Они остановились в меблированных комнатах неподалеку от квартиры Саманты в Александрии. Приветливая хозяйка отвела жилье туристу из Канады на верхнем этаже. Поздно вечером Саманта, захватив записную книжку Мосса, вернулась к себе домой. Те, кто прослушивал ее телефон, могли наконец удовлетвориться информацией о том, что сотрудница ФБР утром намерена явиться на службу.
На следующий вечер Саманта и Куинн, встретившись за ужином в кафе, принялись вместе изучать книжку Мосса, над которой Саманта успела основательно поработать. Все телефонные номера были обведены фломастером: каждой стране, каждому штату или городу соответствовал определенный цвет.
- Видать, этот молодчик изрядно попутешествовал, - заметила Саманта. - Иностранные государства я обвела желтым: вон их сколько.
- Их исключим сразу, - сказал Куинн. - Нужный нам человек живет здесь во всяком случае, очень близко. Округ Колумбия, штат Виргиния или Мэриленд. Недалеко от Вашингтона.
- Верно. Красным я обвела все прочие штаты. К указанной тобой территории относится сорок один номер. Мною проверены все до единого. Анализ чернил показывает, что большинство из них записаны давно тогда Мосс, возможно, еще состоял в Управлении. Это телефоны банков, маклерских фирм, закулисных политиканов и тому подобное. Есть несколько домашних телефонов сотрудников ЦРУ. Чтобы добыть эти сведения, пришлось долго уламывать одного пария, который имеет к ним доступ.
- Что он сказал относительно датировки записей?
- Все они сделаны более семи лет назад.
- То есть еще до того, как Мосса выставили. Не годится.
- Я сказала "большинство номеров", - напомнила Саманта. - Четыре телефона занесены в книжку на протяжении последнего года. Бюро путешествий, два агентства по продаже авиабилетов, а также вызов такси.
- Черт!
- Есть еще один номер. Внесен в книжку месяца три назад, от силы полгода. Беда только в том, что его не существует.
- Отключен? Или испорчен?
- Да нет, он никогда и не существовал. Первые три цифры 202 - как для Вашингтона, а остальные семь - совершенно произвольный набор.
У себя в комнате Куинн ломал над ними голову целых двое суток. Количество возможных комбинаций могло вывести из строя компьютер. Многое зависело от того, насколько тщательно Мосс старался зашифровать номер и рассчитывал ли на то, что книжка попадет в чужие руки. Куинн начал работу с простейших кодов, записывая полученные номера в столбик. Саманте предстояло проверить их позже.
Первым Куинн применил самый очевидный, излюбленный детьми шифр: взял и переставил цифры в обратном порядке. Затем поменял местами первую и последнюю, вторую от начала и вторую с конца, третью от начала и третью с конца, не трогая седьмую, стоявшую посередине. Исчерпал десять вариантов перестановок. Дальше взялся складывать и вычитать.
Отнимая от каждой цифры по единице, потом по две и так далее. Потом - единицу от первой цифры, две - от второй, три - от третьей, вплоть до последней, седьмой. Повторил всю процедуру заново, на этот раз не отнимая, а прибавляя цифры. На второй вечер у Куинна поплыло в глазах. Он тупо смотрел на листы, испещренные бесконечной цифирью, и думал: Мосс мог прибавлять или вычитать день своего рождения или день рождения матери, номер автомобиля, размер костюма - что угодно. Составив список из 107 наиболее очевидных перестановок, Куинн отдал его Саманте. Через день она позвонила. Голос ее звучал устало. Можно было не сомневаться, что счет за переговоры, предъявляемый ФБР телефонной станцией, заметно превысил обычную сумму.
- Слушай, Куинн! Сорок один номер из списка - таких телефонов попросту нет. Остается шестьдесят шесть. Это телефоны прачечной самообслуживания, клуба престарелых, массажного салона, четырех ресторанов, закусочной, двух проституток и военной авиабазы. Добавь полсотни домашних телефонов ни о чем не подозревающих горожан. Впрочем, один номер заслуживает внимания. В твоем списке он стоит сорок четвертым.
Куинн взглянул на лист. Этот номер он получил в результате последовательного вычитания ряда чисел от единицы до семерки из исходного набора цифр, начиная с конца.
- Что это за номер? - спросил он тихо.
- Домашний телефон, отсутствующий в справочниках, - ответила Саманта. - Определить владельца стоило немалых трудов. Особняк в Джорджтауне. Угадай, кому он принадлежит.
Саманта назвала имя. У Куинна перехватило дыхание. Возможно, что это простое совпадение… Если развлекаться с семизначным номером достаточно долго, можно совершенно случайно наткнуться на домашний телефон очень важной персоны.
- Спасибо, Самми. Это наш последний шанс. Я дам тебе знать.
В тот же вечер, в половине девятого, сенатор Беннетт Хэпгуд сидел в гримерной, готовясь к выступлению по нью-йоркскому телевидению. Миловидная девушка накладывала на его лицо коричневато-желтый грим. Сенатор слегка вскинул голову вверх, чтобы скрыть намечающийся второй подбородок.
- Брызните-ка сюда лаком для волос, милочка, - указал сенатор на белоснежную прядь, по-мальчишески свисавшую на лоб.
Девушка оказалась настоящей мастерицей. Исчезли набрякшие красные прожилки вокруг носа, бледно-голубые глаза заблестели от впущенных в них капель: ковбойский загар, приобретенный под кварцевой лампой, выглядел совершенно неотразимо. В гримерную заглянула помощница режиссера.
Мы ждем вас, сенатор.
Беннетт Хэпгуд поднялся с кресла, подождал, пока девушка-гример снимала с него салфетку, стряхивала с голубовато-серого костюма крошки пудры. Затем проследовал за помощницей режиссера в студию. Его усадили слева от ведущего. Звукооператор ловким движением приколол к отвороту его пиджака микрофон размером с пуговку. Ведущий одной из популярнейших вечерних программ обзора текущих событий просматривал свой текст. На мониторе шла реклама собачьих консервов. Оторвавшись от бумаг, ведущий приветствовал Хэпгуда ослепительной улыбкой:
- Рад видеть вас, сенатор.
Хэпгуд деланно улыбнулся:
- Рад оказаться здесь, Том.
- Сейчас пройдут еще два рекламных ролика. Потом наша очередь.
- Хорошо, хорошо. Вы тут хозяин. Распоряжайтесь, как хотите. Я весь в вашей власти.
"Знаем мы, в чьей ты власти", - мысленно съязвил ведущий. Сам он. родом с восточного побережья, воспитывался в духе либерализма и потому видел в сенаторе угрозу для общества. После рекламы собачьих консервов по экрану промчался малогабаритный грузовик, затем появилась коробка с овсяными хлопьями для завтрака. Как только исчезло изображение идиотически счастливого семейства, с исступленной жадностью поглощавшего продукт. и видом, и вкусом напоминавший солому, режиссер подал знак ведущему. Над камерой 1 вспыхнула красная лампочка. Ведущий с озабоченно-деловым видом обратился к телезрителям:
- Несмотря на неоднократные опровержения пресс-секретаря Белого дома Крейга Липтона, до нас доходят сведения о том, что состояние здоровья президента Кормака по-прежнему внушает серьезные опасения. Как раз в то время, когда до ратификации сенатом Нантакетского договора, неразрывно связанного с его именем, остается всего две недели. Одним из тех, кто наиболее последовательно выступал и выступает против ратификации договора, является сенатор Беннетт Хэпгуд, возглавляющий Гражданское движение за сильную Америку.
При слове "сенатор" включилась камера 2, и лицо Хэпгуда возникло на экранах тридцати миллионов домов. Камера 3 показала обоих собеседников. Ведущий повернулся к гостю студии:
- Сенатор, как вы расцениваете вероятность того, что в январе договор будет ратифицирован?
- Что я могу сказать, Том? Вероятность этого невелика. Особенно если учесть события последних недель. Однако заявляю прямо: в любом случае договор должен быть аннулирован. Как и миллионы моих соотечественников-американцев, в настоящее время я не вижу ни малейших оснований для того, чтобы доверят ь русским. Договор строится именно на доверии.
- Но позвольте, сенатор: вопрос о доверии вовсе не ставится. Договором предусматривается беспрецедентно широкий доступ наших военных специалистов для контроля над тем, как будет выполняться советская программа по ликвидации вооружений.
- Возможно, Том, возможно. Но ведь у России громадная территория. Кто поручится, что где-то в глубинке они не возьмутся за разработку нового, более мощного оружия? Мне ясно одно: Америка должна быть сильной, и потому все наши боевые резервы следует сохранять в полной готовности…
- И добавлять к ним новые?
- Если возникает необходимость, то да.
- Но ведь расходы на оборону угрожают разорить нашу экономику. С дефицитом бюджета становится все труднее справляться.
- Это не совсем так, Том. По мнению многих, основной ущерб экономике наносят чрезмерные налогообложения, избыт очный импорт товаров, расширение федеральных программ помощи иностранным государствам. На все эти дела критики из-за границы заставляют нас тратить больше, чем на оборону. Поверьте, Том: проблема не сводится к сумме ассигнований на вооружения, вовсе нет.
Том Грейнджер переменил тему.
- Сенатор, вы осуждаете американскую помощь голодающим в странах "третьего мира" и поддерживаете протекционистские торговые тарифы. Вы выступаете также за отставку президента Кормака. Не могли бы вы изложить ваши мотивы?
Хэпгуд охотно задушил бы интервьюера собственными руками. Слова "голодающие" и "протекционизм" в устах ведущего недвусмысленно свидетельствовали о его позиции. Ничем не показав своего раздражения, Хэпгуд с сожалением покачал головой.
- Том, я должен сказать вот что. Да, я противник многих начинаний президента Кормака. Это мое право как гражданина нашей свободной страны. Однако…
Хэпгуд повернулся к выключенной камере и выждал секунду, которой режиссеру оказалось достаточно для того, чтобы переключить камеры и дать его изображение крупным планом.
- Я, наравне со всеми, испытываю глубокое уважение к личности Джона Кормака, восхищаюсь его мужеством и стойкостью перед лицом тяжелой утраты. И вот именно поэтому обращаюсь к нему с настоятельной просьбой…
Чистосердечие источалось из каждой поры его лица, несмотря на спекшийся толстый слой грима.
- Джон, ты взял на себя больше, чем под силу кому бы то ни было. В интересах нации, и прежде всего ради твоего собственного блага и блага Майры, сложи с себя тяжкое бремя ответственности. Умоляю тебя.
Сидя у телевизора в своем кабинете в Белом доме, президент Кормак нажал кнопку коробки дистанционного управления. Экран в дальнем углу комнаты погас. Хэпгуда он знал давно и относился к нему с неприязнью, хотя они и состояли в одной партии. Знал и то, что сенатор никогда бы не осмелился называть его по имени в лицо.
И все же… Знал он и то, что Хэпгуд прав. Долго ему не протянуть. Руководить страной он не в силах. Несчастье отняло у него и желание работать, и волю к жизни.
В самое последнее время доктор Армитедж подметил в состоянии больного новые тревожные симптомы. Однажды психотерапевт оказался в подземном гараже у машины, когда из нее выходил президент - после одной из редких своих вылазок за пределы Белого дома. Доктор перехватил пристальный взгляд президента, устремленный на выхлопную трубу лимузина. Так смотрят на старого, испытанного друга, способного принести вожделенное избавление от мук.
Джон Кормак вновь взялся за книгу, которую читал перед выпуском телевизионных новостей. Это была антология английской поэзии. Когда-то он преподавал литературу студентам Йельского университета. Теперь ему вспомнилось одно стихотворение. Написал его Джон Ките. Низкорослый английский поэт, умерший в двадцать шесть лет, знавал такую тоску, какую знавали немногие, и выразил свои чувства лучше всех других. Перелистав страницы, Джон Кормак нашел те строки, какие искал, - из "Оды Соловью".
… и не раз
Целительницу Смерть я звал влюбленно:
- Возьми мое дыханье хоть сейчас!
Прервав стихи, умолкну я без стона.
Всех благ дороже - умереть теперь:
Уйти из жизни в полночь, не страдая…
Опустив раскрытую книгу, президент откинулся на спинку кресла. Карнизы кабинета самого могущественного человека в мире были украшены причудливым резным орнаментом.
Уйти из жизни в полночь, не страдая…
Как это заманчиво, думал президент. Какой соблазн…
Куинн решил позвонить в половине одиннадцатого вечера, когда почти все уже разошлись по домам и готовятся лечь в постель. Он выбрал телефон-автомат в первоклассном отеле: здесь еще стояли кабины с плотно притворяющимися дверцами. Трубку сняли после третьего вызова.
- Слушаю.
Голос тот самый. Чтобы узнать его, достаточно было одного слова.
Куинн говорил приглушенно, пришептывающим голосом Мосса, в паузах между словами с сипением втягивая в себя воздух через поврежденный нос.
- Это Мосс говорит, - сказал он.
В трубке замолчали.
- Вам не следовало сюда звонить. Только в случае крайней необходимости. Разве я вас не предупредил?
Прямое попадание. Куинн глубоко вздохнул.
- Сейчас именно такой случай. С Куинном покончено. Девки тоже нет. Маккрей… это самое, ликвидирован.
- Мне об этом знать незачем, - отозвался голое.
- А надо бы. - Куинн заторопился, пока собеседник не повесил трубку. - Куинн оставил рукопись. Она сейчас здесь, у меня.
- Рукопись?
- То-то и оно. Не знаю уж, откуда он набрал подробностей, как ухитрился их увязать вместе, но только тут все записано. Имена пятерых тоже. Ну и все остальные: я, Маккрей. Орсини, Зик, Марше и Преториус. Указано все до последней мелочи. Имена, даты, названия мест, время встречи. Что произошло да как… и кто виновник.
Пауза длилась долго.
- Мое имя тоже есть? - спросил голос.
- Я же сказал: указано все.
Куинн слышал в трубке тяжелое дыхание.
- Сколько копий?
- Только одна. Куинн скрывался в хижине на севере штата Вермонт. Ксероксов там не водится. Единственный экземпляр у меня в руках.
- Ясно. Откуда вы звоните?
- Я в Вашингтоне.
- Будет лучше всего, если вы передадите эту рукопись мне.
- Разумеется, - согласился Куинн. - Проще простого. Мое имя там тоже упоминается. Я бы и сам сжег эту бумагу к черту, но вот только…
- Что только, мистер Мосс?
- Да только недоплатили мне, вот что.
Снова трубка надолго умолкла. Слышно было, как на другом конце провода судорожно сглатывают слюну.
- Мне представлялось, что вознаграждение вы получили более чем достаточное, - заговорил наконец невидимый собеседник. - Если вам что-то еще причитается, нужную сумму вы получите.
- Меня это не устраивает, - отрезал Куинн. - Возникла масса сложностей, которые мне пришлось распутывать. Взять только трех этих парней в Европе. А Куинн с девчонкой? Сколько дополнительных усилий пришлось затратить!
- Чего вы хотите, мистер Мосс?
- Я прикинул, что должен получить оговоренную сумму еще раз полностью. И умножьте ее на два.
В трубке прерывисто вздохнули. Что ж, учиться никогда не поздно: свяжешься с убийцами напорешься на шантажиста.
- Я должен посоветоваться, - проговорили в трубке. Если понадобится подготовить… кхм… документ, на это уйдет время. Не совершайте необдуманных поступков. Я уверен, что все можно еще уладить.
- Даю вам двадцать четыре часа, - отрезал Куинн. - Позвоню завтра, в это же время. Передайте тем пятерым, что откладывать нельзя. Мне деньги, вам - рукопись Потом я исчезаю навсегда, а вам обеспечен покой на всю оставшуюся жизнь.
Куинн повесил трубку. Пусть собеседник сам решает: раскошелиться или потерпеть полный крах.
На следующий день Куинн взял напрокат мотоцикл, купил овчинный полушубок потеплее.
Наступил вечер. Трубку на другом конце провода сняли мгновенно.
- Ну как? - прогнусавил Куинн.
- Вы запросили непомерную сумму… Но тем не менее ваши условия приняты.
- Документ раздобыли?
- Да. Рукопись при вас?
- У меня в руках. Меняемся и дело с концом.
- Согласен. Но только не здесь. На прежнем месте, в два часа ночи.
- Приходите один, без оружия, - сиплым голосом предостерег Куинн. - Коли вздумаете нанять в помощь какого-нибудь типа - сыграете в ящик.
- Никаких хитростей, ручаюсь вам. Раз уж мы готовы вам заплатить, надобность в этом отпадает. Большая просьба: с вашей стороны - то же самое. Простая коммерческая сделка - и ничего другого.
- Годится, - одышливо прохрипел Куинн. - Меня интересуют только деньги.
Собеседник Куинна дал отбой.
Стрелки часов близились к одиннадцати. Джон Кормак сидел за своим рабочим столом, перечитывая написанное им от руки обращение к американскому народу. Сдержанные, полные сожаления слова. Зачитают обращение другие. Его опубликуют все газеты и журналы, передадут по всем радиостанциям и телевизионным каналам. Самого президента тогда уже не будет. До Рождества оставалось восемь дней. Однако встречать праздник в этом величественном здании будет другой человек. Безукоризненно честный, на которого можно положиться.
Зазвонил телефон. Президент с неудовольствием взглянул на аппарат. Номер был засекреченный: его знали только ближайшие друзья - те, кто мог явиться в любое время суток без предупреждения.
- Да.
- Господин президент?
- Я вас слушаю.
- С вами говорит Куинн, посредник.
- А… Здравствуйте, мистер Куинн.
- Я не знаю, что вы обо мне думаете, господин президент. Теперь это не так уж важно. Я не сумел вернуть вам сына. Но мне удалось разгадать тайну. Найти убийц. Прошу вас, сэр, не вешайте трубку. Выслушайте меня до конца. Времени у меня мало.
Завтра, в пять утра, возле поста секретной службы у входа в Белый дом на Александр-Гамильтон-плейс остановится мотоциклист. Он передаст пакет - плоскую картонную коробку. В ней будет лежать рукопись. Предназначенная исключительно для вас. Этот экземпляр - единственный. Прошу вас распорядиться, чтобы коробку доставили лично вам в руки немедленно. По прочтении вы вправе принять те меры, какие сочтете нужными. Доверьтесь мне, господин президент. В самый последний раз. Спокойной ночи, сэр.
В трубке послышались частые гудки. Джон Кормак помедлил в растерянности, не сводя глаз с аппарата. Потом потянулся к другому телефону и отдал дежурному офицеру секретной службы соответствующие распоряжения.
Куинн терялся в догадках. Ему сказали "на прежнем месте". Как же узнать, где именно? Расписаться в неведении было нельзя: это означало бы немедленный провал. Встреча висела на волоске. Сверившись с адресом, который дала ему Саманта, в полночь Куинн приехал в Джорджтаун. Оставил громоздкую "хонду" в конце улицы и затаился в тени между домами, в двадцати ярдах наискосок от особняка на западной оконечности N-стрит.
Изысканное здание из красного кирпича в пять этажей. Тихая улица ведет к кампусу Джорджтаунского университета. Куинн прикинул, что особняк обошелся владельцу не менее чем в два миллиона долларов.
За домом располагался гараж с дверями, управляемыми электроникой. В доме на трех этажах горел свет. Сразу после двенадцати свет на пятом, служебном, этаже погас. К часу ночи свет остался гореть лишь в нескольких окнах на цокольном этаже. Кто-то продолжал бодрствовать.