- Намедни, - сказал он, - пришли это они к холбнянскому Гавриле. Три человека, с винтовками, с бомбами. "Угощай, хозяин!" Гаврила побегал по деревне, принес там, что было, самогону там, сала и - дурья голова - подходит с разговором: дескать, гости дорогие, кто такие будете? Старшой-то и говорит: "Мы, говорит, такие, что против красных и против белых. Зеленые мы. За крестьянство стоим". Гаврила-то и обрадовался: "Во, говорит, спасибо. А то, говорит, совсем мужику житья не стало. Обижают очень. Наборы да разверстки. Спасибо, говорит, товарищи". Старшой-то: "Что? Товарищи?" И - раз - в зубы. Всю морду расквасили. И еще окна в хате побили. Теперь-то Гаврила ходит, плюется. "Чтоб, говорит, у этих-то заступников руки-ноги отвалились".
- Чего там "руки-ноги"? - сказал Хаче. - Расстрелять - и все.
- Не, - сказал Игнат. - Я бы их не стрелял. Я бы их - живьем в могилу!
- Ты бы, Игнат, в могильщики пошел, - сказал Ирмэ. - А то ты все "в могилу да в могилу". Ты и про меня, небось, думаешь: "в могилу бы его, коваля"?
- Не, - сказал Игнат. - Живи уж, коваль, покуда живется. Чего там?
Близко проходила дорога. И по дороге мчал верховой. Слышно было, как чавкает грязь под копытами и как дышит конь - тяжело, с хрипом.
- Стой! - кричали всаднику со всех сторон. - Стой! Куда?
Всадник - молодой паренек - на всем скаку остановил коня.
- Командира! - крикнул он высоким мальчишеским голосом. - Где командир?
- Здесь! - Герш поднялся. - Чего там?
- Подь-ка сюда! - крикнул верховой. - Дело есть! Герш подошел. Паренек свесился к нему и быстро о чем-то заговорил. Герш слушал молча. Потом сказал:
- Не надо, - сказал он. - Сами справимся. А самогон дать. Сколько ни попросят. И смотреть. Понял?
Верховой что-то сказал еще.
- На свету, - ответил Герш, - часам к шести.
И пошел к штабу.
А верховой повернул коня, гикнул, цыкнул и умчался так же быстро, как и примчал.
В лагере зашумели.
- Вестовой, - сказал Игнат. - Сейчас, значит, выступать будем.
- Похоже на то, - сказал Ирмэ. - Как думаешь, Цыган?
- Кто его знает, - Хаче лениво поскреб затылок. - Может, обман какой.
Подошел Алтер.
- Ну, как? - сказал Ирмэ. - Что там?
- Да вот Никита г-говорит: "Выступать немедля", - сказал Алтер. - А Герш: "Пошлем разведку. П-проверим".
- А бандиты где? - сказал Хаче. - Далеко?
- У самого Кобылья, в л-лесу, - сказал Алтер. - Пьют. Герш сказал: дать им самогону, сколько влезет.
- Верно, - сказал Игнат. - Пьяный что малый. А много их?
- Человек с-сто, что ли. Конные.
- Пошли, ребята, к штабу, - сказал Хаче.
Теперь уже не трудно было найти, где штаб. Весь отряд столпился у штаба. Все - и мужики, и рядские парни - понимали, что дело всерьез, и стояли чинно, не напирая. В центре горел фонарь. Под фонарем перед четырехверсткой сидели Герш, Никита и Иоганн. Герш провел по карте карандашом, покосился на Круглова: "Так?" Тот закусил усы, сощурился, кивнул: "Давай!" Герш поднял голову.
- Товарищи, - сказал он, - нужны двое. В разведку. Ребята нужны скорые, чтоб враз. Ну?
Ирмэ отпихнул Алтера и Игната и выперся вперед.
- Я, товарищ командир!
- Еще?
- Я! - сказал Хаче.
- Так, - Иоганн встал. - Я пойду тоже, - сказал он. - Я хорошо знаю место.
- Ладно, Иван, - сказал Герш. - Проверь все как следует. И смотри - осторожно. Заметят вас - провалено дело. Понял?
- Да, - сказал Иоганн. - Понял.
Глава вторая
Разведка
Ирмэ толкнул Хаче в бок.
- И Австрия с нами, - сказал он. - Важно.
- Тихо! - буркнул Хаче. - Услышит!
- Мы итти очень скоро, - сказал Иоганн. - Мы итти как лошадь. Хорошо?
- Хорошо, - сказал Хаче.
Они выбрались на дорогу. Дорога шла прямо - и это было хорошо. А то в этой тьме, - хоть глаз выткни, - ничего не стоило сбиться с дороги и забрести куда-то в сторону, вкривь, вкось, совсем не туда, куда надо. Иоганн торопил. Он шел впереди и так споро семенил ногами, что Ирмэ и Хаче еле за ним поспевали. Был он, Иоганн, такой же, как три года назад, у барака. Бритый, лысый, в железных очках. Только вместо шинели - полушубок, на голове - картуз, на ногах - высокие болотные сапоги. Чисто вологодский. Однако каждый мужик в отряде, встретив Иоганна, сразу узнавал в нем чужака, немца, и, покачивая головой, долго дивился: "Ишь ты! Немец - и, гляди ты, за нас, за советы! Понимает!"
Дорогу после утреннего дождя совсем размыло. Итти было тяжело - грязь прилипала к сапогам, просачивалась внутрь, пудовой каймой облепляла штаны. Винтовка - на веревочной привязи вместо ремня - резала плечо и била по ногам. Ирмэ попробовал было понести ее в руках. Но вышло, что хрен редьки не слаще. Иоганн - тому, конечно, что? Один маузер. То-то он и гонит, как на пожар.
- Скажи, чтоб шел потише, - сказал Ирмэ. - Уморит.
- Сидел бы ты, рыжий, дома, - сказал Хаче. - И тепло и не дует.
- Больно ты, Цыган, умный стал, - проворчал Ирмэ. - С чего бы?
- С воблы.
Иоганн остановился. Уже должна бы быть, по его расчету, деревня Филатовка, а деревни не было. Он пялил глаза во мрак, принюхивался - не пахнет ли дымом, прислушивался - собаки не лают ли. Но дымом не пахло. И собаки не лаяли. Иоганн прошел вперед, назад, повернул - нету!
- Что такое? - сказал Хаче.
- Деревня пропала, - пробормотал Иоганн, - должна быть деревня, а пропала.
- Это которая? Филатовка?
- Йа. Филатовка.
- Го! - сказал Хаче. - Вспомнил! Мы ее давно прошли, Филатовку-то. Ты о чем думал-то, халява?
И пошел вперед, к Малому Кобылью.
Австриец вдруг захохотал. Хохотал он звонко, по-детски.
- Что это - халява? - сказал он.
- Как бы это сказать? - Хаче подумал. - Ну, сапог, одним словом.
- Ага, - сказал Иоганн, - понимаю. А почему ты сказал - сапог?
- Все так говорят; - сказал Хаче. - Раз человек дурак, то говорят халява - сапог, то есть.
- А ты сапог?
Хаче обиделся.
- Почему сапог?
- Ну, сапоги делаешь? - пояснил Иоганн.
- А-а, - догадался Хаче. - Нет, не сапожник. Кузнец я.
- О! - обрадовался Иоганн. - И я был кузнец. В Вене.
- Вена - это что? Город, что ли?
- Йа. Город.
- Ничего себе город? - поинтересовался Хаче.
- Большой город, - сказал Иоганн. - Очень большой.
- У тебя там что - кузня была? Или как?
- Нет, - сказал Иоганн. - Я на заводе работал. Там много человек работал. Три тысячи.
- Три тысячи! - удивился Хаче. - И все на одного хозяина?
- Йа, - сказал Иоганн, - на один хозяин.
Хаче сердито плюнул.
- Эксплуататор! - проворчал он. - Бандит!
Иоганн снова захохотал.
- Йа, - сказал он, - большой бандит.
- Веселые вы парни, австрийцы, - сказал Хаче, - а халявы. Вы бы по-нашему: хозяина - к ляду, завод - себе.
- Сделаем, - сказал Иоганн. - Мы вернуться из России - сделаем. Мы теперь понимаем.
- Чего там понимать? - сказал Хаче. - Дело ясное.
Ирмэ шел позади. Шел и завидовал. "Эка чешет! - думал он про Хаче. - Не подступись!" Наконец не выдержал - подскочил к австрийцу и сунул ему в руку кисет с табаком.
- Закури, товарищ.
Остановились закурить. При свете зажигалки Иоганн внимательно посмотрел на Ирмэ. Потом закурил. Потом опять посмотрел.
- Я тебя знаю, - сказал он.
- И я тебя знаю, - сказал Ирмэ. - Я у тебя, помнится, бинокль торговал.
- Йа, - сказал австриец. - Потом солдаты в тебя стреляли. Помнишь?
- Еще бы не помнить, - сказал Ирмэ. - Памятный денек-то. Меня в ту же ночь загребли.
- Как - загребли? - не понял Иоганн.
- Ну, заграбастали, - сказал Ирмэ.
- Как?
- Арестовали.
- А-а! - сказал австриец. - Ты же небольшой был? Как это?
- Так это, - сказал Ирмэ - Посадили и всё. Политический, видишь ли, - добавил он важно.
- Долго тебя держали?
- Держали бы долго, кабы не революция, - сказал Ирмэ. - Полгодика-то все-таки отчубучил.
- Такой небольшой - и в тюрьме, - дивился Иоганн.
- Не в тюрьме - в остроге, а попросту - в хлеву, - сказал Ирмэ. - Видал, может, у пристава на дворе вроде хлева? Там вот и сидел. Отдувался.
- Одним словом - "почем овес", - сказал Хаче.
- Почему? - спросил Иоганн.
- Да в хлеву же рос. Так, рыжий?
- Я тебе, Цыган, такну! - проворчал Ирмэ.
Иоганн шел, опустив голову. Он о чем-то думал.
- У тебя товарищ был, - медленно проговорил он. - Как его звать?
- Алтер, что ли?
- Нет, - сказал Иоганн. - Он парикмахер был.
- А-а, - сказал Хаче. - Симон.
- Йа, Симон, - обрадовался Иоганн. - Он в отряде? Тоже?
- Нет, - сказал Ирмэ, - дома он.
- Почему? Болен?
- Не годится он в отряд, - хмуро сказал Хаче.
- Дезертир, - сказал Ирмэ. - Его мобилизовали в Красную армию, а через месяц, глядим, дома. "Ранили", говорит. Врет. Сам себя ранил.
- Порода, брат, дрянная, - сказал Хаче. - Бездельники. Такие любят чужими руками жар загребать. Знаю я их. Встречаю его недавно на улице "Здорово, говорит, большевик". "До свидания, говорю, дезертир". Да на другую сторону.
- О! - сказал Иоганн. - Это не годится. Это очень не годится. Раньше он другой был.
- Боевой был парень, - сказал Хаче. - Мы думали - ежели что, командиром будет. А вот поди ж ты. Отчего, скажешь? А все оттого же - порода не та. Батька всю жизнь вокруг богатеньких вертелся - и сын туда же. Вот, у меня батька: три года на германском воевал, а теперь добровольцем в Красной. Он бы меня убил, батька, кабы я поперек советской власти пошел.
- Тоже? - спросил Иоганн.
- Что - тоже?
- Тоже кузнец?
- Кузнец.
Впереди замаячили огни. Малое Кобылье. Деревня еще не спала. Огней было много. Уже издали чуялось - неладно в деревне, нехорошо. Собаки заливались на самых высоких потах. Голосили бабы. Гудели мужики. Казалось - в деревне пожар и сейчас ударят в набат.
- Бандиты! - тихо сказал Ирмэ.
- Надо обходом, - сказал Хаче, - а то как бы не напороться на кого.
- Да, - сказал Иоганн, - итти полем.
Они свернули с дороги и пошли в темноту - по пням, по кочкам, по взрыхленным полям. Шли долго, скользя, спотыкаясь, держась друг за друга, чтоб не упасть. Надо было выйти к лесу. Но не понять было, где лес. Деревня скоро осталась позади, огни померкли, лай затих. Пустынные осенние поля лежали вокруг, а над головой было черное небо, усеянное звездами. Звезд было много, да проку-то от них было мало, - они еле тлели, как угли в золе.
- Хоть бы луна, - сказал Ирмэ.
- Чтоб сразу и увидали? - сказал Хаче. - Дело, рыжий!
- Постой, - сказал Иоганн. - Я пойду посмотреть.
Ирмэ и Хаче остались стоять, а Иоганн куда-то пошлепал. Он прошел шагов десять, потом его не стало слышно. Ребята ждали долго, а Иоганна все не было.
- Теперь австрияк провалился, - проворчал Ирмэ. - Новая забота.
- Погоди, рыжий.
Хаче прислушался - ему невдалеке почудились голоса.
- Австрияк с кем-то говорит, - сказал он.
- С кем ему там говорить? - сказал Ирмэ. - С лешим?
- Погоди. Слышишь?
Верно, Иоганн с кем-то говорил, похоже было - уговаривал кого-то. Второй голос, сиплый, старческий, ругался, ворчал, - не соглашался. И вдруг слева показался свет, - должно быть, открыли дверь.
- Итти сюда! - крикнул Иоганн. - Скоро!
Среди ноли стоял длинный низкий овин. В овине горел свет, а в дверях махал рукой и звал Иоганн.
- Сюда! Скоро!
Старик, похожий на паука, - какая-то болезнь его скрючила обручам, так что ходил он, руками почти касаясь пола, - древний, дряхлый, с зеленой тощей бородой, пропустив в овин Ирмэ и Хане, быстро захлопнул за ними дверь.
- Проходи, проходи, - ворчал он - и вдруг закашлялся. Кашлял он дико - хрипел, стонал, лаял. Трясло его при этом так, что казалось - на глазах рассыплется. Ирмэ испугался: "Никак помирать собрался?" Однако кашель прошел, а старик не рассыпался и не номер. Наоборот, он будто сразу помолодел, задрав вверх зеленую бороду, он подмигнул Ирмэ и захихикал.
- Испугался? - проскрипел он ржавым голосом.
- Испугался, - признался Ирмэ.
Старик был доволен.
- Девяносто годов скриплю, - подняв руку, прокаркал он. - Четырех сыновей сховал, а…
И не договорил - опять закашлялся. Он кашлял и тыкал пальцем себе в спину. Ирмэ понял - и что силы хватил его по спине. Старик присел под ударом, но кашель унялся.
- Спасибо, сынок, - прошептал он, задыхаясь, - полегчало.
- Вот, чорт! - удивился Ирмэ. - Живучий!
Старик в овине был не одни. Еще тут были старуха и мальчик лет десяти. Старуха, широко открыв беззубый рот, спала. Она ворочалась, чесалась, мычала что-то, но спала крепко. Мальчик сидел на земле, подле двери. Защемив между пальцами толстое полено, он колол щепки на лучнику. Лучина горела с сухим треском и не дымила.
- Ты чего сюда забрался, дед? - сказал Хаче. - Хата сгорела, или что?
Старик, не отвечая, заковылял куда-то в другой конец овина. Тут, привязанная к столбу, подпирающему крышу, стояла гнедая кобыла. Старик погладил ее но ноге, - выше ему но дотянуться было, - подкинул ей сена и вернулся. Он подошел к Хаче и внимательно, снизу вверх, оглядел его.
- Ты кто будешь? - сурово проговорил он. - Что-то ты мне не нравишься.
Хаче засмеялся.
- Рядский я, - сказал он. - Коваля Берчи сын, знаешь?
- Може, знаю, да забыл, - проворчал старик. Он перевел глаза на Иоганна. - А это кто такой? Не здешний, видать.
- Австрияк, - сказал Хаче.
Старик недоверчиво покачай головой.
- Врешь!
- Ты его самого спроси.
- Спрашивал: говорит - австрияк. А врет. И ты врешь.
- Так кто же он, но-твоему-то?
- Не знаю. Не знаю, - старик попятился к двери. - Може, турка какая. Кто его знает? Може, разбойник какой.
- Чего пустил, коли разбойник? - сказал Ирмэ.
Старик повернулся к нему всем телом.
- Не пустишь его, - сказал он, тряхнув зеленой бородой, - не пустишь его, а он - тюк.
- Не бойся, - сказал Иоганн. - Мы не бандиты. Мы не убьем.
- Кто тебя знает, очкастого-то! - проворчал старик и, насупившись, сел рядом с мальчишкой. Он сидел и бормотал что-то про себя. Что - не понять, не то "вот гус-то какой, хосподи, хосподи", не то - "не пускай такого, поди, поди".
Хаче принялся будить старуху.
- Слышь, тетка, - сказал он, тормоша ее за плечо, - как тут пройти к казенному лесу, а?
Старуха со сна ничего не соображала. Не открывая глаз, она что-то лопотала, дичь какую-то порола, тыкала куда-то пальцем и называла Хаче "Андрюшкой".
- Да проснись ты! - обозлившись, крикнул Хаче. - С тобой говорят.
Старуха от крика присела. Присела, уставилась на Хаче выпученными, круглыми от страха глазами и вдруг завыла. Хаче растерялся.
- Спятила, тетка? - сказал он. - Чего воешь?
Но старуха не унималась. Она обхватила руками голову, раскачивалась и голосила.
- Ай-ай! - голосила она. - Или мало нас пограбили? Мало нашей крови попили?
- Она нас за бандитов принимает, - сказал Иоганн.
- Вот дура-то! - сказал Хаче. - Теперь ее не угомонишь. Пропало.
- Погоди, Цыган, - сказал Ирмэ. Он подошел к старухе и медленно провел перед самым ее носом заскорузлым, в мозолях, указательным пальцем:
- Баб-ка! - сказал он протяжно. - До! Будет!
Старуха и глазом не сморгнула. Она раскачивалась, как маятник, и выла.
- Не выть! - сказал Ирмэ. - Чуешь?
- Голые мы теперь, босые! - причитала старуха.
- Вот ты как! - угрожающе проговорил Ирмэ. - Ладно!
Сдернул с плеча винтовку, перекинул ее на руку и щелкнул затвором.
- Ладно! Коли ты так - мы этак! Застрелю! - рявкнул он вдруг страшным голосом.
Старуха только пуще залилась слезами. Слезы, величиной в горошину, катились по ее желтому, дряблому лицу.
- Не тебя! - крикнул Ирмэ. - Его! Вот! - Он направил дуло на мальчишку.
Ирмэ угодил метко: старуха стихла. Она еще плакала, но молча, голоса не слышно было.
- Давно бы так, - сказал Ирмэ. Он оставил винтовку, сел со старухой рядом и заговорил мирно, по-дружески:
- Никак, бабка, ты нас за бандитов принимаешь? А?
Старуха покосилась на него - настороженно я испуганно - и не ответила.
- И не угадала, - сказал Ирмэ. - Какие мы бандиты? Что ты?
- А вы кто такие? - всхлипывая и вздыхая, спросила старуха.
- Рядские мы, - сказал Ирмэ.. - Ты сапожника Меера, рыжего, знала?
- Знала, - вздохнула старуха.
- Так я - его сын. - Ирмэ снял шапку и слегка стукнул себя по темени. - Видишь, рыжий? В батьку. А ты - бандиты.
Старуха еще не верила.
- И правда?
- Чего мне врать? - сказал он. - Боюсь я тебя, что ли? Кабы мы бандиты были, разве мы бы так?. "Руки вверх! Деньги на стол!" Вот бы как. А мы, видишь, сидим тихо, никого не трогаем. Что "застрелю" - это я так, чтоб ты выть перестала, а то у тебя, бабка, голос очень громкий.
- Нам, баба, тебя спросить… - начал Иоганн.
Ирмэ незаметно мигнул ему: молчи, все дело портишь. Иоганн понял и умолк.
- Вот, - сказал Ирмэ. - А ты - бандиты.
- Так я ж не знала, - виновато проговорила старуха.
- Оно и верно, - сказал Ирмэ. - Время такое, что всякого боишься. Ты сама откудова? Из Малого Кобылья, что ли?
- Не. Тутошние. Хуторяпе мы.
- Чего это вы в овине-то сидите? Погорели?
Старуха поднесла к глазам кулак и заплакала. Плакала тихо, без голоса.
- Спалили хутор-то.
- Бандиты?
- Они, чтоб им подохнуть. Разграбили нас дочиста. А хутор-то спалили.
- Да-а, - Ирмэ сочувственно вздохнул. - Чего это они тебя так?
- Сын у меня в красноармейцах, его вот отец. - Старуха показала на мальчишку. - Соседи-то и донесли. Явились это они вчера пьяные. "Большевики! Советская шкура!" Все пограбили. Невестку шашкой вдарили. А хутор спалили.
Старуха сопела и всхлипывала.
- Где ж она, невестка-то? - спросил Ирмэ.
- Тут она. Вона.
Старуха ткнула пальцем в угол. Действительно, в углу на куче соломы лежало что-то, покрытое тулупом. Иоганн подошел и приподнял тулуп.
- О, - сказал он, - ее в больницу надо.
- Кому ж ее везти-то? - сказала старуха. - Старик-то вишь какой. Не в уме он. А я и сама-то хворая. Ты ее, милой, не тронь. Пускай спит. Может, полегчает ей.
- А где они, бандиты? - спросил Ирмэ. - Далече, не знаешь?
- У самого Кобылья, - сказала старуха, - коло лесу, где в германску войну австрияки жили.
Ирмэ встал.
- Вот что, бабка, - сказал он, - ты нам покажи, как пройти к лесу. А то без провожатого нам никак не можно не дойти.
- Деревней иди, - сказала старуха. - прямо-прямо и упрешься.
- Не годится нам деревней. Показала б, а?