- У нас, понимаете, Красномак и Федоров поругались! - задыхаясь, сказал самый неповоротливый. Он был красный-прекрасный и толстый. Его ресницы падали на щеки, как весла - на воду. После каждого взмаха он открывал голубые глаза, и глаза с каждым взмахом становились все печальнее.
- Ну и что?! - удивилась учительница.
- Дружба рухается! - сказал Миша.
Пока Сорокин с учительницей стояли в коридоре, в 4-м "в" происходило самое бурное и молниеносное собрание за всю его историю. Ораторы сменяли друг друга. На каждый нос приходилось пять секунд.
Мнения разделились. Одни выступали за то - пусть сами разбираются. Другие говорили, что дело это всех касается и друзей надо тут же помирить. Тут же! Прямо сейчас!
В класс вошла учительница и с ней - Сорокин. На доске было написано:
"Ф - 19!"
"К - 19!"
"ВОЗДЕРЖ - 1".
- Кто воздержался? - спросила учительница.
Петя встал.
- Почему?
- Я за обоих.
- И я! - сказал Сорокин.
- И мы! - заревел класс. - ПОМИРИТЬ! ПО-МИ-РИТЬ!
- На перемене! - сказала учительница. - А сейчас давайте знакомиться.
Они сразу замолчали. Было у них это свойство - сразу взрываться и замолкать.
- Меня зовут Любовь Ивановна. Я буду вести у вас математику и буду вашим классным руководителем.
Цаплин с Венькой захихикали и завозились на парте. Венька достал носовой платок и накрылся им.
- А что? - сказал Венька, ломаясь. - А может, мне стыдно?!
- Это хорошо, что тебе может быть стыдно. Но сейчас я не вижу для этого причин.
- А почему у вас такое имя? Нельзя ли как по-другому? Ведь про любовь в школе нельзя!
Любовь Ивановна засмеялась, а за нею и весь класс. Только она смеялась по-своему, а класс - по-своему.
- Хорошая у нас с вами разрядка! - сказала Любовь Ивановна.
- А вы про любовь не ответили! - ехидно заметил Цаплин.
Они с Венькой уже почувствовали себя вольными стрелками: что ни сделай - все простится.
- Ну что вам сказать? - затруднилась учительница. - Любовь - это прекрасное чувство и давайте его в себе воспитывать. Это чувство живет и в нашей повседневной жизни - люблю кашу, огурцы, мороженое. И в то же время это чувство нашей с вами личности - люблю своих близких, родину, товарища, школу! Об этом пишут книги, пьесы! Все искусство построено на любви к человеку!
- А как же "Валя плюс Витя" пишут? - не унимался Цаплин.
- Ну, это в старших классах! - сказала Любовь Ивановна и тем дала понять, что разговор кончился.
- Нет! - сказал Цаплин. - Я сам видел, как это писал парень из второго…
- Он, наверное, много лет во втором классе сидел! - сказала Любовь Ивановна.
Она засмеялась, а с ней - и все. Так они и познакомились. Не смеялся один лишь Федоров - он и не познакомился.
На перемене Борьку и Сашу нетерпеливые одноклассники стали толкать навстречу друг другу. Отходчивый Борька пошел было навстречу Федорову, но Саша встал и ни с места.
- Ну и не надо! - сказал Борька и плюнул. - Что он мне - король, чтобы я перед ним на задних лапах танцевал?! Да я и перед королем не стал бы! Я только перед вами!
Борька встал разлаписто, как медведь, и пошел потешать толпу. Здесь из других четвертых набежали. Борька стоял весь окруженный, а около Саши остались Цаплин с Венькой.
- Это из-за новенького все! - сказал тугодум Венька. - Ох, и рожа умная - так и просится!
- А Красномак хорош тоже! - сказал Цаплин. - С ним уселся!
Саша их слушал, как в тумане. У него горели уши. Уши его выдавали. А так бы никто не догадался, что в нем происходит: заклинило всего, и сам он испугался. Никак он не думал, что так далеко все зайдет!
- Федоров!
- Ну, что тебе? - спросил он Сорокина.
- Федоров, ты не бунтуй! Один останешься!
- А ты не лезь не в свое дело!
- Это не мое дело, а наше!
- Не ваше!
- Когда-нибудь поймешь, Федоров!
- Иди-иди!
- Иди-иди! - поддержал Сашу Цаплин, все слышавший. У Цаплина руки чесались. Этот Сорокин его так и раздражал, так и напрашивался.
- Поосторожнее! - сказал Сорокин и ударил его.
Цаплин не ожидал, что тот его - первый, и сказал удивленно:
- В прошлом году я его лупил, как хотел, а сейчас сам, гляди-ка, задирается!
Изменившаяся обстановка ему явно не понравилась, и он побежал по коридору, чтобы подловить какого-нибудь первоклассника.
На уроке Саша не слушал учительницу. Он сидел один на последней парте. Перед ним вертелись, как на каруселях, Венька и Цаплин, и от них у него стала кружиться голова.
- Федоров! К доске! - услышал он.
Саша вышел к доске и попал под обстрел всего класса. Каждый, как хотел, его разглядывал. Этого он допустить не мог!
- Не знаю, как решать! - сказал он. - Не хочу!
Его тон удивил и обидел учительницу.
- Садись - два. Красномак!
Вот они и встретились на узкой дорожке. Саша прошел мимо Борьки, как будто это был не Саша, а волна воздуха. А Борька не удержался и показал ему язык.
Борька бился у доски. На помощь ему вызвался Петя. Он в два счета решил задачу. Борька посмотрел на него с гордостью, как будто самому Борьке поставили пятерку. На самом-то деле ему тоже влепили двойку.
- Ничего, - шепнул ему Петя. - Теперь вдвоем будем…
И хотя он прошептал очень тихо, Саша услышал.
"Вот новенькие пошли! С первого дня, как будто бы и не новенькие! - подумал он. - А старенькие - как будто бы и не старенькие. Ишь ты, вдвоем!.."
И не стало для него - как будто не было никогда - Борьки Красномака. Домой он шел с Венькой и Цаплиным. Со школьного стадиона до них долетело:
- Давайте в футбол!
- Надо новую команду составить!
- Вратаря надо - Федорова же не поставишь…
И вдруг Борькин голос:
- Давайте Петрушку! Пусть приучается! Надо нового вратаря готовить! Старый - кукареку!
Саша сощурился, чтобы не заплакать.
Отец и сын
Саша запомнил отца из далекого детства: с приходом отца домой все начинало темнеть и смеркаться. Такая у отца была работа, чтобы приходить поздно. Саша без него не мог заснуть, а мама ругалась, и отец сердился: "Зачем не спишь?!" Саша молчал и улыбался: "Сами знаете!"
По утрам он вместе с отцом делал зарядку. Потом бежали под душ и полоскались, как две счастливые утки. После завтрака Саша с мамой отправлялись в детский сад, отец - на работу. Перед тем как разойтись, отец протягивал Саше руку:
- Выходит, брат Сашка, до вечера!
Саша пожимал отцовскую руку - маленькая ладошка в большой ладони, как в туннеле, - и говорил:
- Выходит, брат папка, до самого вечера!
И они начинали смеяться, а мама называла их пустосмешками.
Саша до семи лет жил, как лягушка у пруда, как цыпленок на зеленой траве, как веселый щенок - не подозревая, хорошо ли ему, плохо ли. Ему всегда было одно и то же. Но когда начинало болеть ухо, он начинал понимать, что раньше-то ему хорошо было.
С трех лет он ходил в детский сад. Самым сильным впечатлением от детского сада был подсолнух во дворе. Каждую осень огромный цветок вырастал на одном и том же месте, и никто из ребят его не трогал. Все ходили вокруг подсолнуха и удивлялись - какой большой, как головой вертит! Все они любили подсолнух и копали около него землю, чтоб ему было мягко, и поливали водой из леек. А потом подсолнух кто-то срезал, и Саша спрашивал воспитательницу:
- Зачем ему голову отрубили?
- Чтобы семечки есть!
Саша стоял молча, долго-долго ничего не делал, а потом говорил:
- Жалко: живой!
- На следующий год еще вырастет! - говорила воспитательница. - У него голов много!
Саша ждал следующего года, рисуя несорванный подсолнух. Он говорил:
- У меня он всегда!
А потом он забыл про подсолнух, потому что подружился с Женькой. Женька был очень озорной, и Саша такой же. Но Саше попадало больше: Женька всю вину сваливал на Сашу. Женька объяснял Саше:
- Мне нельзя быть виноватым - родители в науке. Как про меня узнают - у них наука остановится. А нельзя - их генералы торопят! Про меня не сознавайся, про себя сознавайся, а я кормить тебя буду!
Саша сознавался и за себя и за Женьку. А за это Женька по утрам приносил конфеты и фрукты.
Потом кончился детский сад, и Женька исчез. Женькины родители - они в магазине работали - в Москву уехали. А Сашин отец из дома ушел. И хотя ухо теперь у Саши не болело, он понимал, что раньше-то хорошо было.
В школе он подружился с Борькой Красномаком. Они с Борькой поклялись никогда не бросать друг друга. А чтобы сделаться самыми храбрыми, ходили к трамвайной линии - стоять на междупутье у поворота. Это было что-то жуткое - стоять на междупутье у поворота, когда трамваи заворачивали и заносили свои граненые бока: свободное пространство становилось узким, как щель, и мальчишки лязгали в этой щели зубами. Но они побеждали свой страх. А их победили две вагоновожатые тетки, которые - сговорившись между собой - схватили их и так им надавали, что начисто вышибли мужество, воспитанное с таким трудом.
Теперь Саша представлял отца и мать трамваями, несущимися в разные стороны. А он между ними стоит на повороте, а трамваи заносит…
Отец заходил редко. Всегда он выбирал время, чтобы матери не было дома. Саше с ним было трудно.
Саше было уже девять. Отец принес подарки на день рождения. Саша на подарки и не взглянул.
- Что, игрушки плохие, конфеты горькие? - спросил отец.
Саша молчал.
- Что же, и слова для отца не найдешь?
- Ты же гость! - хмуро сказал Саша.
- С гостями надо приветливым быть!
- Нет у меня приветов! - сказал Саша. - Зачем ты нас бросил?
Отец забегал по комнате и стал оправдываться. Перед Сашиными глазами стояла голова толстого подсолнуха, сломанного кем-то, кто семечек хотел…
Когда Борька Красномак подружился с Петей-англичанином, Саша почувствовал себя раненым - как в тот год, когда ушел отец.
Дело Кривого Чура
Пока дядя Яша безуспешно боролся с урожаем и оплакивал свою одинокую жизнь, Кривой Чур тоже не сидел без дела. Дело Кривого Чура приносило ему много страха, беспокойства, но еще больше - денег: он занимался тем, что скупал вещи у иностранных моряков и потом перепродавал их по высоким ценам. Милиция уже напала на след его шайки, и Чуру понадобилось найти для своих темных дел нового человека - обязательно с машиной для быстрой переброски товара и надежным местом для хранения вещей. Старый жулик сказал своим помощникам: "Ищите самого жадного человека!" - и его помощники - малыши, как он их называл, - принялись рыскать по городу.
Самым жадным человеком им показался дядя Яша, потому что он запрашивал на рынке за свои овощи-фрукты больше других. Когда малыши узнали, что у этого одинокого старика есть черная "волга" и сад за городом, они запрыгали от восторга: такое совпадение бывает раз в жизни! "Надо его использовать на всю катушку!" - сказал Кривой Чур, и в тот же день жулики нагло вломились в дяди-Яшину машину и силой выманили у дяди Яши согласие помогать им в их махинациях.
Однако Кривой Чур не спешил. "Напугали старика, а теперь посмотрим - что он будет делать!" Малыш время от времени наезжал к дяде Яше и незаметно собирал о нем нужные сведения. Сведения были что надо! Огородник никогда не выходит, ни с кем не общается. До того напуган, что даже забросил рынок.
- Помучали толстяка - и хватит! - однажды сказал Малышу Кривой Чур. - Надо ему на глаза показаться, а то как бы он не помер без нас. Это не входит в наши планы. Посмотрим, как он нас встретит!
Жулики вошли к дяде Яше, когда тот сидел перед зеркалом и жаловался сам себе на свою одинокую жизнь. За эти два месяца дядя Яша много передумал и наконец понял Петину сказку. "Викки - это я, только немного старый…" - говорил дядя Яша в зеркало и тяжело вздыхал. Зеркало безучастно молчало. Вдруг оно как будто перекосилось, по нему пробежала рябь, и на дядю Яшу уставилось страшное лицо Кривого.
- Здравствуй, Яков! Хорошо, что мы тебя навестили - ты такой скучный, что на тебя жалко смотреть. Сейчас мы тебя развеселим!
- Это я, конечно, сплю! - откликнулся дядя Яша и закрыл глаза. Кривой Чур выбил из-под него стул, а Малыш перехватил толстяка и не дал ему упасть.
- Не надо, не надо больше - я уже совсем проснулся! - закричал дядя Яша. - Что это еще за безобразие?!
- Как же так, Яков? - ласково спросил Чур. - Почему ты не узнаешь своих старых друзей, о чем ты только думаешь?
- Да я… думал о Друге Души! - вдруг выпалил дядя Яша.
Кривой захихикал:
- Верно говоришь - друга надо душить, пока он тебя не задушил первый. Пошутили - и хватит! Сегодня у тебя начинается новая жизнь. Что с тобой, Яков?
- Это я от радости! - сказал дядя Яша и заплакал.
- Ну ничего, ничего! - Кривой Чур погладил дядю Яшу по голове. - Раз ты согласился нам помочь, мы тебя больше не оставим одного, правда, малыши?
- Не оставим! - зашумели жулики, а один из них уже полез в дяди-Яшину банку с вареньем. Кривой Чур грозно сдвинул брови.
- Теперь слушай о деле. Два месяца мы тебя выдерживали и проверяли. Теперь, когда ты прошел проверку на длинный язык, мы тебе доверяем. Поехали с нами в город!
- Да я… плохо себя чувствую… - заспешил дядя Яша.
- А ну-ка, Малыш, приведи его в чувство! - скомандовал Кривой Чур.
- Мне уже лучше! - заверил дядя Яша. - Я поеду с вами, но раньше вы мне скажите - кто вы такие? Воры, да? Мне надо знать.
- Знаешь, что бывает с теми, кто слишком много знает?! - спросил Кривой Чур.
- Да я…
- Эгоист он у нас. Все "я" да "я". Как будто он один на свете. Отучим его от этой вредной привычки!
…Они ехали по городу. Кривой Чур, не стесняясь, болтал с Малышом о своих делах. Дядя Яша молча крутил баранку и сокрушался про себя - как легко он сдался этим разбойникам.
Когда машину остановил светофор, дядя Яша снова вспомнил Петину сказку и прошептал: "Эх, капустный листок, капустный листок! Если бы я тебя встретил раньше, все, возможно, сложилось бы по-другому!"
- Чего шепчешь? - спросил Кривой Чур.
- Про капустный листок!
Малыш и Кривой Чур захохотали. Им было очень весело. Все шло как надо.
Большой совет
Прошло больше месяца, а беспорядки в четвертом "в" не утихали. Федоров связался с Венькой и Цаплиным, которые считались неисправимыми двоечниками. Скоро и результаты сказались: Федоров нахватал двоек. Любовь Ивановна его пристыдила, а он ей в ответ - грубить! Миша Сорокин даже присвистнул на уроке - вот до чего Федоров докатился! Любовь Ивановна и Сорокину - замечание: какой может быть свист на уроках?!
Уже четко все разграничилось: у Федорова - своя компания, а у Красномака - своя. Дня не проходило без драки.
Когда Федоров нагрубил учительнице, Сорокин, командир отряда, сказал себе: "Надо кончать с этим!" - и назначил сбор совета отряда.
- Мы собрались сегодня, чтоб обсудить поведение и успеваемость Федорова, а также Жбанова и Цаплина, потому что они сейчас заодно и тянут класс назад! Кто хочет сказать?
Захотел сказать Борька:
- А по-моему, Федоров - того! Он очень даже злющий! Если он еще раз к нам с Петрушкой сунется - реветь ему от Юрки Ларионова кровавыми слезами! Я на этого Федорова плюю! У меня есть друг, Петрушка! Вот он - настоящий! И по учебе мне помогает, и в шахматы научил, и…
- А в пеленки он тебя не заворачивает? - всунулся Цаплин, который в это время к червям нитки привязывал.
- Да ты! - задохнулся Борька.
- Цаплин, молчал бы! - посоветовал Миша. - Когда твоя очередь придет - от тебя путного слова не добьешься!
- Ага! - сказал занятый Цаплин.
Саша сидел с опущенной головой и смотрел на зеленое поле парты.
А над зеленой партой вставал прошлогодний городской лагерь, когда отчаянный хвастун Борька Красномак сидел на крыше трансформаторной будки. Оттуда он должен был на спор спрыгнуть с семиклассником Юркой Ларионовым. Юрка стоял внизу и дразнил Борьку трусом.
Саша взобрался к Борьке:
- Давай вместе!
Они прыгнули. Саша - удачно, а Борька ногу сломал. Два месяца Саша к нему протаскался. Уроки вместе готовили, играли… Саша даже учиться стал лучше, чтобы уроки Борьке объяснять как следует…
Что-то сдавило Саше горло. Он положил подбородок на кулаки и сказал себе: "Только попробуй!"
Венька наклонился к Цаплину, и они захихикали, раскачивая червяков.
- Кто еще сказать хочет? - спросил Миша.
Вызвался Алешка Сизов. Он ни с того ни с сего набросился на совет отряда и стал ругать всех подряд.
- Сорокин сам на уроках разговаривает, а сегодня даже свистел! Петрова записки пишет все время! Кому она записки пишет? А Стародубцев книжки читает посторонние, а Красномак списывает!..
И пошел, поехал.
Тут раздался страшный визг. Визжали девчонки. Цаплин, пока Алешка выступал, повесил девчонкам червяков на шеи. И нитки даже завязать сумел!
Сорокин нитки стал перегрызать. Уйма времени ушло. Девчонки плакали и дрожали.
Так с двоечниками толку и не добились. Выпроводили их и вынесли решение перевоспитывать Федорова, Цаплина и Жбанова. Ответственным за перевоспитание назначалась Нина Петрова. Нина отказывалась, но Миша ее уговаривал:
- Ты, главное, к ним с подходом! Как они к тебе относятся?
Нина смутилась:
- Да никак!
- Записки не пишут? Сама бы написала, например, Цаплину: "Давай дружить!"
- Цаплину? - испугалась Нина.
- Ну, Жбанову!
- А может, Федорову!
- Федорову не надо, он сам исправится! Эти два дружка, они труднее! Для дела, понимаешь, надо!
Борька во время разговора скучал, потом стал крутить портфелем и попал по голове Тряпичкиной. Его с позором выгнали, и он припустился к дому. У дома он замедлил шаг - его поджидали Венька, Цаплин и Федоров.
- Во идет дите отличника! - сказал Цаплин, а Жбанов приложился так, что Борька влетел в парадную.
Он остановился на третьем этаже и позвонил. Открыл ему Юрка Ларионов.
- Юрка, - сказал Борька, - ты говорил, что кого захочешь излупить можешь. Возьмешься за Федорова?
- За дружка твоего, что ли? - спросил Юрка, чавкая. Он обедал булкой. - Что так?
- Да взбесился он!
- С лечебной, значит, целью?
- Ага!
- Ну, это хорошо, что с лечебной. А что дашь? Лупить бывшего дружка - дорогая работа!
- Фонарик! Мать из Новосибирска привезла!
- Надо посмотреть! Одного лупить-то?
Борька задумался:
- Хорошо бы еще Веньку да Цаплина в придачу!
- Который из них Венька - сундук, что ли, здоровый?
- Во-во! А Цаплин и вправду, как цапля! Цаплина - легко!
- Ну ладно - тащи фонарь! За мной не заржавеет!
Юрка захлопнул дверь, а Борька с тяжелым сердцем потащился вверх. Разве он думал, что придется Юрку подговаривать лупить лучшего друга?
Воспоминания обступили Борьку - везде был Саша.
Борька кубарем слетел с седьмого этажа на третий. Снова позвонил. Вышел Юрка.
- Никак раздумал? - спросил Юрка, обгрызая селедочный хвостик.
- Да! - сказал Борька подавленно.
- Все равно бить буду! Мне главное - сигнал получить.