Гаврила Семёнович снял со стены лампу и осветил висевший над топчаном холст.
…Голубые сугробы снега залегли вокруг полуразрушенной старинной башни. Заходящее солнце зажглось на далёкой снежной равнине. Там, где она сливалась с лесом, синели тени. По глубокому снегу, как чёрные пятна, распластались закоченевшие, разметавшие руки фигуры…
- Фашисты! - узнал Витя.
У подножия башни лежал молодой советский солдат.
Его лицо, спокойное и прекрасное, запрокинуто в небо. Рядом зарывшийся в снег, исковерканный пулемёт. И тишина, тишина кругом…
Витя долго смотрел, не отрывая глаз, чувствуя щемящее волнение.
- Ну вот, даже рука устала! - сказал Гаврила Семёнович, отводя лампу.
Он поставил её на стол, присел опять на топчан.
- Эта башня. Витя, и остатки крепостной стены видели многое! - помолчав, проговорил он. - Наверно, не раз, приезжая в Сосновку, ты пробегал под ними, не обращая внимания и уж, конечно, не задумываясь о том, откуда взялись эти руины, какова их история, что за люди встречались около них. А ты знаешь, сколько полегло под ними врагов нашей Родины? Сколько её защитников прославило себя подвигами? Ты знаешь, что в тринадцатом веке жестокий и кровожадный хан Аммантай был сброшен с этой стены, пронзённый мечом русского витязя Василия Веды, и тогда полчища хана обратились в бегство? Что в шестнадцатом веке ясновельможный пан Загреба с воинством три месяца осаждал эту крепость и отступил с позором? Ты, конечно, читал про Отечественную войну 1812 года… А тебе известно, что в этой башне был заключён пленённый партизанами наполеоновский генерал Лурже?
В гражданскую войну, Витя, - тихо продолжал Гаврила Семёнович, - около этой стены белогвардейцы расстреляли трёх коммунистов и молодую учительницу Савченко из нашего города, скрывавшую их… А в последнюю нашу Великую Отечественную войну у этих развалин разыгралась неравная битва. О ней помнят все у нас в городе! Если ты бывал в краеведческом музее, ты видел: там хранится вот этот самый пулемёт и простреленный комсомольский билет Серёжи Сагурова, Героя Советского Союза… Он учился в вашей школе, все вы, конечно, знаете об этом…
Гаврила Семёнович задумался. Витя пристально смотрел на разгоревшийся огонь.
Стрельнуло в печке полено. Небо за окном порозовело. Мимо разъезда прошёл поезд, и свернувшаяся в углу Пуделька подняла уши.
- Ну, а теперь, - мягко сказал Гаврила Семёнович, - не ломай себе ни над чем голову и давай-ка ложиться спать! Я дозвонился Марье Ивановне. Она передаст твоим родителям, что ты здесь, и завтра утренним поездом мы с тобой вместе вернёмся в город…
Глава тринадцатая
Было девять часов утра.
Прошедший ночью первый дождь растопил на вокзальной площади последний снег.
Весёлые ручьи бежали у сквера. В лужах блестело солнце и отражалось небо. Любопытные воробьи прыгали по мокрому асфальту.
На вокзале было, как всегда, людно и шумно.
На пригородном перроне собирался народ: молочницы с пустыми бидонами, колхозники, уже успевшие побывать на базаре.
По радио передавали утренние известия. У газетного киоска выстраивалась очередь.
К стене киоска прислонился черноглазый остроносый мальчишка. Обеими руками он придерживал оттопыренное пальто.
- Ну, а ты что здесь делаешь? - спросила продавщица киоска, втаскивавшая в дверь кипу свежих газет. - У тебя что, живот болит?
- У меня ничего не болит! - бодро ответил мальчишка. - Я поезда из Сосновки жду.
Продавщица вошла в киоск, а мальчишка - это был Кривошип - вдруг подался вперёд.
На перроне у фонаря среди движущихся голов он неожиданно увидел очень яркую и нарядную вязаную шапочку. Шапочка принадлежала Томе - в этом не было сомнения: из-под неё спускались две толстые, старательно заплетённые косы.
- И Тома здесь! - чуть не ахнул Кривошип. - Вот тебе на! Я вчера чуть ей про всё не рассказал! Без Витьки нельзя…
Но тут же ему пришлось удивиться снова.
По перрону, осторожно обходя лужи, шла Милочка. Лицо у неё было страшно озабоченное.
…Вскоре после того, как к вокзалу подошёл поезд из Сосновки, можно было увидеть следующую картину.
Среди других пассажиров по перрону прошли к выходу в город Гаврила Семёнович с рюкзаком за плечами и лыжами в руках, рядом с ним - Тома (они оживлённо о чём-то разговаривали), потом - Кривошип и Милочка, старавшаяся делать большие шаги, чтобы идти с ним в ногу, и, наконец, растерянный, взъерошенный и красный, как варёный рак, Витя с деловито бежавшей Пуделькой на поводке.
* * *
Прежде чем сдать Витю родителям, Гаврила Семёнович решил зайти к себе домой: оставить вещи, собаку и сказать Марье Ивановне, что они приехали.
Конечно, он предложил зайти и всем остальным.
Кривошип не стал ничего говорить в трамвае о шпаге: глупо было среди посторонних вытаскивать её из штанины!
Милочка то и дело менялась в лице, но Кривошип энергичными движениями бровей, глаз и даже носа сигналил ей: "Пока молчи!.."
Витя был поражён, увидев на вокзале и Тому и Кривошипа с Милочкой. Как они оказались все вместе? Откуда узнали, что он ездил в Сосновку? Почему Кривошип перемигивается с Милой, а от него отводит глаза?
Встретив же Марью Ивановну, Витя растерялся совсем. Она спросила только: "Витя! Как же это ты? А?" На что он низко опустил голову.
У Поповых все пробыли недолго.
Тома с любопытством разглядывала заставленную комнату Гаврилы Семёновича, развешанные картины, мольберт, гипсовые слепки… И книги, книги повсюду: на полках, в шкафах, на столах…
Гаврила Семёнович сказал жене:
- Маша, вот познакомьтесь: вожатая нашего Вити и его друга Шуры. Мы уже успели поговорить о многом!
- Очень приятно! - сказала Марья Ивановна.
Гаврила Семёнович передал ей рюкзак, этюдник. Когда Марья Ивановна открыла его, Тома ахнула. Ребята подошли и тоже смотрели молча.
- Ой, ведь эта же… Я знаю, знаю, про что это! - тихо сказала наконец Тома.
- И я! И мы знаем!.. - ещё тише отозвались Милочка с Кривошипом.
- Гаврила Семёнович, а вот я сейчас подумала… - Тома повернулась к нему. - Если бы вы только согласились!.. Шурик. Витя, давайте попросим все вместе! - Она оглянулась на стоящих рядом ребят. - Может быть, Гаврила Семёнович согласится придти к нам в школу и рассказать, как он рисовал эту картину? Ну, как собирал материал для неё, как писал этюды, - про всё!
- К вам? В школу? - удивился Гаврила Семёнович. - Ну что же!.. Пожалуй, об этом стоит подумать…
- И вы покажете нам свои другие картины? И рисунки? И про них тоже расскажете? Пожалуйста!
Гаврила Семёнович засмеялся.
- А когда бы вы хотели, чтобы я пришёл к вам?
- Ах, если бы можно было, Как раз сегодня! - быстро сказала Тома. - Было бы очень хорошо!
- Так на сегодня у вас, наверное, уже что-нибудь запланировано?
- Да… - Тома запнулась. - В пять часов должна быть беседа "Как организовать свой досуг"… - Она вдруг смутилась и залилась краской. - Но если бы вы только смогли…
- А то всё равно все разбегутся с этой самой беседы! - брякнул Кривошип.
Гаврила Семёнович подумал.
- Ну, хорошо… - сказал он. - Я постараюсь придти.
- Правда?
- Да. В пять часов. Витя, ты сможешь зайти за мной? - обратился он к Вите. - А ты что-то у нас совсем загрустил! Всё страдаешь, что пропала твоя драгоценная шпага?
- Она никуда не пропала! - громогласно объявил вдруг Кривошип. - Она здесь, в этой комнате. Вот!
И он одним ловким движением, под восхищённым взглядом Милочки и загоревшимся витиным, вытащил у себя из-под пальто шпагу.
- Ого! - воскликнул Гаврила Семёнович. - Что я вижу? Просто чудеса! Как же она попала к тебе, Шура? Впрочем, мне сейчас некогда слушать обо всём подробно. Витя, ты оставайся здесь, пусть твои друзья расскажут тебе обо всём, а я пойду поговорю кое о чём с твоими родителями. Немного погодя забирай свою шпагу и тоже приходи домой. Договорились?
- Забрать? Мою шпагу? - переспросил ошеломлённый Витя.
Он протянул было к Кривошипу руку, но сразу отдёрнул её.
- Но ведь она же… Гаврила Семёнович, она же не моя?
- Нет. Витя! Шпагу я подарил тебе, и она твоя, - серьёзно сказал Гаврила Семёнович. - Бери её и никогда не забывай, что с тобой случилось.
И он быстро вышел из комнаты.
…О чём разговаривал Гаврила Семёнович с витиными родителями, пока тот вместе с Томой и Марьей Ивановной слушал сбивчивый рассказ Кривошипа, осталось для Вити неизвестным.
Очень скоро Шурка и Милочка проводили его домой.
По дороге Шурка и Витя держали себя так, как будто между ними никогда не пробегала никакая кошка. До кошек ли было теперь?!
Но, прощаясь, Кривошип вдруг замешкался, закашлял, оглянувшись на Милочку, пробормотал:
- Я сейчас, мне его на два слова, между нами… - и скользнул за Витей в подъезд.
Милочка осталась ждать на улице, несколько обиженная.
А Кривошип в это время, глядя куда-то в сторону, говорил:
- Знаешь. Витька, я, конечно, с девчонками попрежнему никогда не вожусь, но в общем… Эта Милочка… В общем, она действительно не как все!
На это Витя со скрытым торжеством ответил:
- А что я тебе говорил?
Когда же Витя поднялся на третий этаж и робко, с замирающим сердцем, держа в одной руке кепку, другой стиснув шпагу, позвонил к себе в квартиру, родители встретили его совсем не так, как он ожидал.
Отец, его суровый отец, сам открыл ему дверь и проговорил, усмехнувшись:
- Ну, вот, вернулся, блудный сын! Ладно, ладно, чего уж там, не робей!.. Все мы неправы были. Раздевайся, садись завтракать!
Мать ничего не сказала, хоть и поглядела с опаской на шпагу, но подошла и молча обняла своего сына.
А маленькая Таня, бросившись навстречу, радостно закричала:
- Витя, наш Витя приехал!..
И потом вдруг, показывая пальчиком на шпагу, строго спросила:
- А это ты зачем опять её к нам домой принёс? Опять баловаться будешь? Смотри у меня!..
Эпилог
Теперь шпага висит у Вити над кроватью.
Когда к нему заходят товарищи и интересуются ею, Витя, как в музее, рассказывает:
- Шпага эта, ребята, древнего рода. Сделана она в испанском городе Толедо из лучшей стали. Рукоять из чистого серебра, художественной работы. Может быть, шпага изготовлена ещё при жизни трёх мушкетёров. Вы, конечно, читали о них? Не исключена возможность, что ею пользовался сам д’Артаньян…
В этом месте Витя всегда делает паузу. Затем продолжает:
- Количество насечек - а их двенадцать, - возможно, говорит о количестве заколотых этой шпагой на дуэлях. Вы знаете, что это такое? Ну, драка такая была в старое время… В нашей жизни шпага никакого практического применения не имеет. Мне лично она дорога как память.
