- Статистика, цифры… Кто-то сказал, что цифры не лгут, зато лжецы умеют обращаться с цифрами… - Хилльярд неловко завозился в кресле, положил трубку на стол и пристально посмотрел на Коллинза. - Вообще-то, я как раз об этом и хотел с тобой поговорить. Но все не решался. Дело касается твоего министерства, и я боялся тебя обидеть.
- С какой стати я должен обижаться? Черт возьми, Поль, мы же старые друзья. Выкладывай все, что у тебя на уме.
- Хорошо. - Хилльярд наконец решился. - Вчера вечером мне звонил Олин Киф. Разговор с ним очень меня встревожил.
Это имя ничего не говорило Коллинзу.
- Киф недавно избран членом законодательного собрания Калифорнии… от Сан-Франциско, - пояснил Хилльярд. - Хороший малый. Тебе понравится. Ну так вот, он состоит в одной из комиссий собрания, в обязанности которой входят контакты с руководством полиции в районе Залива. Во время одной из встреч с полицейскими начальниками двое из них высказали удивление по поводу того, что ФБР сознательно подрывает их репутацию. Они заявили, что данные о росте преступности в их округе, переданные ими директору Тайнэну, не идут ни в какое сравнение с теми явно завышенными данными, которые публикуешь ты.
- Именно, - возразил Коллинз. - Я их только публикую. Вся информация с мест поступает к Тайнэну: он ее и обрабатывает. Официально их потом публикует, конечно, мое ведомство. Но так ли это все важно? Что ты, собственно, пытаешься мне доказать, Поль?
- То, что Киф подозревает директора Тайнэна в фальсификации статистических данных о преступности в стране, в явном передергивании, особенно по части Калифорнии. Директор ФБР преувеличивает рост и размах преступности в нашем штате.
- А зачем? Какая ему в этом корысть?
- Самая прямая. Тайнэн делает это - если действительно делает, - чтобы запугать членов законодательного собрания и заставить их голосовать за поправку.
- Послушай, Поль, я знаю, что Тайнэн просто помешался на тридцать пятой поправке, знаю я и то, что ФБР всегда обожало игры со статистикой. Но зачем ему заниматься столь рискованным делом, как фальсификация статистических данных? Чего он этим добьется?
- Власти.
- Власть у него есть и так, - резко ответил Коллинз.
- Но не та власть, которая у него будет как у председателя Комитета по охране национальной безопасности, если войдут в силу статьи тридцать пятой поправки. Вот тогда нам только и останется, что запеть: "Вернон Тайнэн юбер аллес".
- Не верю, - покачал головой Коллинз. - Ни на минуту этому не верю. Я ведь практически живу в министерстве юстиции, Поль, и знаю, что там к чему, а ты нет. Ты и твой Киф - люди посторонние. Что он, черт его подери, может знать!
Но остановить Хилльярда было невозможно. Поправив съехавшие с носа очки, он сказал серьезно:
- От нашего разговора осталось впечатление, что Киф как раз знает многое. И то, что ему стало известно, очень дурно пахнет. Ты не обязан верить мне на слово, Крис. Выясни все сам. Ты говорил, что, возможно, поедешь в Калифорнию. Вот и прекрасно. Почему бы тебе не встретиться с Кифом? Ты просто выслушай его. - Сделав паузу, Поль добавил: - Если, конечно, в силу каких-то причин ты не можешь так поступить, то не надо.
- Прекрати, Поль! Ты ведь достаточно хорошо меня знаешь. С какой стати мне отказываться выслушивать факты, если, конечно, они есть? Я не наймит. И не меньше тебя хочу знать правду.
- Так, значит, встретишься с Кифом?
- Организуй встречу, и я приду.
- И надеюсь, придешь непредубежденным. Вся судьба наших треклятых Штатов зависит теперь от того, как пойдут дела в Калифорнии…
Ровно в полдень следующего дня, как всегда раз в неделю за последние полгода, Измаил Янг въехал в подземный гараж здания имени Джона Эдгара Гувера.
Вернон Т. Тайнэн обожал часы работы с писателем над автобиографией. Еще бы - можно было всласть поговорить о себе!
Измаил Янг эти часы ненавидел.
Директор ФБР хотел иметь хорошо написанную автобиографию, и ему рекомендовали Янга. Тайнэн ознакомился с книгами, которые Янг написал для трех известных людей, и потребовал, чтобы писатель приступил к работе с ним. Янг отказался, потому что немало слышал о характере Тайнэна и о его мании величия. Но сопротивлялся Янг недолго. Тайнэн просто вынудил его взяться за работу. Вынудил шантажом.
Янг никак не мог забыть первой встречи с Тайнэном. Директор, сощурив свои кошачьи глазки, сказал тогда:
- Наконец-то, мистер Янг. Рад с вами познакомиться, мистер Янг.
- Зовите меня просто Измаилом, - сказал Янг шутливо.
Директор лишь уставился на него невидящим взглядом, но так никогда и не называл его по имени, а обходился обращением "Янг" или просто "вы": "Вы сделайте…", "Вы слушайте…"
Прошло уже полгода, и они снова сидят друг против друга: Янг - потягивая кока-колу, Тайнэн - попивая свое пиво.
Тайнэн отставил в сторону кружку.
Янг уже помнил, что это сигнал к началу работы. Наклонившись вперед, он включил магнитофон на запись и посмотрел в свои заметки.
На прошлой неделе директор сообщил ему тему сегодняшней беседы. Янг тщательно к ней подготовился. День предстоял нелегкий.
- Итак, поговорим о Джоне Эдгаре Гувере, - начал Тайнэн. - О том, как он научил меня работать и сделал меня тем, кто я сегодня есть. Я многим ему обязан. После его смерти в 1972 году я не хотел работать ни с Греем, ни с Ракелхаузом, ни с Келли, ни с кем другим. Люди они все были хорошие, но, поработав однажды со Стариком - это мы Гувера так называли, - уже ни с кем другим дело иметь не захочешь. Поэтому я уволился после его смерти и открыл собственное сыскное агентство. И только лишь сам президент сумел убедить меня оставить частный бизнес, чтобы возглавить Бюро. Я вам это уже, кажется, рассказывал.
- Да, сэр, я уже написал и отредактировал эту часть.
- Обстановка в стране стремительно ухудшалась, и ухудшалась так, что президенту вновь потребовался Старик. Но поскольку Гувера уже не было, президент решил найти настоящего гуверовца. Поэтому он и пригласил меня, и ни разу не пожалел об этом. Напротив - не помню, говорил я вам об этом или нет, - месяц назад президент отвел меня в сторону и сказал: "Вернон, самому Гуверу не удалось бы сделать то, что сумели сделать вы". Так и сказал, слово в слово.
- Я помню, - подтвердил Янг. - Высокая оценка.
- Но вот что, Янг. Я не хочу, чтобы эта часть книги восхваляла меня. В ней должен восхваляться Старик, чтобы читатель понял, почему я его так чту и чему у него научился.
- Да, да, конечно, я всю неделю читал материалы о Гувере…
- Вы забудьте все, что читали. Эти злобные бумагомараки вечно обливали Старика грязью, особенно в его последние годы. Вы меня слушайте, тогда поймете, что к чему. Именно Гувер поставил дело охраны закона и порядка на профессиональную основу. Он заставил общественность уважать нас, забыть о старых предрассудках. ФБР было создано при Теодоре Рузвельте министром юстиции Чарльзом Бонапартом. Он родился в США, но был внуком младшего брата Наполеона. Затем Бюро возглавляла целая цепочка людей, либо посредственных, либо просто плохих. Последним перед Стариком был Уильям Бернс, тот просто ни к черту не годился. По мнению Харлана Фиске Стоуна, под властью Бернса ФБР превратилось в частную тайную службу погрязших в коррупции членов правительства. Поэтому за год до ухода в Верховный суд Стоун приметил двадцатидевятилетнего парня по имени Джон Эдгар Гувер и поставил его во главе Бюро. Гувер в то время работал клерком в государственной библиотеке. Когда он принял Бюро, там служило всего шестьсот пятьдесят семь человек. Ко дню смерти у него было более двадцати тысяч подчиненных. Гувер основал лабораторию изучения преступности, архив отпечатков пальцев, школу ФБР, Национальный центр информации о преступности, компьютеры которого содержали около трех миллионов досье. Все это работа Старика. И под его руководством - так же, как и под моим, - ни один сотрудник ФБР никогда не был уличен в нарушении закона!
Еще бы, подумал Янг, вспоминая о "достижениях" Гувера, которые Тайнэн для удобства замолчал. На протяжении почти всей своей карьеры Гувер игнорировал организованную преступность, отказываясь верить в существование мафии, и был вынужден признать факт ее существования только в 1963 году, когда заговорил Валаччи. Раздосадованный этим, Гувер никогда не произносил слово "мафия", предпочитая ее другое название - "Коза ностра". Многие его сторонники утверждали, что Старик игнорировал мафию, боясь, что преступное подполье подкупит и совратит его работников, подорвав тем самым репутацию его ведомства, как оно подкупало и совращало полицейские власти на местах.
Однако многие утверждали, что Гувер избегал столкновений с преступным синдикатом по другой причине - расследование всех преступлений мафии грозило затянуться на непомерно долгий срок, подрывая тем самым официальные статистические данные ФБР об успешной борьбе с преступностью.
Вспомнил Янг и о других "триумфах" Гувера, которые обошел удобным молчанием Тайнэн. Гувер публично назвал Мартина Лютера Кинга "заядлым лжецом" и установил подслушивание телефонных разговоров, чтобы узнавать подробности его личной жизни. Гувер назвал "бесхребетной медузой" бывшего министра юстиции Рамсея Кларка. Гувер объявил бандитами и заговорщиками патера Берригана и других католиков - противников войны во Вьетнаме еще до того, как их дело было передано Большому жюри. Гувер оскорбительно отзывался о мексиканцах и пуэрториканцах, уверяя, что люди этих национальностей ничего не умеют, не могут даже стрелять прямо. Гувер приказал подслушивать разговоры и конгрессменов, и участников антивоенных демонстраций, и сторонников ненасильственных действий в борьбе за гражданские права. Он приказал подвергнуть проверке даже четырнадцатилетнего мальчика из Пенсильвании только за то, что тот хотел провести лето в Восточной Германии, и руководителя скаутского отряда из Айдахо за то, что тот хотел повезти своих скаутов путешествовать по России.
Измаил Янг припомнил статью Пита Хэмилла: "За все последние тридцать лет страна не знала такой подрывной деятельности, как деятельность Джона Эдгара Гувера. Она подорвала нашу веру в самих себя, веру в открытое общество, надежды на то, что можно жить в стране, свободной от тайной полиции, от тайного наблюдения и сыска, от преследований за политические убеждения".
Да, обо всем этом можно было бы поговорить, но Янг, естественно, счел за лучшее держать язык за зубами.
- Я вам расскажу одну деталь из жизни Гувера, о которой мало кто знает, - продолжал Тайнэн. - Я всегда считал, что о человеке очень многое говорит его отношение к своим родителям. Так вот, до сорока трех лет Гувер жил со своей матерью Анной-Марией. Человек, поступивший подобным образом, не может не быть порядочным человеком.
"Или подходящим объектом для Фрейда", - подумал Янг.
- Я вам сейчас расскажу еще одну историю. Когда Гуверу стукнуло семьдесят, на президента Джонсона оказывали очень сильное давление с целью убрать Гувера в отставку. К чести Джонсона, он категорически отказался сделать это. И когда кто-то спросил почему, президент ответил: "Пусть он лучше писает из нашей палатки наружу, чем снаружи в нашу палатку". Ну как, здорово, а? - Хлопнув себя по ляжке, Тайнэн громко расхохотался.
- Конечно, - с сомнением сказал Янг.
- Как, по-вашему, вставим в книгу?
- О да, - поспешно ответил Янг.
- Напишите, пожалуй, что президент Джонсон сказал это мне, - подмигнул ему Тайнэн. - Все равно никто не опровергнет. И Джонсон и Гувер давно мертвы.
- Л. Б. Д. вполне мог сказать вам это, - согласился Янг. - И в книге такой эпизод прозвучит.
На столе директора зазвонил телефон. Удивленный Тайнэн снял трубку, пробормотав:
- Кто бы это мог быть? Президент?.. Да, Бет, - сказал он. - Что, Гарри Эдкок? Попросите его подождать. Очень важно? - Он внимательно слушал. - Насчет Бакстера? Дело со Святой Троицей… Ах да, разумеется, история с Коллинзом! Хорошо, скажите Гарри, что я приму его через минуту.
Положив трубку, Тайнэн замер на месте, задумавшись. Отойдя наконец от стола, он увидел Янга.
- Вы… Я совсем забыл, что вы еще здесь. Вы слышали мой разговор по телефону?
- Что-что? - спросил Янг, изображая на лице растерянность, как будто бы только что оторвался от списка своих вопросов, который внимательно изучал.
- Нет, ничего, - удовлетворенно сказал Тайнэн. - Просто возникло неотложное дело. Мы ведь все-таки пока еще правим страной. Очень жаль, что придется прервать нашу встречу, Янг, но я уделю вам лишних полчаса на следующей неделе.
- Разумеется, сэр, как скажете.
Послушно убрав магнитофон и быстро запихав в портфель свои бумаги, Янг решил, что прокрутит конец пленки, как только доберется до дома. О чем таком важном шел разговор, что директор испугался, как бы он не подслушал? Что-то по поводу срочного желания Эдкока встретиться с Тайнэном "насчет Бакстера"… Речь, видимо, шла о покойном министре юстиции. Так, а потом он сказал: "Дело со Святой Троицей". Кодовое название операции? А может, название церкви в Джорджтауне… Затем он упомянул "историю с Коллинзом". Должно быть, имелся в виду Кристофер Коллинз. Что же здесь может крыться такого важного?..
- Итак, Гарри? - посмотрел на Эдкока Тайнэн.
- Мы подняли досье патера Дубинского. Репутация у него чистая, но небольшая зацепка нашлась. Однажды в Трентоне его попутали с наркотиками, но полиция дело прекратила. Однако мы…
- Этого больше чем достаточно, - выпрямился в кресле Тайнэн. - Пойди к нему, ошарашь…
- Уже, шеф, - торопливо сказал Эдкок. - Я уже был у него. Вот только что вернулся.
- Так что же он сказал, черт его возьми? Выложил исповедь Ноя?
Доклады Гарри Эдкока всегда строились по порядку и в хронологической последовательности. В отличие от газетчиков, выносящих сенсацию в заголовок, он не любил нарушать последовательность, потому что, по его мнению, такие нарушения приводят к искажению содержания сообщений, пропускам и недоразумениям. Тайнэн, давно привыкший к его манере, терпеливо ждал, барабаня пальцами по крышке стела.
- Позвонив патеру Дубинскому сегодня утром, я назвал себя и сказал, что провожу расследование в интересах государственной безопасности. Ровно в 11.05 он принял меня в жилых помещениях церкви. Я предъявил удостоверение и жетон. По моей просьбе мы беседовали наедине. Сразу взяв быка за рога, я заявил: нам, мол, доподлинно известно, что Бакстер перед смертью исповедовался ему. И что больше ни с кем, кроме него, перед смертью не разговаривал. Патер подтвердил это. - Эдкок достал из кармана испещренный пометками сложенный листок. - Я набросал конспект нашей беседы на обратном пути в Бюро. - Взглянув на листок, Эдкок продолжал: - Так вот, патер Дубинский спросил меня, уж не получил ли я эти сведения от министра юстиции Кристофера Коллинза. Я ответил отрицательно.
- Молодец.
- Затем я сказал: "Как вам известно, патер, полковник Бакстер имел доступ к высшим государственным тайнам. Поэтому ФБР интересуется всем, что он мог сообщить лицам за пределами правительственных кругов. Особенно в тот период, когда был болен и не вполне владел собой. Мы пытаемся установить источник утечки информации, имеющий жизненно важное значение для государственной безопасности, и нам полезно было бы знать, не сказал ли вам полковник Бакстер что-либо, имеющее отношение к данному вопросу. - Затем я добавил: - Мы хотели бы знать, что именно сказал вам полковник в самые последние минуты жизни". - Эдкок оторвал взгляд от своих заметок. - На это патер ответил: "Сожалею, но последние слова полковника Бакстера составляют его исповедь. Тайна исповеди священна. Как исповедник полковника Бакстера я не имею права передать его слова никому другому".
- Вот ведь сволочь, - пробормотал Тайнэн. - И что же ты сказал на это?
- Сказал, что никто и не требует от него раскрывать тайну исповеди, но правительство - не "кто другие". Он сразу же напомнил об отделении церкви от государства. По его словам, я представляю государство, в то время как он представляет церковь. Я понял, что по-хорошему от него ничего не добиться, и решил нажать.
- Молодец, Гарри, так-то оно всегда лучше.
- Я ему сказал… не помню точно, в каких выражениях, но, в общем, объяснил, что сутана не ставит его выше закона. И нам известно, что с законом он уже имел дело.
- Прямо так ему и влепил? Правильно. И как он реагировал?
- Сначала вообще ничего не сказал. Просто молча продолжал меня слушать. Я выложил ему все, что у нас есть, о том, как пятнадцать лет тому назад он обвинялся в хранении наркотиков. Отрицать он не стал, честно говоря, он просто вообще ничего не сказал. Я объяснил, что, хотя его тогда не арестовывали и к суду не привлекали, обнародование нами информации об этом эпизоде его биографии может причинить немало неприятностей и подорвать его репутацию. Было видно, что он разъярился холодной, как лед, злостью. И лишь спросил в ответ: "Вы пытаетесь мне угрожать, мистер Эдкок?" Я быстро объяснил, что ФБР не угрожает, но всего лишь собирает сведения, исходя из которых действует затем министерство юстиции. Вел я себя исключительно осторожно - у нас ведь действительно нет на него ничего по-настоящему серьезного. Единственное, что мы можем, - опозорить его перед прихожанами.
- Престиж в глазах общественности - больное место попов, - глубокомысленно возвестил Тайнэн.
- Видите ли, шеф, иметь дело с попами - совсем не то же самое, что с нормальными людьми. Они иначе на все реагируют, потому что за ними стоит вся эта божественная мура. Ну вот, например, он отказался иметь со мной дело, дал понять, что мне пора уходить, и на прощанье заявил: "Вы меня слышали. Делайте что хотите, но я обязан повиноваться моим обетам, данным власти более высшей, нежели ваша, власти, считающей тайну исповеди священной и нерушимой". Все же, уходя, я решил предупредить его еще раз напоследок. Попросил его обдумать все как следует, потому что в случае отказа помочь нам мы пожалуемся его церковному руководству.
- Но он все равно не раскололся?
- Нет.
- Думаешь, все-таки расколется?
- Боюсь, что нет. Я пришел к выводу, что мы не сможем заставить его развязать язык. И даже начни мы полоскать его грязное белье, он предпочтет терпеть мученичество, нежели нарушить обет. - Переведя дух, Эдкок сунул сложенный конверт обратно в карман. - Что будем делать, шеф?
Поднявшись из-за стола и сунув руки в карманы брюк, Тайнэн молча расхаживал по комнате.