15
Я радуюсь тому, что Одри отправляется спать в восемь часов вечера. Потом мне становится стыдно от того, что я, кажется, веду себя некрасиво. Когда Одри встает и с трагическим видом желает нам спокойной ночи, я чуть не подпрыгиваю в кресле от радости. Мы посмотрели первый за вечер фильм, и Одри уходит, как только начинаются титры. Когда она скрывается за дверью, мы с Мэттом вопросительно смотрим друг на друга, сидя на разных концах дивана.
- Давай сходим куда-нибудь? - спрашивает Мэтт. По его тону можно предположить, что он дожидался подходящего момента весь вечер. Мэтт одет в джинсы, на мне штаны для занятий йогой.
- Уже поздно, - протестую я, хотя в душе только о том и мечтаю, чтобы сходить куда-нибудь - вернее, куда угодно - с Мэттом.
- Не так уж и поздно, бабуля, - возражает Мэтт, поднимаясь с дивана и поглядывая на меня горящими глазами. - Скажу маме, что мы выйдем прогуляться. Ты пока одевайся, потом встретимся здесь, если ты, конечно, не собираешься идти в пижаме.
- Это не пижама, - поправляю его я. - Это стильная домашняя одежда.
- Значит, ты пойдешь гулять в стильной домашней одежде? - спрашивает Мэтт.
- Не думаю, - отвечаю я.
Мэтт отправляется на поиски матери, а я бегу в спальню для гостей - меня поселили там, а не в спальне Одри, чтобы я не мешала ей спать, - и быстро надеваю джинсы и легкий свитер поверх красной футболки. Потом снимаю свитер и красную футболку и надеваю лиловую футболку, с гофрированными нашивками. Я одолжила ее у Одри, и она, по ее словам, "очень мне идет". Я крашу губы, распускаю волосы, снова надеваю свитер и иду вниз встречаться с Мэттом.
- Привет, - говорит он.
- Привет, - отвечаю я.
- Отлично выглядишь, - замечает Мэтт, поворачиваясь к входной двери.
- Спасибо, - тихо говорю я, выходя вслед за ним на улицу, где стоит теплый осенний вечер.
Сажусь на пассажирское сиденье рядом с Мэттом. Запах в салоне после поездки из Канзас-Сити в Омаху кажется мне знакомым и приятным. Мэтт заводит двигатель и подключает свой айфон - который, возможно, на самом деле вовсе не его - к бортовой аудиосистеме. Музыка тут же начинает звучать на полную катушку, и Мэтт быстро убавляет звук. Я опускаю стекло, чтобы глотнуть свежего воздуха, и Мэтт следует моему примеру.
Когда мы съезжаем с бордюра, начинается моя любимая песня. Ветерок щекочет ноздри смесью запаха шампуня Мэтта и свежего аромата ранней осени, изо всех сил старающейся казаться поздним летом. Мне хочется сделать вдох и удерживать в легких этот чудный воздух сколько хватит сил. Я снова любуюсь профилем Мэтта, и он, очевидно, это замечает, так как улыбается, не отрывая глаз от дороги.
Все вокруг кажется мне таким прекрасным, что я, вспомнив Одри, думаю о том, что у нее, возможно, таких мгновений в жизни уже не будет.
Подумав об этом, я начинаю злиться на Мэйсона, хоть и понимаю, что он ни в чем не виноват.
Правила проекта придумал не он.
- О чем ты думаешь? - спрашивает Мэтт.
Мне снова хочется пойти против совести и, сделав все вопреки наказу Мэйсона, рассказать Мэтту о проекте, но потом я вспоминаю о том, каким тревожным стал в последнее время мой приемный отец, об ожидаемом вскоре возвращении Сидни и о том, что Бог почему-то решил провести тестирование раньше обычного. Происходит нечто странное, и разглашение наших секретов, скорее всего, лишь усугубит положение.
- Ни о чем, - отвечаю я Мэтту. - Просто мне нравится эта песня.
Мы въезжаем на автомобильную стоянку, и Мэтт выключает двигатель.
- Хорошо, что ты надела свитер, - говорит он. - В том месте, куда мы идем, может быть холодно.
- Я подготовилась.
Вспомнив о том, как я вышла из дома, зная, что ингалятор остался там, понимаю, что Мэйсон и Кэйси отнеслись бы к моему заявлению скептически, но сейчас на улице осень, и я, по крайней мере, одета по погоде.
- Пойдем, - зовет меня Мэтт.
Я, не задумываясь, беру его за руку, и мы вместе выходим со стоянки и пересекаем широкое шоссе. Углубившись в рощу, мы выходим на набережную, за которой открывается вид на водную гладь.
- Что это? - спрашиваю я, указывая пальцем на воду.
- Река Миссури, - объясняет Мэтт. - Нам на другую сторону.
Решив отбросить беспокойство по поводу такого большого количества воды, я, улыбнувшись, иду вслед за ним по направлению к переброшенному через реку пешеходному мосту. Даже в темноте можно без труда разглядеть торчащие из воды и устремленные вверх массивные столбы, которые поддерживают хитросплетение стальных тросов, удерживающих в воздухе стальное полотно подвесного моста. Взойдя на него, я вижу одновременно и огни города, оставшиеся позади, и звезды, сияющие на безоблачном небе. Зрелище невероятно красивое.
- Красиво, правда? - спрашивает Мэтт.
- Да! - соглашаюсь я с воодушевлением. - Спасибо, что привел меня сюда. Я никогда раньше не бывала в таких местах.
- Серьезно? - удивляется Мэтт. - Неужели там, где ты была раньше, нет рек? Как назывался тот город?
Какой из них, хочу спросить я, но сдерживаюсь.
- Фрозен-Хиллс, штат Мичиган.
- Там, должно быть, холодно.
- Так и есть.
Мы по-прежнему держимся за руки. Я одновременно удивляюсь и радуюсь тому, что не испытываю ни малейшего неудобства от этой близости. Мы словно всю жизнь это делали. Ладони не потеют; никто из нас не мучается вопросом, не слишком ли сильно или, наоборот, слабо он сжимает руку другого. Такое впечатление, будто руки сами инстинктивно понимают, как им нужно быть вместе.
- Все-таки я еще раз хочу сказать тебе спасибо за то, что ты приехал за мной в Канзас-Сити, - говорю я. - Ты такой молодец.
Мэтт молча пожимает плечами.
- Нет, серьезно, - настаиваю я. - Не знаю никого другого, кто сделал бы для меня то же самое.
- Я думаю, ты ошибаешься, - отвечает Мэтт.
Мы молча идем по мосту. От поднявшегося над рекой легкого бриза руки покрываются гусиной кожей. Надо бы застегнуть пуговицы на воротнике, но для этого нужно отпустить руку Мэтта, а этого я делать не хочу и прячусь от ветра, почти прижавшись к нему.
- Родители сильно рассердились из-за того, что ты уехала? - спрашивает Мэтт.
- Нет, не сильно, - говорю я. - Папа все понял.
- Ты никогда не говоришь о маме, - замечает Мэтт.
- Почему же, - возражаю я. - Что ты хочешь узнать?
- Как ее зовут?
- Кэйси.
- Чем она занимается?
- Она домохозяйка.
- Как и моя, - радуется Мэтт. - Это здорово. А папа?
- Он психолог, - говорю я, испытывая угрызения совести от того, что приходится лгать.
- Практикующий?
- Вроде того.
- Он, наверное, всегда анализирует твое поведение? - спрашивает Мэтт.
- Бывает, - говорю я, смеясь.
- Тебя это раздражает?
- Да нет, - отвечаю я, пожимая плечами. - Он хороший.
Почувствовав, что Мэтт хочет продолжать расспрашивать меня о родителях, я резко меняю тему разговора.
- Слушай, а ты уже знаешь о том, какая я отличная гимнастка? - спрашиваю я, отпуская руку Мэтта и направляясь к перилам.
- Гм… нет, - отвечает Мэтт, глядя на меня с любопытством и некоторой долей замешательства.
- Так вот, это правда, - говорю я, одну за другой сбрасывая туфли. - Особенно хорошо мне удается упражнение на бревне.
Прежде чем Мэтт успевает что-то ответить, я запрыгиваю на перила и, поймав равновесие, встаю во весь рост. Расставив руки в стороны, я иду вперед, вывернув носки, чтобы в случае чего можно было, подобно обезьяне, вцепиться в перила ногами.
- Что ты делаешь? - кричит Мэтт. Я смотрю на него, не поворачивая головы; он, похоже, всерьез испугался за меня.
- Я показываю тебе, как хорошо у меня получается упражнение на бревне, - говорю я, делая еще пару шагов вперед. - Хочешь посмотреть, как я буду делать разворот?
- Нет! - отвечает Мэтт сухо. - Я хочу, чтобы ты спустилась. Ты можешь упасть.
- Нет, не упаду, - возражаю я, стараясь не смотреть ему в глаза. - А даже если и упаду, ничего страшного. Здесь не так высоко. Промокну, и все. Вряд ли я здесь утону.
Звук шагов за моей спиной стихает. Мэтт остановился. Я осторожно разворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Он явно не впечатлен моими умениями, если не сказать хуже. Он расстроен и даже слегка ненавидит меня. Я опускаюсь на корточки и спрыгиваю обратно на мост.
- Что? - спрашиваю я, возвращаясь на то место, где лежат мои туфли и надевая их. - Что не так?
- Ты всегда так себя ведешь? - спрашивает Мэтт. - Так безрассудно?
Мне тут же становится стыдно за свое бессмысленное бахвальство. Я просто хотела сменить тему разговора, а заодно немного повеселить Мэтта, но мне и в голову не пришло, что он может принять все это так близко к сердцу. Теперь-то мне понятно, какой идиотский поступок я совершила.
- О, Мэтт, прости меня. Я тут кувыркаюсь, а Одри лежит больная. Я не хотела… - говорю я, глядя в сердитые глаза Мэтта. - Мне очень стыдно. Хочешь поехать домой?
Мэтт в течение нескольких томительных мгновений не сводит с меня взбешенного взгляда, однако в конце концов решает мне ответить.
- Если ты возьмешь на себя труд держаться подальше от перил, я, пожалуй, еще погуляю с тобой некоторое время, если ты не возражаешь.
Мне тут же становится легче, но я решаю ответить ему в том же духе.
- Полагаю, я справлюсь, - говорю я, занимая позицию сбоку от Мэтта, продолжающего путь на другую сторону реки. Через несколько секунд он снова заговаривает со мной, на этот раз куда более спокойным тоном.
- Прости, я испугался, - говорит он.
- Нет-нет, это ты меня прости. Я не подумала о том, что у тебя на душе с тех пор, как Одри снова стало хуже. Я себя чувствую полной идиоткой.
Мэтт не отвечает, и я окончательно расстраиваюсь.
- Как же ты все это переносишь? Что ты чувствуешь? - спрашиваю я.
Мэтт пожимает плечами.
- Я более-менее в порядке, - говорит он, проводя рукой по спутанным темным волосам. - Если честно, я немного устал от расстройства. Может, то, что я говорю, и ужасно, но так оно и есть.
- Нет в этом ничего ужасного. Не так просто все время расстраиваться из-за кого-то.
- Да нет, дело не в этом, - объясняет Мэтт. - Я даже особенно и не расстраиваюсь из-за нее. Одри сама этого не хочет. Она хочет, чтобы я жил нормальной жизнью. Но все это длится так давно, что я уже успел многое пережить и понять. Сначала все это казалось трагичным, и мне было грустно. Я гадал, что будет дальше, а теперь я чувствую, что готов. Мне будет очень грустно, когда это случится, но пока сестра со мной, я постараюсь дать ей все, что смогу.
- Ты очень позитивно ко всему относишься.
- Это само по себе так получилось, - говорит Мэтт. - Я так чувствую, и все.
- У меня не так, - замечаю я.
- Ты не можешь относиться к этому позитивно? - спрашивает Мэтт.
- Нет, дело не в этом. Я только что об этом узнала, и все такое, а значит, я очень наивна, но, честно говоря, так хочется, чтобы она поправилась.
- Нет, она не поправится, - говорит Мэтт будничным тоном, который тут же выводит меня из себя. Мэтт застегивает "молнию" на горле свитера, напоминая мне о том, что я и сама недавно мерзла. Я застегиваю пуговицы и опускаю руки, надеясь, что он снова возьмет меня за руку, но Мэтт, очевидно, не хочет это делать. Стараюсь не расстраиваться, глядя, как он прячет руки в карманы свитера.
- Давай поговорим о чем-нибудь еще? - прошу я.
- Конечно, - соглашается Мэтт.
- Хорошо… Расскажи мне о себе, - прошу я. - Мне известно, что ты хорошо знаешь родной язык, не любишь публичного проявления глупости и спасаешь девиц, впавших в пьяный ступор. А что еще тебе нравится делать? С кем ты общаешься? Чем собираешься заняться, когда окончишь школу?
- Ого! - восклицает повеселевший Мэтт, смеясь. - Это что, допрос?
- Ладно, - говорю я. - Давай начнем с чего-нибудь простого. Ты, очевидно, знаешь, что Одри - моя лучшая подруга… А кто твой лучший друг?
Мэтт берет паузу, чтобы подумать, и мне начинает казаться, что он либо отделается парой дежурных, ничего не значащих фраз, либо скажет, что лучшего друга у него просто нет. Однако вскоре выясняется, что он отнесся к вопросу серьезно.
- Дрю, - произносит он наконец. - Мы с ним, как и с тобой, вместе занимаемся на уроках английского.
- Это тот парень, который сидит перед тобой? - уточняю я.
- Точно, - подтверждает Мэтт. - Мы с ним дружим с детского сада. Один из самых веселых ребят, кого я знаю. - Мэтт, усмехнувшись, продолжает: - Дрю отличный гитарист, кстати. Он играет в группе с ребятами из южного района. И меня постоянно зовет в группу.
- А ты на чем играешь? - спрашиваю я.
- На нервах, - шутит Мэтт.
- Нет, серьезно, - настаиваю я, стараясь вспомнить, попадались ли мне в доме музыкальные инструменты. Предположив, что в гараже может быть спрятана барабанная установка, я неожиданно вспоминаю, что видела…
- На пианино, - тихо говорит Мэтт. - А в группу меня зовут клавишником.
- Это здорово. Стоит согласиться.
- Наверное, - говорит Мэтт, демонстрируя показное безразличие. - А ты чем занимаешься в свободное время, когда не напиваешься со всякими "пошляками"?
- Очень смешно, - замечаю я, чтобы выиграть время, мысленно перебирая возможные варианты ответа.
Что я люблю делать? Таких замечательных способностей, как у него, у меня нет, и в группу меня никто не зовет. Чувствуя, что пауза затянулась дольше положенного, я решаю сказать все как есть.
- Люблю читать, - говорю я, - и, кстати, быстро читаю. Иногда четыре книги одновременно. Это, конечно, не так круто.
- Нет, это круто, - возражает Мэтт. - Я вот как раз хотел бы больше читать.
- А еще я веду блог.
Мэтт, улыбнувшись, отводит взгляд в сторону.
- Что такое? - спрашиваю я.
- Нет, ничего… Я знаю. Од мне показывала его. Я слежу за постами. Они классные.
От такой неожиданности у меня даже дух захватывает: неужели Мэтт читает мой блог?
- Это плохо, что я его читал? - спрашивает Мэтт. - Я вторгся в твое…
- Личное пространство? - перебиваю его я, смеясь. - Нет, он же публичный. Просто я никогда не встречала тех, кто его читает.
- Серьезно? А как же друзья, которые остались в Фрозен-Хиллс?
Прежде чем ответить, я на мгновение задумываюсь.
- Знаешь, Мэтт, - говорю я наконец, - я хочу открыть тебе один секрет. В Фрозен-Хиллс у меня не было настоящих друзей.
Вместо того чтобы назвать меня лгуньей или, что еще хуже, спросить, почему так получилось, Мэтт тихо бормочет под нос: "Они много потеряли" - и идет дальше.
- Я слышал, ты любишь "Аркад Фаер", - говорит он, снова взяв меня за руку.
К сожалению, вскоре мост заканчивается, как мне кажется, несправедливо быстро. Мы останавливаемся, чтобы подумать, что делать дальше, и решаем вернуться. Оказывается, если смотреть в этом направлении, вид еще лучше. Перед нами панорама всего города и призрачный купол неба над ним, и от этого величественного зрелища в душе зарождается чувство свободы. Мне кажется, что в таком состоянии я могу позволить себе сказать что угодно. Очевидно, Мэтт испытывает то же, что и я.
- Я рад, что ты приехала в наш город, - говорит он, не отрывая взгляда от горизонта.
- Я тоже, - отвечаю я тихо.
- Ты мне очень нравишься, - продолжает Мэтт. - В жизни все так грустно и страшно, и тут появляешься ты. Как будто солнце взошло, и сразу стало светлее. Благодаря тебе я снова поверил, что в мире есть что-то позитивное.
От радости и гордости у меня возникает впечатление, будто в душе надувается большой воздушный шар.
- Таких приятных слов мне никто еще не говорил, - признаюсь я.
- Но это правда.
Мэтт крепче сжимает мою руку. На мгновение у меня появляется уверенность, что он вот-вот остановится и поцелует меня, но Мэтт идет дальше. Я снова стараюсь не расстраиваться и радуюсь тому, что он держит меня за руку. От этого я чувствую себя сильной и способной на все. Энергия Мэтта питает меня, как ток высокого напряжения.
Когда мы доходим до конца, я чувствую себя такой счастливой, что искренне расстраиваюсь от того, что наше неожиданное первое свидание заканчивается. Мэтт, видимо, испытывает те же чувства. Он замедляет шаг, а потом и вовсе останавливается. Мы подходим к перилам и, облокотившись, смотрим на город.
- Поедем домой? - спрашивает Мэтт через некоторое время.
- Может быть, съездим куда-нибудь посидим?
- Отличная мысль, - говорит он с облегчением. Взявшись за руки, мы пересекаем шоссе и возвращаемся на стоянку. Открывая дверцу, я с удовлетворением отмечаю про себя, что пассажирское сиденье в его машине стало для меня самым прекрасным местом на земле.
- Я не понимаю, как это у тебя до сих пор нет девушки, - не выдержав, говорю я по дороге в любимую ночную закусочную Мэтта. Я прекрасно понимаю, как странно прозвучала эта фраза, но ничего не могу с собой поделать - настолько поразило меня это обстоятельство.
- А кто сказал, что у меня ее нет? - спрашивает Мэтт. Я резко оборачиваюсь к нему, испытывая потрясение и сильнейшую ревность.
- Что? - спрашиваю я так громко, что Мэтт начинает хохотать.
- Да я же пошутил, - говорит он сквозь смех. - У меня была девушка, но летом она уехала учиться в колледж. Мы думали, что отношения можно продолжать и на расстоянии. Ну, по крайней мере, я так думал. И она не хотела со мной расставаться.
К чувству ревности прибавляется еще и комплекс неполноценности: куда мне, тощей и долговязой пятнадцатилетней девочке, тягаться со студенткой университета.
- Да она дура, - говорит Мэтт, как бы прочитав мои мысли.
Мы оба смеемся, и настроение у меня снова повышается. Я смотрю в окно на старые и новые дома, думая, что разговор окончен. Но мы останавливаемся на перекрестке, чтобы дождаться зеленого сигнала светофора, и Мэтт поворачивается ко мне.
- Даже если бы она не уехала в колледж, - говорит Мэтт, - все равно все было бы кончено. Сейчас мне нравится другой человек.
Когда через несколько минут мы подъезжаем к закусочной, выясняется, что хотя на дворе ночь воскресенья, мы явно не единственные желающие нарушить правила здорового питания. Проехав несколько раз мимо, мы решаем оставить машину в соседнем квартале. Выйдя на улицу, я предлагаю пойти прямиком, через скверик.
- Это не самая безопасная часть города, - предупреждает Мэтт.
- Да ничего не будет, - говорю я, пожимая плечами, и решительно направляюсь в сторону закусочной. Мэтту остается либо отпустить меня одну, либо догнать и пойти вместе. Он припускает вслед за мной. За исключением случайной встречи с здоровенной крысой, все проходит благополучно, и вскоре мы уже стоим у дверей закусочной. Войдя внутрь вслед за мной, он останавливается и, повернувшись ко мне, заглядывает в глаза.
- Чего ты боишься? - спрашивает Мэтт.