– Я подумал, что хочу, чтобы ты знал детали, раз уж ты был моим другом...
– Я все еще твой друг, разве не так?
– Или хотя бы увидел собственными глазами, что я не сумасшедший, как, я уверен, полагают Департамент и ублюдки политики.
– Какая разница, что они думают?
– Важно, что думаешь ты.
Смит, как ни старался, не видел ничего, что свидетельствовало бы о невменяемости или неуравновешенности Эббота, впрочем, внешность обманчива.
– Итак, ты вернулся, чтобы отомстить?
– Отомстить? – Эббот выглядел удивленным. – Это больше, чем просто месть. Гораздо больше.
Он остановился.
– Мне дали задание. Я хочу его выполнить. Любой ценой.
– Ну, для начала, уже это звучит как сумасшествие.
– Во всяком случае, если бы я и хотел отомстить, это была бы месть Департаменту.
Он снова остановился и в упор посмотрел на Смита.
– За то, что предали меня.
Смит резко втянул в себя воздух. Теперь была его очередь выглядеть удивленным. Он надеялся, что выглядел убедительно.
– Предали тебя? О чем ты говоришь? Тебя предал один из твоих местных осведомителей.
Губы Эббота искривились в слабом подобии улыбки.
– Так вот какую басню они пустили по Департаменту.
– Басню?
– Местные могли предать меня только по приказу из Лондона.
– Что ты имеешь в виду?
– Они даже не знали о том, что я существую, если только Лондон не сообщил им детали.
– Ты хочешь сказать, что никогда и не связывался с ними, как предполагалось?
Рот Эббота снова искривился, и снова улыбки не получилось.
– Я не выполняю приказы механически. Я их обдумываю. По дороге я решил, что буду работать один. Это должно было быть сложнее, но я решил, что так будет безопаснее.
– Хорошо, но с какой стати Лондону нужно было тебя предавать? Да еще сдавать из всех именно Нжала?
– Потому что в последнюю минуту, как раз когда я уже собирался пустить в мерзавца пулю, Лондон заключил с ним сделку – на нефть, уран и Бог знает что еще. Вдруг он стал нашим маленьким черным другом. Теперь нужно все вернуть назад, остановить убийцу. А прежде всего, остановить Ричарда Эббота.
– Это только предположения.
– Но Лондон не мог меня остановить, потому что не мог до меня добраться. Итак, вы отправили сообщение местным осведомителям...
– Я этого не делал.
– Не ты лично, Фрэнк. Начальник Департамента. Или кто-то еще выше.
Фрэнк Смит категорически помотал головой.
– Я был твоим координатором. Я. Любое сообщение должно было пройти через меня.
На этот раз у Эббота получилось улыбнуться. Но улыбка оказалась сдержанной и грустной.
– Какой наив. Нет, Фрэнк, они бы не стали посылать подобное сообщение через друга.
– Какое сообщение?
– Сообщение, содержащее надежный пункт, который прекращает все. И который уж точно определил мое поведение, мою судьбу, мою жизнь.
– Ричард, ты говоришь загадками.
– Другими словами, если бы местные агенты не смогли вовремя меня найти, как и произошло, им следовало сделать анонимный звонок в полицию.
Снова печальная улыбка.
– Меня сдали отсюда, из Лондона.
– Это исключительно предположение, Ричард, только догадка.
– Но неплохая догадка.
"Слишком хорошая", – подумал Фрэнк Смит. Слишком. Кроме того, она совпадала с его собственными догадками, которые Смит, тем не менее, не мог принять, не разрушив собственную веру: веру в то, что Офис, на который он работал, несмотря на все его недостатки, управлялся Достойными Парнями, а потому в основе своей был в Полном Порядке. Поэтому, несмотря на свой ум и природный скептицизм, он упрятал ужасные догадки в виртуальную тюрьму. В любом случае, нет никаких доказательств.
– В любом случае, нет никаких доказательств.
– Эти местные агенты могли бы стать прекрасным доказательством. Если бы они не были так кстати мертвы.
– Послушай, я согласен с некоторыми вещами, признаю, что совпадения загадочны, даже подозрительны, если тебе так хочется...
– Да, они подозрительны, черт побери. И мне это не нравится.
– Но все равно, нет никаких доказательств, фактов. – Факты есть, если знаешь историю целиком. Однако тебе известна только половина. Да и из этого ты, скорее всего, большую часть забыл.
– Я помню, как мы пытались убедить тебя взяться за эту работу.
– А чего ты ожидал? Я же не наемный убийца с быстрым пистолетом и без воображения. Такого вы бы могли найти в Каракасе или Маракайбо всего за несколько тысяч фунтов, с его эсэсовским номером на левой руке.
– Департамент не нанимает военных преступников для того, чтобы...
Смит остановился, понимая всю противоречивость того, что собирался сказать.
– Они убивали на заказ? Только плохих парней?
Эббот невесело рассмеялся.
– O tempora, О mores!О времена, о нравы! Что ты помнишь о плане операции?
– Немного, поскольку детали были оставлены на твое усмотрение. Но я помню, что ты должен был убить его в День Независимости.
Эббот кивнул.
– Его большой день. День, когда Президент принимал парад во время церемониального марша на площади Нжала, наряженный, как рождественская елка. Затем Его Превосходительство отправился на речную прогулку, чтобы люди, не сумевшие попасть на площадь, могли, разместившись вдоль берега, приветствовать его аплодисментами и бросать в воду цветы. Кричали девушки "ура" и в воздух чепчики бросали. День Королевского Прогресса и Народной Любви.
Эббот слегка улыбнулся.
– Подходящий день для убийства.
Он встал и подошел к окну.
– Знаешь, любой день подходит, чтобы убить этого ублюдка.
Его взгляд прошелся по улице внизу, по крышам и зданиям напротив.
– Думаешь, за местом следят? – улыбаясь, спросил Смит.
– Привычка, – ответил Эббот. – Это происходит автоматически. Почти рефлекс. Который вы мне привили.
Он отвернулся от окна, но остался стоять и был по-прежнему небрежно и хищно, по-животному, бдителен.
– У меня все было отлично подготовлено. Я разместился в квартире на третьем этаже с окнами на реку в месте изгиба. И хотя яхта выходила из-за поворота очень быстро, все равно в течение двадцати секунд он был бы отличной мишенью. И все, что мне оставалось сделать, – это навести перекрестье прицела Лезервуд на его гнусное черное сердце и плавно спустить курок Пустяковое дело. Во всяком случае, так должно было быть по плану.
Фрэнк Смит на секунду задумался.
– Ричард, оглядываясь назад, ты уверен, что не было никакого намека на то, что что-то идет не так?
Эббот покачал головой.
– Все было предельно просто. Я поехал туда работать, и я работал. И никто не мог бы ни в чем меня заподозрить.
Эббот приехал за два месяца до Дня Независимости в качестве независимого геолога-фрилансера, занимающегося оценкой горных месторождений для международной финансовой компании. Прикрытие было почти настоящим – он работал геологом в Африке до того, как его завербовал Департамент. Компания была менее подлинной, Она существовала в качестве прикрытия для операций Си Ай Эс и имела зарегистрированный офис на Багамах.
– С нашими средствами связи тоже ничего не могло произойти, потому что мы ими попросту не пользовались.
Как только Эббот прилетел в аэропорт Нжала, он сразу послал шифровку в Департамент (через Багамы), что добрался до места. И это все. Если что-то и пойдет не так впоследствии, контакты с Лондоном проследить будет нельзя. Политическое убийство – это оружие КГБ, ЦРУ и террористических групп, но не британского правительства. Эта мысль недопустима для свободного мира, таковой и должна остаться.
– А что с оружием? – спросил Смит. – Его не могли отследить по дороге?
– Только если звери вскрыли дипломатическую почту, – ответил Эббот с некоторой усталостью в голосе. – А это бы вызвало международный конфликт. Крайне серьезный.
Оружие, с любовью доработанную лабораторией Департамента снайперскую винтовку на основе Армалита-15, с дипломатической почтой привез военный атташе из посольства и оставил в камере хранения в аэропорту. Ключ был послан Эбботу корреспонденцией до востребования на вымышленное имя.
– То есть, насколько тебе было известно, все шло гладко?
– Лучше не бывает. Шло как по маслу вплоть до Дня Независимости, – тон Эббота стал суше. – А после этого все полетело кувырком.
Он резко сел и уставился на Смита.
– Как только рассвело, я услышал грохот, будто бы взорвалась бомба. Это полиция Нжала выламывала входную дверь. Они ворвались, как стадо буйволов, вытащили меня из кровати, немного попинали и спросили, где я храню оружие.
Я сказал: "Какое оружие?" А они снова начали меня пинать. Потом они перевернули все вверх дном в поисках винтовки. Подняли половицы, вытащили задние стенки шкафов, все выпотрошили, включая меня. В конце концов, стали простукивать стены. Но так ничего и не смогли найти.
– Так где же, черт побери, она была?
Эббот снова сдержанно улыбнулся.
– На эвкалиптовом дереве в парке имени Нжала, завернутая в промасленную бумагу.
– Умно.
– Так как они на меня вышли, Фрэнк?
Смит развел руками.
– Мы не могли сказать им, мы даже не знали, где ты.
– Достаточно было бы имени, под которым я работал. Как и всем иностранцам, мне пришлось зарегистрироваться в полиции. В Лондоне об этом знали. Но только Департамент знал это имя.
Смит молчал, ища причину.
– Я все же считаю, что ты где-то оступился, каким-то образом привлек к себе внимание.
– Как? Я пробыл там три месяца, ходил туда-сюда, производил вылазки для своих исследований, но всегда с местными проводниками и гидами и кучей оборудования. И более того, исследования были настоящими. Мы делали шурфы, копались в земле, долбили породу. Как и профессионально составленные отчеты, которые я регулярно отправлял в этот фальшивый офис на Багамах, и копии которых, как и положено, шли в Министерство геологии Его ублюдочного Превосходительства. Я не мог действовать более корректно или открыто.
– Послушай, ты же знаешь, как подозрительно звери относятся к иностранцам. Может быть, ты выпил не с тем незнакомцем и не в том баре. Что-то тривиальное. Что-то, о чем теперь ты даже не вспомнишь.
– Я помню все и всегда. И я не имею и не имел привычки пить с чужими в кабаках для деклассированной публики на городских задворках. Я даже не разговариваю с ними, и, черт побери, каждый раз, когда они пытаются заговорить со мной, немедленно и параноидально начинаю что-то подозревать. Я отлично умею оставаться в тени, была большая практика. Слишком большая.
– А что с этими нечистыми на руку чиновниками? Они там на каждом шагу. Может быть, ты дал взятку не тому или не дал тому, кому следовало.
– Западная Африка – это моя территория. Я знаю, кого подкупать, когда и сколько давать.
Смит снова театрально развел руками.
– Я просто ищу объяснение.
– В отличие от полиции Нжала, ты ищешь не там, где нужно. Они знали, что ищут. Потому что им кто-то слил информацию.
– Это твое предположение. Но ты не знаешь наверняка.
Улыбка Эббота стала еще сдержаннее и еще печальнее.
– Если бы ты был на моем месте, Фрэнк, учитывая все обстоятельства, каково было бы твое предположение?
– Точно такое же, как и у тебя, вне всякого сомнения. Но это не значит, что это правда.
– Отличный ответ, Фрэнк. Тебе нужно было стать политиком.
– Ричард, ты должен признать, что есть возможность, какой бы слабой она ни казалась, что ты неправ.
– О, да, такая возможность есть, но...
Смит поднял руку.
– Погоди. Давай выпьем. Сейчас как раз самое время.
Эббот пожал плечами. Смит тянул время, ища оправданий, которые не имели никакого значения. Если бы он только знал, как мало они значили. Впрочем, они, конечно, имели значение для него самого. Старина Смит, как ветеран Службы, до последнего защищал Департамент, или, скорее, свою в него веру. Смит достал из шкафа бутылку и два бокала.
– Кто это сказал, что вино должно быть красным? Это Марциллак из местечка под названием Конк на юго-западе Франции. Когда-то мне пришлось проехать триста километров, чтобы достать ящик...
Он на автомате продолжал говорить о вине. Ему нужно было время, чтобы подумать, время, чтобы найти способ перехватить у Эббота как психологический, так и физический контроль над ситуацией.
– Это единственное французское вино из винограда Пино Нуар, которое производят за пределами Бургундии. К тому же, дешевое. Знаешь, цена/качество. Шесть с половиной франков за бутылку.
Он поднял стакан.
– Cheers!Твое здоровье!
Они сидели, потягивая вино, в этой элегантной комнате, освещенной вечерним солнцем, заглядывающим в высокие окна с маленькими решетчатыми стеклами, слушая приглушенный шум машин, доносящийся с Куинз Гейт. Смиту казалось, что в этой мирной и цивилизованной обстановке им следовало говорить о вине, женщинах, поэзии или об упадке литературы, но никак не об убийстве.
– Ричард, мы знаем, что любое правительство способно на грязные трюки, но я просто не могу поверить, что наше правительство намеренно и хладнокровно позволило, чтобы тебя пытали и убили только из-за каких-то экономических и политических преимуществ.
– Что ж, тут наши взгляды на Контору расходятся. В любом случае, в этом не было ничего намеренного или хладнокровного. Наоборот, они выжидали, полемизировали и вообще всячески теряли время, как и любой комитет, пока, наконец, решение не было им навязано.
– Комитет? Какой комитет?
– Я не знаю. Но это решение несомненно было принято комитетом. Начальников служб безопасности или Начальников служб разведки или каким-то другим. Они там все не слишком умны, но, по крайней мере, джентльмены. Кроме одного. Всегда есть один очень толковый, но не совсем джентльмен или совсем не джентльмен. Он-то и сказал: "Наш единственный выход – сдать несчастного ублюдка". Все джентльмены в ужасе всплеснули руками и возразили: "Достойные парни так не поступают". Но слишком умный сказал: "Погодите, погодите, мы сдадим его, а потом выкупим обратно. Мы сделаем получение нашего агента обратно условием сделки с Нжала. Так же, как мячик всегда возвращается обратно, если улетел через забор к соседям". Ну и после пары бокалов дорогого выдержанного портвейна, все уже уверены, что это чудесная идея.
Эббот допил свое вино.
– Ты прав. Оно ничего, – сказал он. – Можно мне еще?
Смит снова наполнил его бокал.
– Послушай, Ричард...
– Проблема заключалась в том, что Нжала не стал играть. Да и с чего ему? Все козыри все равно были у него. И хотя он и восхищается утонченными старыми английскими джентльменами с безопасного расстояния, он им не доверяет. Что, впрочем, неудивительно. Сначала они сажают его в тюрьму как политического агитатора, затем выпускают и искренне ему улыбаются. Затем пытаются его убить. Теперь они снова улыбаются. Даже такой толстокожий придурок, как Нжала, не может не почувствовать легкого беспокойства. Поэтому он настаивает на любом преимуществе и каждом заложнике.
Фрэнк Смит стоял, держа в руках бутылку. Он налил себе еще вина и сел.
– Ричард, то, что ты говоришь, это в большой степени предположение, и все же есть возможность, как ты сам признал, что ты ошибаешься.
– Ты имеешь в виду в том, что меня сдал Лондон?
– Да.
Смит почувствовал, что наконец-то чего-то добился. Он глотнул вина и наконец-то, впервые за сегодняшний день, почувствовал небом его мягкий и тонкий вкус с фруктовым послевкусием.
– А какое это имеет значение?
– Самое непосредственное, разве нет?
– Фрэнк, моя цель очевидна. Мне казалось, что я все объяснил, месть – не единственная моя цель.
Вино во рту Фрэнка вдруг стало кислым.
– Тогда что тобой движет? Убеждение?
Эббот медленно кивнул.
– Убеждение в том, что Нжала заслуживает того, чтобы умереть. То убеждение, которое вы вместе с начальником Департамента с такими муками во мне взрастили. В конце концов, я всего лишь действую согласно политике Департамента и по его приказу.
– Ричард, это было больше двух лет назад. С тех пор политика изменилась, времена изменились, изменились обстоятельства, отношения, все изменилось...
– Кроме Нжала. Он – единственная константа во всем уравнении. И он все тот же. По-прежнему убийца, по-прежнему тиран, по-прежнему фашист.
– Только не это слово, Ричард, оно банально и сейчас на устах у каждого подростка-хулигана, обозленного на общество, и у каждого Большого Брата, насилующего свою маленькую соседку.
– Вы уже сами довольно быстро научились его использовать. Ты и начальник Департамента в том роскошном загородном особняке на берегу Темзы. Он фашист. Абсолютно безжалостный, абсолютно безответственный. Он развяжет войну в Африке, как Гитлер в Польше, как Муссолини в Абиссинии. Убей одного человека, и ты спасешь тысячи, а может, и миллионы, если в игру захотят вступить Советы и Америка... И так далее. И так далее.
– У нас был случай, знаешь ли. Был риск войны. Огромный риск.
– Риск войны есть всегда. Это как венерические заболевания.
– Я имею в виду конкретный риск. Конкретная ситуация. Но к счастью, в последний момент он передумал.
– Завтра он может снова передумать. Или на следующей неделе. Или на будущий год. И снова будет кризис, еще одна угроза. Что, не согласен?
Смит не делал попытки ответить.
– Если было правильно убить его два года назад, то будет правильно убить его и сейчас. Если, конечно, все это изначально не преследовало иную цель.
– Может быть, – медленно произнес Смит, – не было правильным убивать его два года назад.
– Пет? Но вы убедили меня в этом. Он заслуживает смерти, говорили вы. Начальник Департамента. Вы все. Это честь для тебя, для нас, для страны. И были правы, это я вам говорю. Без эмоций и со стопроцентной уверенностью.
Он говорил спокойным, доверительным тоном.
– И он умрет.
– Ты представляешь, какой ущерб ты нанесешь стране?
– Я знаю какой ущерб страна нанесла мне. И теперь ей придется увидеть последствия своих действий, так же, как и нам всем.
– Ричард, все, что ты пытаешься сделать, – это оправдать убийство.
– Нет, Фрэнк. Оно уже было оправдано. Тобой и твоими боссами. Вы просто не называли это убийством. Это было мероприятием, акцией, действием, командировкой, поездкой, миссией.
Фрэнк Смит молча глотнул еще вина. Спорить с такого рода упрощением было невозможно.
– Хорошо, ты разложил все по полочкам, Нжала заслуживает смерти, отлично, правительство должно отвечать за свои поступки, замечательно... Но почему ты, Ричард? Этот момент я не могу уловить. Ты возомнил себя Богом, или Немезидой, или Юпитером-громовержцем, мечущим с неба молнии. Я хочу сказать, это ведь не ты. Совсем не ты. Ты не Провидение, не карающий ангел смерти.
– Ты все усложняешь. Я никем себя не возомнил, я просто собираюсь убить только одного человека.
– Это великолепно.
– Русские, азиаты и люди вроде Нжала делают это постоянно. Потому что они не связаны западной христианской моралью о неприкосновенности человеческой жизни.
– Но ты-то связан.
Эббот улыбнулся.