– Дай-ка и мне, – сказал он, беря фляжку. Глотнул, вытер рот огромной ладонью.
– Что нам дальше делать? – спросил я спустя некоторой время.
– Не знаю. Телефона здесь нет, а надо бы сообщить Питерсону. Так положено. Он тот человек в Куперс-Фолсе, который в первую очередь должен узнавать о событиях подобного рода.
– Я думаю, нам следует взглянуть на те коробки, которые она собиралась нам показать. Убедиться, на месте ли они. – Я замолчал. Мысли мои путались, я с трудом соображал. – Если их там нет, если они исчезли…
– Ну-ну, Джон, – хрипло сказал Артур, – не будем забегать вперед.
– Если их там нет, – повторил я, – тогда станет ясно, почему убили Полу. Понимаете?
– Если ее убили. Если! – Артур говорил очень уверенно. – Не надо торопиться с выводами.
– А по-вашему, у нее случился инфаркт?
– Я думаю, можно обойтись без грубостей.
– Простите, – извинился я, искренне огорченный, – но все-таки давайте поищем эти коробки.
Вдвоем мы быстро осмотрели весь первый этаж, однако ничего достойного внимания не нашли.
– Совсем забыл, они на складе в подвале, – вспомнил я. – Она говорила, что обнаружила их в подвале.
Нам никак не удавалось найти дверь, ведущую в хранилище. Мы были разочарованы.
– Где же, черт побери…
И тут я увидел дверь. Восьмифутовый стеллаж с газетными подшивками отходил от стены дюйма на два. Я потянул его на себя, и перед нами открылся проход в стене куда-то в темноту. В проходе болтался шнур освещения. Я дернул за него, и тут же загорелись две тусклые лампочки: одна над лестницей со ступенями из узких каменных плит, другая – внизу в подвале.
– Идемте вместе, Артур, прошу вас. Мне не хочется лезть туда одному.
Низко пригнувшись, он начал спускаться со мной по ступенькам. Держаться приходилось за монолитную каменную стену хранилища. Над нашими головами, всего в каких-нибудь шести футах от земляного пола, нависали балки. Согнувшись, мы остановились посреди слабо освещенной комнаты без окон, с запахом сырого грунта и очень холодной. Артур чихнул и выругался:
– Проклятье!
Вдоль двух стен высилась груда коробок, одинаково запечатанных клейкой лентой. В одном углу стоял табурет, несколько пустых старых деревянных книжных шкафов, а посередине – три картонные коробки, потрепанные от времени, с откинутыми крышками. Разрезанная клейкая лента свисала по сторонам. На каждой коробке черным фломастером печатными буквами было выведено: "Остин Купер".
– Ага, вот они! – Артур отогнул посильнее крышку и заглянул внутрь коробки.
И тут где-то в темном углу послышался шорох. Я испуганно вздрогнул.
– Нервы, – заметил Артур, доставая из коробки роман "Унесенные ветром". – Это крыса, Джон, всего лишь крыса или мышь.
– Коробки наполовину разобраны, – сказал я. Откуда-то потянуло сквозняком, и я услышал, как порывы ветра сотрясают старое здание.
– Да, – согласился Артур.
Мы просмотрели все коробки, но обнаружили только книги и несколько альбомов с семейными фотографиями.
– Никаких нацистских документов, никакой дипломатической переписки. – Артур с сомнением поглядел на меня. – Было ли вообще что-нибудь? Может, это просто игра ее воображения?
Я отрицательно помотал головой.
– Понимаю, понимаю, – сказал он примирительно. – Но нет смысла действовать вслепую.
– Почему вслепую? – Я указал на третью коробку. В ней под пустыми папками, почти незаметный, лежал небольшой серый металлический ящик. – Я уверен, именно его она имела в виду.
– По-моему, она не упоминала ни о каком металлическом ящике, – заметил Артур, кашляя в кулак.
– Она рассказала мне о нем при нашей первой встрече. Да-да, о металлическом ящике она говорила весьма определенно. Держу пари, это тот самый и есть. – Я вынул ящик из коробки, надавил на замок. Ящик оказался плотно закрытым и запертым на ключ.
Артур в растерянности взглянул на меня:
– Ну, тогда я просто не знаю…
Над нашими головами скрипнули половицы. Сначала я подумал, что это ветер. Но скрип повторился, послышались шаги. Кто-то остановился у стола около Полы.
– Нам лучше подняться наверх, – спокойно сказал Артур.
– Там кто-то есть.
– Тем более. Кроме того, не можем же мы торчать здесь вечно. Наверное, кто-нибудь из читателей зашел взять книги.
Осторожно ступая, мы поднялись по каменной лестнице. Когда мы спускались в подвал, газетный стеллаж сам по себе задвинулся за нами, и теперь, как только мы начали отодвигать его, послышался спокойный мужской голос:
– Выходите очень медленно. Иначе я могу пристрелить вас.
Осторожно отодвинув панель, мы увидели футах в десяти от себя Олафа Питерсона с револьвером в вытянутой руке, направленным прямо в необъятную грудь Артура Бреннера.
Бесстрастное выражение лица Питерсона сменилось чем-то вроде легкого раздражения и удивления. Он опустил револьвер. Бреннер шагнул в помещение, а за ним я, прижимая к груди металлический ящичек.
– Просто абсурд какой-то, – сказал Питерсон, обращаясь скорее к самому себе. – Машина с грехом пополам завелась, я отправляюсь в библиотеку в надежде застать мисс Смитиз. Еду к ней без особых причин, просто рассчитывая узнать еще что-нибудь. И что же? Открываю дверь и попадаю в аттракцион "хижина сюрпризов": мисс Смитиз сидит за столом мертвая, по всем признакам, задушенная, а Эббот и Костелло рыскают в подвале… – Он поднял руку. – Ладно, извиняюсь. В отношении Эббота и Костелло я, конечно, малость переборщил: само вырвалось. Сегодня выдался такой долгий и трудный день. – Он повернулся к нам спиной, подошел к обогревателю, потом к столу, за которым в прежнем положении находилась Пола.
– Вы понимаете, господа, здесь, в Куперс-Фолсе, за последние сорок лет не было ни одного убийства. В течение сорока лет! Но вот Джон Купер возвращается домой, и стоит ему повернуться, как он тут же натыкается на очередной труп. Ну и дела-а… нечего сказать. – Он понизил голос, глядя на Полу. – Что же случилось на этот раз?
– У нас с Полой была здесь назначена встреча, – ответил я. – Мы приехали сюда полчаса назад и нашли ее в таком положении.
– И что вы делали эти полчаса, Купер? Что? Чем вы занимались в подвале? А вы, Бреннер? Почему вы не вернулись к себе в контору? Что, что, что здесь происходит, черт побери?! Объясните же мне, господа, объясните!
– Это довольно длинная история, – ответил я.
– В этом я не сомневаюсь.
– Потребуется немало времени, чтобы…
– Боже мой! – Питерсон сокрушенно покачал головой и сжал пальцы в кулак. – Здесь даже телефона нет. Кто бы мог поверить, что в библиотеке нет телефона! Вы, друзья, присаживайтесь – на стул, на ящик, на что придется, а я схожу позвоню Дэнни, чтобы он пришел сюда, зайдя предварительно за Брэдли. – В дверях он остановился, засопел, что-то обдумывая. Затем неожиданно на его лице появилась типичная для него ухмылка, коварная и хищная. – Дело осложняется, Купер! – С этими словами он скрылся за дверью.
– Придется ему сказать, – заметил я.
Артур кивнул, под подбородком и на щеках заколыхалась дряблая кожа.
– Другого выхода нет, – согласился он. – Надеюсь, у него достаточно здравого смысла не разглашать это.
Питерсон скоро вернулся, похлопывая руками, чтобы согреться.
– Опять повалил снег. Итак, хотите начать свой маленький рассказ сейчас или подождем, когда приедем ко мне в контору?
– Лучше подождем. Это длинная история, и надо рассказать все по порядку.
Мы просидели в молчании, пока не появились доктор Брэдли и Дэнни, помощник Питерсона. Брэдли выглядел печальным и утомленным. Поймав мой взгляд, он устало улыбнулся и пробормотал:
– Приношу вам свои соболезнования, Джон.
Дэнни, у которого были густые кудрявые волосы и ясные голубые глаза, казалось, получал огромное удовольствие от всех последних событий. Питерсон велел ему во всем подчиняться доктору, а затем мы втроем укатили на его "кадиллаке".
15
В здании суда свет не горел. Мы поднимались вслед за Питерсоном по скрипучей лестнице. В помещении по-прежнему было нестерпимо жарко. Войдя к себе, Питерсон щелкнул выключателем, бросил пальто на стул и отворил окно, выходившее на улицу. Тотчас же в комнату ворвался снег, мелкий, но твердый. Он стучал по подоконнику и с шипением таял на радиаторе.
– Теперь нам никто не помешает, – терпеливо сказал Питерсон. – Я вас слушаю.
– Пола знала, зачем Сирил приезжает домой, – начал я, – и почему он хотел, чтобы я приехал. В коробках Остина Купера, доставленных в библиотеку, она обнаружила какие-то странные бумаги. Она сказала об этом Сирилу, когда он звонил ей на прошлой неделе, и на это он ответил, что собирается домой и хочет, чтобы я тоже приехал.
– Странные бумаги? Вы ведь писатель, Купер, могли бы выразиться более определенно, чем просто "странные бумаги"?
– Это были письма, документы. Пола сама не была уверена, что они имели какое-то отношение к политической деятельности моего деда, к его нацистскому прошлому… Ей удалось разобрать кое-какие имена, во всяком случае, так она мне сказала, но все эти бумаги были написаны по-немецки, поэтому она не могла их прочитать. Но когда она рассказала о них Сирилу, он решил приехать домой.
– Письма, документы?..
– Не только. Еще и дневники деда. А кроме того, металлический ящик, который оказался запертым.
– Тот самый, что у вас в руках? – заметил Питерсон.
Я протянул ему ящик, и он положил его на стол, постучав по замку.
– Мы откроем его. А вам что известно об этом, мистер Бреннер?
– Только то, что рассказал Джон.
– Вы не разговаривали с Полой Смитиз?
– Почему же, я беседовал с Джоном и Полой в гостинице.
– Значит, именно тогда вы видели ее в последний раз?
– Да, именно тогда я видел ее в последний раз.
Битый час Питерсон расспрашивал меня о каждом моем шаге с момента возвращения в Куперс-Фолс: в котором часу прибыл, о чем говорил с Полой при первой встрече в библиотеке, каким образом мы обнаружили тело Сирила, о чем беседовали в ночь убийства, как нанесли визит Бреннеру. Он то и дело задавал встречные вопросы, проверяя и перепроверяя мои ответы, после чего переключился на Артура. Затем он попросил кратко рассказать о фашистской деятельности моего деда, потом о моем отце: его карьере, женитьбе, взглядах, героической гибели. И так снова и снова. Что мы делали, войдя в библиотеку? Кто из нас первый увидел Полу? Обыскали ли мы как следует помещение библиотеки? Не нашли ли чего-нибудь еще кроме металлического ящика?
– Вы понимаете, что это означает, джентльмены? – Питерсон сел и сунул в рот сигару. – Это означает, что перед нами встает проблема, вот что это означает! Это означает, что моя жена будет очень недовольна, поскольку мне придется сегодня работать всю ночь. Это означает, что в нашем городе действует убийца, который за пару дней уже отправил на тот свет двоих. Я хочу сказать, нет смысла притворяться, будто нет никакой связи между этими двумя убийствами. Верно я говорю? Верно. Таким образом, мы имеем дело либо с каким-то психопатом, либо с человеком, у которого имеются на это весьма веские мотивы. – Он сделал эффектную паузу, раскурил сигару, глядя на нее, как на давнего друга, имя которого никак не мог вспомнить. – Лично я не думаю, что это какой-то психопат. Любой, кто придет к подобному заключению, сам должен быть идиотом. Нет, у кого-то были вполне основательные причины убить двоих, казалось бы, безобидных людей. Выходит, для того, кто их убил, они не были такими уж безобидными, верно я говорю?
В этой обыденной обстановке все происходящее казалось нереальным, действовало на нервы: убийство – настолько невероятная вещь, что рассудок просто отказывался его воспринимать. Сирил мертв. Пола мертва. Бред, да и только!
– Дальше. Что может означать пропажа документов? – продолжал Питерсон.
– Я устал, – сказал Бреннер. – Обязательно строить ваши гипотезы в моем присутствии?
– Мне нужен ваш совет как адвоката. Потерпите немного.
Артур в ответ только тяжело вздохнул.
Взглянув на меня, Питерсон повторил вопрос.
– Тот, кто убил Полу, забрал и документы, – ответил я.
– Выходит, ее убили из-за них? Из-за этих документов?
– Надо полагать, да.
– Значит, кое-что нам уже становится ясным? – спросил Питерсон.
– Пожалуй, – согласился я.
– Итак, мы пришли к выводу, что Полу Смитиз убили, потому что кому-то понадобилось заполучить какие-то старые нацистские документы. Ее убили, потому что, не исключено, ей стало известно содержание этих бумаг. Ее убили, потому что… для кого-то было выгоднее, чтобы она была мертва.
– Послушайте, Питерсон, все это напоминает странный вид психотерапии. Меня тошнит от нее.
– Купер, кто-то оборвал жизнь вашего брата и Полы Смитиз. Лучше уж пусть вас тошнит, но мы должны докопаться до истины, просто обязаны! – Он стряхнул с сигары в стеклянную пепельницу столбик пепла. – Почему убили Сирила?
– Понятия не имею, – ответил я.
– Потому что ему было известно об этих бумагах. Именно из-за них он и приехал домой. Поэтому и вас вызвал. Помните: "Семейному древу нужен уход"? Но его убили, прежде чем он успел встретиться с вами, прежде чем он успел поговорить с Полой. Тот, кто выпивал с ним, тот и убил его. Кое-кто знал о его приезде. Вы знали. Пола знала. Теперь Полы не стало. Сирила тоже, и вы, судя по всему, также должны были сейчас лежать мертвым в снегу на висконсинском шоссе. Ага, наконец-то это вызвало у вас интерес, не так ли? Кто бы ни был тот, кто покушался на вашу жизнь, он является соучастником в этом паскудном деле, и ставлю на карту все деньги моей жены, что я прав.
Наконец допрос закончился. Артур устало пожелал нам спокойной ночи и, сгорбившись, с поникшей головой, шагнул в снежную пучину. Питерсон проводил меня до двери.
– Будьте осторожны. Я хочу, чтобы вы дожили до конца всей этой истории.
Я кивнул.
– Завтра предстоит тяжелый день. Возможно, мы получим какие-нибудь сведения из Буэнос-Айреса. Завтра же вскроем этот ящик. – Он хлопнул меня по спине. – Серьезно, Купер… Я очень огорчен смертью Сирила и Полы. Я тоже не совсем бесчувственный. Но это вызывает у меня азарт, и я ничего не могу с собой поделать. Такой уж характер. И вас мне жалко. Жалко, что вам приходится пройти через все это. Честное слово. Хотите, я отвезу вас домой? А может, вам лучше переночевать в гостинице?
– Нет, поеду домой. Возьму в гараже свою машину и вернусь к себе.
– Тогда увидимся утром. Надо организовать похороны. Надеюсь, Дэнни хоть как-то сумел утешить мать Полы. Боже, мне предстоит долгая ночь!
Я действительно зашел в гараж взять машину. Арни стал объяснять, что случилось с отопительной системой, но это больше не интересовало меня. Мне хотелось одного: поскорее добраться до дому.
Меня тянуло в наш большой дом. Я стоял за столом деда, глядя на кресла, в которых еще вчера вечером мы сидели с Полой.
"Чего она ждала от жизни? – думал я. – Как собиралась ее устроить? Должно быть, ей хотелось выйти замуж за Сирила: наверняка таковой ей виделась конечная цель. Муж погибает в Лаосе, а в лице моего брата она находит великодушного спасителя – первая любовь, юношеская мечта каким-то образом становится реальностью. И вдруг жизнь Сирила обрывается внезапно, бессмысленно и жестоко, и Поле предстоит пережить этот новый удар судьбы. Успела ли она по-настоящему осознать эту потерю, чтобы снова начать искать какой-то выход? Я обнимал ее и целовал, зная, что она в отчаянии. Мне хотелось утешить ее, дать понять, что есть человек, на которого она может положиться в горестный час".
Мне вспомнилась ее шотландская юбочка с огромной английской булавкой. Я испытывал к Поле теплое чувство. Благодаря ей я понял, что для меня еще не все потеряно. И вот кто-то задушил Полу, закрыл ее глаза и устроил так, чтобы именно я обнаружил труп. Это была безумная жестокость, и она вызывала боль в груди, растерянность, гнев и ненависть, но к кому?
На глаза у меня навернулись слезы. Я оплакивал Сирила, Полу, себя…
Пройдя на кухню, я приготовил кофе. Какая-то железяка по-прежнему колотилась о заднюю стену дома. Вернувшись в библиотеку, я уселся в кресло деда. Снаружи завывал ветер. Я снова поднялся, прошел гостиную и огромный гулкий коридор, по пути заглядывая в каждую комнату, всюду включая свет… Общая столовая, вторая гостиная, музыкальный зал, оружейная. Я постоял в музыкальном зале, разглядывая фотографии, расставленные на застекленных шкафчиках…
Мой отец в теннисном костюме: белые полотняные брюки, теннисный свитер с завязанными на шее рукавами, белая рубашка, распахнутая на груди. Он пожимает руку звезде немецкого тенниса фон Грамму, необычайно красивому блондину, голубоглазому арийцу.
Мать… На мой взгляд, она была самой очаровательной женщиной из тех, кого мне когда-либо приходилось встречать. В музыкальной комнате висело бесчисленное множество ее фотографий. Мне было всего шесть лет, когда она погибла во время бомбежки. Я даже не уверен, помнил ли я ее вообще. Не по этим ли фотографиям складывалось мое представление о ней? У нее был крупный, тонкий и прямой нос, волнистые светлые волосы и несколько угловатая фигура. На фото, сделанных на пляже в Каннах, видно, что у нее были длинные стройные ноги, плоский живот и упругие маленькие груди. Взгляд дружелюбный, и она смотрела прямо в камеру без всякого стеснения, без какого-либо самолюбования. На другой стене висел ее огромный портрет, написанный маслом моим отцом. Она была изображена в лиловом вечернем платье с глубоким вырезом. На лице обычное, характерное для нее выражение отрешенности, будто она смотрит куда-то поверх отца, на кого-то, кто стоит в дверях. Мой отец был очень талантлив как художник, и его любовь к ней выразилась в этой картине.
Ни отца, ни матери уже не было в живых. Хрупкая белокурая девчушка на фотографиях: то веселая, то тихая и серьезная, иногда сосредоточенно глядящая на маленького терьера у ее ног, – моя сестренка Ли, вылитая мать. Ее тоже нет. И только я, горестный неудачник, остался доживать свой век в одиночестве.
Я снова вернулся в библиотеку.
Раздался телефонный звонок. Звонил Артур Бреннер.
– Я подумал, вдруг ты уже дома и еще не лег спать. – Судя по голосу, он чувствовал себя еще хуже. – Я вожусь со своим фарфором и по твоему совету пью горячий пунш. Сейчас тружусь над тем, что должно увенчать всю мою работу в этой области: создаю копию "Атаки Флауэрдью". Ты знаешь эту историю? – Он явно хотел отвлечь меня от моих мыслей.
– Нет. – Я снова уселся в дедовское кресло. – И что же это за история, Артур?
– Атака Флауэрдью, – повторил он, – это пример необычайной храбрости, хотя абсолютно безрассудной, чистое донкихотство. Последняя атака английской кавалерии, во время "большой войны", разумеется. С саблями наголо англичане атаковали немецкие позиции, прорвали их, развернулись и поскакали назад. Сам Флауэрдью выполнил то, что задумал, и погиб смертью, уготованной ему судьбой. Всем нам суждено умереть, Джон.
– Я знаю, Артур.
– Как ты там?
– Держусь. Потрясен, понятно. Столько погибло людей вокруг меня.