Неожиданная встреча
К полудню небо стало проясняться. Яркое солнце пробилось сквозь пелену разорванных облаков, озаряя зеленовато-жёлтые поля и леса, омытые дождём. В свежем осеннем воздухе пахло увядшей листвой. Обсаженная тополями дорога светилась множеством луж, на поверхности которых играли золотые зайчики солнечных лучей.
Ломовая лошадь не спеша тащила плоскую автокачку - телегу на резиновых скатах. На пружинном сиденье, обтянутом чёрным дермантином, восседала грузная Эльза Карловна, держа в руках натянутые вожжи. Вова кое-как пристроился сзади, придерживая тяжёлые фляги.
Чем хуже становилась дорога, чем больше трясло и подбрасывало Вову на ямах и выбоинах, тем мрачнее становились его мысли. Ему так и хотелось толкнуть Эльзу Карловну в широкую заплывшую жиром спину, чтобы она полетела с этого скрипучего сиденья ко всем дьяволам.
Наконец телега выехала на автостраду и плавно покатилась к показавшемуся из-за пригорка городу. Настроение Вовы несколько улучшилось. Кажется, впервые в этом году Вова почувствовал прелесть свежей, чистой и красивой осени. Ему вспомнились школа, друзья, дом. Сейчас бы он уже учился в шестом классе. После уроков вместе с ребятами отправлялся бы на стадион играть в футбол, а потом успел бы заглянуть в сад послушать музыку. Ах, как чудесно жилось там, дома, среди друзей, в родном городе, где был знаком каждый камень. Как привольно дышалось! Как далека теперь та, настоящая жизнь!..
Скоро лошадь свернула опять на просёлочную дорогу, и автокачка въехала в сосновый лес. "Спрыгнуть бы с телеги, спрятаться где-нибудь в зарослях", - думал Вова, но всё это было мечтой. Вова не мог позволить себе ничего, он невольник…
Потянуло смолой. Послышались звон пил и стук топоров. Через несколько минут автокачка въехала на огромную поляну - вырубку, где торчали пни и темнели кучи хвороста. Пахнуло опилками, смолой и дымом. Невдалеке горели костры из хвойных сучьев. Дым подымался прямыми столбами, в воздухе кружились седые хлопья сгоревшего, мха. "Совсем как на пионерском костре", - подумалось Вове, и почему-то захотелось плакать.
Эльза Карловна остановила телегу у фанерного барака. Она кивнула Вове, что означало: "Присмотри за лошадью", - и пошла к калитке, где стоял часовой.
На площадке между пнями и кучами валежника копошилось множество людей. Вова, подавшись вперёд, вглядывался в худые, медленно движущиеся фигуры, в нашивки на их лохмотьях. Он догадался - пленные!
Площадку охраняли немецкие автоматчики.
"Наши здесь!" - Вову била дрожь. Он и рад был увидеть своих советских людей, и горько и страшно было ему видеть их здесь, в Германии, в таком виде.
Невольно он стал прикидывать, как далеко это место от усадьбы Эльзы Карловны. Если по дороге, - наверное, километров десять. Если же пойти прямо через лес и пересечь шоссе, будет, пожалуй, не более четырёх-пяти километров…
Эльза Карловна вернулась быстро. Отворились ворота, и автокачка въехала на чистый, посыпанный песком двор. Против ворот стояло одноэтажное здание, откуда доносились звуки радио, треск пишущих машинок и немецкая речь.
Эльза Карловна разговаривала с толстым немцем в белом халате и военной фуражке с кокардой. Она показывала ему на Вову. Это, очевидно, означало, что она знакомит с Вовой толстяка - не то повара, не то кладовщика - и объясняет ему, что впредь молочные продукты будет возить этот русский мальчик. Немец кивал головой и повторял:
- Гут, гут…
- Сюда давай! - крикнула Эльза Карловна, указывая на склад.
Вова подвёл лошадь к дверям склада и неожиданно почти лицом к лицу столкнулся с человеком в потрёпанной грязно-зелёной гимнастёрке и русской пилотке. Невысокий, худой, с длинными руками пленный пристально смотрел на Вову глубоко запавшими, удивлёнными глазами. Очевидно, костюм Вовы и его вид сразу дали понять, кто перед ним.
Когда пленный по приказу немца взял первую флягу, Вова бросился помогать ему. Их взгляды встретились. Приседая от тяжести, русский понёс флягу. За ним пошли толстый немец и Эльза Карловна. Из склада пленный вышел первым. Он огляделся и быстро подошёл к телеге. У Вовы ёкнуло сердце. Он не знал, что делать, и, вскочив на телегу, стал подвигать флягу.
Пленный взялся за флягу, как бы делая усилие, задержался и, глядя прямо в лицо Вовы, спросил:
- Ты русский?
- Русский! Русский я! - восторженно прошептал Вова.
В это время из-за угла вышел немец с автоматом. Вова торопливо начал подвигать следующую флягу, нарочно гремя крышкой. Пленный с ношей торопливо направился к амбару. Немец отошёл. Вова с нетерпением ожидал возвращения русского.
На этот раз пленный задержался. Вова с огорчением подумал, что в телеге осталось только три фляги. Если бы их было больше, он, наверное, успел бы как следует поговорить с пленным.
"Вот и он!" - облегчённо вздохнул Вова, увидев в дверях знакомую фигуру.
- Как тебя зовут? - подойдя, прошептал пленный.
- Вова. Вова Горлов.
- Как попал в Германию, сынок?
- Пригнали.
Пленный вздрогнул, как будто его ударили, взвалил флягу и отошёл. Вова успел обдумать свой вопрос и, когда пленный вернулся, прошептал торопливо:
- Вас много тут?
- С каждым днём всё меньше становится… Умирают люди…
- Жить плохо?
- Не сладко… Кое-кто от голода на ногах не стоит.
- А у меня с собой ничего нет… - пожалел Вова и тут же торопливо добавил: - Привезу следующий раз.
- Не найдется ли у тебя покурить?
- Я не курю, - растерялся Вова. Ему было так досадно, что он сейчас, сию минуту, ничем не может помочь товарищу.
Вышла Эльза Карловна. Пленный понёс предпоследнюю флягу, а Вова с непринуждённым видом подгребал в телеге солому. Ему хотелось сказать ещё хоть два слова, хоть взглядом перекинуться с этим человеком. К счастью, Эльза Карловна пошла в дом, где стрекотали пишущие машинки, и у Вовы появилась надежда узнать фамилию пленного.
- Вас как звать? - спросил Вова, когда пленный вернулся за последней флягой.
- Кузьма Павлов.
В это время часовой заорал, очевидно, услышав их разговор. Павлов чуть заметно кивнул Вове, дескать, держись, не робей, малыш…
"Да! - Вова вздохнул. - Им, наверное, приходится тяжелее, чем нам. Какой у них вид! Они еле ноги волочат".
Чтобы не выдать навернувшихся на глаза слёз, Вова наклонился, как бы сметая с телеги мусор, и украдкой поискал тоскливым взглядом своего нового знакомого. Вова думал, что он ещё раз поговорит с Павловым, но тот вышел из склада и затерялся среди пленных за изгородью.
В имение Вова возвращался с тяжёлым чувством. Он всё время думал о пленных и повторял про себя слова Павлова: "С каждым днём все меньше становится. Умирают люди". На этот раз дорога казалась ему невыносимо длинной. Так хотелось скорее увидеть ребят, рассказать обо всём, решить, как помочь пленным, где достать табаку, хлеба.
"Значит, мы не одни в фашистской Германии! - думал мальчик. - Скорее, скорее бы пришла сюда Красная Армия! Скорее бы победа!"
Тайный сбор
Возвратившись из поездки, Вова ещё больше почувствовал необходимость провести сегодня же тайный пионерский сбор. Теперь ему казалось легче начать разговор с товарищами. Пионеры всегда и везде пионеры. Только вот с чего начать? Вова пока не знал, что они смогут сделать, но не сомневался в том, что его товарищи найдут способ помочь пленным, что они пойдут для этого на любой риск.
Он сразу побежал к ребятам.
- Я привёз такие новости, такие… ух, какие! - шёпотом, выпалил он, берясь за лопату.
- Рассказывай!
- Очень интересные, Костя. Очень важные.
- Ну, говори скорей!
- Нет, здесь нельзя. Вот вечером соберёмся на голубятне, и всё подробно расскажу, - серьёзно сказал Вова.
Мальчики переглянулись. По лицу Вовы было видно: случилось что-то важное.
- Что ты, Вовка, затеваешь? - спросил Костя.
- А ты что, уже забеспокоился? - съязвил Жора, у которого от одной мысли о рискованном предприятии загорелись глаза.
- Дурак ты! - задетый за живое, огрызнулся Костя.
* * *
Ночь выдалась тихая, тёмная. Только прожекторы изредка шарили по небу, затянутому густыми тучами. В такие ночи, как правило, ребята тайком выходили в сад и долго наблюдали, как ярко-желтоватые полосы прожекторных лучей то разрезали небо, то быстро двигались по нему, нащупывая советские самолёты, иногда появлявшиеся в немецком небе. В такие тревожные ночи Эльза Карловна и Лунатик не вылезали из подвала, и это было настоящим счастьем для ребят. Они могли спокойно сидеть где-нибудь и свободно разговаривать. Каждому хотелось увидеть краснозвёздные советские самолёты, чтобы убедиться, что это действительно русские лётчики так далеко залетают в глубь Германии. Однако сегодня мальчики остались на голубятне. Вечером они собрались поздно, нарочно работали дружнее и дольше обычного, чтобы успокоить Эльзу Карловну и Лунатика и не вызвать у них подозрений.
Ребята завесили окно и сели по своим местам, поджидая Шуру.
- Ну, а, если Лунатик всё-таки появится, куда мы Шуру спрячем? - спросил Костя.
- Найдём, куда, - успокоил его Вова. - Закроем ворота изнутри. Если Лунатик постучит, выведем Шуру в коровник. Когда он поднимется к нам, она шмыгнет за ворота - и порядок!
Шура вошла несмело. С непривычки она чувствовала себя неловко в комнате ребят. Они условились с Люсей, что сказать, если в её отсутствие к девочкам придёт кто-нибудь из хозяев, но всё-таки было страшновато. Она присела в уголок у левой стены. У двери, держась за скобку, дежурил Жора. У правой стены сидели Костя с Юрой. Вова вышел на середину комнаты. Он очень волновался и часто повторял одни и те же слова.
- Ребята! Мы все здесь советские школьники. Мы все пионеры. Теперь мы знаем друг друга: вместе живём, вместе работаем и горе вместе терпим. Только жить так, как мы, нельзя. Нельзя сидеть и ждать смерти… Я видел сегодня наших советских людей, красноармейцев наших видел. Понятно? - вдруг спросил Вова и замолчал, не в силах продолжать дальше: так ярко встали перед его взором согнутые худые фигуры пленных с землистыми лицами.
Ребята сразу подняли головы и, затаив дыхание, глядели на Вову. Жора вскочил с места. Шура радостно заулыбалась, и от её улыбки Вове почему-то стало спокойнее.
- Пленных русских я видел. Они живут на строительстве, куда я возил молоко. Живут и работают там. Я познакомился с одним. Его фамилия Павлов. Он сказал, что пленные голодают, жить плохо, хуже, чем нам… Он просил у меня табаку, но только поговорить нам много не пришлось: кругом охрана…
Ребята слушали Вову, не шевелясь, стараясь не пропустить ни одного слова, забыв обо всём на свете.
- Красная Армия придёт сюда! - возбуждённо говорил Вова. - Правительство не допустит, чтобы мы погибли здесь. Сами видите, что наши самолёты появляются здесь. Раз самолёты наши здесь бывают, будут и войска. Но мы должны помогать друг другу. И ещё надо помочь пленным: табаку достать, хлеба, а может, ещё чего-нибудь, что удастся.
- Да, да, помочь! Чего бы это нам ни стоило! - воскликнул Жора. - Давайте все подумаем, как это сделать.
- Вспомним, как Павка Корчагин матросу Жухраю помогал! - добавила Шура.
Вова хотел ещё что-то сказать, но, разволновавшись, долго не мог подобрать слов. Умолк, а потом вдруг громко и решительно произнёс слова торжественного обещания:
- Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю, что буду твердо и неуклонно стоять за победу коммунизма…
- …стоять за победу коммунизма… - одновременно с ним тихо и медленно произносили все.
Оглянувшись на товарищей, Вова увидел их решительные, смелые и просветлённые лица.
Слова торжественного обещания объединили друзей, всколыхнули их. Каждому захотелось поскорее, сейчас же, сделать что-нибудь большое, хорошее, нужное.
- Кто хочет сказать? - спросил Вова и сел. Он только теперь заметил, что говорил стоя.
Несколько минут все молчали: слишком неожиданной была новость и слишком большие чувства проснулись в каждом.
- Я так думаю, - после долгого молчания начал Жора. - Табаку я достану немножко. Письмо пусть напишет Вова и как-нибудь передаст его незаметно Павлову. И хлеба достанем - отруби. Пусть Люся и Шура испекут что-нибудь, если можно. Они умеют. Гороху я найду немножко… и фасоль я видел на складе… Моё такое последнее слово: Павка Корчагин не боялся врагов и был смелым, мы тоже не будем бояться, будем учиться у него. У девочек книжка есть "Как закалялась сталь" - предлагаю всем перечитать её. Вот как я думаю.
Ребята разговорились. Говорили и о пленных и о себе.
- Жить невозможно, - жаловалась Шура. - Эльза Карловна бьёт нас, особенно Аню. Вчера Аня всю ночь проплакала. С ней вообще что-то нехорошее делается. Она иногда за весь день слова не скажет. Работаем до упаду, а ведьма всё недовольна. Коровы молока дали мало - бьёт. Плохо прибрались в доме, печки плохо натопили - бьёт. Позавчера мышь в молоко попала. Эльза Карловна зачерпнула её поварёшкой, выбросила, а молоко заставила слить в большую флягу, которую потом Вова отвёз. А Люсе попало - почему недоглядела.
- Вот это да! Своих, гадючка, молоком с мышами кормит! - удивился Жора.
- Я ещё не знаю, чем мы можем помочь пленным, - продолжала Шура. - Но я за всех девочек говорю: мы согласны… Люся ничего не боится. Я тоже. А что здесь, в Германии, есть советские люди, военнопленные, - от этого нам легче терпеть… Всё-таки мы не одни тут ждём Красную Армию.
- Что касается меня, - сказал Юра, - я готов на всё. Я буду делать всё, что потребуется. Прав Вова: что-нибудь да сделаем. Мы не свободные, нам тяжело, но мы должны помочь пленным: им ещё тяжелее.
Поручили Вове наладить связь с пленными. Но оставалось ещё много нерешенного, неясного. Юра и Костя уснули. А Жора и Вова долго ещё шептались.
Было решено немедленно начать читку книги "Как закалялась сталь". Её в эту же ночь Вова и Жора разделили на десять частей. Получилось десять маленьких книжечек. На каждой поставили порядковый номер и распределили книжки, так: Вова читает вторую, Жора - первую. После того как они прочтут, первая переходит к Косте, вторая - к Жоре, третья - к Вове, а от Кости - к Шуре. Таким образом, через день-два начнут читать все. Читать же коллективно не решились: это опасно.
Придумал такой порядок Вова. Он же составил правило и написал его на каждой обложке из синей обёрточной бумаги крупным, красивым почерком.
"Книжка обязательно свёртывается вчетверо. Читать только тогда, когда считаешь себя в полной безопасности. Прочтёшь - передай следующему. Будь осторожен! Береги книжку! Читай внимательно! Учись у Павки Корчагина бороться с врагами!"
Жора уснул, а Вова всё ещё никак не мог успокоиться.
Через два дня ему снова предстояла поездка на строительство. Надо написать письмо… Жора достанет табак, Костя обещал раздобыть какую-нибудь еду. Но как передать всё это Павлову?
Ночь близилась к рассвету. Вова не утерпел, тихонько поднялся с дивана и подошёл к окну. Луна тускло просвечивала сквозь поредевшие облака, и свет от неё был слабый. Конечно, можно было бы тихонько включить электролампочку, но Вова не решился. Лунатик мог вылезти из бомбоубежища, так как обычно к рассвету утихал гул самолётов. Вова достал клочок белой бумаги и, склонившись над подоконником, стал медленно выводить карандашом:
"Дорогой товарищ Павлов!
Мы - советские ребята, пионеры. Нас семь человек. Мы были в трудовом детском лагере, потом нас продали помещице. У неё мы работаем, как рабы. Очень хотим знать, как вы живёте, что думаете о Красной Армии. Когда она придёт в Германию? У нас был свой секретный сбор, и мы решили чем-нибудь помочь вам. Только не знаем, как ухитриться делать вам передачи и держать связь с вами. И ещё мы хотим знать, как бы стать для вас полезными. Напишите обо всём, посоветуйте, как нам быть и что делать. Мы можем достать немного гороху, отрубей и табаку…"
В конце Вова вывел крупными буквами: "Юные сталинцы". Ни числа, ни подписей он умышленно не поставил.
Ночной разговор
Девочки с утра до позднего вечера возились по хозяйству: доили коров, топили печи, перегоняли молоко на сепараторе, убирали дом, варили похлёбку для свиней. Особенно тяжело бывало в те дни, когда Эльза Карловна оставалась дома. Она успевала сунуть нос всюду: то ввалится на кухню, то неожиданно появится в коровнике, то идёт проверять работу мальчиков. На весь двор раздавался её громкий, властный голос. Эльза Карловна всегда бывала чем-нибудь недовольна, и на девочек сыпались пощёчины и зуботычины.
Чаще всех доставалось нерасторопной Ане. Она действительно была совершенно неорганизованная, несобранная. Шура и Люся жалели её, пытались помочь, подбадривали, но это мало помогало. Аня целыми днями то молчала, то плакала, то вдруг забивалась куда-нибудь и сидела, пока её не разыщут подруги.
Когда Шура рассказала подружкам о пленных, Аня оживилась. Глаза у неё разгорелись, на щеках появился румянец. Она то и дело переспрашивала Шуру:
- Значит, мы не одни.
- Конечно, не одни.
- И Красная Армия придёт в Германию? За нами придёт?
- Наверное, придёт. Даже обязательно!
- Неужели придёт? А я думала, мы уже больше никогда отсюда не вырвемся. Ах, если бы скорее! Мне кажется, я не дождусь…
Впервые за последние дни Аня так много говорила. Во во время обеда даже мальчики заметили, что она веселее обычного, а, когда Жора шутил, Аня смеялась вместе с другими.
Под вечер, когда усталые девочки перебирали грязный холодный картофель (хороший - для продажи, испорченный- для скота), Аня неожиданно предложила:
- Давайте, девочки, хорошую картошку сыпать в кормовую.
- Зачем? - спросила Шура.