- Освоив в процессе совместной деятельности приемы и новую специфику деятельности, они на каком-то этапе постараются стать самостоятельными и прибрать все к своим рукам. Возможно, они и не догадаются, что их компаньоны и так давно решили постепенно выйти из игры и оставить их один на один со всей ставшей к тому времени громоздкой и не такой эффективной, разросшейся, как на дрожжах, машиной. Более того, они помогут обратить на них внимание ряду спецслужб тех стран, в которых они уже успеют наследить. И всемерно будут помогать этим службам укорачивать финансовые щупальца этого не в меру разросшегося криминального монстра. А когда завоюют в стране политическую власть, направят все государственные институты и народ на это уже агонизирующее чудовище. Схватка должна быть жестокой, но короткой. После чего из кровавой, но постепенно приобретающей розовый оттенок пены наподобие Афродиты появится новая, демократическая страна с очень уважаемыми и кристально чистыми отцами-основателями.
- Ну, а пока?
- Пока эти мафиозные круги в силу указанных объективных требований будут успешно разваливать страну и провоцировать межнациональные конфликты. Некоторые из них, из числа наиболее амбициозных, даже захотят стать политическими лидерами, что вполне может случиться. В таком бардаке и не такое возможно.
Вагиф, почувствовав некоторую усталость, встал с кресла и подошел к окну. За окном царила темень, была глубокая ночь. Город спал. Он любил Тбилиси. Особенно поздней весной и ранней осенью. Любил его узкие крутые улицы старого города, его центральный проспект Руставели, его веселых и жизнелюбивых жителей.
С этим городом у него были связаны приятные воспоминания о годах учебы на высших курсах КГБ, когда он был так молод и ему казалось, что вся его дальнейшая жизнь будет безоблачной и спокойной. Тогда это приводило его в бешенство, он хотел чего-то таинственного, опасного, где он смог бы проявить себя. Сейчас же, очутившись снова в Тбилиси, но уже десять лет спустя, он мечтал о том самом спокойствии и определенности, которые так раздражали его в то по-своему очень неплохое время. Но ни о каком спокойствии и речи быть не могло. "Не ценим, что имеем", - подумал Вагиф, вновь садясь в порядком надоевшее ему кресло.
- Хорошо, Вано, а чем заняты политические силы? Та же самая оппозиция?
- Оппозиция - это отдельный разговор. Здесь, по-моему, тоже должна наблюдаться некая общая для всех республик, Союза тенденция. Оппозицию условно можно разделить на несколько основных сил. Во-первых, это по-настоящему честная и порядочная интеллигенция, которая искренне хочет помочь своему народу. Она, как правило, бескорыстна, очень терпима и по вопросу дальнейшего устройства государства, и по вопросу решения основных экономических задач, и по проблеме межнациональных отношений. Она готова на разумной основе сотрудничать практически с любыми политическими силами и, по крайней мере теоретически, знает, что надо Делать и что такое демократия. Единственное, чего она не знает - как все это претворить на практике. И вот на сцене появляются другие, которые на первых порах превозносят до небес эту интеллигенцию и клятвенно заверяют, что ей не надо тратить время на такое приземленное и малоприятное занятие, как практическая деятельность. Пусть она только указывает со своих высот, куда идти, а они сами сделают всю черную работу. Интеллигенция в восторге хлопает в ладоши и соглашается, облегченно вздохнув. А кто они, эти так называемые практики? Несостоявшиеся в советское время партийные лидеры, не сумевшие удачно устроиться чиновники и псевдоученые, не сделавшие карьеру сотрудники различных государственных институтов власти, незрелая молодежь, откровенные бездельники и просто уголовники, решившие заработать на политике. И они начинают действовать, да так, что бедные интеллигенты хватаются за голову, пытаются чему-то воспрепятствовать, но их просто-напросто посылают подальше. И тогда бедная интеллигенция самоустраняется, дабы в будущем ни за что не отвечать.
- Ну, Вано, тебе в самый раз менять профессию и становиться журналистом.
- Не зубоскаль, это смех сквозь слезы, дорогой, поскольку все это нам расхлебывать. Так вот, когда оппозиция придет наконец к власти, она скорее всего на самый верх поставит всеми уважаемого человека, но слабо знающего, как практически управлять государством. Она тут же наладит контакт с остальными участниками этого заговора, о которых я говорил, и, непрерывно устраивая драчки между различными политическими группировками, попеременно помогая то одной, то другой, и тем самым не давая им возможности разобраться с делами республики, станет заниматься со своими партнерами тем, о чем мы говорили, никем и ничем не контролируемая. И все эти три основные силы будут заинтересованы в так называемой "независимости", то есть независимости от всех в деле грабежа собственного народа и раздувания раздора. Им будут на руку любые конфликты на своей территории, поскольку так будет проще обстряпывать свои неблаговидные делишки, легче обворовывать собственную казну, списывая все на войну, и сподручнее заткнуть рот собственному народу. А будет он выступать - можно припугнуть его возникшей неизвестно откуда опасностью гражданской войны.
- Ну, а центр?
- Ты хочешь сказать - Россия? Она будет занята своими делами, и ей некоторое время, мягко говоря, будет не до нас.
- А "до нас" наступит тогда, когда в этом будет заинтересована первая группа?
- Совершенно верно, именно тогда. И все как-то само собой утихнет. Как будто ничего и не было.
- Как все переплетено, даже здесь мы все едины. Чушь какая-то.
- Это нам пока только кажется, что чушь. Люди, заинтересованные в этом, находятся и в Москве, и в республиках Союза, и, конечно, за его пределами. Просто я не хочу касаться роли Запада во всем этом, поскольку это отдельный разговор. А уже светает, мы так и проговорили всю ночь. Ты совсем не отдохнул. А вам завтра лететь в Москву.
- Да, кстати, Вано, нам бы вначале в Грозный. Руслана хочу дома оставить. Со мной ему сейчас опасно.
- Разумно. Все устроим.
Вано на минуту отлучился, а вернувшись, принес две чашки горячего растворимого кофе. Сигареты кончились. Секунду подумав, Вано встал на стул и откуда-то из-под книг вытащил две сигары.
- Настоящие гаванские сигары?
- Да. Ты как, куришь их?
- Вообще-то не очень, но на безрыбье, как говорится… Да, что я хотел тебя спросить. Этот абхазец-капитан, как по-твоему, кому он вез эти гранотометы?
- В Абхазию, куда еще. В Турции много и абхазцев, и черкесов, которые в последнее время ощутимо помогают местным абхазцам. Очевидно, они дали денег, а наши граждане абхазской национальности решили приобрести подобные сувениры.
- А проблема с осетинами, абхазцами - она разрешима?
- Всё разрешимо, если все, имеющие отношение к этому делу хотят того. И все это окажется неразрешимым до тех пор, пока мы все не умоемся собственной кровью и не поймем, что решать все проблемы надо только мирным путем. Я порой удивляюсь этому необъяснимому феномену. Всем ясно, что военным путем ничего не решишь, и все-таки пытаются что-то выгадать - хоть на неделю, хоть на месяц. Сотни никому ненужных жертв и возврат к исходной точке. К слову сказать, исходя из сделанного нами анализа нетрудно заметить, что эти сепаратистские движения вначале будут добиваться успеха. Притом не только у нас. Это общая тенденция. Но потом, когда настанет час "икс", им придется в очередной раз горько разочароваться. Их неуемная независимость многим придется не по нутру. Это тоже очевидным образом вытекает из того же анализа. Вот такие невеселые у нас дела.
- Хорошо, а что будем делать с записной книжкой Михаила и его документами?
- Их надо будет отвезти Алексею Васильевичу. Я предложил ему передать по моим личным каналам, но он просил, чтобы ты сам их привез.
- Нам осталось ознакомиться с содержимым спортивной сумки.
- Давай ознакомимся.
Через минуту Вагиф принес ту самую сумку, которую прихватил в номере Михаила. Осторожно открыв ее, он стал не спеша выкладывать на стол все, что в ней находилось. Первым делом он извлек небольшой бумажный сверток, который аккуратно развернул. В нем оказалось что-то около тысячи долларов мелкими купюрами. Потом вытащил томик стихов, из которого при тщательном осмотре выпала цветная фотокарточка молодой девушки. На обороте мелким женским почерком было написано: "Моему рыцарю на память. Валя" и проставлена дата: первое мая восемьдесят девятого года.
Фотография заинтересовала Вагифа. Точнее говоря, его заинтересовал фон, на котором была сфотографирована девушка. В объектив попали некоторые детали строения, у стены которого она стояла, и Вагифу показалось, что это место ему знакомо. Он точно не мог вспомнить, где это, но знал, что он когда-то там был. Он обладал превосходной зрительной памятью.
Больше ничего интересного в сумке не оказалось. Так, обычные мелочи: пара белья, кусок мыла да полотенце. Вано еще удивился, зачем Михаил это взял, все можно было без проблем приобрести в любой лавке.
К концу осмотра сумки стали пробуждаться домашние Вано. Было около шести утра. Первой появилась Тамара. Она заглянула в комнату, молча покачала головой и исчезла на кухне. Вагиф, быстро собрав сумку и потушив сигару, которая все еще тлела, махнул Вано рукой и ушел в свою комнату, чтобы не смущать членов его семьи, спешащих по своим обычным делам.
Оказавшись в комнате, он, не раздеваясь, прилег на кровать и не заметил, как крепко уснул. Проснулся он уже поздним утром, и то после того, как Вано потряс его за плечо. Приняв душ и выпив кофе, он наотрез отказался от завтрака. Вместе с Вано они поехали в госпиталь: необходимо было показаться врачам. Руслан еще спал, и они не стали его будить.
По дороге в госпиталь Вано сказал, что самолет на Грозный вылетает только вечером, а в Москве его уже давно ждут. Может, он все-таки передумает, а Руслана он, Вано, отправит наилучшим образом. Вагиф отказался, заявив, что сам проводит парня до дома, а оттуда без промедления полетит в Москву. Вано не стал спорить, но было видно, что решение Вагифа ему не понравилось.
В принципе он был прав. Вагиф вез документы особой важности и был обязан, никуда не заезжая, точно следовать в столицу. Но, с другой стороны, после всего пережитого трудно было требовать от него неукоснительного соблюдения всех инструкций. И поэтому Вано решил не заострять на этом внимание, хотя прекрасно знал, что это может привести к существенным осложнениям в выполнении задания. В дороге могло произойти все что угодно.
В госпитале Вагифа внимательно осмотрели. Осмотр продолжался больше трех часов. И в конце один из ведущих специалистов госпиталя должен был признать, что заживление ран произошло в очень короткий срок. Единственное, на что врачи обратили внимание, так это на незначительное общее ослабление организма, и, посоветовав лучше питаться и чаще бывать на свежем воздухе, отпустили его.
Вано, не ожидавший, что врачи так быстро осмотрят Вагифа, уехал на работу, предупредив дежурную медсестру, чтобы Керимов никуда не уходил, он обязательно за ним заедет. Но Вагиф, немного подождав его, решил добраться до дома Вано самостоятельно. Он позвонил ему на работу и, предупредив зама, поскольку самого Вано на месте не оказалось, покинул госпиталь.
Доехав до центрального проспекта на такси, Вагиф остальную часть пути решил пройти пешком. В воздухе ощущалась ранняя весна. Было еще достаточно холодно, но явственно чувствовалось приближение долгожданного потепления. Вагиф не спеша шел по проспекту и старался отвлечься от тревожащих его мыслей. Надо признаться, ночной разговор с Вано произвел на него удручающее впечатление, и Вагиф добросовестно пытался хоть на время о нем забыть.
И это ему удалось. Он внимательно всматривался в кипучую жизнь города, замечая массу колоритных деталей, и ему становилось как-то легче на душе. Вот у витрины небольшого кафе влюбленная парочка что-то бурно обсуждает и никак не придет к общему мнению. Несколько дальше пожилой тбилисец в теплом драповом пальто с каракулевым воротником, который был моден лет двадцать-тридцать назад, отойдя немного в сторону от газетного киоска, деловито разворачивает только что купленную газету. А рядом с ним молодая мама серьезным тоном отчитывает трехлетнего карапуза, стоящего рядом с ней и обеими руками держащегося за подол ее юбки.
Все это была жизнь. Обыкновенная повседневная жизнь. И Вагифу не верилось, а может, не хотелось верить, что все в одночасье может измениться. Что по этому мирному проспекту могут прогрохотать своими гусеницами тяжелые танки, что здесь могут стрелять, а главное, убивать ни в чем не повинных людей. Что между этими добрыми и по-своему симпатичными людьми могут возникнуть ненависть, злоба, непонимание. Это не укладывалось в его голове, и поэтому сейчас, весной девяностого года, он еще верил, что, несмотря ни на что, большой крови не будет, необратимая трагедия не произойдет.
Домой он вернулся часам к четырем. Вано был очень зол. Он уже больше, часа разыскивал Вагифа. После нескольких эмоциональных замечаний Вано, тут же смягченных репликами его более сдержанной супруги, они сели за стол. Прощальный ужин удался на славу. Давно Вагиф не чувствовал себя так прекрасно. К концу ужина даже Вано, все еще продолжавший хмуриться, отошел и рассказал веселую историю о тбилисском кино, долго выбиравшем себе невесту и наконец женившемся на одноглазой.
Вагиф понял тонкий намек и дал слово в самом ближайшем времени обзавестись семьей. Вано не знал о гибели Саши, Алексей Васильевич не стал ему об этом рассказывать и потому Вагиф тоже умолчал. Не хотелось омрачать такой прекрасный вечер. А через час Вагиф с Русланом уже были на аэродроме.
В увесистой сумке, которую держал Руслан, были жареная курица и домашний пирог, а также несколько бутылок хорошего сухого вина. Несмотря на все возражения Вагифа эту сумку им все-таки пришлось взять с собой. И сейчас, с одним "дипломатом" в руке, он невольно улыбался, видя, как Руслан никак не может справиться с этой сумкой, на которую то и дело кто-нибудь натыкался в зале ожидания.
Распрощались они с Вано очень тепло. Он так расчувствовался, что даже всплакнул, что на него было не похоже. Обняв Вагифа и крепко пожав руку Руслану, он проводил их до самого трапа и, лишь увидев, что они вошли в салон самолета, неторопливо, сразу как-то сгорбившись, пошел в сторону здания аэровокзала.
Эти проводы и Вагифу дались нелегко. Бог его знает, удастся им вновь свидеться или нет. И так уже двоих из их общих друзей не было в живых. Самое время задуматься, кто будет следующим. Одним словом, Вагиф улетал из Тбилиси с тяжелым сердцем, что-то ему подсказывало, что он может больше не встретиться с Вано.
ГЛАВА 16
В самолете, положив на колени "дипломат", Вагиф стал внимательно просматривать прессу. Но, не найдя ничего интересного, отложил газеты в сторону и, взглянув на Руслана, безмятежно спящего в своем кресле - у парня были на редкость крепкие нервы, - тоже прикрыл глаза.
Спать не хотелось. Как-то само собой в мозгу закружились мысли, о которых ему удалось на время забыть. Сейчас же, под мерный рокот двигателей самолета, они появились вновь и не давали покоя. Во-первых, после рассказанного Вано несколько иначе просматривалась роль Репина, который так интересовал Вагифа.
У него возникло подозрение, что господин Репин выполнял задание далеко не правительства Соединенных Штатов, а каких-то других сил, о которых пока мало что известно. Во всяком случае вся информация Вано о таинственных группах, действующих в недрах советских спецслужб, даже если она идет от Алексея Васильевича, требовала самой тщательной проверки. И пока могла быть принята с большой натяжкой лишь за рабочую гипотезу.
В Грозный они прилетели поздно вечером. С трудом поймав какого-то частника, они через полчаса с небольшим были у дверей небольшого частного дома, где в настоящее время обитало семейство Руслана. Встреча была радостной. После короткого, но эмоционального обмена приветствиями их провели в комнату, где на столе, как по мановению палочки, стали появляться блюда чисто кавказской кухни. Острые, хорошо наперченные, с массой разнообразных приправ, аромат которых сразу же распространился по всему дому.
На вопрос Вагифа, откуда такое изобилие, старшая из женщин тихо пояснила, что их отец вчера ночью видел сон, как будто он, совсем еще молодой, пирует на свадьбе, а на коленях у него сидит маленький Руслан, лет шести. А уже утром, не успели они встать, он их позвал и распорядился подготовиться к двум событиям - встрече внука и его, старика, смерти. И, всхлипнув, женщина поспешно отошла в сторону.
От другой, средней дочери старика Вагиф узнал, что после пожара отец как-то сразу сдал. Стал все забывать, практически перестал есть, и если бы они его не заставляли насильно, давно б покинул этот грешный мир. Все время проводит в постели, в каком-то странном состоянии, больше похожем на сон. Ехать в село наотрез отказался, заявив, что, пока Руслан не вернется, он никуда отсюда не уедет.
А те люди, которые имели претензии к Руслану и предприняли в тот осенний вечер штурм их дома, как в воду канули. Не видно их и не слышно. Уже после отъезда Вагифа родственники старика перерыли весь город, но никаких следов не нашли. Как будто все происшедшее было просто дурным сном, не более.
Вагиф понимающе кивал головой, хотя сам мало что уразумел. Предпринять, по сути дела, осаду дома, вести более часа интенсивный огонь, потерять по крайней мере трех своих людей и раствориться в темноте, вроде бы ничего и не было. Это было несколько странно, чтобы не сказать больше. В этот самый момент в комнате появилась мать Руслана. Она кивнула Вагифу головой и, подойдя поближе, попросила его зайти в комнату старика.
Поднявшись по узкой лесенке наверх, Вагиф оказался в небольшом узком коридоре, погруженном в полумрак. Слева была едва заметная дверь. Толкнув ее, Вагиф осторожно переступил низкий порог и прошел в небольшую, чисто прибранную комнату, где на высокой металлической кровати, обложенный со всех сторон подушками, лежал хозяин дома.
В комнате также царил полумрак, неяркая настольная лампа, стоявшая на тумбочке у кровати, не позволяла как следует рассмотреть старика. Но даже при таком скудном освещении было видно, что дни его сочтены. Нездоровый румянец, высохшие руки, безжизненно лежащие вдоль тела, прерывистое дыхание. Заметив в дверях Вагифа, старик устало махнул ему рукой и показал пальцем на стоявший у кровати стул.
Опустившись на стул, Вагиф попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. Ему было очень жаль этого старого человека, который даже перед смертью не потерял внутреннего достоинства и какую-то, свойственную, по-видимому, только горцам, гордость. Было заметно, что ему трудно говорить, но он тем не менее задал принятые в подобных ситуациях вопросы о здоровье, о делах, о семье. И, внимательно выслушав ответы, перешел к основной части беседы.
Поблагодарив Вагифа за то, что тот привез его внука домой, и выслушав в свою очередь рассказ Вагифа о том, как Руслан помог ему в далекой Турции, старик неожиданно выпрямился и торжественным, вдруг окрепшим голосом попросил его открыть дверцу тумбочки и вытащить оттуда сверток. Вагиф опустил руку и извлек небольшой, но достаточно тяжелый сверток, который положил на кровать, возле левой руки старика.
- Возьми этот сверток, он теперь твой, - проговорил тот, с трудом повернув голову в сторону Вагифа.
Вагиф не спеша взял его и вопросительно посмотрел на старика.