Первого сентября она пришла в девятый "А" Все должны были догадаться, хотя Игорь и Соня нарочно сговорившись, явились порознь. Женька кинулся к Игорю - и остановился как вкопанный в трех шагах: вокруг Игоря было как силовое поле.
Соня вошла в класс, встреченная сдержанным шушуканьем девочек, красивая, светлоглазая, гордая. Села рядом с Игорем, не взглянув на него, расправила, как крылышки, локти. Впрочем, никаких эксцессов не произошло. Учителям, видимо, на руку было, что они сидят вместе, девчонки быстро сделали мудрые выводы и уже на третий день перестали хихикать, а ребята - были среди них и такие, которые готовы год зубоскалить, повторяя всем надоевшие шуточки, но тут неоценимую помощь оказал Игорю друг Женька. Отстраненный, но не обиженный, он взял на себя добровольные функции стража чести и сумел, неважно какими способами, добиться того, чтобы имена Игоря и Сони не упоминались без особой нужды.
4
Итак, Соня втащила Игоря за руку в свою комнату и захлопнула дверь. Игорь в нерешительности остановился на пороге: большеротая, веснушчатая девчонка эта держала его в состоянии напряженного ожидания, она была непредсказуема. Игорь никогда не мог вычислить заранее, встретит ли она его улыбкой или сядет от него поодаль, насупившаяся, зевком приветствующая каждое его слово: "Мели, Емеля, твоя неделя". Это была первая девчонка, которая призналась ему, что он ей нравится, и точно так же первая (и пока единственная), сказавшая ему, что он "заунывный дебил".
Сегодня была явно не "Емелина неделя": демонстративно защелкнув замок, Соня прислонилась к двери спиною и, глядя поверх плеча Игоря, тихо засмеялась.
- Извини, что наскандалила, - шепотом сказала она. - Я нечаянно. Думала, ты и правда не придешь.
Следующие четверть часа прошли в молчании: Игорь гладил ее по щеке, трогал губы и челку, а она стояла, полуприкрыв глаза, и улыбалась. Никогда больше (после того раза в августе) она не позволяла ему поцеловать себя - и приучила настолько, что даже самая мысль об этом казалась ему отвратительной.
- Ну ладно, все глупости, - проговорила она наконец и, потянувшись к Игорю, почти дотронулась до его уха губами. - Забыли? Забыли. - Эта игра в вопросы-ответы с самою собой, как будто никакого Игоря не было, иногда его обижала. - А собственно говоря, зачем ты пришел? - спросила она, усмехаясь. - Я так поняла, что завтра тебе в школу не надо.
- Едем Костю встречать, - сказал Игорь.
- О да, событие века, еще один ловкач приезжает из-за границы.
Наверное, после этих слов можно было бы распахнуть дверь и с достоинством удалиться. Но тогда пришлось бы отстранить Соню, взять ее за плечи, улыбающуюся, домашнюю, встряхнуть хорошенько - нет, на это у Игоря не хватило бы духу. Кроме того, она не в первый раз отзывалась о Косте так неприязненно, и если уж терпел раньше - оставалось терпеть и сейчас. Он много рассказывал ей о Косте, пытаясь ненавязчиво внушить, какой у него веселый, добрый, умный, справедливый брат. Соня слушала его рассказы внимательно, но глаза ее недоверчиво поблескивали: "Мели, Емеля, твоя неделя!"
- Прямо не брат, а роль человека в обществе.
Журнал с той самой фотографией Кости она каким-то образом ухитрилась достать ("Выкрала в читалке"- таково было ее объяснение, и, право же, у Игоря имелись основания предполагать, что так и обстояло дело) - всего лишь для того, чтобы перед каждым занятием ставить этот журнал на книжный пюпитр и предлагать Игорю присоединиться к издевательской молитве: "Хвала тебе, о роль человека в обществе, мы о тебе не забываем ни на секунду, как ты не забываешь о своей зарплате…" - и так далее и тому подобное.
- Странно, что ты так его не любишь, - огорчался Игорь. - Что он тебе сделал?
- Слишком вежливый он, - отвечала Соня с усмешкой. - Поздоровается, улыбнется, даже поклонится. А глаза колючие, как репейники.
Однажды она сказала:
- Господи, хоть бы он никогда не приезжал! Он нас с тобой рассорит.
- Чепуху ты говоришь, - рассердился Игорь.
- Нет, не чепуху. Я говорю то, что знаю.
Любопытно, думал Игорь, глядя на нее, одному человеку приходится с пеной у рта доказывать свою заведомую правоту, и чем больше он горячится, тем нелепее выглядит, и даже если у него хватит нервов опровергнуть все возражения, все равно правота остается какой-то сомнительной, и люди расходятся, посмеиваясь про себя и крутя головами. А другому достаточно сказать: "Я знаю", - и не нужно утруждать себя доводами: все вокруг замолкают и принимают сказанное к сведению. Самоуверенность? Нет, не то, как раз самоуверенные люди любят горячо и многословно доказывать свою правоту, и с ними охотнее спорят.
Спорить с Соней было бессмысленно: если Игорь "заводился" (что, впрочем, случалось нечасто), она смотрела на него, пренебрежительно щурясь, а потом говорила: "Ты мне все равно ничего не докажешь". При всем этом Соня была мудра, как змий. Ей ничего не стоило, мельком взглянув на человека, сказать: "Слизняк", - и тут же о нем забыть. И человек этот мог лезть из кожи, показывая, как он умен, воспитан, деликатен, утончен, если хотите, - все равно на поверку рано или поздно он обнаруживал себя слизняком. "Ловкачами" Соня называла всех, кто был ей почему-либо неприятен, а в минуты раздражения - всех вообще москвичей. Она была уверена (или притворялась уверенной или внушила себе, что уверена): в Москве живу одни ловкачи.
- Но ты пойми, - втолковывал ей Игорь, - это какой-то вульгарный географический детерминизм так не бывает, чтобы в одном месте собирались исключительно хорошие люди, а в другом - исключительно плохие. Процент хороших людей во всем мире - это константа, ты понимаешь? Ну, скажем с поправкой на капсистему, но все равно константа, пойми!
- А я тупая, я идиотка, - насмешливо отвечала Соня, с особым вкусом выговаривая эти слова, - я даже не знаю, что такое "детерминизм" и "константа", и не докажешь ты мне ничего. Королева Володьку знаешь? У нас в восьмом классе большим человеком был: член комиссии по профориентации. Уж так активничал, такие красивые слова говорил доказывал, что в ПТУ совершенный рай. Экскурсии на заводы через отца устраивал, встречи с передовиками. А перешел в девятый - и сидит себе в ус не дует. Поди ему теперь напомни про ПТУ - рассмеется в лицо. Вот тебе и константа. Посмотришь на вас - такие бойкие, деловые, красноречивые. "Роль человека в обществе"… А каждый в уме свой балл подсчитывает. И ты, Игорек, не исключение, хоть ты и получше других. Тоже, наверно, по ночам свой карманный калькулятор гоняешь, пятерки с четверками складываешь и делишь.
- Ну, если тебе нравится так думать… - улыбаясь, говорил Игорь. В этом смысле его душа была спокойна: сколько бы он ни складывал и ни делил, результат был бы один и тот же.
- Не складываешь - значит, в чем-то другом ловчишь. Вы тут по-другому не можете. Скажи, зачем ты сделался председателем учебной комиссии? Тебе что, нравится десятиминутки проводить?
- Кто-то же должен это делать…
- Кто-то должен и тротуары песком посыпать. Но почему ты?
Игорь молчал. На этот вопрос ему было бы непросто ответить. Для каждой десятиминутки по итогам недели он вычерчивал графики на миллиметровке и делал это с увлечением, красиво и аккуратно, разноцветной тушью. Ему льстила мысль, что этим он вносит свой вклад в общее упорядочение жизни. Но признаться в этом Соне значило быть высмеянным, и высмеянным жестоко.
- Ну, ладно, оставим тебя в покое, - великодушно соглашалась Соня. - А дрожите как! Тошно смотреть. Сорокина, Фоменко, Туренина возле Оганесян крутятся: ну как же, у этой канистры папа в Союзе журналистов, а они все пишущие-читающие, беседы о пользе чтения проводят, умереть можно. У Новикова дядя доцент МГИМО, и думаешь, зря все наши англофоны за ним цепочкой ходят? Игра в медведя называется.
- В какого медведя?
Соня произносила "медведя", и, переспрашивая, Игорь старался деликатно ее поправить. Но Соня этого замечать не желала.
- Ну, я не знаю, как у вас в Москве. Один держит за талию другого, тот - третьего, третий - четвертого…
- А, это дракон.
- Пускай по-вашему, игра в дракона. Так вот, я в дракона играть не хочу. Мне скучно. Если бы не мама, я бы давно возле рынка в чулочном ларьке торговала.
Фраза насчет чулочного ларька очень нравилась Соне, возможно, потому, что Игоря она раздражала. Он живо представлял себе Соню, выглядывающую из окошка чулочного ларька, и недовольно хмурился.
- С твоими-то способностями…
- Оставь мои способности в покое. Я ведь тупая, я идиотка, и ты это прекрасно знаешь.
Соня как будто гордилась двойками. Получив очередной "банан", она шла через класс к своему месту, усмехаясь и всем своим видом говоря: "Ну что, дождались?" Когда она садилась, Игорь взволнованным шепотом начинал "разбор полета": делать надо было то-то и то-то, отвечать так и так. Но Соня его не слушала и, кажется, ненавидела в эти минуты.
- Ну, ладно, - сказала наконец Соня. Легко, как неодушевленное препятствие, обошла Игоря и села за свой маленький письменный стол. - Давай заниматься. Что у нас сегодня?
- Геометрия, - ответил Игорь и тоже сел за стол, касаясь Сониного колена. - Муза тебя вызовет, она мне сказала.
- Тебе? - насмешливо переспросила Соня. - А отчего же не мне? Или пусть бы уж лучше объявление повесила: "Причиняю добро, обращаться туда-то".
- Добро есть добро, - помолчав, рассудил Игорь. - После двух двоек подряд у тебя есть возможность…
- Получить тройку? - перебила его Соня. - Так пусть и поставит. Зачем устраивать аттракцион?
- Не аттракцион, - возразил Игорь. - Нам с тобой дается шанс, и грешно им не воспользоваться.
- Ах, какая она добрая! Прямо печется обо мне. Как папочка Мартышкин.
Словно в ответ на ее слова в дверь постучали, и ласковый голос "дяди Жоры" произнес:
- Сонечка! "Байкальчику" хочешь?
- Захлебнись ты своим "байкальчиком", - вполголоса проговорила Соня, а вслух резко сказала: - Не хочу!
Воспользовавшись наступившей паузой, Игорь начал объяснять геометрию. Математика у Сони особенно не шла (впрочем, и с физикой дело обстояло плачевно, а разных там историй-литератур она вовсе не воспринимала и называла "водянкой"). Соня до сих пор была убеждена, что мир исчисляется только целыми, а дроби - это нечто незаконченное, недосчитанное, дефективное. Получив при решении дробь, она начинала злиться: "Ну, так же не может быть!" "Почему? - недоумевал Игорь. - Это точность, а точность и есть красота". "Нет, красота - в неточности", - возражала Соня.
На карманном калькуляторе своем (подарок Нины-маленькой; Соня постоянно над ним насмехалась, ей и горя не было, что его сестра пустила на эту покупку весь свой первый гонорар) Игорь как-то показал Соне математический фейерверк, которым можно удивить разве что пятиклашку: набираешь 17, делишь на 3, и в окошечке вспыхивает зеленое цифровое чудовище. "Да ну, подстроил что-нибудь", - недоверчиво сказала Соня. Долго она нажимала кнопки сама, все делила по его подсказке 11 на 3, 13 на 9, упрямо тыкая пальцем, - и, видимо, была поражена разверзшейся перед нею числовой трясиной, "Фу, гадость какая, - бормотала она, а Игорь с умилением наблюдал за нею, гордясь своей простенькой выдумкой, расшевелившей человеческое любопытство. - Сплошные сороконожки". Но вдруг случайно набрала 18:3 и обрадовалась, как ребенок. "Видишь, - торжествующе сказала она, - кончился твой фокус".
Прямая, плоскость, точка - все эти элементарные абстракции для нее не существовали. Под плоскостью она подразумевала любую поверхность, прямую упорно называла чертой или даже черточкой, а когда Игорь пытался втолковать ей, что такое, собственно, точка, она сердилась: "Ну, ладно, хватит водянки. Давай по существу". Аналогичные трудности возникали и в гуманитарных предметах: перед вопросом, чем отличается "страна" от "государства" (или "государство" от "правительства"), Соня становилась в тупик.
Умом Игорь понимал, что с таким багажом Соня никак не могла блистать в сказочной школе своего детства, а значит, все рассказы Натальи Витальевны на этот счет были, мягко говоря, "мультипликацией", цветными движущимися и озвученными картинками к вымышленной истории. Но зачарованные, не-разбуженные возможности ему чудились и в Сонином незнании: быть может, думал он, за этим скрывается какое-то высшее понимание, в конце концов сам Эйнштейн в молодости упорно не понимал элементарных вещей. Соня и мама ее были убеждены, что Игорь им верит, как верил добряк "дядя Жора", для которого все эти истории, собственно, и рассказывались. Но Игорь давно уже догадался, зачем это делается: Соня и Наталья Витальевна хотели всеми правдами и неправдами приукрасить свою бедную прошлую жизнь и, похоже, сами уверовали в сотворенную сказку. Чем чаще Наталья Витальевна повторяла фразу о пятикомнатном доме на виду у всего города, тем отчетливее Игорю представлялась тесная комнатушка с хмурыми окнами, где незаметно и тихо жили, мечтая о своем счастье, две женщины, большая и маленькая. А сказочный принц "дядя Жора" все не являлся, то ли дожидаясь персонального приглашения, то ли терзаясь обидой студенческих лет… Когда же он объявился наконец в Брянске, не было ни пятикомнатного дома с зеркальными стеклами, ни французских гостей, ни фантастических школьных успехов. "Мы переживали трудное время", - коротко говорила об этом Наталья Витальевна, не вдаваясь в подробности. У этой женщины была натура королевы в изгнании, надеющейся вернуться на законный престол. То, что такой престол существует, само собой подразумевалось. И эта уверенность передавалась всем окружающим, Игорю в том числе.
Геометрию Игорь любил, рассказывал ее толково, сам увлекся при этом, а когда вдохновение улеглось, увидел, что Соня смотрит на него с улыбкой.
- Ты будешь неплохим администратором, - неожиданно сказала она.
Игорь был задет.
- Я вижу, ты сегодня не в форме, - хмуро ответил он.
- Нет, ученым ты не будешь, - не унималась Соня. - Для ученого ты слишком хорошо все понимаешь.
- А что же, ученый не должен понимать?
- Должен - не то слово. Ученый хочет понимать, если он не ловкач. А ты и так понимаешь.
Наступило молчание.
- Ну, не сердись, - проговорила она, видя, что Игорь изменился в лице. - Я все запомнила, что ты рассказал. Иди домой, я сегодня злая.
- Нет, - сказал Игорь. - Не уйду, пока не убеж-дусь… не убежусь…
Соня засмеялась.
- Пока не приду к убеждению, - сердито закончил Игорь, - что ты готова.
- Ой, какой обязательный, какой правильный! - растягивая слова, произнесла Соня.
- Что ж тут плохого? - спросил Игорь. Соня пожала плечами. - Не пойму: что ты за человек? - отвернувшись, буркнул он.
- Глупый вопрос, - быстро ответила Соня. - Для себя я одна, для тебя - другая, для Мартышкина - третья, для мамы - четвертая. И так далее. И все, в том числе и я, видят меня так, как считают нужным.
- Ишь ты, релятивистка, - возразил Игорь, медленно поворачиваясь. - Есть объективная истина…
- Где, в личном деле? Учителя тоже смотрят, как им удобнее: ага, это такая. Оказалось, нет. Ну, тогда - такая. Всем от меня что-то нужно, и оценивают меня в зависимости от того, как я справляюсь.
- Наверно, твой племянник Иван знает, какая ты есть, - сказал Игорь с улыбкой. - Ему-то от тебя ничего не нужно.
- Ошибаешься, - отпарировала Соня. - Спроси его: "Кто ты, Иван?" - и он тебе ответит: "Я генерал". Ему очень нужно, чтобы я в это верила.
- Но если собрать все эти данные вместе…
- И начертить график, - перебила его Соня. - Попробуй, собери. Тебе, например, нужно, чтобы я поступила в какой-нибудь институт стали и сплавов, окончила его и стала бы для тебя фирменной женой. Если же я буду торговать в чулочном ларьке… видишь, уже не нравится. Еще тебе хотелось бы, чтобы я была на год моложе, втайне тебя это тяготит. И не красней, пожалуйста, я и так знаю. А вот Мартышкину наплевать на мой возраст и даже на то, где и чем я буду торговать. Ему нужно, чтобы я была ему хорошей падчерицей. Слово-то какое, как грязное полотенце. "Падчерица"… А я совсем не хочу быть ничьей падчерицей, мне это не идет. И фамилия, которую он мне навязал, тоже. Осчастливил, удочерил. Видите ли, мама - это его институтская любовь, он ее ждал, ни на ком не женился. Господи, как мы хорошо жили без него в Брянске, мне никакой отец не был нужен. Не знала я отца и знать не хотела. Нет, явился со своими нуждами…
- Мне кажется, он тебя любит, - осторожно заметил Игорь: разговор опасно приближался к запретному.
- Ах, любит, не любит - какое мне дело? - с досадой сказала Соня. - Да не меня он любит, а себя, свою загубленную молодость. В таком же смысле и Муза Ивановна меня любит: не меня, а свои собственные школьные двойки.
Здесь Соня была отчасти права: математичка Муза Ивановна питала к ней необъяснимую симпатию и, награждая ее очередным "бананом", так сокрушалась и горевала, как будто ставила двойку самой себе. Игорь подозревал, что Муза Ивановна мучается тем же "комплексом Эйнштейна", но, оказывается, у Сони было наготове совсем иное объяснение.
- Ты хочешь спросить: "А я?" - безжалостно продолжала Соня, хотя Игорь ни о чем ее не собирался спрашивать. - Тебе, Игорек, не хватает собственных ошибок, тебе тоскливо без ошибок жить. Я для тебя находка. И шел бы ты лучше домой. А то завтра скажет твой заграничный братец: "Что это у Игорька моего такой бледный вид?" "А это Софья Георгиевна Мартышкина его доконала".
Игорь встал: на сегодня с него и в самом деле было достаточно.
- Да, ты точно не в форме, - сказал он. - Пойду.
- Вот и правильно, - ответила Соня и тоже встала.
- Но на будущее, - глядя в сторону, проговорил Игорь, - не трогала бы ты лучше моего брата.
- Хорошо, - неожиданно согласилась Соня и поцеловала Игоря в щеку. - Спокойной ночи. Я махну тебе в окошко рукой.
Игорь повернулся и шагнул в большую комнату. "Дядя Жора" по-прежнему сидел за столом в майке и делал вид, что читает газету. У него были печальные, совсем собачьи глаза.
- Ну, позанимались? - тихо спросил он. Слышимость в квартире была идеальная.
- Да, позанимались, - ответил Игорь. - Всего хорошего.
5
На лестнице Игорь помедлил, затем стал неторопливо спускаться. Таков был их ежевечерний ритуал прощания, и изменять ему сегодня, несмотря ни на что, не было причины. В конце концов он знал, на что шел: Соня не обманывала его и не обнадеживала. Все, что она сказала сегодня, она могла сказать и вчера и позавчера, да, собственно, и не раз говорила.
Снег на улице шумно таял, вдоль тротуаров бежали коричневые ручьи. Было так тепло, как будто сквозь коричневое небо светили невидимые солнечные лучи. Прямо перед домом был разбит чахлый скверик, по другую сторону которого блестели широкие витрины "Универсама". В этот поздний час магазин был закрыт. Игорь прислонился спиной к витрине и поднял глаза к Сониному окну. Ему нравилось, как расположено окно ее комнаты: в самом центре широкой стены девятиэтажного дома. Можно было вообразить, что весь дом - это толстая скорлупа, окружающая маленькое светящееся ядрышко Сониной комнаты. Сколько раз, уходя от витрины "Универсама", он бросал последний взгляд на цветные окна, и ему становилось тепло от мысли, что ее комната со всех сторон прикрыта такой мощной бетонной скорлупой.