Глава одиннадцатая
Да, но куда же всё-таки исчезла шпага?
После того, как Милочка рассказала Шурке Кривошипову, что Витя вынимал её из щели на своём крыльце, Шурка стал действовать решительно.
- А ну, быстро, бежим! - сдвинув чёрные брови, сказал он. - Покажи мне и это крыльцо и эту щель!
Они прибежали, запыхавшись, к витиному дому.
Кривошип всегда носил с собой карманный фонарик-жужжалку. Он включил жужжалку и, не переставая нажимать её, быстро обнаружил витин заветный тайник.
Милочка едва успевала следить за Кривошипом округлившимися глазами. Через минуту у него в руках оказался тот самый припудренный землёй предмет, который Витя вчера старательно запихивал себе под пальто.
Кривошип произнёс сквозь зубы одно только слово:
- Н-да!
Милочка спросила:
- Это шпага?
Кривошип промычал утвердительно.
Милочка сказала:
- Что же мы теперь будем делать с ней?
Кривошип поджал губы:
- Сейчас решу.
Через двор пробежал какой-то подозрительный мальчишка, кажется, Мишка-адъютант. Кривошип тотчас повернулся всем корпусом, загораживая шпагу.
- Шурик, а может, отнесём её к Марье Ивановне? - предложила Милочка, когда подозрительный мальчишка скрылся в воротах.
- Ни в коем случае! - отрезал Кривошип. - Ты ручаешься, что это их шпага? Ага, не ручаешься!
- Тогда, может, спрячем её обратно?
- Ер-рунда! А если её стащат? Витька - шляпа: хранить ответственную вещь в таком месте!
- Шурик, а может, лучше к вашей вожатой сбегать? Ей отдать?
- Подожди ты!.. Гм, уж если к Томе, так чтобы наше звено по цепочке поднять. Витьку-то искать надо? А шпагу… Не разбирается наша Тома в таких делах!
- Тогда… тогда что же?
Кривошип рубанул ножнами воздух.
- Слушай. Мила! Даёшь слово, что будешь молчать? - Девочка вытянулась перед ним. - Никому ни звука? - Милочка часто закивала головой. - Я возьму шпагу к себе. Сохраню, пока Витька найдётся! Где, - это уже моё дело. Только, смотри, никому ни слова. Витька запутался, мы должны его распутать! А теперь пошли к вожатой!
- Пошли, - как эхо, откликнулась Милочка.
Кривошип переложил шпагу из руки в руку. Что же, так и нести её в открытую по улице? Опасно. Он думал не больше секунды. Отвернулся и решительно, как делал это когда-то Витя, сунул шпагу в штанину под пальто, по-витиному же прихрамывая, пошёл к воротам. Милочка - за ним.
* * *
Однако их поход не увенчался успехом. Ребята не застали вожатой Тамары, или, как они её звали, Томы, вернее, разошлись с ней.
Минут за двадцать до того, как они решили пойти к ней. Тома сама шла улицей Первого Мая, направляясь к витиному дому.
Тома была высокой полной девочкой с прямыми русыми косами, в складной шубке, отороченных мехом ботинках и очень нарядной вязаной шапочке, как и подобает восьмикласснице.
Но сейчас Тому не радовали ни новая шапочка, ни наступающая весна.
Она была сильно расстроена.
Сегодня днем она встретила на улице секретаря их школьной комсомольской организации, и между ними произошёл не совсем приятный разговор.
Секретарь спросил, как проводят пионеры её отряда каникулы.
Тома ответила, что проводят ничего.
- Ничего? А что это значит - ничего?
- Ну, в музей ходили, на каток. С писателем встречались, очень интересно. "Раз-два, в ногу!" обсуждали… Ещё предстоит…
- Что предстоит, я знаю, - сказал секретарь. - И что было, - тоже. Но вот почему в музее собралась только половина ребят, и те недовольны остались, а Кривошипов говорил: "Пропал день, одни диаграммы показывали"? Почему на обсуждении книги выступало только трое, а остальные чуть не спали?
- А ты откуда знаешь? - сердито сказала Тома.
- Ого, откуда! Я ещё и другое знаю: что Витька Савельев из твоего отряда был только на одном, как ты любишь называть, мероприятии, и то его со скандалом вывели! И что Юрченко эти дни с голубятни не слезает! Ага?
- Я… я выясню, в чём дело… - растерялась Тома. - Понимаешь, они такие какие-то несознательные, этот Юрченко и… и другие. Такие какие-то неорганизованные!
- Вовсе они не несознательные! Что, я сам никогда мальчишкой не был? Ну, об этом мы ещё с тобой поговорим…
Секретарь тряхнул головой, и они разошлись.
Этот разговор не выходил у Томы из головы весь день. Она и сама уже беспокоилась, почему Витя Савельев не был ни в музее, ни на обсуждении, ни даже на катке. Уж не заболел ли? Да, но ведь на встречу с писателем-то он приходил!..
И вот, вместо того, чтобы пойти в кино. Тома решила вечером отправиться к Вите, узнать, что с ним такое.
Тома была уже у Вити раньше, когда он болел ангиной, и без труда нашла его дом.
Издали увидела: у подъезда стоит маленькая витина сестра Таня в накинутом большом, верно, материнском, платке. Тома крикнула:
- Что ты здесь делаешь, Танечка? Твой брат дома?
- Нету, - ответила девочка. - Его нету, и мамы нету, и папы.
- Зачем же ты выбежала одна на улицу? Замёрзнешь раздетая!
- Я не замёрзну. Я мамину шаль надела.
Тома улыбнулась: Танюшка была такая насупленная, смешная.
- Пойдём домой, - сказала она. - Куда же ушёл Витя так поздно?
- Он никуда не ушёл. Его нигде нету. Мама говорит, что он провалился. Мама побежала его искать.
- Провалился? Искать? - Тома почувствовала, что всё это неспроста. - Пойдём, пойдём, мы подождём и маму и Витю дома!
Танюшка послушалась, но неохотно. Она по-хозяйски провела Тому в свою квартиру, в комнату, но сама то и дело выбегала на цыпочках в переднюю и слушала.
Тома забеспокоилась тоже. Соседи ничего толком не знали. Танюшка отвечала на расспросы как-то странно.
Тома спросила, здоров ли Витя. Девочка посмотрела на неё строгими глазами:
- Мама говорит, наш Витя полоумный.
- Не уезжал ли он куда в эти дни?
- Мама говорит, лучше б к дедушке в деревню уехал.
- Погоди, а куда же он всё-таки провалился?
- Может, в какую-нибудь глубокую-глубокую яму? - ответила вопросом Танюшка и заморгала.
- Ну, таких ям у нас в городе нет!
Тома сидела на стуле возле витиного письменного стола. На нём стопкой были сложены учебники, рядом на этажерке с книгами криво висел расстёгнутый старый портфельчик.
Тома взяла с этажерки одну книгу, полистала её: "Тайна черного океана", под ней - "Дорога смелых".
Вдруг Тома увидела высунувшийся белый листок с надписью: "План проведения весенних каникул уч-ка V кл. Савельева В."…
Танюшка опять выбежала из комнаты: за дверью на лестнице шумели чьи-то голоса. А Тома, нагнувшись, медленно читала кривые, наспех выведенные витиной рукой строчки и неразборчивые, приписанные сбоку замечания к ним:
"24 марта, первый день каникул. - Кол. пос. муз. Для старух. Не интересуюсь…"
"Встр. с писат… Можно пойти".
"Обсуждение книги "Раз - два, в ногу!" Скука".
"Беседа на тему "Как организовать свой досуг". Сам знаю! Взять у Гавр. С. "Трёх мушкетёров".
"Детский утренник. Это для малышей".
Тома перечитала ещё и ещё раз. Задумалась. Встала, опустилась на колени - тяжёлая русая её коса свесилась через плечо - и внимательно пересмотрела все лежавшие на этажерке книги: "Остров сокровищ", "Судьба барабанщика", "Следопыт", старый, истрёпанный журнал "Мир приключений"…
Тома поднялась, села опять за стол и взяла в руки белый листок. Когда Тома услышала, что Танюшка в передней открыла кому-то дверь, она аккуратно сложила листок пополам, ещё пополам, спрятала в карман шубки и вышла навстречу.
В переднюю входили Танюшка, её мама, какая-то незнакомая девочка и Шурик Кривошипов, витин товарищ, пятиклассник из томиного отряда.
* * *
- Нет его нигде, прямо с ног сбилась!.. - тревожно сказала Татьяна Петровна. - Одиннадцатый час, а убежал, ещё только темнело. Уж и не знаю, что мне теперь делать!..
- Пожалуйста, не волнуйтесь, - сказала Тома. - Сейчас мы все вместе что-нибудь организуем. Может быть, Витя просто засиделся у товарища в гостях?
- Да нет, какое! Не до гостей ему было, когда убегал…
- Тома, здравствуй! - сказал Кривошип. - Мы с Милочкой (он и не заметил, что так назвал девочку) только что заходили к тебе. Нам сказали, что ты пошла сюда. Тома, давай по цепочке поднимем наше звено? Витьку разыскивать!
Милочка ничего не сказала. Подошла к Танюшке и тихонько погладила её по голове.
Татьяна Петровна положила на плечо Кривошипа руку.
- Вы уж, Шура, помогите мне. Ступайте за своими ребятами! И отца, как на грех, всё нету… Может, в милицию придётся заявить? Уж не мучилось ли чего с нашим Витюшкой? А я побегу ещё на улице поищу…
- Татьяна Петровна, подождите! - раздался вдруг в дверях громкий и ясный голос. - Только что, десять минут назад, мне звонил из Сосновки Гаврила Семёнович и просил передать вам, что ваш Витя…
На пороге передней, порозовевшая от быстрой ходьбы, стояла Марья Ивановна.
Глава двенадцатая
Витя растерялся: куда идти?
Впереди, за стволами тёмных, с шумящими вершинами сосен, горели редкие огни. Справа чернел лес. Слева была железная дорога: прошёл отцепленный паровоз; дым над ним был багрово-красный, как пожар.
Кондукторша автобуса не хотела отпускать Витю одного. Но он уверил её, что прекрасно знает дорогу (в автобусе кто-то упоминал, что лесник живёт за оврагом).
Значит, надо было искать овраг. Витя бывал не раз в Сосновке: овраг должен находиться между лесом и железной дорогой.
Витя свернул в проулок. Сосны зашумели сильней. Снег здесь лежал нетронутый, как настоящей зимой.
Витя обогнул длинный глухой забор, заколоченную дачу. Ветер подул сильней: посёлок кончился.
Витя обогнул длинный глухой забор, заколоченную дачу.
Вот и лес. Пахнуло хвоей, холодом. Брехала одинокая собака.
Вите стало страшно, он стиснул зубы.
Всё равно - пусть он проблуждает всю ночь, но найдёт Гаврилу Семёновича!
И вдруг он услышал: тоненький, как колокольчик, заливистый лай долетел из леса. Витя чуть не всхлипнул от радости. Это лаяла Пуделька, так лаять могла только она!
Он пошёл наугад, не разбирая дороги.
Блуждающий огонёк плясал между стволами. Витя провалился в сугроб, зачерпнул полные ботинки снега. Выбрался и понял, что стоит на краю оврага. За ним бесшумно проползла длинная светящаяся змея - поезд.
Блуждающий огонёк исчез, лай смолк тоже. Но Витя услышал, как близко хлопнула калитка. Он побежал вдоль оврага. Ноги разъезжались, но на душе стало легче: рядом люди!
Когда овраг кончился, Витя увидел у леса белую хатёнку. Единственное окошко, как фонарь, освещало её.
Витя нашёл среди деревьев тропку: она привела его к ограде. Он нащупал засов у калитки, скользнул за неё и замер.
Большой черный пёс стоял перед ним.
Витя сделал шаг - пёс шагнул тоже, Витя остановился - пёс присел и зарычал.
Свет в окошко вдруг погас. В двери появилась тёмная фигура.
- Кто там? Таймыр, ты что?
Витя заплетающимся языком выговорил:
- Это не сторожка?
- Какая сторожка? Здесь переезд. Ты как сюда попал? Таймыр, назад!
- Мне… мне надо! В сторожке у лесника Попов Гаврила Семёнович, художник!
- Художник? А-а, знаю… Не сюда, парень, забрёл! Что же ты ночью? Во-он, гляди!
Витя обернулся и увидел, что в лесу снова пляшет блуждающий огонёк.
- Ступай этой тропкой, художник только что здесь проходил. Аккурат в сторожку упрёшься. Сводил бы тебя, да отлучаться не могу. Таймыр, а ну ты! Веди в сторожку!
Пёс завилял хвостом, только тень запрыгала по снегу.
Витя пошёл за ним без страха: он видел впереди огонёк. Таймыр, как поводырь, ступал смело сильными ногами, обнюхивал чей-то след. И Витя, дрожа от возбуждения, нетерпения и радости, что сейчас увидит Гаврилу Семёновича, ковылял за ним.
Живой мохнатый клубок вдруг покатился к его ногам. Витя чуть не упал на Таймыра. Вокруг него, вокруг Вити, подпрыгивая, взвизгивая, стараясь лизнуть в губы, в нос, скакала и вертелась Пуделька!
Витя присел на корточки, обхватил собачонку, уткнулся носом в тёплую, мягкую шерсть и забормотал, сдерживая подступавшие слёзы:
- Пуделька, дорогая! Пуделечка, милая!..
И тотчас блуждающий огонёк выскочил из-за дерева, лизнул снег, пробежал по собакам.
Гаврила Семёнович, держа в руке электрический фонарик, удивлённо, не веря своим глазам, сказал:
- Витя? Ты?!.
* * *
- …Да, - повторил он. - Вот, значит, как всё у нас с тобой получилось…
Витя сидел на табуретке, протянув босые ноги к печке. Над печкой на верёвке сушились его носки. Ботинки стояли торчком, упираясь в чугунные ножки.
В сторожке было очень тепло. Плавал синий чад от керосиновой лампы. В углу горбом лежал рюкзак Гаврилы Семёновича, к нему прислонился раскрытый этюдник. На столе в беспорядке смешались кисти, термос, кружка с остатками каши, круг копчёной колбасы, складной нож…
На топчане, на стенах, приколотые кнопками и просто так, лежали и висели разноцветные куски картона. Когда дрова в печке вспыхивали, становилось похоже на кино: вот мелькнул залитый солнцем снежный овраг, вот лес и синие тени под ним, вот какая-то разрушенная красная стена…
Витя молча смотрел на огонь.
Он сказал всё: и про то, что передумал за эти дни, и про Кривошипа, и про подслушанный разговор Марьи Ивановны с матерью, и про то, что обрушилось на него совсем недавно, - пропажа шпаги.
Теперь он ждал.
Но Гаврила Семёнович больше ничего не говорил.
Пошевеливая густыми бровями, вытряхнул из рюкзака фуфайку, толстые шерстяные носки. Подошёл сзади к Вите, сказал:
- Великовато, конечно. Ничего, одевай!
Потом крикнул:
- Спать будем валетом! Ничего, поместимся! Теперь так: садись ешь. Вон колбаса и каша. Я пойду на разъезд, попробую дозвониться в город. Мать ведь не знает, что ты здесь?
- Н-нет, не знает.
- Эх, мушкетёр! Ладно, нюни не распускать! Поешь и ложись спать!
- А… вы?
- Я? Вернусь в своё время. Пуделька, ты останешься с Витей. Запри, Витя, за мной дверь.
Гаврила Семёнович ушёл.
Теперь Вите было совсем хорошо. Он натянул Гаврилы Семёновича носки - точно рейтузы. Вздохнув, взял со стола колбасу - только сейчас почувствовал острый, нестерпимый голод. Пуделька постучала хвостом. Витя отломил кусок, разделил пополам. Кашу отрезал ножом, как хлеб. Ничего вкуснее он в жизни не едал!
Когда голод затих, Вите стало ещё тревожнее. Почему Гаврила Семёнович не возвращается? Почему он не сказал ни слова до сих пор ни о шпаге, ни о самом Вите? Ушёл куда-то, оставил его одного…
Витя не мог лечь на топчан, хотя всё тело налилось усталостью. Пуделька подошла близко, смотрела в глаза, как будто понимала…
Наконец в сенцах загремел засов. Витя бросился к двери. Пуделька залилась радостным лаем.
Гаврила Семёнович вошёл, отдуваясь. По его лицу, по капюшону и куртке бежали светлые дымящиеся капли.
- Уф! - сказал он и отряхнулся. - Пропали мои лыжи, Витя, первый дождь нагрянул. Но почему ты не ложился?
- Я… я вас хотел обождать, Гаврила Семёнович. - Голос у Вити дрогнул, точно внутри что-то оборвалось. - Гаврила Семёнович, я так не могу! Вы… вы… хоть бы одно слово! Гаврила Семёнонович…
- Ну, что же… - Гаврила Семёнович сбросил куртку, вытер о половик ноги. - Раз ты этого ждёшь, давай поговорим.
- Я вам всё, всё рассказал! Я ничего не утаил! - вырвалось горячо у Вити.
- В этом я уверен. Ты действительно рассказал мне всё, и теперь говорить буду я. Самое главное, что ты нашёл в себе мужество разрубить этот гордиев узел. Ты понимаешь меня, Витя?
Витя кивнул. Гаврила Семёнович присел рядом с ним на топчан.
- Видишь ли, дорогой мой, в том, что ты, начитавшись "Трёх мушкетёров", увлёкся д’Артаньяном и захотел быть похожим на него, я, собственно, ничего плохого не вижу. Д’Артаньян был храбрым, честным и верным дружбе человеком. Твоя беда, Витя, в другом. Ты вообразил себя храбрецом-мушкетёром, а поступал как раз противоположным образом! Желая во что бы то ни стало владеть шпагой, ты нарушил честное слово, поссорился с товарищем, изворачивался, трусил… Посмотри: одна твоя неправда повлекла за собой другую, третью, обросла, как снежный ком. Это ты, надеюсь, понял? А уж если человек в одном месте, ну, допустим, у Поповых, вежлив, внимателен, услужлив, а в другом, например, у себя дома, груб, белоручка, нечуток (Витя сморщился так, как будто ему наступили на мозоль), - значит, такой человек - лицемер, двуличен. Ведь правда? Нет ничего хуже!.. Это тебе тоже ясно?
Витя низко опустил голову.
- Хорошо ещё, что ты во-время опомнился, разобрался во всём и сделал то, что нужно…
Гаврила Семёнович встал, прошёлся по сторожке.
- Вот ты говорил, что у вас в отряде скучно, что вожатая уж слишком как учительница… Конечно, нехорошо, если это так. Но ведь надо и самим придумывать, изобретать, искать, а не ждать, когда тебе разжуют и положат в рот занятие по вкусу! Интересного кругом очень много, только сумей найти его!
Гаврила Семёнович подошел, потрепал Витю за вихры.
- Смотри-ка сюда! - сказал он. - Я хочу показать тебе свою будущую картину.
Он снял со стены лампу и осветил висевший над топчаном холст. Витя поднял голову.
