- Может, потому и судьба у меня так сложилась. Знаете, ну, как если бы метеоролога звали Шторм или Смерч. Возможно, это и совпадение, но я ведь уже в третьем поколении коп. Видать, все-таки неспроста.
- А в Западной Виргинии как очутились?
- Как очутился? Из-за женщины, естественно, из-за чего же еще? Не думал, что брошу когда-нибудь Северную Калифорнию, да вот угораздило влюбиться в девушку из Западной Виргинии, а она это поставила одним из условий. - Он пожал плечами. - Что прикажете делать? А я-то был влюблен. Далековато от дома, конечно, и временами тоска пробирает, но места здесь красивые и спокойные, детям раздолье. В округе у меня все соседи дверей не запирают, так и спят за сетчатыми. И все же взять парня из Окленда... Вы-то хоть бывали там?
- В Окленде? Нет. В Сан-Франциско, вот там я бывал.
- Ну, это ж небо и земля. Сан-Франциско - это вино и сыр, а Окленд - пиво и колбаса. Прилипает к тебе так, что не отдерешь, под ногти забивается, как грязь, - трудно вычистить. Становится частью тебя, вроде как мой "шевроле". - Он провел рукой по приборной доске, словно потрепал по шее чистокровного скакуна. - Отец купил "шевроле" подержанным и подарил мне его на шестнадцатилетие, потому что счел его, как он говорил, машиной надежной. И оказался прав. Машина эта еще ни разу меня не подвела. И в Виргинию с ней вдвоем отчалили, и обратно я на ней съездил, когда отец заболел, - не мог ее бросить.
- Поехали на машине? Почему же не полетели?
Молья покачал головой.
- У меня, знаете ли, с высотой особые отношения. Побаиваюсь. От одной мысли, что под тобой тридцать тысяч футов пустоты, поджилки трясутся. Однажды влез в самолет, хотел побороть страх. Думаю, чепуха это все - страх и прочее. Пересилить себя - раз плюнуть. Так, верите ли, до кресла дойти заставить себя не мог.
- Так и не летали?
- Не-а. И не знаю уж, что бы меня теперь заставило полететь. - Он постучал по приборной доске. - Мой "шевви" всегда доставит меня куда нужно. Уж на что в последний раз я его чуть не угробил, думал - все, пропала машина, а подлил бензинчику, маслица плеснул - и ожила, бегает как миленькая! - Он взглянул на одометр: триста двадцать восемь тысяч и четыреста тридцать семь миль на счетчике.
Детектив менял темы разговора с такой же скоростью, с какой перескакивал с полосы на полосу: детей у него двое - мальчик и девочка, был в армии, как и отец, а демобилизовавшись, пошел работать в полицию.
- А вы в армии служили, Джон?
Слоун выбрал то, что знал:
- В морской пехоте.
- А сейчас чем занимаетесь?
Слоун и здесь предпочел предмет знакомый:
- Я адвокат.
- У меня сестра ваша коллега.
- А в копах вы давно? - Слоун хотел сменить тему.
- Десять лет на улице оттрубил и восемь уже - в детективах. Работа в моем вкусе, только вот если бы не случаи вроде этого.
Слоун все ждал начала, ждал, что вот и приоткроется щелочка, и станет ясно, что детективу требуется поговорить о Джо Бранике и расследовании, как это, несомненно, и было. Не просто же за компанию увязался Молья в Вашингтон, вызвавшись подвезти Слоуна в Министерство юстиции. Ему нужна была какая-то информация. Слоун надавил - не сильно, чуть-чуть:
- Да? А в чем дело?
Молья отер с виска выступившую там бусинку пота:
- В дело влезло Министерство юстиции и оттеснило нас.
- Это я понял. Но почему оно влезло, детектив?
Молья смерил его взглядом:
- Не догадываетесь?
- Говорили что-нибудь насчет юрисдикции.
Молья кивнул.
- Эти крючкотворы-юристы иногда метят территорию не хуже, чем собаки, писающие на пенечки. Понимаете, о чем я? Они нашли тело вашего родственника в Национальном парке, а значит, он подлежит расследованию на федеральном уровне.
- По-моему, я читал, что делом занимается ваше отделение.
- Первоначально так и было.
- Как же так?
- Потому что сигнал поступил от нашего патрульного. А по правилам, тогда тело отправляется к коронеру округа, до тех пор пока все не будет законным порядком оформлено.
- Я и не знал. А каким образом патрульному это стало известно, прежде чем узнали остальные?
- Неясно, - сказал Молья.
- Вы не знаете?
Молья окинул его взглядом; одной рукой он придерживал руль, локоть другой был в окне машины.
- Полицейский этот мертв, Джон.
У Слоуна сжалось сердце.
- Мертв?
- Похоже, его машина сверзилась с обрыва, вроде бы направляясь к месту происшествия. Он так и не доложил, поэтому мы не знаем.
Слоун отметил про себя слова "похоже" и "вроде бы".
- Простите, - сказал он, опечаленный еще одной смертью. Потом в голову ему явилось некое соображение: - Я считал, что такие звонки регистрируются.
- Его звонок был зарегистрирован, но звонок, что найдено мертвое тело, ни от кого не поступал, если вы об этом говорите. Единственный сигнал был от Купа, от офицера полиции Берта Купермана.
- Откуда же он узнал?
Молья лишь покачал головой.
- Мне позвонили домой. Когда я прибыл на место, дело требовала себе парковая полиция. И надо сказать, что в споре позиции мои были весьма шатки, но я настоял на своем и отвез-таки труп к коронеру округа.
- А почему вы так боролись за него?
Прежде чем ответить, Молья помолчал немного, потом кивнул:
- Наверное, потому что я люблю во всем порядок.
- Ну а что показало вскрытие?
- Не производилось. Министерство...
- Я так понял, что его сестра специально просила коронера округа произвести вскрытие.
Молья опять окинул взглядом Слоуна.
- Его сестра?
- Сестра Джо, - неуклюже поправился Слоун. - Моя жена. Она попросила о вскрытии.
Молья кивнул.
- Похоже, Министерство юстиции тут наложило лапу. Сообщило, что проведет вскрытие самостоятельно. Удивительно, что вас они не поставили в известность, Джон.
- Может быть, жена и в курсе. Просто я занимался другими вещами.
- Разбирали его кабинет?
- Разбирал его кабинет. Значит, дело теперь не ваше?
- Так мне сказали.
- И все же вы его пока не закрыли?
Молья улыбнулся, как мальчишка, которого застали за воровством печенья из банки.
- Разрешите мне объяснить вам кое-что из деятельности правоохранительных органов, Джон. Такие дела, как это, обычно не проходят бесследно. Ну, как тухлый завтрак, если понятно, что я имею в виду. Они имеют способность к тебе возвращаться. За двадцать лет я нахлебался этих тухлых завтраков достаточно. И вот могу сказать, как все будет: Министерство юстиции вмешалось, потому что ваш родственник - важная шишка, но после того как шумиха утихнет, власти не захотят, да и не смогут, уделять время какому-то там самоубийству, а значит, они спихнут дело нам обратно, бросят его на мой стол для завершения. Вот на этот случай я и держу папку открытой.
- Звучит не слишком обнадеживающе.
Такому объяснению Слоун поверил не больше, чем он поверил искренней готовности детектива совершить часовую с лишним поездку в Вашингтон ради пустой болтовни с недавним знакомцем. Он наблюдал подобную тактику у лучших адвокатов: наступив себе на горло, разыгрывают простачка, чем располагают к себе присяжных и добывают у свидетелей необходимую информацию. Местная газета цитировала анонимный источник, утверждавший, что работа местных органов правопорядка была дезорганизована и сведена на нет вмешательством Министерства юстиции в дело Браника. Теперь Слоун легко мог догадаться, кто был этим анонимным источником.
- Ну а что вы надеялись узнать, Джон?
- Семья несколько растеряна, детектив. На многие наши вопросы мы не получаем ответов.
Протянув руку, Молья прикрутил радио. До этого времени Слоун даже не замечал, что оно включено.
- Какие же вопросы вы имеете в виду, Джон?
- Брат моей жены не принадлежал к типу самоубийц, детектив. Поэтому жена и попросила коронера о вскрытии, и он согласился. Теперь же мы слышим, что вскрытие так и не было произведено. Министерство юстиции нам мало что сообщает. Это обескураживает.
Молья опять кивнул, но на этот раз лицо его сморщила задумчивая улыбка.
- Мне это чувство знакомо.
54
Старое здание администрации представляло собой сооружение из белого гранита с крышей и колоннами. Было в его облике что-то римское, впрочем, Слоуну вся архитектура Вашингтона с его приземистыми зданиями и памятниками казалась римской. Когда они припарковались возле переднего входа, Том Молья спросил, не может ли он сопровождать Слоуна. Тот не слишком удивился. Он догадывался, что детектив держит папку открытой не из-за тухлого завтрака: у него тоже не было уверенности, что смерть Джо Браника являлась самоубийством, а гибель полицейского - несчастным случаем. Он так же был обескуражен, в чем и признался, не получая ответов на многочисленные вопросы. Он решил, что для начала неплохо было бы завязать дружбу с кем-нибудь из родных Браника. Слоун, со своей стороны, не видел причины отказывать детективу в просьбе взять его с собой. Иметь рядом доброжелателя не повредит, как не повредит и то, что доброжелатель этот - полицейский и при оружии, особенно учитывая тот факт, что Слоуну пришлось оставить свой "кольт-дефендер" в бардачке взятой напрокат машины. Его все еще преследовало видение телефонного мастера в галерее, с пистолетом в руке направляющегося к нему. Надо думать, найдутся и другие, что захотят приблизиться к нему с тем же намерением. А вдобавок ему нравился Том Молья. Он был как старый ботинок - надежный, удобный.
Они вошли в здание вместе, и Молья оттянул ворот рубашки, пуская внутрь прохладный кондиционированный воздух. Как и предупреждала Эйлин Блер, в вестибюле их встретили пост секьюрити и металлоискатели. Слоун надеялся, что и ее план обеспечить ему доступ за красную линию сработает так же четко. Он наблюдал за шедшим впереди них человеком в костюме. Охранник лишь мельком взглянул на его документ, прежде чем пропустить его через детектор.
Том Молья помахал своим жетоном, предъявил девятимиллиметровый "зигзауэр" и, обойдя детектор, стал дожидаться за ним Слоуна. Слоун представился как Джон Блер, словно имя это уже само по себе должно было что-то сказать охране. Но, по-видимому, не сказало. Охранник, внушительного вида солидный мужчина с внешностью крупье в Вегасе, попросил у него документ с фотографией и сунул в зажим клочок линованной бумаги для пропуска на вход и выход. Слоун открыл бумажник и положил его на конторку водительским удостоверением вверх, не вынимая его из-под пластика, - старый трюк времен его отрочества, когда приходилось покупать пиво по фальшивому документу. В книге посетителей он расписался как Джон Блер, сказав: "У вас должен быть оставлен пропуск. Это договорено с помощником генерального прокурора Риверсом Джонсом".
Охранник поднес к глазам удостоверение и потом взглянул на Слоуна.
- А не могли бы вы вынуть удостоверение из бумажника? - сказал он, возвращая ему документ.
Слоун постарался ничем не выдать волнения, хотя и почувствовал себя так, словно почва под его ногами загорелась.
- Разумеется.
Он вынул удостоверение и протянул его через конторку без улыбки, так как и Джон Блер на карточке не улыбался.
Охранник вновь поднес к глазам удостоверение. Потом взгляд его задержался на лице Слоуна. Спустя секунду он произнес:
- Отойдите в сторонку, пожалуйста.
Слоун поборол в себе желание спросить, что случилось, стараясь держаться так, словно ничего случиться и не могло. Он отошел в сторонку, как ему было сказано, а охранник, сняв трубку с пульта, набрал номер и сказал что-то, чего Слоун не мог расслышать. Слоун внимательно глядел на охранника. Если происходящее и интересовало охранника, он этого никак не выказывал. На лице его играла дежурная улыбка, и для каждого входящего у него были наготове несколько слов, по преимуществу о погоде и о том, как хорошо очутиться в прохладном помещении.
Через две минуты Слоун увидел, как к ним через вестибюль торопливо идет молодая женщина с плоскими картонными коробками под мышкой. Опустив коробки на пол, она протянула руку с готовностью вожатой в лагере скаутов.
- Мистер Блер? Я Бет Сароян.
Пожав руку Слоуну, Сароян обратилась к присоединившемуся к ним Тому Молье. Она извинилась за то, что не оставила ему пропуска.
Молья с улыбкой прервал извинения:
- Не беспокойтесь, голубушка. Я друг Джона.
Они поднялись в лифте, и Сароян провела их по коридору, где возле позолоченной двери дежурил охранник в форме. Это было похоже на вход в мавзолей. Без всяких подсказок с их стороны он встал и отпер дверь, удалив с нее желтую полицейскую ленту. Слоуну в этой предупредительности почудилось что-то искусственное, словно перед ним разыгрывали представление. Впечатление это еще усилилось, когда он вошел внутрь. Кабинет оказался чище, чем его собственный после того, как Тина прибралась в нем. Стол Джо Браника сиял полированной поверхностью, отражавшей верхний свет. Книги на полках стояли безукоризненно ровно, перемежаясь семейными фотографиями и памятными безделушками. Прикрытый ковром пол также был совершенно чист - ни соринки, ни клочка бумажки. Он увидел, как Том Молья приблизился к мусорной корзине и словно бы невзначай заглянул в нее. И корзина, и крутящаяся урна возле стола были пусты. Вновь и Слоун, и детектив думали об одном и том же. Долгие годы адвокатской практики подсказывали Слоуну, что вряд ли тот, кто покидал кабинет в спешке, как это явствовало из материалов дела, мог бы оставить его в таком первозданном порядке. Кто-то постарался его основательно почистить.
И это был новый тупик.
Полчаса спустя Слоун закрыл крышкой последнюю из картонных коробок. Все они теперь были заполнены личными вещами Джо Браника, которые Слоун обещал доставить Эйлин Блер, но среди которых не было ничего, что помогло бы ему узнать, на какие компании работал Браник и кто был тот чернокожий, маячивший в его воспоминаниях. Он поднял голову при виде входящего в кабинет мужчины с чопорной походкой и мелкими чертами лица; подойдя, тот протянул руку так, словно они были старыми знакомыми.
- Мистер Блер? Я помощник генерального прокурора США Риверс Джонс.
При упоминании этого имени Слоун увидел, как дернулась к плечу голова детектива Мольи - он вышел за дверь и завел беседу с охранником.
Коротко остриженные, разделенные аккуратным пробором тусклые волосы, ранняя седина кажется искусственной, тощий - Джонс выглядел не то типичным чиновником, не то болваном-компьютерщиком.
- Очень приятно, - сказал Слоун.
- Я должен извиниться за шероховатости при разговоре с вашей женой. Я надеялся, что встречусь с ней и при личном контакте сумею исправить впечатление, которое могло бы у нее сложиться обо мне после разговора по телефону.
- Забудем. А ваши извинения я ей передам.
- Госпожа Сароян помогла вам? - спросил Джонс.
- И очень. Благодарю вас. Собственно говоря, - Слоун окинул взглядом кабинет, - работа почти окончена.
- Хорошо. - Взгляд Джонса устремился мимо него, к фигуре Тома Мольи, и Джонс направился к двери. - По-моему, мы незнакомы, - сказал он и протянул руку.
Молья не ответил.
Джонс тронул его за плечо.
Молья обернулся.
- По-моему, мы незнакомы, - повторил Джонс.
- О, как поживаете? - Молья небрежно пожал руку Джонса и попытался вернуться к беседе с охранником, но Джонс вторично тронул его за плечо.
- Прекрасно поживаю. Я помощник генерального прокурора США Риверс Джонс. А вашей фамилии я не расслышал.
Детектив хмыкнул, изобразив смущение.
- Я, кажется, сегодня забываю о приличиях, - сказал он, обращаясь к охраннику, и повернулся к Джонсу. - Я Джим... - Фамилию он пробурчал неразборчиво.
- Простите? - наклонился к нему Джонс.
- Джим. Джим Планкетт, - сказал Молья.
Уроженец Окленда Молья представился помощнику прокурора, назвав фамилию бывшего игрока "Оклендских рейдеров".
- Очень приятно, мистер Планкетт, - сказал Джонс. - Вы друг...
- Мой друг. - Слоун выступил вперед, указывая глазами на детектива. - Мистер Планкетт мой друг, мистер Джонс. Скажите мне, кто принял решение опечатать кабинет?
Джонс кивнул:
- Вы видели ленточку на двери.
- Да, видел. В чем дело?
- Так распорядился глава администрации Белого дома.
- Глава администрации? - переспросил Слоун. - Что заставило его так распорядиться?
- Обстоятельства. В то утро в особый отдел Белого дома был звонок из парковой полиции. Найдено служебное удостоверение мистера Браника. Дежурные перезвонили домой главе администрации. Он распорядился немедленно опечатать кабинет. Я согласился с таким решением.
- Почему? - спросил Слоун.
Вопрос, казалось, озадачил Джонса, и его ответ прозвучал снисходительно:
- Чтобы быть уверенным, что ни одна деталь информации не ускользнет и не будет изъята. Это обычная практика в ситуациях, когда кто-то решает покинуть... или, ну, словом, в такого рода ситуациях.
Слоун огляделся.
- Значит, с тех пор как мистер Браник покинул кабинет, в помещение никто не входил?
- Никто, - сказал Джонс. - А почему вы спросили? Чего-то не хватает? Вы чего-то не обнаружили?
Слоун покачал головой.
- Нет-нет. Все в исключительном порядке.
- Хорошо. Тогда я хотел бы...
- А то, что расследование будет проводиться непосредственно Министерством юстиции, тоже решил глава администрации? - прервал его Слоун.
Вопрос заставил Молью несколько податься вперед.
Джонс, казалось, был застигнут врасплох.
- Мне точно не известно, каким образом было принято это решение.
- Но расследованием занимаетесь вы?
- Совершенно верно. Министерство юстиции поручило...
- И вы не знаете, кому принадлежит это решение?
Джонс запнулся.
- Не то чтобы... Нельзя сказать, что я не знаю. По-моему, это было совместное решение генерального прокурора и Белого дома. Строго говоря, существует ряд вопросов, которые я надеялся обсудить с вашей супругой за обедом, - сказал он и направился к двери. - Вы располагаете временем?
Слоун покосился на Молью.
- Простите, но Эйлин ничего такого не говорила.
- Не страшно! - Молья, неожиданно заинтересовавшись, сделал шаг в кабинет: - Обед - это предложение крайне заманчивое. Я умираю с голода.
Джонс улыбнулся.
- Простите, мистер Планкетт, но я имел в виду мистера Блера... одного.
- Все, что вы намереваетесь сказать, вы можете говорить и в присутствии мистера Планкетта, - заметил Слоун.
Джонс замотал головой.
- Я не хотел никого обидеть...
- Все нормально, Джон, - прервал его Молья, - не хочу мешаться, быть пятой спицей в колеснице и тому подобное. Ты без меня домой доберешься?
- Да мы отвезем вас, куда вы скажете, - заверил Слоуна Джонс. - Это не составляет труда. Госпожа Сароян сделает наклейки на коробки и перешлет их куда надо.
Сароян выступила вперед с видом заправской стенографистки, держа наготове бумагу и ручку. Но Слоун понятия не имел, какой адрес назвать.
- Адрес мне придется сообщить вам потом.
Лицо Джонса выразило недоумение.