- Извините, что спросил, - смущается он. - Как я говорил, у вас бывают вспышки воспоминаний. Похоже, в какие-то дни вы помните больше, чем в другие.
- Я не понимаю, - говорю я. - Выходит, я абсолютно не помню, чтобы мы с вами встречались, не помню, что случилось вчера, позавчера, в прошлом году. Но я способна воспроизвести события далекого прошлого. Из детства. Я помню мать. Помню университет, правда, немного. Я не понимаю, каким образом могли сохраниться эти воспоминания, если все остальное стерлось.
Пока я говорила, доктор несколько раз кивнул. Я уверена, он уже это слышал. Возможно, этот вопрос я задаю ему каждую неделю. Возможно, мы каждый раз ведем примерно одинаковый разговор.
- Память - капризная штука, - говорит доктор. - У нас есть краткосрочная память, которая может удерживать информацию в течение минуты или около того. Но есть и долгосрочная память, которая хранит огромные объемы информации, причем, по-видимому, неограниченное время. Нам известно, что эти две функции памяти контролируются разными частями мозга, между которыми существует нейронная связь. Есть еще одна часть мозга, которая превращает краткие, преходящие воспоминания в долгосрочные, чтобы вызвать их много позже.
Он говорит быстро и гладко, ясно, что сел на своего конька. Наверное, когда-то и я была такой. Уверенной в себе.
- Есть два основных типа амнезии. В первом случае, как правило, пострадавший не может вспомнить прошлые события, причем чаще всего почти стираются события самого недавнего прошлого. Например, человек, попавший в аварию, не помнит ни само происшествие, ни события последних дней и недель, но прекрасно помнит все, что происходило, скажем, за полгода до этого.
Я киваю: понятно.
- А во втором случае?
- Это бывает реже, - отвечает он. - Иногда отмечается неспособность трансформировать краткосрочные воспоминания в долгосрочные. Люди с этой патологией живут только "в данный момент"; они могут удерживать в памяти лишь недавние события, и то на короткое время.
Он замолчал, видимо, ожидая моего ответа. Будто бы нам были заранее выданы четкие реплики и этот диалог разыгрывался регулярно.
- А у меня что, оба типа? - спрашиваю я. - И потеря памяти, и неспособность формировать новые воспоминания?
Доктор прокашлялся.
- Да, как ни печально. Это нетривиальный случай, но вполне допустимый. Но у вас необычен сам "рисунок" амнезии. Похоже, вы не сохранили никаких устойчивых воспоминаний о вашей жизни, кроме детства; при этом вы способны сохранять новые воспоминания совершенно оригинальным образом. Вот если бы я вышел из комнаты и вернулся через две минуты, большинство пациентов с антероградной амнезией вообще бы не помнили, что мы встречались, тем более только что. А вы, похоже, способны удерживать в памяти крупные временные отрезки - вплоть до суток, а потом они стираются. Это совсем не типично. Честно говоря, это необъяснимо с точки зрения наших представлений об устройстве памяти. Получается, что вы без труда превращаете краткосрочные воспоминания в долгосрочные. И я не понимаю, почему они не сохраняются.
Да, видно, я веду беспорядочную жизнь, но все же имеющую видимость порядка, раз я произвожу независимое впечатление. Повезло мне, похоже.
- Но почему? - спрашиваю я. - Что со мной случилось?
Он молчит. В кафе совсем тихо. Воздух словно застыл, стал липким. Когда доктор заговорил, мне показалось, что его голос отдается эхом.
- Расстройство памяти может быть вызвано многими причинами. Как долгое, так и кратковременное. Болезнь, травма, наркотики. Конкретные причины расстройства могут быть разными, в зависимости от того, какая часть мозга повреждена.
- Да-да, - перебиваю я. - Но что произошло со мной?
Он пристально посмотрел на меня.
- А что вам рассказал Бен?
Я вспоминаю наш разговор дома. "Несчастный случай", вот что он сказал.
- Да в общем ничего. То есть ничего конкретного. Сказал, что это был несчастный случай.
- Да, - сказал доктор и потянулся за портфелем, который поставил под стол. - Ваша амнезия вызвана травмой. Это правда, хотя и отчасти. - Он открывает портфель и достает блокнот. Сначала я думаю, что он хочет проверить свои записи, но тут он протягивает блокнот мне. - Держите. Я хочу отдать его вам, - говорит он. - Здесь изложена вся история. Лучше, чем в моем пересказе. Подробно говорится о причине вашего состояния. Но не только.
Я беру блокнот. Коричневый, в кожаной обложке, опоясан резинкой-закладкой. Я снимаю ее и открываю страницу наугад. Бумага плотная, почти незаметно линованная, убористо исписанные страницы с красными полями.
- И что это? - спрашиваю я.
- Ваш дневник. Вы ведете его уже несколько недель.
Я потрясена.
- Дневник? - Интересно, почему он находится у него?
- Да. Конспект того, чем мы занимались в последние недели. Это я попросил вас вести его. Мы провели большую работу, пытаясь выяснить точный механизм работы вашей памяти. Я подумал, вам пригодится, если он будет у вас под рукой.
Я смотрю на блокнот.
- Так это написала я?!
- Да. Я предложил, чтобы вы записывали все, что захотите. Это практиковали многие люди с потерей памяти, но, как правило, без особого успеха: ведь период запоминания у них довольно краток. Но поскольку вы способны помнить многое и в течение целого дня, я подумал: что, если вы будете записывать разные события? Вдруг это поможет вам, так сказать, протянуть ниточку памяти из одного дня в другой? Кроме того, я считаю память своего рода мышцей, которую можно укрепить тренировкой.
- А вы читали дневник в течение этого времени? - спрашиваю я.
- Нет. Вы писали его для себя.
- Но как… - я спохватываюсь и задаю другой вопрос: - А кто напоминает мне, чтобы я писала, Бен?
Он помотал головой.
- Я предложил вам вести его тайно. Вы прячете его у себя дома. А я звоню вам и говорю, где он лежит.
- Ежедневно?
- Да, как правило.
- А что Бен?
Он помолчал, потом ответил:
- Бен не читал дневника.
Интересно, что я такого записываю в дневник, чего не должен знать мой муж? Что за тайны у меня от него? Тайны, неведомые мне самой.
- Но вы-то читали? - спрашиваю я.
- Вы передали его мне несколько дней назад. И сказали, что я должен его прочитать. Что время пришло.
Смотрю на дневник. Вот это да, дневник! Вот она, связь с прошлым, хотя бы и с недавним.
- Значит, вы его прочли?
- Да, - отвечает доктор. - Практически. Во всяком случае, все самое важное. - Он замолкает, смотрит в сторону, чешет в затылке. Ему явно неловко. Интересно, правду ли он сказал мне о содержании дневника. Он допивает свой кофе и говорит: - Я только хочу подчеркнуть, что вы сами дали мне дневник. Я вас не принуждал.
Я киваю и молча допиваю кофе, рассеянно листая блокнот. На внутренней стороне обложки вижу список дат.
- А это что? - спрашиваю я.
- Дни, в которые мы встречались, - говорит доктор. - И те, которые наметили на будущее. Мы назначаем их по ходу работы. Я звоню и напоминаю вам, чтобы вы заглянули в дневник.
Я вспомнила о желтой бумажке, которую нашла утром между страницами другого блокнота.
- А сегодня?
- Сегодня ваш дневник был у меня. Поэтому мы написали записку.
Я снова киваю и пролистываю дневник до конца. Убористый, незнакомый мне почерк заполняет страницу за страницей. Кропотливая, многодневная работа.
Думаю о том, как же я находила на это время, но тут же вспоминаю доску с "расписанием", что висит у нас на кухне, и до меня доходит: у меня просто нет других занятий.
Я кладу дневник на стол. В кафе заходит парень в джинсах и футболке, мельком смотрит на нас, потом заказывает кофе и садится за столик с газетой. Больше он на меня не взглянул, и я, двадцатилетняя, немного огорчаюсь. Словно я стала невидимкой.
- Ну что, пойдем? - говорю я.
Мы идем обратно тем же путем. Небо нахмурилось, в воздухе паутиной висит туман. Почва под ногами немного пружинит, как будто идешь по зыбучим пескам. На детской площадке медленно вращается пустая карусель.
- Мы ведь обычно не здесь встречаемся? - спрашиваю я. - Не в этом кафе?
- Нет. Обычно мы встречаемся у меня в офисе. Выполняем упражнения, проходим тесты.
- Почему же мы пошли сюда?
- Я просто хотел вернуть вам дневник, - сказал он. - Меня беспокоит, что вы его лишились.
- Он что, так важен для меня?
- Полагаю, да.
Мы переходим дорогу и направляемся обратно к нашему с Беном дому. Вот и машина доктора Нэша, как и была, перед входом; окна спальни выходят на крошечный садик и короткую тропинку с аккуратными клумбами. Мне по-прежнему не верится, что я здесь живу.
- Хотите зайти? - предлагаю я. - Еще по кофе?
Он качает головой.
- Нет-нет, благодарю вас. Мне пора идти, у нас с Джули планы на вечер.
Но он не уходит, стоит и смотрит на меня. У него короткая стрижка с аккуратным пробором, вертикальные полоски на рубашке сочетаются с горизонтальными на пуловере. Только сейчас я понимаю, что он всего на несколько лет старше меня - той, двадцатилетней.
- Джули - это ваша жена?
Он улыбается, качает головой:
- Нет, она моя девушка. Вообще-то, невеста. Мы помолвлены - все время забываю.
Я тоже улыбаюсь. Вот они, детали, которые я якобы должна помнить. "Мелочи". Наверное, именно такие вещи я записываю в дневник, такие маленькие "крючки", на которых и держится вся жизнь.
- Поздравляю, - говорю. Он благодарит.
У меня такое чувство, что я должна задать еще какие-то вопросы, проявить интерес. Но не вижу смысла. Все равно то, что он расскажет мне сейчас, я забуду к завтрашнему утру. У меня есть только сегодня.
- Мне нужно домой, - говорю я. - На выходные мы уезжаем на побережье. Мне нужно собираться…
Доктор улыбается.
- До свидания, Кристин. - Он хочет уйти, но оборачивается: - В дневнике записаны номера моих телефонов. В самом начале. Позвоните мне, если захотите встретиться. Для продолжения занятий, конечно. Хорошо?
- Если? - спрашиваю я. Вспоминаю, что по дневнику до конца года рассыпаны карандашные заметки о назначенных сеансах. - Разве у нас не запланированы встречи?
- Вы все поймете, когда прочтете дневник, - говорит он. - Поверьте.
- Хорошо, - говорю я. Я почему-то верю ему и радуюсь этому. Радуюсь, что могу доверять не только мужу.
- Все будет, как вы захотите, Кристин. Звоните в любое время.
- Я позвоню, - говорю я. Он машет мне на прощание, садится в машину, смотрит вполоборота, разворачиваясь, выруливает на дорогу - и как не бывало.
Варю себе кофе и иду с чашкой в гостиную. Снаружи слышатся то чей-то свист, то грохот дрели, то взрывы звонкого смеха, но, когда я усаживаюсь в кресло, все превращается в слабый гул; лучи солнца робко пробиваются сквозь тюль, я чувствую их тепло на руках, на животе. Я вынимаю из сумки дневник.
Мне страшно. Я ведь не знаю, что я там обнаружу. Сколько сюрпризов, возможно, неприятных. Или загадок. На столе лежит записная книжка. Тоже с летописью моего прошлого, но по версии Бена. Интересно, прошлое в дневнике - иное? Открываю.
Первая страница не разлинована. В центре черной ручкой я написала свое имя, Кристин Лукас. Странно, что я не добавила ниже: "Личное!" или "Руки прочь!".
Но все-таки есть еще одна надпись. Неожиданная. Пугающая. Самое страшное открытие этого дня. Под моим именем крупными синими буквами записано:
НЕ ДОВЕРЯЙ БЕНУ!
Но делать нечего - я переворачиваю первую страницу.
И начинаю читать свою историю.
Часть 2
Дневник Кристин Лукас
9 ноября, пятница
Меня зовут Кристин Лукас. Мне сорок семь лет. У меня амнезия. Я сижу здесь, в незнакомой постели, и описываю свою жизнь; на мне шелковая ночнушка, которую мужчина - сообщивший, что он Бен, мой муж (кстати, сейчас он пошел вниз), - подарил мне на 46-й день рождения. В спальне тихо, единственный источник света - лампа на прикроватном столике, приглушенный оранжевый ореол. Я словно парю в воздухе, лежа в облаке света.
Дверь спальни закрыта. Я пишу для себя. Тайком. По вдохам-выдохам дивана я слышу, как мой муж в гостиной приподнимается, тянется вперед, покашливает, воспитанно прикрывая рот. Я спрячу дневник, когда он окончательно поднимется. Суну под кровать или под подушку. Не хочу, чтобы он прочитал мои записи. И не хочу объяснять, откуда я его взяла.
Я смотрю на часы на тумбочке. Уже почти одиннадцать. Надо торопиться. Наверное, совсем скоро я услышу, что Бен выключил телевизор, потом заскрипит пол и погаснет свет. Заглянет ли он на кухню, чтобы съесть бутерброд или выпить стакан воды? Или сразу пойдет в спальню? Понятия не имею. Я не знаю его привычек. Я своих-то не знаю.
Дело в том, что у меня нет памяти. Если верить Бену и доктору, с которым я познакомилась днем, как только я усну, мой мозг сотрет все, что я сегодня узнала и сделала. Я проснусь завтра в том же состоянии, что сегодня утром. В уверенности, что я юная девушка. И впереди у меня вся жизнь с ее потрясающими возможностями.
А потом снова обнаружу, что это не так. Ведь все возможности уже использованы. Полжизни позади.
Доктора зовут Нэш. Он позвонил мне утром, посадил в машину и отвез к себе в офис. На его вопрос я ответила, что впервые его вижу; он улыбнулся - без всякой иронии - и открыл лэптоп на своем столе.
Он показал мне фильм. Точнее видеоролик. Мы с ним сидели в тех же креслах, только были одеты по-другому. В ролике доктор Нэш дал мне карандаш и попросил нарисовать на бумаге разные фигуры, но глядя в зеркало, то есть чтобы все отображалось наоборот. Видно было, что мне трудно дается это задание, но сейчас меня интересовало не это, я неотрывно смотрела на свои огрубевшие руки и обручальное кольцо на пальце. Вот я закончила, и доктор явно чем-то доволен.
- Вы быстро схватываете, - произнес он, мол, где-то в самой глубине моего сознания хранятся результаты наших занятий, хотя сами занятия я не помню. - Это означает, что ваша долгосрочная память все-таки функционирует, - продолжил он.
Я улыбнулась ему, но как-то растерянно. Ролик закончился.
Доктор Нэш закрыл лэптоп. Он сказал, что мы встречаемся несколько недель и что у меня серьезное нарушение, как он выразился, "эпизодической памяти". Он объяснил, что это означает: я не запоминаю событий и подробностей своей биографии. Как правило, причина этого - неврологические расстройства. Структурные или биохимические. А возможно, гормональный дисбаланс. У меня редчайший случай, причем, по всей видимости, в особо сложной форме. Я спросила, что значит "особо сложной", и он сказал, что бывают дни, когда я не помню ничего, кроме событий раннего детства. Я вспомнила сегодняшнее утро, когда я проснулась без всяких "взрослых" воспоминаний.
- Как часто? - спросила я.
Его молчание было красноречивее слов:
"Очень".
Доктор продолжал: есть методики лечения персистирующей амнезии - медикаментозный и с помощью гипноза, но они все уже были испробованы.
- Но вам невероятно повезло, Кристин, - сказал он и объяснил, чем мой случай так разительно отличается от прочих. - Ваш набор симптомов не говорит о том, что вы утратили память навсегда. Вы можете помнить события в течение нескольких часов, пока не заснете. Вы даже можете вздремнуть - это не нарушает работы памяти. Пока не наступит глубокий сон. Это крайне необычно. Как правило, пациенты с потерей памяти не удерживают воспоминания дольше нескольких секунд.
- И?..
Он толкнул ко мне по столу коричневую записную книжку.
- Думаю, для вас будет очень полезно записывать что-то по ходу лечения - ваши ощущения, любые впечатления, воспоминания, которые вдруг всплывают. В этой книжке.
Я потянулась и взяла ее в руки. Новенькая, ни единой записи.
"И это все лечение? - подумала я. - Вести дневник? Я хочу помнить, а не только записывать".
Он словно прочел мои мысли.
- Кроме того, я надеюсь, что сам процесс записывания может вызвать новые воспоминания, - сказал он. - Эффект накопления.
Я раздумывала. А, собственно, какой у меня выбор? Вести дневник или оставить все как есть.
- Хорошо. Я согласна.
- Отлично. Вот я записал на обложке свои телефоны. Звоните, если понадобится помощь.
Я сказала "да" и взяла у него записную книжку. После паузы он продолжил:
- Мы с вами здорово продвинулись в том, что касается воспоминаний о детстве. В основном мы рассматривали фотографии. - Я промолчала, и он достал из своей папки какой-то снимок. - Сегодня я хочу показать вам еще одну. Узнаете?
На фотографии дом. Сначала он мне кажется абсолютно незнакомым, но, когда я замечаю, что верхняя ступень выщерблена, меня как будто озаряет. Это дом, в котором я провела свое детство, - вот тот самый дом, в котором, как мне показалось, я проснулась сегодня утром. Дом выглядел немного другим, нереальным, что ли, но все же это был он. У меня перехватило дыхание.
- Я жила здесь в детстве, - сказала я.
Доктор кивнул и объяснил, что мои воспоминания о ранних годах не повреждены. И попросил описать дом изнутри.
Я рассказала все, что смогла вспомнить: с порога попадаешь прямо в гостиную, в глубине небольшая столовая, гостей, как правило, вели по дорожке, что отделяла наш участок от соседского, сразу на кухню в задней части дома.
- А что еще? Что было наверху?
- Две спальни, - ответила я. - Одна сразу у лестницы, другая чуть дальше. В ванную и туалет, они в глубине дома, был проход через кухню. Раньше они находились в отдельном помещении, которое позже присоединили к главному дому, построив проход с кирпичными стенами и крышей из листового пластика.
- Дальше?
Я не понимала, чего он ждет.
- Не знаю…
Тогда он спросил, помню ли я какие-нибудь детали.
И я вспомнила.
- У мамы в кладовой стояла банка с надписью "Сахар", - начала я, - в ней она хранила деньги. Банка стояла на верхней полке, рядом с джемами - она сама их делала. Мы собирали ягоды в лесу, куда ездили на машине. Куда точно, не помню. Мы втроем заходили далеко в лес и собирали чернику. Корзины, десятки корзин. А потом, дома, мама варила их и делала джем.
- Отлично, - сказал доктор, кивая. - Прекрасно! - он что-то записывал в свой блокнот. - А что скажете об этих?
Он показал мне еще две фотографии. На одной была женщина, в которой я сразу узнала свою мать. А на второй была я. И я стала рассказывать доктору все подряд. Когда я замолчала, он забрал у меня снимки.
- Очень хорошо. Сегодня вы вспомнили о вашем детстве гораздо больше, чем обычно. Думаю, это из-за фотографий, - он помолчал. - В следующий раз я покажу вам новые.
Я согласилась. Интересно, откуда у него эти снимки, и вообще, сколько он знает обо мне того, чего не знаю я!
- Можно я возьму себе эту? - спросила я. - Ту, где мой старый дом?
Он улыбнулся:
- Конечно! - И передал мне фотографию. Я вложила ее между страниц дневника.
Доктор отвез меня домой. Он уже объяснил, что Бен не знает о наших встречах. Но по дороге добавил, что я должна хорошенько подумать, рассказать ли мужу о дневнике.