На последний вопрос Монд ответил весьма уклончиво, и Рудольф посчитал себя не вправе требовать разъяснений.
Некоторая неопределенность ситуации нервировала Монда, но интуиция подсказывала ему, что или Городецкий, или Маккью должен себя хоть как-нибудь проявить.
На следующий день после того, как Андрей Городецкий "ушел в бега", Лоуренс и Рудольф с утра отправились в Кембридж - городок в пригороде Бостона, известный миру благодаря расположенному здесь Гарвардскому университету. "Подышим книжной пылью", - сказал Монд своему телохранителю, намереваясь не только пройтись туристом по знаменитому студенческому городку, но и ознакомиться с публикациями, посвященными столь известному в прошлом спортсмену Паулю Кирхгофу. Компьютерный каталог позволил ему быстро отобрать наиболее значительные газетные публикации и затем получить их копии. Во второй половине дня они вернулись в гостиницу и принялись сортировать полученный материал.
Биография Пауля Кирхгофа словно специально предназначалась для газетных репортеров, чем те и не преминули воспользоваться. Отец Пауля - горноспасатель альпийского туристского комплекса - поставил сына на лыжи чуть ли не раньше, чем тот выучился ходить. Работа горноспасателя, если на нее смотреть глазами туристов и газетчиков, представлялась весьма романтичной, что и нашло отражение во многих публикациях, искусно переплетавших выдумку и реальность. Однако она требовала не только мастерского умения стоять на лыжах. Простому смертному невозможно было представить себе ситуацию, когда, скажем, горноспасатели с носилками, на которых находился пострадавший, спускались к туристскому комплексу. Чтобы понять, какой филигранной техникой спуска или подъема обладают спасатели, какая согласованность и уверенность должны быть в каждом их движении, - на это следовало посмотреть.
Но от спасателей требовалось не только спортивное мастерство. Туристский комплекс - это прежде всего сервис, это постоянное общение с разношерстной и капризной клиентурой, зараженной модными увлечениями, особенно слаломом и скоростным спуском. Готовность в любой момент прийти на помощь, выносливость, дисциплинированность, терпимость - качества, столь необходимые спасателю, - воспринимались Паулем как нечто само собой разумеющееся. Мальчишки и даже девчонки, его сверстники и сверстницы, растущие в этой атмосфере, - все намеревались стать в будущем чемпионами мира и Олимпийских игр.
В четырнадцать лет Пауль заметно опережал многих, в шестнадцать впервые принял участие в европейском первенстве по скоростному спуску, сразу войдя в первую десятку. В семнадцать получил предложение от знаменитого финского тренера, отметившего его удивительную координацию, попробовать свои силы в прыжках с трамплина. С этого момента большой спорт стал жизнью Кирхгофа, шаг за шагом поднимающегося к вершинам мировой славы. Регулярно получаемые вторые, третьи, четвертые места сделали его заметной фигурой в спорте. Но это был мир, где не просто требовались талант и упорство. Упорными и талантливыми здесь были все. Еще это был мир политики и денег, тщеславия и зависти, мир, где лишь первому доставалось все.
Шли годы. Роль вечно второго или вечно третьего, тогда как первые все время менялись, ложилась на душу Пауля все более тяжким психологическим бременем. На тренировках, особенно с 90-метрового трамплина, он совершал прыжки, которые не удавались самым выдающимся спортсменам, но на соревнованиях они его неизменно оттесняли. Пауль начал тайно принимать анаболики. Какое-то время это сходило ему с рук. Но вот однажды перед очередным мировым первенством проверка на допинг дала положительный результат. Его отстранили от соревнований, пробу проверили-перепроверили и дисквалифицировали Пауля Кирхгофа на два года. Это был конец. Но оставались пока еще какие-то крохи славы, бешеное тщеславие и деньги, деньги… Допингом стали алкоголь и наркотики. Все пошло по простому кругу: деньги кончались, здоровье разрушалось, о возвращении в большой спорт не могло быть и речи.
И вот тогда отец Пауля и бывший тренер знаменитого в прошлом прыгуна с трамплина чуть ли не силой отвезли его в США, в город Бостон, штат Массачусетс, в знаменитую лечебницу, при которой начал действовать Интернациональный центр психологической поддержки (ИЦПП). Тогда-то Пауль впервые и встретился с Кадзимо Митаси. Поставленный диагноз прозвучал как приговор: прогрессирующее психическое заболевание. Требовалось постоянное наблюдение за его здоровьем, и Пауль остался в клинике. Тягу к алкоголю и наркотикам сняли. Знаменитый лыжник, в нормальном состоянии производящий самое благоприятное впечатление на окружающих, стал директором ИЦПП и даже возобновил тренировки.
Но что-то, видимо, в душе его оказалось необратимо подорванным. Периоды депрессии учащались. Он стал бредить идеей какого-то совершенно необыкновенного фантастического прыжка. Постепенно она оформилась в идею прыжка с тройного трамплина. Этот каскад трамплинов снился ему ночами. Он без конца рисовал его, что-то прикидывал, рассчитывал, моделировал на графопостроителе, навязывал идею окружающим, утверждая, что, совершив такой прыжок, он станет первым лыжником мира.
Последнюю часть этой истории Чарлз Маккью узнал от Кадзимо Митаси, убеждавшего его отстать от Пауля, - человек болен. В подтверждение этого он выложил перед ошеломленным Чарлзом груду чертежей и рисунков, выполненных Кирхгофом, - на всех был тройной трамплин. Между тем информацию о тройном прыжке Чарлз Маккью держал в тайне как свой последний козырь.
Эту часть жизненной истории Пауля Кирхгофа Лоуренс Монд услышал от Маккью, явившегося к нему в гостиницу с этими самыми рисунками и чертежами. По разным причинам имени Андрея ни тот ни другой не упоминали, хотя именно он предсказывал, что следствие с неизбежностью попадет в тупик.
- Мистер Монд, - начал Чарлз с порога, - я ожидал всего чего угодно, но только не этого. Полюбуйтесь! Как вам это нравится? - И он выложил перед Мондом произведения Кирхгофа.
- Садитесь, мистер Маккью, - предложил Лоуренс. - Сейчас мы попросим, чтобы нам принесли кофе и, если хотите, выпить. Что бы вы предпочли?
- Виски, - коротко бросил Чарлз.
Рудольф отправился сделать заказ, а они склонились над чертежами. Пока Лоуренс перебирал их, Чарлз поведал ему историю болезни Кирхгофа.
Монд пытался рассортировать рисунки. Сначала разделил их, отложив в сторону те, что выглядели выполненными наиболее тщательно. Потом рассортировал каждую из стопок, подбирая рисунки наиболее похожие друг на друга, то укрупняя, то дробя группировки.
- Я уже колдовал над ними, - раздраженно пробурчал Чарлз.
- И что же? - Монд с интересом поднял на него глаза.
- А ни черта похожего на то, что есть на самом деле.
- Вы это заметили?
- Тут бы и слепой заметил.
- Чарлз, у вас, наверно, есть данные, приходилось ли Кирхгофу прыгать с трамплина в "Спринг-бод"?
- Да, он был там. Почти четыре года тому назад, незадолго до дисквалификации.
- Он уже принимал анаболики?
- Очевидно, да.
- Вы беседовали с ним?
- Имел счастье, в голове у него пусто, как в гнилом орехе.
- Ни одной зацепки?
- Ни единой.
- А что-нибудь о тройном прыжке вы у него спрашивали?
- Нет, приберегал на закуску.
Монд вдруг отложил в сторону чертежи и стал внимательнее рассматривать рисунки.
- Вы уверены, Чарлз, что здесь все, что нарисовал Кирхгоф?
- Когда имеешь дело с таким типом, как доктор Митаси, - Чарлза передернуло, - ни в чем нельзя быть уверенным.
- Это хозяин психиатрической клиники?
- Да.
- А где сейчас Пауль?
- В спецбольнице. С ним работает группа психиатров. Так сказать независимые эксперты.
- У меня есть предложение, - сказал Монд. - Что, если нам попробовать провести один эксперимент?
- Вот именно, один, - не дослушал его Маккью, - надеюсь, вы предложите вздернуть его, а еще лучше - вместе с доктором, и посмотреть, что из этого выйдет.
- У меня несколько иное предложение, если не возражаете?
- Давайте.
- Во-первых, я думаю, мы без труда сможем установить, все ли здесь рисунки.
- Это каким же образом?
- Вы правы, мистер Маккью, в том, что рисунков, напоминающих тройной трамплин в "Сноуболле", тут нет. Это навело меня на мысль, что их специально могли убрать. Вы не спрашивали доктора, часто ли Пауль их рисует?
- Он утверждает, что чуть ли не все свободное время.
- Это как раз то, что нам надо. Предложение мое сводится к следующему. Оставить на пару часов Пауля одного и снабдить его всем необходимым для рисования. Ну, бумагой, фломастерами, карандашами и прочим. Это первое. Второе: надо наших мастеров попросить изготовить рисунки и чертежи, аналогичные тем, что лежат перед нами. Тоже в двух вариантах - рисунки и чертежи. Но чтобы это были рисунки, по рельефу постепенно как бы приближающиеся к тому, что можно увидеть в "Сноуболле". То есть надо попытаться восполнить недостающее. А потом попробовать предъявить все это Паулю.
- И что нам это даст? - На губах Маккью появилась саркастическая усмешка.
- Это даст ответ на вопрос - обманывает ли вас Митаси.
- Я и так знаю - он врет, как бульварный репортер.
- Но у вас же нет возможности его уличить.
- И появится, если Пауль примет наши рисунки за свои, так?
- Примерно так.
- Попробуем, хотя и этим пройдоху Митаси не зацепить.
- Во всяком случае, хорошо бы сделать видеозапись нашей встречи с Кирхгофом, Чарлз…
Глава шестнадцатая
Лицом к лицу
В специальной полицейской больнице, куда Пауль Кирхгоф был доставлен для проведения независимой психиатрической экспертизы, ему предоставили отдельную палату. Рисовальные принадлежности, казалось, стимулировали его недуг. Склонясь над столом, прикусив нижнюю губу, он настолько увлекся работой, что не обратил внимания на вошедших. Лоуренс и Чарлз, пока полицейский санитар ставил для них стулья, с интересом разглядывали его.
Паулю исполнилось уже двадцать восемь, три года прошло с тех пор, как его дисквалифицировали. Два года находился он под наблюдением Кадзимо Митаси. Высокий, сильный, хорошо тренированный мужчина. И все-таки трудно было представить, что вот эти руки, лежащие на столе, не так давно легко сорвали оконную решетку, что не под силу оказалось сделать потом троим.
- Пауль, - окликнул санитар, - с тобой пришли побеседовать.
- А? - Он словно очнулся, поднял голову, улыбаясь, предложил: - Присаживайтесь, господа. Вы тоже хотите меня о чем-то спросить? Спрашивайте. Я за свою жизнь дал столько интервью, что отвечать на вопросы стало моей второй профессией.
- А первая ваша профессия? - спросил Монд.
- Первая? - Пауль рассмеялся. - Не поверю, что вы не знаете. Иначе бы вы сюда не пришли.
- Верно. - Лоуренс улыбнулся, и, надо сказать, трудно было бы не улыбнуться, глядя в лицо Кирхгофа - вот уж кто менее всего походил на преступника. - Верно, - повторил Монд, - считайте, что и мы хотим взять у вас интервью. Удобно ли вам здесь, мистер Кирхгоф?
Пауль в недоумении огляделся:
- Знаете, в бесконечных переездах как-то перестаешь замечать обстановку. - Казалось, он несколько смущен.
- Я много слышал о ваших успехах, - постарался успокоить его Монд, - но больше всего меня поразила ваша интереснейшая идея тройного прыжка.
- Правда? - Пауль оживился. - Тогда смотрите сюда. Я как раз работаю над проектом его осуществления. Тройной прыжок с трамплина! Это рекорд двадцатого века!
- Но кто же согласится построить такой трамплин? Это же безумно дорого, - предположил Монд.
- Да, да, вы правы, - согласился Пауль, - но это неважно. Я рассчитал множество проектов, от самых сложных, для мастеров высшего класса, таких, как я, до, так сказать, цирковых, показательных. Здесь, к сожалению, нет компьютера, но я продолжаю работать, иногда из случайного наброска может родиться великолепная идея.
- Действительно, посмотрите сюда, - Монд обратился к Чарлзу, протянув ему несколько набросков. - Очень интересно, мистер Кирхгоф. Мы захватили с собой и некоторые другие ваши рисунки. Скажите, неужели все они принадлежат вам? - Он протянул ему пачку рисунков, среди которых находились и те, что были изготовлены сотрудниками Маккью.
Кирхгоф лист за листом просмотрел всю пачку.
- Да, - сказал наконец он с гордостью. - Это моя работа.
- Замечательно, - ободрил его Монд. - Вы знаете, меня особенно заинтересовали некоторые из ваших проектов. - Он отобрал из пачки те, что не были сделаны Кирхгофом. - Вот, например, этот. Можно ли относиться к нему серьезно? Посмотрите, какой страшный перепад высот!
- Прыжки с трамплина - удел смелых, - уверенно заявил Пауль.
- И вы могли бы совершить такой прыжок?
- Я - да.
- А еще кто-нибудь из выдающихся спортсменов?
- Только после меня.
- Почему? - удивился Монд.
- Я никому не позволю воспользоваться моим проектом. - Пауль серьезно посмотрел на посетителей.
- Н-да, - не выдержал Чарлз, и Лоуренс поспешил переменить тему разговора.
- Вам приходилось выступать в "Спринг-бод"? - спросил он.
- "Спринг-бод"? - Кирхгоф задумался. Маккью так и впился взглядом в его лицо. - Затрудняюсь ответить, не помню.
Лоуренс попробовал зайти с другой стороны. Протянув ему чертеж, выполненный по рисунку Андрея, он предложил:
- Мистер Кирхгоф, ваши чертежи носят сугубо инженерный характер, тогда как на некоторых ваших рисунках делается попытка представить себе совершенно конкретное место, где мог бы в реальности находиться ваш тройной трамплин. Могли бы вы, скажем, вот этот чертеж попытаться вписать в пейзаж, совсем приблизительно, не вырисовывая деталей, так, как это делается, скажем, на обычных детских рисунках?
Кирхгоф с интересом посмотрел на Монда, улыбаясь, погрозил ему пальцем:
- Э-э! Уж не хотите ли вы украсть мою идею?
Монд рассмеялся:
- А не кажется ли вам, мистер Кирхгоф, что это я хочу подарить вам свою?
- Черт возьми, а ведь вы правы! - воскликнул Пауль.
- Тогда я предлагаю следующее, - подхватил Лоуренс, - давайте независимо друг от друга попытаемся действительно вписать эту схему в какую-то местность, знакомую нам по прошлому. И я подарю вам то, что у меня получится.
- Идет, - азартно согласился Кирхгоф.
Они сели по разные стороны стола, на середине которого россыпью лежали фломастеры, и, прикрывая свои художества свободной рукой, принялись рисовать, выбирая по цвету то один, то другой фломастер. Маккью скептически наблюдал за ними, с тоской думая о том, что и это ничего ему не даст.
Через пятнадцать минут, хитро переглянувшись, оба "художника" с гордостью выложили перед Чарлзом Маккью свои произведения. Они несколько отличались и по качеству, и по цвету, но изображено на них было фактически одно и тоже - перепад трамплинов над "Сноуболлом".
По просьбе Маккью два члена независимой экспертной комиссии ждали их.
- Профессор Оунли, профессор Гейзинк, профессор Монд, - представил Чарлз присутствующих друг другу.
- Господа, - обратился затем он к экспертам, - я понимаю, что работа ваша еще не закончена, но нам с мистером Мондом было бы очень важно услышать ваше мнение о нашем подопечном.
Профессора переглянулись, и Оунли заговорил, очевидно выражая и свое мнение, и мнение коллеги.
- Мы можем подтвердить, - сказал он, - что диагноз поставлен верно - прогрессирующее психическое заболевание. Простите, я не думаю, что имеет смысл утомлять вас специфическими медицинскими терминами.
- А можно ли уточнить, профессор, что именно в данном случае означает понятие "прогрессирующее"?
Профессор Оунли внимательно посмотрел на Монда:
- Это означает, что ремиссия, то есть промежуток между приступами, становится со временем все короче.
- Извините, профессор, не сочтите мой вопрос невежливым, - Монд слегка поклонился, приложив к груди руку, - но, если я не ошибаюсь, вы общались с пациентом всего два дня…
- Я понял вас, - перебил его профессор Оунли, - и не надо извиняться. Вопрос ваш вполне закономерен. Естественно, этот наш вывод строится не на прямом наблюдении за пациентом, а на основании исследования клинических данных, предоставленных в наше распоряжение.
- А есть какие-нибудь объяснения тому, что болезнь прогрессирует?
- Видите ли, мы еще не можем точно ответить на ваш вопрос, но, возможно, это связано с новообразованиями, обнаруженными нами в тканях мозга. Вероятно, это результат операции, проведенной два года назад, но пока это лишь предположение.
- Спасибо, господа. Я вполне удовлетворен. Благодарю вас. - И Монд посмотрел на Чарлза, ожидая его вопросов. Но у Чарлза вопросов, похоже, не было. Он лишь вежливо поблагодарил обоих профессоров за эту небольшую консультацию, и они расстались.
Чарлз был мрачен, видимо понимая, что это последняя их встреча с Лоуренсом и что тот едва ли удовлетворен результатами своего приезда в Бостон. Молчание затягивалось.
- Мистер Монд, - произнес наконец Маккью, - похоже, на этом наше с вами сотрудничество заканчивается. К сожалению, не все прошло так гладко, как хотелось бы. Должен сознаться, хотя это и не извиняет меня, руки мои с самого начала были связаны.
- Может быть, в следующий раз нам повезет больше, мистер Маккью. - Монд улыбался, но это была всего лишь улыбка вежливости. - Желаю вам довести это дело до удовлетворительного конца. По моим представлениям, оно вовсе не безнадежно.
- Благодарен вам за сочувствие, мистер Монд, - ответил Чарлз. - Позвольте пожелать вам счастливого пути. Передайте от меня благодарность и самый искренний привет Доулингу.
Они пожали друг другу руки.
- Последний вопрос, мистер Монд.
- Прошу вас.
- Вы не уехали потому, что хотели побеседовать с Паулем?
- Да.
- Я так и думал. Всего хорошего.
Редж Уоллес несколько переоценил свое могущество. Дик понимал, что приказу деда убраться в Европу он не сможет не подчиниться. Тут было кому принять решение, не спрашивая у него совета. Однако это вовсе не означало, что перед отъездом Дик лишит себя удовольствия хлопнуть дверью. Пусть Старый Спрут считает себя провидцем. Чиверс-младший все-таки Чиверс. А Чиверсы любят доводить всякое дело до конца. Сам он на месте Реджа непременно выставил бы охрану и контролировал телефонные разговоры. Уоллес оказался выше этого, в чем Дик весьма скоро смог убедиться. Никто не мешал ему разгуливать по госпиталю и разговаривать по любому телефону. Единственный запрет касался возможности покидать госпиталь. Да и надо-то было Дику не много - дать знать Крюку, где его, Дика, нужно искать. Последний из тех, кого он приговорил, все еще жил, но, зная Крюка, Дик был уверен, что настырный поляк доживает свои последние часы. А когда до премудрого Уоллеса дойдет, что именно удалось провернуть Дику Чиверсу, будет поздно что-либо менять, и самому же Старому Спруту придется позаботиться о том, чтобы все концы были спрятаны в воду.