И Игорь, немного волнуясь, принялся развивать свою концепцию. В нескольких письмах, особенно последнее время, Костя как бы между прочим писал: "Сидим на месте, ждем эскорта… Два джипа с солдатами уже посланы к верхнему лагерю… Засиделись до полуночи в палатке… Вертолеты низко летают, мешают работать…"
- Так, так, - проговорил "дядя Жора". Он подпер кулачком подбородок, и маленькое личико его сморщилось в ожидании.
- Я слежу за газетами, - степенно продолжал Игорь, ободренный его реакцией, - и прихожу к выводу, что в районе Шитанга, возле границы, активизировались инсургенты.
- Инсургенты? - переспросила Сонина мама. - А что это такое, с чем их едят?
- Это бандиты, мятежники прокакой-то там ориентации. В прошлый сезон дождей они копошились на севере, а на Шитанге было все спокойно, дожди не мешали работать. Сейчас же их базы переместились. Может быть, в интересах безопасности…
- Чем же им мешают наши геодезисты? - спросила Наталья Витальевна.
- Я, Натальюшка… - опередил Игоря "дядя Жора". - Я, Натальюшка, тебе рассказывал, как в такой же точно ситуации…
- Подожди, пусть Игорек, - остановила его Сонина мама.
- Да они спят и видят, - неторопливо проговорил Игорь, - как бы выкрасть парочку иностранных специалистов и начать с правительством торг.
- Боже мой, какой ужас, - спокойно сказала Наталья Витальевна, положив себе в розетку варенья. - Ну, выкрадут - и что?
- Будут таскать за собой по джунглям, пока правительство их не выкупит.
- И что же, Костя прямо об этом пишет? - спросила Сонина мама.
- Нет, никогда. - Игорь усмехнулся. - Во-первых, маму не хочет волновать, а во-вторых, не положено. Даже папа ничего не подозревает. Я понял так, что без охраны Костя из лагеря никуда сейчас не выходит.
- Почему охраны? - заинтересовался Георгий Борисович.
- Это моя догадка. В одном письме такая фраза: "А за кустами мелькают голубые мундиры". Кроме того, Шитанг - это приморская зона.
- Зачем же в таком опасном районе проводить какие-то изыскания?
- А чтобы осушить его, заселить - и инсургенты там больше не появятся. Они только в джунглях, в болотах сильны, население их ненавидит.
Игорь умолк: Сонина мама потеряла интерес к его рассказу, а "дядя Жора" сочувственно хмурился, но видно было, что мысли его уже заняты другим.
- Счастливый человек, - проговорил он задумчиво. - Сколько всего увидит в молодые годы…
- И заработает прилично, что тоже немаловажно, - добавила Наталья Витальевна. - Простой геодезист, а надо же, как судьбу свою повернул.
Игорь почувствовал себя задетым.
- Во-первых, он далеко не простой. Он школу окончил с медалью, диплом с отличием получил, у него три статьи опубликованы…
- Об этом я и говорю, Игорек, - укоризненно сказала Наталья Витальевна. - Простой геодезист, а как шагнул. Главное в жизни - не дать о себе позабыть, не теряться в толпе. Вот с Соней нашей у нас не совсем ладно получилось…
- Я, Натальюшка, вот о чем думаю… - начал было "дядя Жора", но Сонина мама ого перебила:
- Постой, не мешай, дай договорить, это важно. Ты понимаешь, Игорек, Соня очень, очень способная девочка. Ты даже не представляешь себе границы ее способностей. У нас в Брянске она блистала, директор школы называла ее "наше сокровище". Круглые пятерки - это просто само собой разумелось, и не подумай, пожалуйста, что это была какая-то провинциальная школа. Школа, известная на всю Российскую Федерацию, о ней в "Учительской газете" писали. Но, кроме школы, Соня занималась еще музыкой, ездила к превосходной учительнице французского языка. Представь себе, один раз у нас в Брянске была, проездом, правда, французская профсоюзная делегация…
И Игорь, терпеливо застывший на диване, в который раз уже услышал историю о том, как Соня, тогда еще четвероклассница, случайно на улице встретилась с гуляющими по Брянску французами и мимоходом ответила на какой-то их вопрос, да так удачно, что своим "версальским произношением" ("Ты понимаешь, Игорек, репетиторша так и говорила, что у Сонечки подлинное версальское произношение, а какое у нее божественное "р"…") привела французов в полнейшее умиление. Дело кончилось тем, что вся делегация в полном составе явилась к ним домой.
- Дом у нас в Брянске был отдельный, пятикомнатный, жили мы на виду у всего города, - рассказывала Сонина мама, не задумываясь о том, что каждое ее слово царапало "дядю Жору" по живому сердцу, - и думала ли я, что когда-нибудь доживу до такого дня, когда придется…
Она умолкла на минуту, и этим тотчас же воспользовался Георгий Борисович.
- Натальюшка, я часто думаю: уж не во мне ли все дело? - настойчиво заговорил он.
- О боже мой, ну при чем здесь ты? - с досадой ответила Наталья Витальевна. - Ты что, господь Саваоф? Первопричина всех вещей и событий?
- Но ты дослушай! - умоляюще воскликнул "дядя Жора" и, расплескав чай, отодвинул свой подстаканник в сторону. - Я просто сопоставляю факты: до моего появления в вашей жизни…
"Дядя Жора" нимало не смущался присутствием Игоря, и Игорь, не впервые оказавшийся свидетелем подобных разговоров, сидел и размышлял над тем, что хорошие люди, к сожалению, слишком мало заботятся о том, как их слова и поступки, воспринимают присутствующие. Возможно, именно эта особенность и делает хороших людей хорошими, искренними, непосредственными, а если бы они все время оглядывались на присутствующих, то были бы, наверное, не настолько уж хороши.
- Оставь, пожалуйста, свои фантазии, - сердито сказала наконец Наталья Витальевна. - Девочка просто потерялась в Москве. Надо было дать ей спокойно окончить школу.
- Натальюшка, я…
- Нам надо было задержаться в Брянске. Но, Игорек, пойми, - Наталья Витальевна как будто сейчас только вспомнила об Игоре, - с ее языком, с ее способностями… В Брянске, конечно, четыре вуза, но в Москве… Из этого мы исходили. - Она вопросительно и требовательно посмотрела на Игоря, Игорь кивнул, и вновь заговорил "дядя Жора":
- Я вот о чем думаю, Игорек. Ты понимаешь, в твоих руках судьба человека, и человека незаурядного, смею тебя заверить. Сделай все, что можно, пусть наша Сонюшка преодолеет с твоей помощью этот роковой барьер, и можешь быть уверен: тебе еще доведется ею гордиться.
Эти заклинания повторялись чуть ли не каждый вечер, Игорь к ним привык и слушал их, не поддакивая и не перебивая.
- Мы постараемся, - проговорил он наконец. И в эту минуту бесшумно открылась дверь маленькой комнаты и вышла Соня. Соня была копия матери, такая же большеротая, круглолицая, с такими же сонно прижмуренными глазами. Только волосы у нее не были забраны в пучок, а распущены по плечам, темно-рыжие, сумрачно-солнечные, тяжелые. Она была в пестром домашнем платьице, которое Игорь любил.
- Я чувствую, обо мне разговор, - сказала Соня ровным голосом.
- О тебе, доченька, о тебе, - поспешно заговорил "дядя Жора". - О тебе печемся.
- Поменьше бы вы пеклись, - отрезала Соня. - Игорь, пойдем. Сколько я могу тебя ждать?
- Софья! - укоризненно сказала Наталья Витальевна. - Ну, что такое, Софья! Ты безобразно себя ведешь! Что Игорь подумает?
- Он подумает то, что надо, - ответила Соня.
Она взяла Игоря за руку и потащила в свою комнату.
3
Имя "Соня" совершенно не шло ей и казалось отголоском какой-то "предыдущей" жизни. У нее был большой рот: при первой встрече это Игоря поразило. Во дворе до ее приезда из Брянска таких большеротых не было, а если бы и были, то их дразнили бы "лягушками", "квакшами". Но Соню никто не дразнил, да и сама она держалась так, как будто была первой красавицей мира. Что еще? Глаза светлые и бездумные, пальцы цепкие, как у лемура, и рыжие волосы до самых плеч. Нет, не рыжие, это сложнее: утром золотистые, вечером темно-каштановые, и с зеленой искрой - при свете электрических ламп. Эти волосы мерцали, как мерцает листва осины в серый ветреный день. Ветер налетит, вздрогнет темное деревце - и словно молнией окатит его сверху донизу, и на секунду оно станет светлым, почти серебряным. Вся трава, на которой осинка стоит, то светлеет, то гаснет, и упавшие листья бегут по траве, как блуждающие огни. Рядом с ней даже в яркий и желтый день он стоял словно в темной комнате, за окном которой, замирая, плещется дождь.
Если бы Игорь мог отдать себе отчет в этих своих ощущениях, все его сомнения насчет "чувства прекрасного" развеялись бы, как дым. Но прекрасное он понимал слишком прямолинейно и тяжеловесно. Игорь не знал, что это он, своим видением делает Соню красавицей. Без него и не для него это была просто невзрачная девчонка, но каким образом Игорь мог об этом узнать? Соня была на год старше, и до прошлого лета эта разница казалась очень существенной. Как ни нравилась Соня Игорю, все равно она была "большой девчонкой", девятиклассницей, у нее имелся долговязый кавалер из десятого, который провожал ее до подъезда и при этом заметно трусил. Друг Женька, кое о чем догадывавшийся, как-то раз обстрелял эту пару снежками. Сонин провожатый втянул голову в плечи и усиленно делал вид, что ничего не замечает, а Соня остановилась, обернулась и, не моргнув под градом плотных снежков (один чуть не попал ей в лицо, она отбила его варежкой), строго и сердито сказала: "Ну, что такое, честное слово?" Тогда она еще не была "прекрасной второгодницей", но дело к этому шло, и мама иногда говорила Игорю: "Смотри, учись, не будь, как эта лоботряска с пятого этажа". Это были чисто формальные предупреждения, Игорь в них не нуждался.
Каждое утро он выходил из своей квартиры раньше, чем надо, и, спускаясь по лестнице, медлил, дожидался, когда этажом ниже послышатся ее шаги. Услыхав ее голос: "Ну, я пошла, мама", - Игорь сломя голову бросался вниз и оказывался на площадке одновременно с ней. Зимой она носила голубое пальто с серым каракулевым воротником и мальчишечью серую шапку. Игорь летел по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, перила дымились у него под рукой. Соня отступала на шаг (она тоже медлила, дожидаясь), улыбалась и говорила: "Доброе утро, мальчик". Разумеется, она и тогда знала, как его зовут, но считала необходимым таким образом подчеркивать разницу в возрасте.
Все началось в конце прошлого лета. В тот год Шутиновы вернулись с дачи раньше обычного, измученные и раздраженные. Хозяйка, у которой они несколько лет подряд снимали половину избы, прослышав о том, что Костя уехал за границу, вдруг подняла цены на все услуги чуть ли не вдвое: "Вы что же, экономить сюда приезжаете?" И, разругавшись с нею в пух и в прах, Шутиновы вернулись в Москву. Стояла обидная жара, повсюду в городе пахло краской и горячим асфальтом, над мостовыми висела синяя бензиновая гарь. Мама, вздыхая, принялась за уборку, а Игорь имел неосторожность сказать: "Нашли себе имение, это не вотчина, садовый участок надо было брать". И мама (она как раз протирала линолеум в прихожей) - мама наотмашь, сама не понимая, что делает, хлестнула Игоря мокрой тряпкой по лицу. Игорь остолбенел. Отец, увидев его лицо, буркнул: "Ну, это не метод" (как будто существует какая-то методика подобных конфликтов), - и по своему обыкновению ретировался на лоджию покурить, Игорь вопросительно посмотрел на маму - она стояла растерянная, опустив руки. Потом неловко усмехнулась и проговорила: "Ну что, попало тебе от мамы?" Игорь молча пошел в ванную, умылся. Мама вытирала пол, искоса поглядывая на него, отец курил на лоджии и, казалось, восхищался открывшимися перед ним далями. И, аккуратно прикрыв за собою дверь, Игорь шагнул на лестницу.
Спускался он медленно, обдумывая на ходу, как будет возвращаться домой. Было обидно, конечно, но не настолько, чтобы вставать в позу и требовать каких-то извинений. Сказать по правде, Игорь даже досадовал на себя за то, что так глупо выступил со своими сентенциями. Дверь Сониной квартиры была распахнута настежь - привычка, завезенная, наверное, в Москву из Брянска. Игорь всегда с трудом удерживался от искушения заглянуть внутрь. Ему казалось, что и воздух в этой квартире другой, не такой, как у него дома: прохладный и синий.
На пороге, одетая по-домашнему, в простеньком платье, стояла Соня.
- Здравствуй, - сказала она и отступила на шаг, как будто приглашала войти.
- Здравствуй, - буркнул Игорь. Сердце его заколотилось с такой силой, что где-то на площадке ниже задребезжало оконное стекло.
- Что это ты такой странный? - спросила Соня, бесцеремонно его разглядывая.
Игорь пожал плечами. Позднее ему не раз приходилось убеждаться, что Соня на редкость наблюдательна.
- А я осталась на второй год, - после паузы скороговоркой сказала она.
Игорь был поражен. В девятом классе на второй год не оставляют, во всяком случае, о подобной экзотике и слыхано не было в этих краях. Все мамины разговоры о "лоботряске" Игорь относил к восьмому классу, когда решался вопрос о ПТУ. Но Соня, пусть с грехом пополам, тогда проскочила этот рубеж, и слухи о том, что ее мать обтоптала где-то там все пороги, оставались на уровне фольклора. Однако дело было не в этом. Впервые в жизни Игорь видел вблизи живую второгодницу (вдалеке они еще порою мелькали): по его представлениям, все они должны были быть крупными нечесаными девахами с лошадиной походкой и хриплыми голосами, непременно намазанные и курящие. Но перед ним стояла красавица (во всяком случае, такою Игорь всегда ее считал) - и эти дикие слова: "Осталась на второй год", совершенно с ней не вязались. Вот почему на какое-то время Игорь потерял дар речи. Надо было что-то спросить, чем-то поинтересоваться, посочувствовать, что ли, но как - ему не приходило на ум. А Соня, казалось, наслаждалась его остолбенением.
- Вот так, дорогой, - усмехаясь, сказала она. - Теперь у вас в классе буду учиться. А у меня там знакомых никого нет. Кроме тебя, конечно.
Игорь открыл рот и ничего не ответил. Его бросило в жар. В самом сообщении не было ничего необычного, и, если бы него имелось время раскинуть мозгами, он сам пришел бы к выводу, что деваться ей некуда: в девятом "Б" перебор.
А ведь это означало, что теперь они ровня. И что Соня для него теперь такая же одноклассница, как все Ивановы, Петровы, Сидоровы, к которым можно спокойно забежать на полчасика поболтать просто так. Было от чего обмереть.
- Ты что же, не рад? - спросила Соня. - А я-то думала, вот Игорек будет рад. - Первый раз в жизни она назвала его по имени, и это еще раз подтверждало, что теперь они ровня. - Хочешь, я с тобой буду сидеть?
Игорь почувствовал, что краснеет. Смешной разговор, хочет ли он этого!
- Ну, заходи, - сказала Соня. - Что мы, собственно, стоим на пороге.
"Поймала репетитора", - говорила потом мать. Все это были, разумеется, оскорбительные взрослые домыслы, но ведь и в самом деле - она как будто его дожидалась.
Они вошли в ее комнату с голубыми обоями, тогда там были лишь тахта и старый письменный стол. Ни коврика на полу, ни картинки на стене, а воздух, действительно, прохладный и синий, без следа пыли и солнца из-за задернутых штор.
- Отчего у вас дверь все время открыта? - спросил Игорь, стесненно оглядываясь. - Не боитесь жулья?
- А, у нас нечего красть, - сказала она, пренебрежительно дернув плечом. - Все никак не можем устроиться.
Игорь снова покраснел. Он вспомнил, что говорила об этой семье мама ("Из ломбарда не вылезают, а дочку одевают, как княгиню"). По странной ассоциации, из этих слов Игорь сделал вывод, что их квартира должна быть заставлена большими прямоугольными ящиками, но никаких ящиков не было.
- А двери открыты оттого, что маме воздуха в Москве не хватает. У нее аллергия на пыль, - пояснила Соня. - Еще вопросы есть?
Вопросов не было. Игорь, стоя с нею рядом, машинально отметил, что он выше ее почти на голову: то ли вырос за лето, то ли издали Соня казалась взрослее и выше. А может быть, и то и другое.
Вошел мальчишка лет двух от роду. Штаны надеты косо, рубашка выползла, палец во рту.
- Зачем проснулся? - строго спросила Соня. Малыш не отвечал, только исподлобья глядел на Игоря.
- Откуда он взялся? - поинтересовался Игорь, инстинктивно пытаясь опередить его реплику: опыт подсказывал ему, что такой детеныш может брякнуть что угодно.
- Это брянский мальчик, племянник мой, - неохотно ответила Соня. - Как ни странно, я, знаешь ли, тетя.
Она испытующе взглянула на Игоря: как он отнесется к этому сообщению? Но Игорю было все равно, тетя - так тетя. Главное, он стоял рядом, в ее комнате, разговаривал с нею - это было почти что чудом.
- Ты с ним сидишь? - спросил он.
- Да нет, - возразила. Соня. - Иван у нас сам по себе. Правда, Иван?
Иван вынул палец изо рта и мрачно изрек:
- Гуляба. - Покончив таким образом с Соней, он повернулся к Игорю и, ясно улыбнувшись, протянул руки.
- Ишь ты, нахал, - сказала Соня. - Ты ему понравился. Иди, Иван, иди, не приставай к посторонним. На кухне конфеты.
Иван послушно побрел на кухню, подтягивая на ходу штаны.
- Ну, сядем? - спросила Соня и сама ответила: - Сядем.
Игорь присел рядом с ней на краешек тахты и, набравшись смелости, поднял глаза и взглянул ей в лицо. В книгах нередко встречаются высокопарные слова: "Он был ослеплен ее красотой". До сих пор Игорь относился к ним с недоверием, но теперь точно знал: да, так бывает.
- Мне говорили девочки, что ты за мной гоняешься, - лукаво сказала Соня. - Я что-то не заметила. Это правда?
- Вопрос терминологии, - ответил Игорь.
Соня прищурилась:
- Ого! Ну что ж, замнем разговор. Но разговор был замят ненадолго. Поговорили о пустяках: о знакомых ребятах, об учителях. Соня вела себя просто. Рассказывая о чем-нибудь, она брала его за руку - без умысла, просто так. Сначала он вздрагивал, потом привык.
И вдруг она сказала:
- А ты мне всегда нравился. Вот так. Это - чтобы не было недоразумений. - И поднялась, строго глядя на Игоря.
Игорь тоже машинально поднялся, ошеломленный тем, что услышал. Рухни сейчас потолок - его бы это даже не удивило.
- Пойдем куда-нибудь? - помолчав, спросила Соня. - Я только сдам Ивана, примерно через полчаса, и выйду.
Счастливый, умиротворенный, Игорь поднимался домой. Он настолько забыл о домашней ссоре, что, когда отец открыл ему на звонок и, ни слова не говоря, ушел в гостиную, Игорь искренне удивился: - А что случилось, товарищи?
Вспомнив и ахнув, он побежал на кухню. Мама плакала и повторяла: "Больше так не делай, больше так не делай…" Игорь обнял ее за покатые вздрагивающие плечи, поцеловал в щечку, румяную от кручины, искренне, от души попросил, сам не зная за что, прощения, и они помирились. Бедная мама, она даже не подозревала тогда, что все только начинается.
Дальше замелькало, как в тревожном сне. Солнце едва успевало всходить и закатываться, лужи - высыхать на асфальте, дождь - проходить. В памяти Игоря эта осень была совершенно бредовой: шапки снега на желтой листве берез, яркие грибные дожди сквозь оледенелые ветки. У него был особый отсчет времени: вчера он взял ее за руку и поднес ее светлые пальцы к губам, а она смотрела на него, склонив по-взрослому голову, с участливым любопытством; сегодня они сидели на скамейке в сквере, и он поцеловал ее в щеку, а потом еще раз, в краешек рта, и она сказала: "А вот этого совершенно не нужно".