься, солдаты выставляли пустые банки из-под тушенки и стреляли по ним из автоматов со ста метров. Победителю доставалась сгущенка.

Пули-Хумри был лояльным к советским войскам городом, и частенько местные жители, хазарейцы-исмаилиты, таджики, пуштуны, узбеки и татары, приходили в гарнизон. Называлось это интернациональной дружбой. В очередной раз во время "соревнований по стрельбе" к группе подошел старик в широких черных шароварах, белой рубахе на выпуск и красной жилетке нараспашку. Его голову покрывала круглая, слегка суживающаяся кверху шапочка из черного каракуля, а ноги были обуты в сандалии из грубой кожи. Старик потрогал сухой морщинистой рукой седую бороду, недолго постоял рядом, а потом что-то сказал.

– Чего дед хочет? – спросил Илья, как старший по званию.

Сержант, пуштун из Узбекистана, обратился к старику, а получив ответ, заулыбался и перевел:

Назад Дальше