Бог знает, сколько времени спустя я, проснувшись, обнаруживаю себя лежащей на вонючем ковре в полутемной комнате, освещенной лишь одним красным светильником. Откуда-то доносится музыка, до предела наполненная чудовищными басами. Где я, совершенно непонятно, но в первые несколько минут после пробуждения меня это даже не интересует. Все, кроме собственного самочувствия, отходит на второй план. А чувствую я себя плохо.
Вернее, отвратительно.
Я потею и мерзну одновременно. Если бы я могла пошевелиться, чем-нибудь накрылась бы. Голову хочется отрубить, так она болит. Еще лучше - свернуться в клубок и умереть, если, конечно, я еще не умерла. Чтобы проверить это, щипаю себя за руку.
Постепенно, кусками, ко мне возвращается память.
Вспоминаю, как бегала по футбольному полю за Бритни.
Поспорив с Колином, пила пиво из бочки с краном, стоя на голове.
Пела под караоке с Колином "Без кислорода" Джордин Спаркс…
Зажала в углу на танцполе Вэйда и пыталась силой заставить его рассказать, почему он не хочет говорить о проекте.
"Да какого черта"? - вопила я. Вспомнив, как он вытирал лицо, когда я его наконец выпустила, с ужасом понимаю, что, видимо, брызгала слюной во время разговора.
Не выдержав позора, начинаю стонать, лежа на чужом полу. Облизав губы, понимаю, что они пересохли и потрескались. Во рту остается привкус алкоголя с сахаром - и еще чего-то. Возможно, я ела хот-дог. Где-то рядом куча блевотины, но я даже не пытаюсь отодвинуться или хотя бы посмотреть, где находится источник вони. Неожиданно басы усиливаются - кто-то, похоже, открыл дверь в комнату.
- Мне кажется, это здесь, - произносит мужской голос. - Подожди-ка.
Парень вошел в комнату - слышно, как он шаркает ногами по ковру, пытаясь что-то найти в полутьме. Я стараюсь не дышать, потому что не знаю, можно ли здесь находиться или нет. Он подходит совсем близко, и я, вытянув пальцы правой руки, касаюсь подошвы его ботинка. Заметив меня, парень испуганно вскрикивает.
- Черт! Ты меня напугала!
- Прости, - бормочу я, шевеля сухими губами.
- Что ты здесь делаешь?
- Отдыхаю.
- И давно ты тут отдыхаешь?
Я пожимаю плечами.
- Э… ну, ладно. Лежи, раз нравится, - говорит парень, пятясь к двери. - Или, может, кому-нибудь позвонить?
- Нет, спасибо, я уже позвонила своей подруге Одри, - отвечаю я.
Разве я ей звонила? Что-то не помню, чтобы я с ней говорила.
- А, отлично, - говорит парень, осторожно отступая, чтобы не задеть мое распростертое тело. - Я попрошу швейцара проводить твою подругу. Скажу ему, где тебя искать.
Я больше ничего не говорю, потому что снова проваливаюсь в сон.
Через три минуты или три часа я просыпаюсь, чувствуя, что меня кто-то трясет. Мне хочется протестовать: свернуться в клубок и ударить ногой того, кто нарушает мое забытье, но я даже сказать ничего не могу - губы не слушаются. Тело превратилось в неподвижную колоду. Кто-то, я не вижу кто, не говоря ни слова, поднимает меня, выносит на улицу, кладет в машину и куда-то увозит.
12
- Дэйзи? Ты спишь? - кричит Мэйсон из другого конца фуд-корта в торговом комплексе. Он сидит за столиком с Кэйси и Норой Фитцджеральд. Все трое смотрят на меня. Мэйсон пару раз ударяет по столу костяшками пальцев, как будто передает мне зашифрованное послание. Стукнув в третий раз, он замирает в ожидании, глядя на меня, как будто я должна знать, что он хочет мне сообщить.
- Дэйзи? - снова зовет меня он.
Я в замешательстве смотрю через стол. Напротив меня сидит Мэтт.
- Ответь же ему, - говорит он.
Почувствовав на плече чью-то крепкую руку, я просыпаюсь.
Открыв глаза, я наблюдаю дивное зрелище: рядом на боку, лицом ко мне, лежит Мэтт, и это не сон. Увидев его, я перестаю дышать.
- Ответь отцу, - беззвучно шепчет он. Я непонимающе хмурюсь.
- Ответь, или он захочет войти, - объясняет Мэтт. Поняв наконец, что он хочет сказать, я пытаюсь ответить Мэйсону, но не могу произнести ни слова. Пытаясь прочистить горло кашлем, я вспоминаю мистера Джефферсона. Интересно, он кашляет, потому что пьет? Понемногу голос возвращается ко мне.
- Я не сплю! - морщась от головной боли, кричу я.
Смотрю в темные глаза Мэтта. Он смотрит на меня. Если бы говорить было не так долго, я бы спросила его, что он здесь делает.
- Хорошо! - кричит Мэйсон за стеной. - Мы с Кэйси пойдем есть омлет в ресторан отеля, а потом поедем к Циммерманам. Нам нужно успеть к восьми. Ты едешь с нами?
На мгновение мне приходит в голову, что Мэтту, возможно, показалось странным, что Мэйсон назвал мою "мать" Кэйси, а не мамой. Однако Мэтт, похоже, не придал этому значения. В этот момент в желудке начинает так страшно бурчать, что желание раздумывать на эту тему пропадает само собой.
- Спроси, можно ли тебе остаться в номере, - шепчет Мэтт.
Я киваю.
Опасаясь дышать на него и понимая, что от меня пахнет перегаром, я отворачиваюсь.
- Ты не против, если я сегодня побуду в номере? - спрашиваю я у стены. Ответа с той стороны приходится ждать довольно долго. - Я бы хотела почитать кое-что к уроку литературы, - добавляю я, стараясь говорить как ни в чем не бывало, хотя в душе, конечно же, ужасно волнуюсь. Мэйсон снова медлит с ответом, как будто то, что я сказала, требует детального обдумывания.
- Ладно, оставайся в гостинице, - наконец говорит он.
- Хорошо! - кричу я. - Спасибо.
Желудок снова дает о себе знать, и я подтягиваю ноги к груди, чтобы стало легче.
- Тебя опять тошнит? - шепотом спрашивает Мэтт.
- Не знаю, - шепчу я в ответ.
- Мы вернемся в семь, - говорит Мэйсон сквозь стену. - Поужинаем вместе.
От всей души желая, чтобы Мэйсон прекратил разговоры о еде, я, собрав остаток сил, отвечаю ему спокойным, ровным голосом:
- Ладно, договорились.
Прекратившиеся было рвотные позывы возобновляются с новой силой.
- Пойдешь в ванную? - спрашивает Мэтт тихо.
- Нет, не хочу двигаться.
Мэтт смотрит на меня с легкой улыбкой и убирает со лба прилипшую прядь волос.
- Тогда не ходи, - говорит он.
Вскрикнув во сне от испуга, я широко распахиваю глаза и лежу, прислушиваясь к бешеному сердцебиению. Мэтт все еще со мной: лежит на спине и глядит в потолок. Заметив, что я проснулась, оборачивается и обеспокоенно смотрит на меня.
- Кошмар приснился?
- Не знаю, - честно признаюсь я, так как то, что я видела во сне, успело спрятаться в глубины подсознания и в памяти не сохранилось. Даже не шевелясь, я понимаю, что сон пошел мне на пользу, и силы понемногу восстанавливаются. Я делаю глубокий вдох, выдыхаю и смачиваю губы языком. - Значит… ночью я тебе звонила?
Мэтт перекатывается на бок и, ухмыляясь, смотрит на меня.
- Да. Ты была пьяна и отправила мне сообщение.
- И что же там было написано? - смущенно спрашиваю я.
- Что-то вроде "спаси меня от этих пошляков", - объясняет Мэтт, и в его глазах я читаю едва различимые нотки раздражения. Или ревности?
- А дальше?
- Получив сообщение, я позвонил тебе, и ты сказала, что гуляешь с каким-то геем по имени Вэйд и…
- Я сказала, что Вэйд гомосексуалист? - переспрашиваю я.
- Не совсем так. Но ты все время повторяла, что ему нужно начать говорить обо всем открыто, - отвечает Мэтт.
- Думаю, я имела в виду что-то другое, - говорю я, тихо смеясь. - Хотя неважно. Продолжай.
- Да. А потом ты начала сбивчиво объяснять, где тебя искать, - говорит Мэтт. - Сказала, что ты в сортире с лосем.
- Это что еще за чертовщина? - спрашиваю я смущенно, ругая себя за то, что несла чушь, и, конечно же, за то, что так сильно напилась. Это совершенно не в моих правилах.
- Я тоже долго размышлял над этим вопросом, - объясняет Мэтт, - а потом пришел к выводу, что ты в Спектор-Холле. Там перед зданием на газоне стоит здоровенная статуя северного оленя, вся в огоньках. Его легко спутать с лосем.
- Сейчас сентябрь, - говорю я.
- Да, конечно, - соглашается Мэтт. - Но по этому лосю я и определил, где ты.
- Прости меня, пожалуйста.
- Не стоит, это было по-своему забавно, - говорит Мэтт. - Я вообразил себя участником телешоу… Знаешь, бывают такие передачи, в которых нужно делать нереальные вещи, и на все дается три часа. И, если уложиться в срок, выиграешь миллион долларов.
- И ты выиграл? - спрашиваю я.
- Нет, - признается Мэтт. - Но я опоздал всего на пятнадцать минут.
- Могу себе представить, какими мерзостями я занималась, пока ты ехал из Омахи.
- Нет, все было нормально, - возражает Мэтт. - Я пару раз звонил тебе из машины. Ты по большей части находилась в красной комнате и только иногда ходила в ванную блевать.
Я молчу, испытывая, с одной стороны, ужасное смущение, а с другой, радость от того, что Мэтт обо мне позаботился.
- Это счастье, что родители сняли для тебя отдельный номер, - добавляет Мэтт.
- Да уж, - соглашаюсь я, снова испытывая слабость.
- Иначе тебя бы неминуемо застукали, - продолжает он. - Вообще, это было ужасно глупо: напиться с незнакомыми парнями, в незнакомом городе. Да с тобой неизвестно что…
- Да, ты прав, - тихо соглашаюсь я.
- Или даже, черт возьми…
- Да, ты прав! - повторяю я, на этот раз гораздо громче. - Перестань уже!
Мэтт удивленно смотрит на меня, и мы оба смеемся. Успокоившись, мы долго смотрим друг на друга.
- Спасибо тебе, - говорю я.
- Да не за что, - отвечает Мэтт. - Но вот за что тебе действительно стоит меня поблагодарить, так это за то, что я отмыл от твоих волос блевотину.
Я испуганно смотрю на него и прячусь под простыню с головой. Мэтт, хохоча, легонько тычет меня кулаком в плечо.
- Я хочу заказать еду в номер, - говорит он. - Что ты будешь?
- Чизбургер, - быстро отвечаю я.
Сквозь простыню я слышу, как Мэтт звонит в службу доставки и просит прислать в номер два чизбургера с картошкой и два стакана колы.
- Ты заказал мне обычную, а не диетическую, - замечаю я, когда он вешает трубку.
- И что? - спрашивает он. - Я знаю, что ты пьешь обычную.
- Откуда?
- Ты заказывала ее, когда мы ходили в кино.
Я испытываю волнение от осознания того, что Мэтт наблюдал за мной. Он сдергивает простыни с моего лица.
- Ты бы пока в душ сходила, - предлагает Мэтт. - Тебе сразу лучше станет.
Его лицо находится на расстоянии нескольких сантиметров от моего, отчего волнение усиливается еще больше. Мы смотрим друг другу в глаза до тех пор, пока горничная, пришедшая убирать номер, не начинает стучать в дверь. Испугавшись резкого звука, я вздрагиваю и спускаюсь с небес на землю. Поднявшись, я нетвердой походкой иду к двери, чтобы сказать ей, что мне ничего не нужно. Затем перемещаюсь в душ и моюсь, продолжая все это время испытывать волнение. Несмотря на то что я проснулась в ужасном состоянии, день начался удачно. Мне не только удалось без последствий пережить вчерашний вечер с Вэйдом, но еще и Мэтт приехал, чтобы забрать меня, и сейчас он здесь, со мной.
Трудно отрицать, что он мне ужасно нравится. А тот факт, что вчера ночью он примчался спасать меня, и то, что он запомнил, что я пила в кинотеатре, недвусмысленно свидетельствует о том, что и я ему небезразлична.
К часу дня я вымыта, накормлена и практически полностью пришла в себя. Мэтт включает DVD-плеер, и мы садимся на пол, прислонившись к спинке кровати, чтобы посмотреть фильм. Я прижимаю к груди подушку и честно стараюсь уделять внимание происходящему на экране в течение первых пяти, затем десяти, а потом и пятнадцати минут. Но что-то терзает меня.
- А почему Одри мне не перезвонила? - спрашиваю я, не отрывая глаз от экрана.
- Тсс, - шипит Мэтт, махая рукой.
Я выдерживаю еще пять минут, размышляя над тем, как и каким образом могла до такой степени испортить отношения с Одри. Но как ни стараюсь, не могу понять, что могло произойти.
- Серьезно, Мэтт, она что, злится на меня?
- Нет, - отвечает он, не глядя на меня.
- А откуда ты знаешь?
- Просто знаю, и все.
Я снова пытаюсь сконцентрироваться на действии, но вскоре мысленно переношусь в вечер пятницы и углубляюсь в воспоминания о том, что произошло в торговом центре. Это было всего пару дней назад, а впечатление такое, будто с тех пор прошла целая вечность. Перед глазами всплывает отсутствующее лицо Одри по дороге домой. Если она не злится на меня, то в чем может быть дело?
Затем я вспоминаю наш с ней утренний поход в мексиканский ресторан и то, как ее стошнило после такое. Она солгала мне, но зачем? Вернувшись из туалета, Одри тяжело дышала. Когда мы сидели в фуд-корте, ее долго не было. Потом она вернулась, и ее лоб был покрыт испариной.
- С Одри что-то не так, верно? - спрашиваю я. Мэтт резко поворачивается в мою сторону.
- Что ты имеешь в виду? - спрашивает он, хотя, судя по тону, он не задает вопрос, а, скорее, пытается защититься. Резкость его тона говорит о том, что я попала в точку.
- Иногда она тяжело дышит и быстро устает. В пятницу, после кино, у нее был болезненный вид… - говорю я, начав фразу громко и закончив совсем тихо.
Когда говоришь такие вещи вслух, они звучат глупо. А Мэтт смотрит на меня так, словно я только что переехала его собаку.
- Да что с ней? - спрашиваю я, старясь говорить как можно мягче. Не задумываясь над тем, что я делаю, протягиваю руку и касаюсь его руки кончиками пальцев. Поразившись своей наглости, я тем не менее руку не убираю. Мэтт отворачивается, но его рука остается на месте.
- Я не должен тебе об этом рассказывать, - говорит он безжизненным голосом.
- О чем рассказывать? - спрашиваю я раздраженно. - Это так неприятно, когда начинаются какие-то секреты. Я…
И в этот момент Мэтт выкладывает правду.
- У Одри рак.
13
В три часа, оставив под дверью записку для Мэйсона, мы с Мэттом находимся на полпути к Омахе.
Преодолевая милю за милей, мы молчим, но это не то неловкое молчание, которое заставляет людей испытывать неудобство, мучительно размышляя, что бы такое сказать. Не знаю уж, как и когда это случилось, но в какой-то момент между пробуждением с Мэттом в одной постели и незапланированной поездкой в Омаху нервное напряжение, которое я испытывала, оказываясь с ним наедине, ослабло. Оно не исчезло совсем, сменившись непринужденным общением, как с Одри или Меган, но теперь, когда мы разговариваем, я уже не испытываю былого напряжения. Когда мы молчим, я тоже не испытываю страданий. Хотя эмоции, как и прежде, теснят грудь, колено не дергается и дыхание не сбивается. Голову переполняют мрачные мысли, но присутствие Мэтта не дает мне погрузиться в депрессию. Покрытие на отрезке дороги, по которому мы сейчас едем, сделано из какого-то странного материала: шины, соприкасаясь с ним, издают звук, который можно услышать, если быстро расстегнуть или застегнуть "молнию", повторяющийся снова и снова. Необычный ритм убаюкивает меня, погружая в водоворот собственных мыслей. Я как будто нахожусь под водой и могу слышать внутренний диалог, который веду сама с собой.
Одри умирает.
Она действительно умирает.
Я сбежала, не позвонив Мэйсону.
Я хочу помочь Одри.
Но я ничего не могу сделать.
Да, теперь все встало на свои места. Ее тошнит. Мама разрешает ей делать все, что та хочет. Ребята в школе провожают ее грустными взглядами.
Неужели болезнь неизлечима?
Да, так оно и есть. Это можно прочесть по лицу Мэтта.
У меня будут неприятности.
Но мои неприятности ничто по сравнению с тем, что выпало на долю Одри.
У меня раньше никогда не было неприятностей.
Перестань вести себя как ребенок.
Одри УМИРАЕТ!
Да, но…
Да уж. У меня к смерти, мягко говоря, отношение не такое, как у других.
В голову приходит неожиданная мысль: я хочу рассказать Мэтту о "Воскрешении".
Подумав об этом, я вздрагиваю от ужаса и вскрикиваю, но из-за шума машины Мэтт меня, слава богу, не слышит. Никогда в жизни мне даже в голову не приходило посвятить кого-то в детали проекта, хотя технически в этом нет ничего сложного: достаточно открыть рот и рассказать все Мэтту прямо сейчас. Я могла бы сказать ему, что не являюсь обычным человеком в привычном понимании и отношение к смерти у меня другое. Участвовать в проекте, цель которого доказать, что смерть не является непредсказуемым и неизбежным событием, все равно что всю жизнь носить защитный костюм. Он придает мне уверенность, которой не могут похвастаться другие. К примеру, когда я была младше, я пошла учиться плавать, но барахтаться у бортика с другими детьми не стала, так как не боялась утонуть. Конечно, тонуть мне не хотелось - кроме того, я знала, как это бывает, но и такой фатальности, как для других, в этой потенциальной возможности не было.
Одно дело - не иметь желания умереть, другое - быть парализованным страхом перед лицом смерти.
Я могла бы рассказать Мэтту, какие противоречивые чувства испытываю в душе, как мне не хочется верить, что моя единственная подруга, не участвующая в проекте, больна раком. Инстинкт подсказывает мне, что нужно попытаться ее спасти, но будущее этой идеи ясно заранее: даже если Мэйсон согласится воскресить кого-то из посторонних, состав не действует на взрослых, людей, получивших пулевые ранения, и пациентов, умерших от рака. Но может быть…
Мысль о возможности поделиться тайной, к которой я причастна, так волнует меня, что в желудке возникает тупая боль и во рту становится сухо, пока я мысленно подбираю подходящие слова, которые позволили бы мне объяснить Мэтту, в чем дело. Мы с ним одни в машине, вокруг нас на много миль ни души. Он мне нравится, и надеюсь, я нравлюсь ему. Что мне мешает это сделать? Чувствуя, как сердце бьется все быстрее и быстрее, я уже вполне серьезно собираюсь…
Как вдруг - бах!
Понятно, что это простое совпадение, но именно когда я уже раскрыла рот, чтобы начать говорить, шумное покрытие, по которому мы все это время ехали, неожиданно сменяется гладким, свежим асфальтом, и в наступившей тишине я снова явственно слышу голос разума. Он подсказывает мне, что рассказать об участии в проекте не только предательство, но и глупость. Я едва знаю Мэтта; как я могу доверить ему такую важную информацию?
Мне стыдно от одной только мысли, что я хотела это сделать.
Чтобы вновь не погружаться в эти мысли, решаю заговорить с Мэттом.
- Скажи мне, как это случилось, - прошу я. - Как Одри узнала, что у нее рак?
Мэтт не отвечает, наверное, целую минуту.
- Ты точно хочешь знать подробности? - наконец спрашивает он.
- Точно.
- Хорошо, - говорит он.
Я слежу за тем, как он большим пальцем убирает челку, закрывающую лицо, и уменьшает уровень громкости до едва слышного писка, прежде чем начать рассказ.
- Два года назад мы с родителями поехали на озеро Фримонт на выходные. Там мы ели острые такос, и у Одри заболел живот. Потом ее вырвало, она едва стояла на ногах, и папа с мамой испугались. Они подумали, что у нее сильное пищевое отравление или что-нибудь в этом роде.
Отец немедленно отвез ее в больницу, и после осмотра у врача оказалось, что к такос это никакого отношения не имеет. Доктор решил, что у нее либо аппендицит, либо язва, и сказал, что Одри нужна немедленная операция.