- Вам может стать перед ним неловко, - сказал он. - И вы уже не захотите записывать определенные вещи. На мой взгляд, очень важно, что сейчас вы записываете все, что приходит вам в голову. Кроме того, Бену может не понравиться, что вы решили продолжить лечение. - Он помолчал. - Возможно, вам лучше не показывать ему дневник.
- Но как я вспомню, что надо вести дневник? - спросила я. И тут меня осенило: - Вы мне напомните?
- Да, - сказал он и добавил: - Тогда вы должны сказать мне, где будете его прятать.
Мы уже подъехали к дому. Только сейчас я вдруг осознала, что это моя собственная машина.
- В шкафу, - сказала я. - Я буду держать его в глубине шкафа.
- Хорошо. Но обязательно напишите что-нибудь сегодня, прежде чем лечь спать. Иначе завтра утром это будет просто записная книжка, которая ни о чем вам не говорит.
Я ответила, что понимаю, так и сделаю, и вышла из машины.
- Удачи, Кристин! - пожелал доктор мне вслед.
Я в постели. Жду мужа. Разглядываю фотографию дома, в котором выросла. Он кажется таким спокойным, таким нормальным. "Как я попала оттуда вот сюда? - думаю я. - Что произошло? Какая у меня биография?"
Бьют часы в гостиной. Полночь. Бен поднимается по лестнице. Сейчас я спрячу дневник в обувную коробку, которую поставлю на нижнюю полку шкафа, как пообещала доктору Нэшу. И продолжу писать завтра. Если он позвонит.
10 ноября, суббота
Я села за дневник днем. Бен внизу, читает. Думает, что я отдыхаю, но это не так, хотя я и утомилась. Нет на это времени. Я должна все записать, пока не забыла. Я должна вести дневник.
Смотрю на часы и записываю время. Бен предложил погулять сегодня днем. В моем распоряжении чуть больше часа.
Сегодня я проснулась, не зная, кто я такая. Открывая глаза, я готовилась увидеть угол прикроватного столика, желтую лампу, приземистый шкаф в углу комнаты, обои с ненавязчивым орнаментом из папоротников. Я ждала, что услышу, как мама суетится на кухне или как в саду насвистывает папа, подравнивая изгородь. Думала, что лежу в своей постели одна, если не считать игрушечного кролика с порванным ухом.
Не тут-то было. "Наверное, я в спальне у родителей", - подумала я, но тут же поняла, что ничего вокруг не узнаю. Комната мне абсолютно незнакома. Я лежала на спине и думала: "Что-то случилось. Что-то ужасное".
Когда надо было спускаться к завтраку, я уже успела изучить фотографии вокруг зеркала. Я уже знала, что я не ребенок и даже не юная девушка, и что мужчина, который хлопочет на кухне и насвистывает под радио, не мой отец, не сосед и даже не мой парень, а муж, которого зовут Бен.
Я не решалась войти в кухню. Мне стало страшно. Ведь я увижу его впервые. Интересно, какой он? Сильно ли отличается от человека на фотографиях? Или они - тоже искаженная действительность? А что если он старше, толще, с лысиной? Какой у него голос? Какие повадки? И вообще, удачный ли у нас брак?
Вдруг я увидела сцену: какая-то женщина - мама? - советует мне хорошо подумать. Мол, жениться - не воды напиться…
Я резко распахнула дверь. Бен стоял ко мне спиной, колдуя с лопаточкой над беконом, который шипел и шкворчал на сковородке. Он не слышал, как я вошла.
- Бен! - позвала я.
Он тут же обернулся:
- Кристин! Все хорошо?
Я не знала, что ответить, и в конце концов промямлила:
- Кажется, да.
Он улыбнулся с явным облегчением, я улыбнулась в ответ. Он выглядел старше, чем на снимках в ванной, - больше морщин, больше седины, редеющие виски, но, как ни странно, казался даже более привлекательным. Челюсть тяжеловата, почти старческая, в глазах отчаяние. Я понимаю, что он напоминает мне постаревшего отца. "Могло быть хуже", - думаю я. Гораздо хуже.
- Ты видела фотографии? - спросил он.
Я кивнула.
- Не волнуйся, я все объясню. Проходи, устраивайся. - И он махнул в сторону коридора. - Там гостиная. Я буду через минутку. Прихвати с собой вот это. - Он протянул мне мельницу для перца.
Вскоре появился и сам с двумя тарелками. Бледные кусочки бекона, обжаренные на собственном жире, яичница и поджаренный хлеб. Пока я все это ела, Бен рассказывал, как теперь протекает моя жизнь.
- Сегодня суббота, - сказал он. Вообще-то всю неделю он работает. Учителем в школе. Он рассказал про мобильный телефон в моей сумке, про доску для записей на кухне. Показал, где у нас хранится НЗ - две двадцатифунтовые купюры, свернутые в тугую трубочку и спрятанные за часами на каминной полке. Потом показал дневник, в который я иногда записываю свои мысли. - Вместе мы справляемся, закончил Бен. Хотя и не до конца, но я ему поверила, что мне оставалось!
Мы поели, потом я помогла ему убраться.
- Попозже сходим с тобой прогуляться, - сказал он. - Ты не против?
Я сказала, что нет, и он явно обрадовался.
- Я только пойду почитаю газету, ладно?
И я поднялась наверх. Как только я осталась одна, у меня пошли круги перед глазами, голова стала тяжелая и в то же время легкая, как шарик. Я ни за что не могла ухватиться. Все казалось призрачным. Я оглядывалась вокруг: вот дом, в котором я живу, но глаза ничего не узнавали. Мне вдруг захотелось убежать далеко-далеко. Надо было успокоиться.
Я села на край кровати, в которой спала. Надо ее заправить, что ли. Прибраться. Как-то занять себя. Я взяла подушку, хотела ее взбить, и в этот самый момент раздался какой-то зудящий звук.
Я не сразу поняла, что это за звук. Низкий, настойчивый. Нет, это была мелодия, тихая, приятная. Моя сумка валялась на полу, я подняла ее и поняла, что звук идет изнутри. Я вспомнила, что Бен говорил что-то про телефон.
Достала аппарат. Он светился. Я долго смотрела на него. Какая-то часть моего сознания, похороненная глубоко на задворках памяти, точно знала, от кого этот звонок. Ответила.
Мужской голос произнес:
- Кристин? Вы меня слышите?
Я сказала "да".
- Это ваш доктор. Все в порядке? Бен с вами рядом?
- Нет, - ответила я. - Он… А в чем дело?
Он представился и сказал, что уже несколько недель у нас занятия.
- Мы занимаемся вашей памятью. - Я не ответила, и он продолжал: - Вы должны мне доверять. Пожалуйста, загляните в шкаф в вашей спальне. - Он снова помолчал. - Там в самом низу обувная коробка. Откройте ее. Там лежит ваш дневник.
Я бросила взгляд на шкаф.
- Но откуда вы знаете?
- Вы сами мне сказали, - ответил он. - Мы встречались вчера. И вместе решили, что вы начнете вести дневник. Именно тогда вы мне сказали, где будете его прятать.
Я вам не верю, - чуть не сорвалось с языка, но это было бы невежливо, кроме того, это была не совсем правда.
- Ну что, посмотрите? - спросил он. Я сказала, что посмотрю, и он добавил: - Тогда не теряйте времени. И ничего не говорите Бену.
Я не нажала "отбой" и прямо с телефоном подошла к шкафу. Доктор говорил правду. В самом низу шкафа стояла обувная коробка - синяя, с крышкой от другой коробки с надписью Scholl. А в ней лежал ежедневник, завернутый в кусок ткани.
- Нашли? - спросил доктор.
Я достала и развернула находку. Ежедневник был из коричневой кожи, видимо, дорогой.
- Кристин?
- Да-да. Дневник у меня.
- Отлично. Там есть записи?
Я открыла дневник и на первой же странице прочитала: "Меня зовут Кристин Лукас. Мне сорок семь лет. У меня амнезия". Мне стало страшно и интересно. Как будто шпионишь, только за самой собой.
- Есть, - сказала я.
- Прекрасно! - сказал доктор, пообещал, что позвонит завтра, и мы разъединились.
Я не двигалась. Опустившись на пол прямо у распахнутого шкафа, так и не убрав постель, я начала читать.
…И была ужасно разочарована. Потому что не помнила ничего из того, о чем читала. Никакого доктора Нэша, никаких кабинетов, в которых мы якобы встречались, никаких тестов, которые я вроде бы проходила. Я только что слышала голос этого человека, но не могла представить ни его самого, ни нашего разговора. Дневник читался как триллер. Но потом я нашла между страниц фотографию. Это был дом моего детства, дом, в котором я бы с такой радостью проснулась. Он был реальным, это была зацепка. Значит, я встречалась с доктором Нэшем, и он дал мне этот снимок, этот осколок моего прошлого.
Я закрыла глаза. Вчера я описывала вслух свой дом, банку из-под сахара, вспоминала, как мы собирали ягоды. Помню ли я все это? Могу ли восстановить что-то еще? Надеясь вспомнить что-нибудь новое, я подумала о маме, о папе. Появлялись безмолвные образы. Блекло-оранжевый ковер, ваза оливкового цвета. Желтый детский комбинезончик на кнопочках спереди и вышитым на груди утенком. Ярко-синее пластиковое сиденье для машины и поблекший розовый горшок.
Вещи, краски… Но ничего о моей жизни. Ничего. "Где же мои родители?" - подумала я и вдруг впервые ясно осознала, что их нет в живых и я это знаю.
Я вздохнула и присела на край незаправленной кровати. Между страницами дневника лежала ручка. Почти бессознательно я взяла ее и приготовилась писать. Приставив ручку к бумаге, я прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться.
Именно тогда что-то произошло. Именно в этот миг мысль о смерти родителей запустила некий механизм, и я словно очнулась от долгого, глубокого сна. Ожила. И не постепенно, а резко. Как от удара током. Я вдруг очутилась не в собственной постели с открытым дневником в руках, а совсем в другом месте. Там, в прошлом - которое, как я думала, утрачено навсегда, - почти осязая и чувствуя вкус окружающего. Я начала вспоминать.
Вот я прихожу домой, в тот самый дом, где выросла. Мне лет четырнадцать, я ужасно хочу поскорее дописать рассказ, над которым работаю, но вижу на столе записку: "Мы вернемся поздно. Дядя Тед заедет за тобой в шесть". Я беру себе попить, сэндвич и усаживаюсь к ноутбуку. Миссис Ройс говорит, что я пишу ярко и неординарно, она считает, что я бы могла писать профессионально. Но я не знаю, что писать, не могу собраться. Я просто закипаю от ярости. Это все они. "Где они? Что они делают? Почему не взяли меня с собой?" Я смяла листок и бросила в угол.
Картинка пропала, но тут же возникла другая. Более напряженная, более реальная. Отец везет нас на машине домой. Я сижу на заднем сиденье, уставившись в точку на лобовом стекле. То ли дохлая мошка, то ли грязь. Неважно. Я заговорила, сама того не ожидая.
- И когда вы собирались мне сказать?
Молчание.
- Мама!
- Кристин, - говорит мама. - Не надо.
- Папа! Когда вы собирались мне сказать? - Молчание. - Папа, ты умрешь?
Он оборачивается ко мне и улыбается.
- Нет, солнышко. Конечно, нет. Разве что когда стану совсем стареньким. В окружении целой толпы внуков.
Но я знаю, что это неправда.
- Мы будем бороться, - говорит отец. - Я обещаю.
У меня перехватило дыхание. Я открыла глаза. Все, картинка исчезла, испарилась. Я сидела в спальне, в которой проснулась сегодня утром, но на секунду она показалась мне странной. Какой-то плоской. Бесцветной, лишенной энергии, словно я смотрела на старую, выцветшую фотографию. Как будто ураган из прошлого высосал всю жизнь из настоящего.
Я опустила глаза: вот он, мой дневник. Ручка выскользнула у меня из пальцев и скатилась на пол, оставив на странице неровную синюю линию. Сердце билось как бешеное. Я вспомнила! Причем что-то существенное, важное. Значит, ничего не потеряно. Я подняла ручку и начала быстро все записывать.
Пожалуй, я остановлюсь. Закрываю глаза, пытаясь вернуть воспоминания, и у меня получается! Вот я. Вот мои родители. Мы возвращаемся домой. Все кажется не таким ярким, немного в тумане, но главное - все на месте. Я так довольна, что все записала. Я ведь знаю, что мало-помалу воспоминание сотрется. А теперь оно не исчезнет бесследно.
Бен, наверное, уже дочитал газету. Он крикнул мне снизу, готова ли я. Я ответила, что готова. Сейчас только спрячу дневник в шкаф, надену куртку и ботинки. Позже напишу еще. Если что-нибудь вспомню.
* * *
Это написано несколько часов назад. Нас весь день не было дома, мы только вернулись. Бен на кухне, готовит на ужин рыбу. Он включил радио, ритмы джаза доносятся и сюда, в спальню, где я расположилась. Я не стала предлагать Бену свою помощь - так мне не терпелось побыстрее подняться наверх и записать все, что произошло сегодня днем. Но Бен и не возражал.
- Иди отдохни, - сказал он. - Есть будем минут через сорок пять. - Я кивнула. - Я позову, когда все будет готово.
Я смотрю на часы. Если писать быстро, времени мне хватит.
Мы выехали примерно в час дня. Ехали недолго, вскоре Бен припарковал машину у длинного невысокого здания; в каждом окне с широкими рамами сидело по сизому голубю, входная дверь обита рифленым железом.
- Это бассейн, - сказал Бен, выйдя из машины. - Он открыт летом. Ну что, пойдем?
Цементированная дорожка вилась вдоль подножия холма. Мы шли молча, слушая лишь карканье ворон на футбольной площадке, жалобный лай собаки где-то вдалеке да крики детей - обычный городской шум. Я думала об отце, которого уже нет, и о том, что я хотя бы помню об этом. По треку стадиона бегала девушка, я наблюдала за ней, пока ее не скрыла от нас высокая ограда; мы двинулись вверх по тропинке. Наконец появились признаки жизни: мальчик запускает воздушного змея, позади его страхует отец; девушка выгуливает на поводке маленькую собачку.
- Это Парламент-Хилл, - говорит Бен. - Мы часто здесь гуляем.
Я молчала. Город был виден сквозь низкие облака как на ладони. Он казался меньше, чем я представляла. Я могла взглядом охватить его целиком, до далеких холмов. Я видела башню-колосс "Бритиш Телекома", купол собора Святого Павла, электростанцию в Баттерси - они были мне смутно знакомы, хотя я не знала почему. Были и другие неизвестные мне сооружения: высоченное стеклянное здание, похожее на толстую сигару, огромное колесо обозрения - на довольно приличном расстоянии. Как мое собственное лицо, они казались чужими и одновременно знакомыми.
- Кажется, я узнаю это место, - сказала я.
- Да. Мы ходим сюда давно, и вид постоянно меняется.
Мы пошли дальше. Большинство скамеек было занято, люди сидели парами и поодиночке. Мы направились к свободной скамье, почти на самой вершине, и наконец сели. Я почувствовала запах кетчупа: под скамейкой лежал недоеденный гамбургер в картонной упаковке.
Бен осторожно подобрал его, выбросил в соседнюю урну и, вернувшись ко мне на скамейку, указал куда-то вниз:
- Это Кэнэри-Уорф. - Он указал на здание, которое даже отсюда, издали, казалось непропорционально высоким. - Башня была построена в начале девяностых. Кажется, там сплошь офисы.
Девяностые. Было так странно слышать небрежное упоминание десятилетия, которое прошло мимо меня. Господи, сколько же я пропустила! Новая музыка, фильмы, книги, а сколько событий! Стихийные бедствия, катастрофы, войны. Возможно, какие-то страны исчезли с карты, а я просто дрейфовала из одних суток в новые, ничего не запоминая. И главное, пропала огромная часть моей жизни! Сколько пейзажей, которые я не узнаю, хотя вижу их изо дня в день…
- Бен, - произнесла я. - Расскажи мне о нас.
- О нас? Что ты имеешь в виду?
Я повернулась к нему. Холодный порыв ветра хлестнул меня по лицу. Где-то залаяла собака. Я не знала, что именно спросить: он ведь уверен, что я совсем ничего о нем не помню.
- Прости, но я ведь ничего не знаю о наших отношениях. Ни как мы познакомились, ни когда поженились, понимаешь!
Он улыбнулся и подвинулся ко мне вплотную, мы сидели, касаясь друг друга. Потом положил руку мне на плечо. Я занервничала, но вспомнила, что он мне не чужой мужик, а законный муж.
- О чем именно тебе рассказать?
- Не знаю… - сказала я. - Как мы встретились?
- Ну, мы оба были в университете, - начал он. - Ты как раз работала над PhD, помнишь?
Я помотала головой.
- Не помню. Что я изучала?
- Ты окончила английское отделение, - сказал Бен, и тут передо мной, словно вспышка, возникла сцена. Я сижу в библиотеке, ах да, кажется, я тогда писала работу по теме "Феминизм в литературе начала ХХ века". Хотя, возможно, эти материалы мне понадобились для рассказов; мама не поняла бы меня, но, по крайней мере, не заподозрила бы ничего неприличного. Воспоминание так и стояло перед глазами, настолько реальное, что казалось, я могу до него дотронуться. Но Бен заговорил, и все исчезло.
- Я тоже писал диссертацию, - сказал он. - По химии. Мы постоянно с тобой сталкивались. В библиотеке, в баре, повсюду. И я каждый раз поражался, как ты прекрасна. Но все не смел заговорить с тобой.
Я рассмеялась.
- Серьезно? - мне не верилось, что я могу кого-то напугать.
- В тебе было столько уверенности. И столько энергии. Ты могла часами сидеть, обложившись книгами, читала, что-то записывала, потягивая кофе из стаканчика. Ты была такая красивая. Я даже не мечтал, что ты обратишь на меня внимание. Но однажды так получилось, что мы сидели рядом, и ты случайно толкнула свой стаканчик, и кофе пролился прямо на мои книги и тетради. Ты так извинялась, хотя мне было все равно, потом мы вместе вытирали кофе, и я предложил купить тебе еще стаканчик. Ты сказала: "Что ты! Это я должна пригласить тебя на кофе, в качестве извинения!" Я согласился, и мы пошли в кафе. Вот так все и началось.
Я попыталась представить эту картину - юноша и девушка в библиотеке, книги в луже кофе, мы смеемся… Но не смогла, и мне стало так грустно. Я подумала: ведь у каждой пары есть своя история любви - кто с кем первый заговорил, кто что сказал, - а я ничего не могу вспомнить… Хвост воздушного змея затрепетал на ветру и затрещал, как гремучая змея.
- И что было потом? - спросила я.
- Ну, мы стали встречаться. Все как у всех. Я получил диплом, ты получила степень, и мы поженились.
- Как это было? Кто сделал предложение?
- Конечно, я, - сказал он.
- А где? Расскажи мне все в подробностях.
- Мы были так влюблены друг в друга, - начал Бен, отвернувшись, глядя вдаль. - Мы все время проводили вместе. Ты снимала квартиру в складчину с подругой, но почти там не появлялась. Потому что практически жила у меня. Нам так нравилось жить вместе, что пожениться было для нас естественно. И вот на День святого Валентина я купил тебе мыло - особенное, дорогое, ты такое обожала, - но перед этим снял целлофановую обертку и вдавил в мыло обручальное кольцо. Потом снова красиво упаковал и преподнес тебе как подарок. А когда в тот вечер ты пошла в ванную, то обнаружила кольцо и сказала мне "да".
Я улыбнулась при этой мысли. Чепуха какая - кольцо в мыле, подумать только, я ведь могла не сразу открыть мыло, и кольцо дожидалось бы меня неизвестно сколько. Но надо признать, история была вполне романтическая.
- А с кем я снимала квартиру? - спросила я.
- Да я уж не помню, - отвечал Бен. - С однокурсницей. В общем, на следующий год мы поженились. В Манчестере, в церкви рядом с домом твоей матери. Был чудесный день. Я тогда получал квалификацию преподавателя, денег особо не было, но нам было хорошо. В тот день сияло солнце, все были счастливы. А потом мы поехали в свадебное путешествие в Италию, на озера. Это было потрясающе.