- Яна, - начал он тихо, - ты знаешь, что я безнадежный фаталист. И точно так же я рассматриваю то, что сейчас происходит с нами. Мы не хотели ребенка… - Он запнулся, потому что счел данную формулировку чрезвычайно неудачной, но Яну, похоже, она не задела. - Я имею в виду, что мы не собирались рожать ребенка, потому что хотели еще обождать.
- Об этом мы никогда не говорили.
- Потому что это было само собой разумеющимся. Даже без того, чтобы мы об этом прямо говорили. Потому что и твоя, и моя карьера только-только начали развиваться.
Яна вздохнула.
- Но так получилось. И поэтому я думаю, что так оно и должно быть. Мы должны родить этого ребенка, у нас должен быть этот ребенок, мы должны жить с ним! Я не имею понятия, почему, но, возможно, мы получим ответ на этот вопрос лет через пять или десять, а может, только через двадцать-тридцать! Тогда мы будем знать, почему это было хорошо и правильно, чтобы этот ребенок появился сейчас. Может, он должен изменить нас или направить нашу жизнь в совершенно другую сторону.
- Я не хочу, чтобы мою жизнь направляли в другую сторону, Ион. Я хочу танцевать! Те несколько лет, которые у меня еще есть. Детей рожать я смогу и в тридцать пять.
- Это никогда не бывает вовремя, Яна. Это всегда не вовремя.
- Только не для тебя. На тебе это вообще не скажется. А вот я… Я выпадаю из жизни. Я все эти годы работала как проклятая. Я танцевала и репетировала до потери сознания, а потом блевала за сценой, потому что у меня больше не было сил. И ни разу - ни одной плитки шоколада, никаких жареных гусей на Рождество, ни единой жареной сосиски на рынке или tagliatelle в итальянском ресторане. Всегда нужно говорить себе "нет", отказываться от всего и танцевать. В девять часов утра репетиция, и не дай Бог, если накануне ты выпила бокал вина!
- Я знаю, Яна, я знаю…
- И вот наконец я смогла. Я этого добилась. В Берлине! И я, прима-балерина Немецкой оперы, оказалась слишком глупой для того, чтобы предохраняться! Какое дерьмо! Я такая дура, что все сама себе испортила. И это сейчас, когда я достигла всего, о чем даже не осмеливалась мечтать!
У Яны на глазах выступили слезы, но она не разрыдалась, а только вытерла нос, продолжая всхлипывать.
- Все, что ты говоришь, правильно, - прошептал Йонатан. - Я понимаю твою ситуацию так хорошо, как, наверное, никто на свете, и, поверь, я могу себе представить, что ты чувствуешь. Но все-таки…
- Что все-таки!
- Все-таки я прошу тебя, Яна, родить этого ребенка! Он ведь уже здесь. Мы не можем делать вид, что его нет. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Я сам буду заботиться о нем, чтобы ты как можно скорее снова начала танцевать. Собственно, это должно быть вполне нормальным, что даже прима-балерина может быть беременной! Я буду делать все, чтобы поддержать тебя, это я обещаю! Пожалуйста, Яна!
Йонатан подошел, опустился на пол и положил голову ей на колени. Яна нежно погладила его по волосам. Потом оттолкнула его, вытерла ноги полотенцем и направилась к дверям.
- Я устала, - сказала она.
Гранд жете. Когда она прыгнула, то сразу же почувствовала, что сил у нее меньше, чем обычно, и что она, конечно, не взлетит так высоко, как всегда. Яна ощутила что-то непонятное и одновременно привлекательное в том, сколько мыслей одновременно пронеслось у нее в голове за долю секунды. В воздухе она рванула ноги на шпагат, хотя понимала, что ей не хватит времени, чтобы приземлиться привычным образом, так, как она уже репетировала сотни, а может, и тысячи раз, и ей это прекрасно удавалось.
Яне понадобилась лишь тысячная доля секунды, чтобы с отчаянием понять, что уже ничего нельзя изменить. А потом она упала и почувствовала острую боль в животе и спине. Она лежала на холодном паркете балетного зала и едва могла дышать. Она слышала голоса, но не понимала, что ей говорят, видела лица, но никого не узнавала.
Единственная мысль перекрывала все, делая ее глухой и слепой к тому, что творилось вокруг: "Мой ребенок, мой бедный ребенок, я этого не хотела!"
В это утро репетиция для Яны закончилась. Она приняла теплый душ, натерлась кремом, чтобы смягчить боль, пошла в столовую и выпила три чашки черного кофе. И снова мысль: "Наверное, следовало заказать чай, это было бы лучше для тебя".
По дороге домой она поняла, что ребенок уже с ней и она уже защищает его.
На следующей неделе Яна и Йонатан почти не виделись. Йонатану нужно было снять два спектакля в Немецком театре, а Яна репетировала роль Джульетты. Премьера балета должна была состояться через три недели.
В субботу в репертуаре снова была "Жизель". Яна спала до одиннадцати часов. Йонатан отправился в галерею, прикрепив к зеркалу в ванной комнате записку:
"Любимое мое сокровище, я купил свежий салат и немного лосося. Пожалуйста, приготовь себе поесть. Я заберу тебя после спектакля. Скучаю по тебе.
Целую, Йон".
Яна улыбнулась, сняла записку с зеркала, смяла и выбросила в корзину для бумаг. Потом приняла душ, а после натерлась лосьоном для тела с ароматом ванили. Этот запах всегда поднимал ей настроение.
Если бы в доме была камера видеонаблюдения, если бы кто-нибудь снимал, что Яна делала в этот день, можно было бы решить, что фильм снимают в замедленном темпе, так ужасно медленно, словно привидение, она двигалась. Все равно - брала ли она чашку из шкафа, резала ли рыбу тонкими ломтиками, переворачивала ли страницу книги или беззвучно ходила на цыпочках по комнате.
С трех дня она целый час делала гимнастические упражнения на специальном мате в спальне, в четыре попыталась дозвониться до Йонатана, но он не взял трубку. Потом Яна надела джинсы, футболку, пуловер и легкую ветровку, обула кроссовки, упаковала спортивную сумку с полотенцами, колготками, боди, обувью и всеми теми вещами, которые ей нужны были в театре, выпила из пластиковой бутылки глоток минеральной воды, сунула бутылку под мышку и в шестнадцать тридцать вышла из дома. Так же, как всегда, когда у нее было представление.
Темно-синий "пассат" стоял возле подъезда. Яна забросила сумку в багажник, села в машину и поехала. Как всегда и как она привыкла. На следующем светофоре ей нужно было свернуть направо. Она выскочила на перекресток на скорости почти семьдесят километров как раз в то мгновение, когда светофор переключился на красный свет. Яна изо всех сил надавила на тормоза, и двигатель заглох.
Наверное, в этот самый момент она снова вспомнила о прыжке, о гранд жете, которые должна была делать четыре раза, танцуя Жизель. В душе у нее таился страх, и Яна запустила двигатель только тогда, когда машины сзади начали сигналить. Она поспешно тронулась с места, но свернула не направо, а налево.
На улицу, которая вела к озеру.
Яна бежала, инстинктивно заботясь о том, чтобы не наступить на корень дерева, не попасть в ямку и не упасть. Дыхание ее было ровным и ритмичным, тело - легким и расслабленным, как будто бег трусцой абсолютно ее не напрягал.
"Я совсем разучилась бегать, - думала она, - я только танцую". Она уже не помнила, когда в последний раз бегала, когда ходила на прогулку в лес, когда была на лужайке. Уж никак не этой весной!
Она сделала первый круг вокруг озера и остановилась. Последние лучи солнца скользили по воде, становилось прохладнее. У Яны не оказалось с собой шарфа, но сейчас это было неважно. Она наслаждалась тихими минутами у озера и чувствовала, что находится на правильном пути. Вечер пошел ей на пользу. Она была так счастлива, как не была уже целую вечность.
Она глубоко вздохнула и пробежала еще два круга вокруг озера. "Хочется обнять весь мир! - думала она. - Такое ощущаешь, когда полностью довольна собой".
Было уже темно, когда Яна села в машину и поехала в центральную часть города. По дороге она думала о том, что должна делать, пыталась определить, чего ей хочется, и была в отчаянии оттого, что у нее ничего не получается. Она всегда была связана обстоятельствами, ее жизнь состояла из сплошного контроля, и она никогда не задумывалась над тем, чего же, собственно, хочет сама. Она была марионеткой, которая танцует лишь тогда, когда кто-то тянет за нужную ниточку.
И только в этот момент она вспомнила о театре. Яна посмотрела на часы. Без двадцати девять. Похоже, представление не состоялось. В зеркале она увидела, что улыбается.
На площади Савиньи она быстро нашла место на стоянке для машин и направилась к киоску с едой прямо напротив вокзала, откуда ходили городские электрички.
- Пожалуйста, дайте мне сосиску с соусом карри, картошкой пом-фри и майонезом, - услышала она свой голос.
Толстая женщина за стойкой молча кивнула. Эту фразу она слышала сегодня уже десятки раз, в ней не было ничего особенного, но только не для Яны. Последний раз она ела сосиску с карри, когда у нее было окно между занятиями, еще в десятом классе. И горько об этом пожалела, потому что на следующее утро весы показали на пятьсот граммов больше, чем нужно. С тех пор она больше не решалась на такое, чтобы не испортить фигуру.
- С этого момента мы будем есть то, что нам нравится, мы вдвоем, - тихонько сказала она.
Продавщица сосисок удивленно уставилась на нее, но, когда Яна улыбнулась, улыбнулась в ответ.
Она наслаждалась каждым кусочком сосиски и картошки пом-фри, а после отправилась в сторону Курфюрстендамм и в баре на Уланштрассе еще и выпила бокал белого вина.
- Разрешите угостить вас? - спросил ее мужчина приблизительно сорока лет в безукоризненном костюме и с белым, как молоко, лицом, стоявший рядом.
Яна растерянно уставилась на него, потом сказала:
- Нет, спасибо. Мне нужно ехать. Я должна поговорить с мужем, иначе умру.
Она выскочила из бара и бегом бросилась к своей машине.
Йонатан приехал домой в половине десятого. Он решал, открыть ли пиво и переодеться или сразу же ехать в оперу, когда заметил красную лампочку автоответчика. На дисплее значилось: "У вас девять неотвеченных сообщений".
"Девять! - растерянно подумал Йонатан. - Боже мой, что бы это значило?"
Яна всегда прослушивала сообщения, до того как уйти в театр, а вечером обычно никто не звонил, поскольку все - друзья, знакомые, родственники - знали, что в это время у нее спектакль и дозвониться невозможно.
Он нажал на кнопку воспроизведения.
"Яна! Это Салли. Где ты? Разминка уже началась, и мы удивляемся, что тебя еще нет. Пожалуйста, отзовись!"
Йонатан нахмурился и нажал кнопку, чтобы прослушать следующее сообщение.
"Яна, что случилось? Без десяти семь, а тебя нет! Что за черт?"
Пульс Йонатана забился быстрее.
Следующие звонки были от обеспокоенных работников сцены, от нервной гардеробщицы и от Марко, партнера Яны по танцу. Последние два звонка были снова от хореографа Салли, которая явно вышла из себя: "Черт возьми, Яна, я с ума схожу! Что с тобой случилось? Почему от тебя ничего нет? Я уже переговорила с руководством театра. Мы ждем еще десять минут, а потом объявляем, что спектакль отменяется, и отправляем зрителей по домам. Это возмутительно!"
Йонатан выскочил в коридор, сорвал с вешалки куртку, схватил ключи от машины и выскочил из дому.
Когда он два часа спустя, едва живой от страха, вернулся домой, исполненный решимости звонить в полицию, Яна сидела в кресле и слушала песни Элтона Джона.
Он уставился на нее, словно увидел привидение.
- Привет, Йон! - сказала она с улыбкой.
- Яна! - закричал он. - Где тебя черти носили? Все тебя ищут!
- Да? - отозвалась она. - Как здорово! И все равно не нужно так орать!
- У тебя же спектакль! - закричал он еще громче. - Театр был забит до отказа, и единственный человек, который не пришел, это исполнительница роли Жизель! Ты что, забыла, что у тебя представление?
- Ну и что? Что-то случилось? - спросила она, не отвечая на его вопрос.
- Да. Они отправили зрителей по домам, вот что случилось! Директор театра вышел на сцену, произнес несколько вежливых фраз, рассказал пару анекдотов и принес свои извинения. Он заверил, что зрители получат деньги обратно или смогут прийти на другое представление. Да что я тут рассказываю! Ты и сама знаешь, что бывает, если исполнительница главной роли не приходит на спектакль. Где ты была?
- Гуляла.
Йонатан буквально рухнул на стул и смахнул с потного лба волосы.
- Ты что, с ума сошла?
- Нет. Мне просто нужно было чуть-чуть успокоиться.
- А как ты все это объяснишь директору театра? Скажешь, что пошла погулять, потому что тебе захотелось немного покоя? - Его голос поднялся чуть ли не до крика.
- Завтра утром я пойду к врачу на обследование. В конце концов, я ведь беременна, а в таком состоянии женщины выкидывают разные штучки. Кроме того, я вообще не знаю, можно ли в моем состоянии танцевать. Разве работа после двадцати вечера беременным не запрещена?
- Я не знаю.
Йонатан успокоился. Слово "беременная" все расставило по местам.
Яна подошла и села к нему на колени.
- Я больше не буду танцевать, - сказала она. - А вдруг с ребенком что-то случится, если я буду прыгать или упаду? Тут уже речь не обо мне, - прошептала она, - понимаешь?
Он кивнул и прижал ее к себе.
- В общем, я все решила, - сказала она и поцеловала его в голову.
Эти слова сделали его самым счастливым мужчиной на свете, и он был исполнен решимости сделать для Яны все, даже достать звезду с неба, если она об этом попросит.
Однажды ночью, в конце сентября, Яна потрясла Йонатана за плечо. У нее начались схватки. Он подскочил, включил ночник и с тревогой спросил:
- Что случилось?
И она ответила:
- Начинается.
Все произошло так, как будто они репетировали это тысячу раз. Он запрыгнул в джинсы, она лишь накинула на пижаму пальто, взяла сумку, упакованную уже несколько недель назад и стоявшую в коридоре, и они поехали.
Яна старалась не подавать виду, когда боль просто вжимала ее в сиденье автомобиля. Йонатан испуганно посматривал на жену, а она улыбалась в ответ.
- Все о'кей. Не торопись. Я выдержу.
А потом все пошло очень быстро. Йонатан даже толком не помнил, как ее отправили в операционную. Он вдруг оказался в окрашенной в ярко-желтый цвет приемной, причем видел себя словно со стороны: как он мечется взад-вперед, словно тигр в слишком тесной клетке.
Приблизительно через десять минут появилась медсестра и натянула на него стерильную зеленую одежду. Он прошел через три или четыре двери с матовыми стеклами, и чей-то голос сказал:
- Пожалуйста, подождите здесь.
Он замер, едва осмеливаясь дышать. Две минуты спустя акушерка положила ему на руки девочку, настолько маленькую, что он даже не мог себе такое представить.
С ручками и ножками крохотными, как его мизинец.
Его ребенок, очень теплый и живой. Маленький человечек из плоти и крови. Он никак не мог в это поверить.
В тот день, когда их должны были выписать, ровно в половине десятого он с неистово бьющимся сердцем вошел в больницу с сумкой для переноски младенцев. Яна уже сидела одетая на постели и держала ребенка в руках.
- Давай быстрее уйдем отсюда, - попросила она. - Ты себе не представляешь, как мне хочется поскорее очутиться дома!
От детской комнаты, которую оборудовал Йонатан, Яна пришла в полный восторг. Она поцеловала его в губы, и он понял, как тосковал по ней.
За шесть недель до рождения ребенка они прекратили заниматься этим.
- Я не могу, - сказала Яна тогда, - у меня просто не получается. Потому что мы больше не одни.
Сейчас она уселась в кресло у окна, подняла пуловер и принялась кормить ребенка грудью.
- Как ты отнесешься к тому, что мы назовем ее Жизель? Я потеряла Жизель на сцене, а вместо нее получила новую.
- Это великолепная идея!
Йонатана мучило то, что они почти две недели не могли прийти к единому мнению по поводу имени девочки. Он уже был согласен на все, и теперь "Жизель" звучало для него, словно музыка.
4
Йонатан удивился, как ему вообще удалось заснуть в таком холоде, да еще и в сырой постели, но была уже половина восьмого, когда он проснулся. Как ни неприятно было под одеялом, все же там казалось теплее, чем в холодной, как лед, комнате. Он боялся вставать, тем более что невозможно было принять горячий душ, который хотя бы как-то компенсировал эту ужасную ночь.
Он не выдержит здесь больше ни дня. Он попросит Риккардо, чтобы тот отвез его в Амбру, и уедет ближайшим поездом. В этой квартире ни один человек не смог бы выжить зимой. Похоже, здесь действительно с октября по апрель никто и никогда не ночевал.
Он еще полчаса лежал в постели, укутавшись до самого подбородка, и пытался заснуть, но ему это не удалось.
"Все это бесполезно, - в конце концов сказал себе Йонатан. - Надо вставать. Нужно уходить отсюда, не покрываться же плесенью в этой кровати". Он с большим трудом заставил себя отбросить одеяло в сторону, дрожа от холода прошел в ванную, умылся и почистил зубы, которые тут же заныли от ледяной воды.
Потом он оделся и вышел из квартиры. К открывшемуся виду Йонатан готов не был. Небо было нежно-синего цвета, и в солнечном свете он увидел покрытую лесом Тоскану. Светящийся белоснежный туман лежал в долинах, и окрестные деревушки выглядывали из него, напоминая средневековые замки на островах в море. Это было потрясающе! Йонатан обошел дом, и ему показалось, что в долине он рассмотрел Амбру, которая кое-где выступала из дымки.
Он видел луга, оливковые рощи и густой лес из пиний, дубов и кедров.
Вокруг колодца и за домом тоже стояли кипарисы, растрепанные и согнувшиеся от ветра.
Он не ожидал, что усадьба будет такой большой, а вид настолько великолепным, но это ничего не изменило в его решении как можно поскорее исчезнуть отсюда.
Он прошел по крутой лестнице в переднюю часть дома, вошел в portico и постучал в дверь.
- Si! Venga! - услышал он звонкий голос Софии и, пробормотав "Permesso?", зашел в кухню.
В радиоприемнике звучал какой-то итальянский шлягер, и певец больше плакал, чем пел. Пальцы Софии ощупали аппарат, нашли нужную кнопку и выключили радио.
- Buongiorno, - сказала она и с улыбкой повернулась к нему.
Он почувствовал удар в грудь, от которого перехватило дыхание. Вчера вечером он видел ее лишь мельком и в тени и больше думал об ужасном пристанище, чем о хозяйке. Кроме того, тогда ее волосы были распущены и частично закрывали лицо.
Сегодня она собрала свои прямые темные волосы на затылке и точно так же, как это делала Жизель, перехватила их несколько раз разноцветными резинками. Его это всегда восхищало: одно движение руки, всего лишь несколько секунд - и прическа готова.