Из девяноста тысяч смертей, случающихся ежегодно в Нью-Йорке, примерно тридцать тысяч подвергаются судебно-медицинской экспертизе, а случаи насильственной смерти - обязательно. Штатные судмедэксперты, случается, не в силах справиться с таким количеством дел, поэтому отдел судебно-медицинской экспертизы привлекает к сотрудничеству нуждающихся молодых врачей местных больниц и студентов медицинских колледжей, обещая поденную плату.
Работая в больнице, Гейл уже насмотрелась на людские страдания и смерть, даже не будучи судмедэкспертом. Она не проявляла особого интереса к паталогоанатомии, а уж о том, чтобы стать штатным сотрудником отдела судмедэкспертизы, и речи не шло, однако она отчаянно нуждалась в приработке, чтобы оплатить счет за однокомнатную квартиру, которую сняла восемь месяцев назад.
Обычно внештатных судмедэкспертов посылали туда, где чья-то смерть не вызывала особых подозрений у полиции, например, если кому-то случалось умереть от сердечного приступа прямо на улице, или когда в своей однокомнатной квартире умирал одинокий вдовец.
Направляясь в Бранденберг, она и не подозревала, что здесь ей придется столкнуться со случаем насильственной смерти.
Что теперь делать? Повернуться и уйти? Можно позвонить в отдел судмедэкспертизы и во всем разобраться.
Мэкки взял ее под локоть и легонько подтолкнул вперед. Ему не терпелось поскорее закончить осмотр и покинуть провонявшие насквозь апартаменты.
- Осмотрите труп, дайте свое заключение, а мы сделаем все остальное.
Гейл знала, что детектив заметил и правильно истолковал ее замешательство. Это обстоятельство злило ее. Она спросила первое, что пришло в голову:
- Покойный оставил какое-нибудь предсмертное письмо или записку?
Мэкки покачал головой:
- Мы, по крайней мере, такового не нашли. Вам приходилось иметь дело с подобными случаями раньше?
Он явно знал ответ. Это разозлило Гейл еще больше, и ее слова прозвучали, как ей показалось, чересчур резко:
- Имела дело с разными случаями.
- Вам должно быть известно - самоубийцы редко оставляют предсмертные записки. В фильмах это случается гораздо чаще, чем в реальной жизни. По сути, только один из пяти имеет что сказать, перед тем, как нажать спусковой крючок или перерезать вены, другие четверо, видимо, считают, что сказали этому миру все, оставаясь живыми.
- По-моему, факт самоубийства говорит сам за себя.
Мэкки кивнул головой:
- Вы абсолютно правы.
Хотя кондиционер работал в полную силу, удушающий смрад и жара делали свое дело. Гейл почти задыхалась, голова у нее кружилась, но если ее стошнит, то лучше уж где-нибудь еще, а не перед Мэкки и его детективами.
Гейл огляделась и обнаружила, что они находятся в гостиной. Она узнала эстампы Лихтенштейна и Клея. Рядом висела фотография молодого загорелого мужчины в костюме для тенниса и с растрепанными ветром волосами. Одной рукой он обнимал за плечи брюнетку с белозубой улыбкой.
- Это - Фридлэндер в лучшие времена, - сказал Мэкки, проследив в направлении ее взгляда.
- Чем он занимается… занимался?
- Инвестированием капитала, игрой на бирже и прочим. Судя по данным Квотрона.
- По чьим данным? - не поняла Гейл.
- Квотрона. Если вы умеете ими пользоваться, он выдает вам курсы акций любой компании, - Мэкки ткнул пальцем в мертвый экран компьютера, стоявшего на фортепиано Болдуина.
Вполне освоившись в квартире Фридлэндера, Мэкки взял на себя роль хозяина и повел Гейл в спальню, где находилось тело.
Она осведомилась о свидетелях.
- Пока не имеется, - ответил Мэкки. - В последний раз его видели в среду вечером, после возвращения с работы.
Когда они пересекали гостиную, Гейл увидела сотрудника технического отдела, снимавшего отпечатки пальцев с застекленной створчатой двери, выходившей на балкон. Глянув под ноги, она увидела темные пятна на ковре вишневого цвета и, опустившись на колени, потрогала пальцами одно из них - обыкновенная грязь. Краешком глаза заметила траурную процессию белых червей, ползущих по ковру в ее направлении, и поспешно вскочила на ноги.
Спальню Фридлэндера освещали переносные юпитеры, установленные полицейскими. Она напомнила Гейл съемочную площадку, не хватало только режиссера. У трупа стояли трое детективов и смотрели на него с таким дурацким видом, словно ждали, что Фридлэндер вот-вот воскреснет и сам поведает им о том, кто и как наделал в нем столько дырок. С другой стороны пристроился со своими причиндалами полицейский фотограф, который, согнувшись в немыслимую позу, пытался найти нужный угол для съемки.
Появление Гейл отвлекло на время внимание детективов. Она кивнула им и, не дожидаясь ответа, повернулась к огромных размеров двуспальной кровати. Рядом с ней, привалившись спиной к стене, прямо на полу сидел Фридлэндер, или, вернее, его труп, одетый в ярко-красный тренировочный костюм с расстегнутой молнией, под которым виднелась голубая футболка, с револьвером в безжизненной руке. Рядом с телом растекалась лужа полусвернувшейся крови. Один из детективов продел шнурок сквозь дужку, прикрывающую спусковой крючок, и осторожно вынул оружие из руки Фридлэндера.
Гейл взяла руку трупа за запястье. Трупное окоченение наступило давным-давно. Фридлэндер мертв, по меньшей мере, тридцать шесть часов. Посмотрев в его полуразложившееся лицо, она увидела в глазах не только боль, но и удивление. Видимо, в последний момент он осознал, что уже практически мертв, но почему это случилось именно с ним, таким сильным, молодым и здоровым, было непонятным. Труп смердел, как дерьмо.
Опустившись на колени рядом с телом, Гейл осмотрела рану на груди. По виду пулевого отверстия определила, что стреляли с расстояния одного дюйма, то есть практически в упор. Свои заключения она делала, основываясь частично на том, что помнила из учебников, частично на собственном опыте. Ей нередко приходилось иметь дело с огнестрельными ранениями в больнице, где она работала.
Входное отверстие другой пули находилось на правом виске жертвы, а выходное - под левым ухом. Гейл отметила про себя, что вокруг входного отверстия нет следов ожога, волосы остались неопаленными, а вокруг раны отсутствует синяк от удара пули - признак того, что стреляли с достаточно большого расстояния.
Гейл так увлеклась осмотром тела, что забыла про все свои недавние тревоги и обрела полную уверенность в себе.
- Не кажется ли вам странным, что самоубийца умудрился выстрелить в себя дважды? - спросила она Мэкки.
- Поверьте, - ответил тот, - мне приходилось видеть и более странные вещи.
По тону детектива Гейл поняла, что Мэкки действительно не видит в этом ничего необычного. Так тебе и надо! Давно пора бы знать, что люди иногда, способны на невероятные действия. И снова она почувствовала, что дает себя знать недостаток опыта. Мэкки вовсе не дурак, иначе он бы не работал в полиции и вряд ли занимал бы свою должность. Он видит ее насквозь и отлично понимает, что сейчас творится в ее душе.
Она заметила мелкие брызги крови на правой руке и правом бедре мертвеца и взяла мазок с обеих ладоней для парафинового и радиоактивного анализа - они покажут, действительно ли Фридлэндер стрелял в себя сам.
Когда Гейл спросила Мэкки, был Фридлэндер левшой или правшой, тот ответил, что это очевидно, поскольку револьвер у него находился в правой руке. Гейл пристыженно замолчала. Может быть, как судмедэксперту, ей не следовало задавать этот вопрос? Так или иначе, ей стало ясно, что в детективе растет раздражение, и оно вот-вот выплеснется наружу. И кто посмел бы его за это винить, если он уже вдоволь нанюхался здешнего аромата и пресытился нелицеприятным зрелищем червей, ползущих из всех дырок Фридлэндера, как естественных, так и рукотворных. Нет уж! Пусть терпит! Она должна делать свою работу тщательно и профессионально.
Кроме двух огнестрельных ран, на теле Фридлэндера могли быть другие повреждения: синяки, ссадины, порезы и - вполне возможно - огнестрельные раны, не замеченные детективами. Однако, кроме нескольких свежих царапин на запястье, ничего обнаружить не удалось.
Затем она осмотрела ногти. Любые частички, например, засохшей крови, грязи или волосяные фолликулы могли оказаться весьма важными для следствия. Фолликула, скажем, обнаруженная под ногтями жертвы и не принадлежащая ему, служила основанием для предположения о том, что на него нападали.
Из-под ногтей Фридлэндера Гейл извлекла только частички высохшей грязи, которую она тем не менее положила в пластиковый пакетик. В лаборатории отдела судмедэкспертизы грязь подвергнут химическому анализу и, кто знает, может быть, в ней обнаружится что-то такое, что прольет свет на драму, разыгравшуюся в квартире 15-С.
В последнюю очередь она осмотрела босые ноги Фридлэндера и сразу же обратила внимание на то, что пятки имеют красноватый оттенок. Это обстоятельство показалось Гейл очень важным. Когда наступила смерть и прекратилась циркуляция крови, под воздействием гравитации она за пять-шесть часов собралась в самой нижней части тела, а последующее ее свертывание зафиксировало характерный красновато-синий оттенок кожи на пятках. Таким образом, после того, как наступила смерть, Фридлэндера перекладывали с места на место.
Для того чтобы удостовериться в правильности своего вывода, Гейл осмотрела стену около тела. Конфигурация и фактура следов крови могут многое рассказать опытному глазу. Эти следы бывают нескольких видов: капли, брызги, пятна, смазанные пятна, лужи и так далее. Если бы Фридлэндер застрелился в том положении, в каком его нашли, на стене в радиусе нескольких футов можно было бы обнаружить брызги крови. Но как Гейл ни старалась, этих брызг она не обнаружила.
Если бы его убили и принесли сюда, остались бы следы крови на полу и стене. У самого пола она едва разглядела только тонкий ручеек крови, недоумевая, почему на этом участке нет больше никаких ее следов.
- Ее кто-то смыл, - сказала она наконец.
- Я не совсем расслышал…
- Я сказала, что следы крови кто-то смыл, - и она указала на ручеек в самом низу стены.
- Вы уверены? - Мэкки посмотрел туда, куда она указывала, однако Гейл увидела, что он не доверяет ее профессионализму и его вряд ли в чем убедишь. Она вдруг почувствовала себя легко и уверенно.
- Я думаю, что его убили где-то еще, и потом перенесли тело туда, где вы его нашли, - сказала Гейл, глядя детективу прямо в глаза.
Ей показалось, что Мэкки сейчас взорвется. Интересно, есть у него жена? Наверное, была, но сбежала от него много лет назад. Его слова прозвучали на удивление спокойно:
- В таком случае все, что от вас требуется, это зафиксировать свой вывод в своем заключении.
- Вы все еще считаете, что это было самоубийство?
- После вскрытия все станет ясно, - он сделал паузу. - Дальнейший ход следствия с этого момента - не ваша забота. Свою работу вы сделали.
Глава 2
Мысленно возвращаясь в прошлое, Майкл Фридлэндер всегда вспоминал десятое сентября 1971 года - день, когда он, как ему казалось, навсегда покинул Нью-Йорк, решив порвать все связи, сжечь все мосты и начать новую жизнь. И вот после почти двадцати лет скитаний снова сидит в автобусе девяносто пятого маршрута и узнает места, которые не надеялся когда-нибудь увидеть.
Последние пять лет его домом считался Нью-Гемпшир, как раньше Сан-Франциско и Лос-Анджелес. А до этого он ютился в крохотной бедной деревеньке на берегу озера Петен-Ица в Гватемале. И еще раньше… Впрочем, какая разница! Ему же больно вспоминать прошлое, но оно продолжало бередить его душу и не давало покоя. В памяти всплыла другая дата - 14 марта 1983 года - последняя встреча с братом, приехавшим неожиданно, за несколько дней до того, когда он собирался так же, как и тогда, в Нью-Йорке, навсегда покинуть Фриско и начать новую жизнь. Алан застал в его квартире полный кавардак: коробки, пакеты из-под молока - впечатление полного запустения. Брат сообщил ему, что приехал по делам и в его распоряжении всего несколько часов. Братья не виделись так долго, что их встреча получилась несколько неловкой и натянутой: Алан излучал успех, деньги липли к нему так же, как они невзлюбили его брата. И стоило ему войти, Майклу стало ясно, что их отношения определяются не столько разницей в возрасте, сколько потерей им своего возрастного превосходства, растраченного в погоне за несбыточными иллюзиями, всеми радостями жизни, кроме одного - денег, единственного, чему полностью посвящал себя брат. Майкл понимал, что деньги валяются на земле, что рано или поздно ему повезет и появится достаток, о чем только можно мечтать.
Алан был неприятно поражен, увидев, как живет его брат, и ему стоило больших трудов удержаться и не процитировать слова, которые не уставал повторять их отец: "Ради Бога, не растрачивайте жизнь понапрасну, осядьте, найдите перспективную работу и девушек с деньгами". Он оставался не очень-то высокого мнения о тех девушках, которых находил его брат, впрочем, ничего удивительного, все они оказывались такими же чокнутыми, как и сам Майкл.
На этот раз Алан дипломатично промолчал, и Майкл заподозрил, что он прибыл во Фриско посредником, по наущению родителей, отношения с которыми когда-то носили бурный характер, а с годами стали холодными, и он почти не поддерживал с ними связи. В их сердцах уже давно не осталось для него места, его полностью заполнил младший брат, на которого они возлагали все свои надежды, и, Майкл был в этом уверен, именно Алан фигурировал в их завещании как главный наследник.
Несмотря на всю свою скрупулезность во всем, что касалось денег, Алан настоял на том, чтобы Майкл взял некоторую сумму в долг, хотя отлично знал, что шансы получить деньги обратно - мизерны, точнее - нереальны. Майкл никогда не просил денег у брата, но время от времени, просматривая почту, обнаруживал конверт с двумя-тремя сотнями долларов наличными. Бывали времена, когда он оказывался полностью на мели, и если бы не эти непредсказуемые переводы от Алана, он бы не знал, что делать и как поддержать свое существование. В общей сложности его долг брату составил около семи тысяч долларов, но даже не было надежды когда-нибудь их вернуть. И вот теперь, как оказывается, такой Возможности ему уже и не представится.
Пасмурный день сменила безлунная ночь. Сидевший рядом с ним мужчина - очень толстый - безбожно храпел, да и все другие вокруг спали. Майклу казалось, что все в этом мире, кроме него и водителя автобуса, погрузились в сон. Он не знал, который час, поскольку не носил часов. За окном повисла кромешная тьма - не было видно ни одного огонька, только его собственное отражение.
Время от времени он засыпал и просыпался при тряске или же замедленном движении. Вырванный таким образом из сна, он вспоминал, что случилось нечто непоправимое, но что? И только полностью сбросив остатки сна, понимал, что именно. Его брат умер.
Когда он проснулся в очередной раз, вокруг полыхали тысячи огней, окрашивая мостовую, дома и лица спешащих куда-то людей в немыслимые цвета. Люди - везде. Он уже забыл, что здесь их неисчислимое множество. Они толпились у витрин магазинов, высовывались и окликали небольшие группки таких же, как и они, на перекрестках, сновали между машин. Каждый искал в этом кишащем муравейнике удачу и счастье, многих одолевали свои заботы и горести, большинство стремилось подняться по социальной лестнице хоть на ступеньку выше. Аккомпанементом этой свистопляске из окон домов неслись звуки рэпа, сигналили автомобили, и завывали полицейские сирены - блудный сын возвратился домой.
* * *
Найти кафе напротив Белвью не составило труда, но целых десять минут Майкл простоял у дверей, не в силах заставить себя войти. Он знал, что мать и, возможно, отец ожидают его. Не было уверенности, как вести себя при встрече с ними, но наконец решился - все равно не избежать.
Войдя в зал, он сразу же увидел мать - лицо ее окаменело от горя и сделало похожей на мумию. Как она постарела! Волосы, уложенные в аккуратную прическу, которые Майкл помнил темными, посеребрила седина. На столике перед ней стояло нечто, отдаленно напоминавшее сладкий молочный крем, едва тронутый. Он видел, как она вздрогнула, почувствовав, что он где-то рядом. Лицо матери осветилось улыбкой, когда она заметила сына. Майкл, подойдя к ее столику, без слов обнял - какой она стала хрупкой и легкой! Может случиться, смерть Алана ее убьет. Мать поцеловала его в щеку и высвободилась из объятий.
- Я испачкала тебя губной помадой. Сейчас вытру.
Прежде чем он успел произнести хоть слово, она потерла салфеткой его щеку и той же салфеткой смахнула навернувшиеся на глаза слезы.
- Садись, Майкл. Съешь что-нибудь? Ты, наверное, устал с дороги.
- Да, очень, тем более что в пути - уже шестнадцать лет.
- Отец сейчас уже там. Когда ты поешь, мы пойдем к нему.
- Уже сделали вскрытие?
- Это делается не так скоро. Нужно соблюсти формальности. Вскрытие делает доктор Магнус, судмедэксперт, - она посмотрела на Майкла внимательно. - Как ты жил все это время?
- Хорошо.
- Так рада тебя видеть - прошло столько лет.
- Да, долго мы не виделись, - согласился Майкл.
- Эта борода! Она тебе совсем не к лицу! Без нее ты гораздо красивее!
Он пожал плечами - время ли спорить о бороде?
- Ничего не стоит сбрить, - Майклу хотелось узнать, как умер Алан. По телефону мать сказала, что его обнаружили мертвым в собственной квартире, покончившим жизнь самоубийством, и Майклу нужно срочно приехать в Нью-Йорк. Ничего больше. Остальное она расскажет ему, когда посчитает нужным.
Первое, на что обратил внимание Майкл, войдя в здание, где находился отдел судмедэкспертизы, были строчки, высеченные на мраморе. Если бы он чуть больше занимался латынью, учась в школе, их смысл не был бы таким загадочным. Taceat colloquia. Effugiat risus. Hig locus est ubi mors gaudet succurrere vitae.
Майкл понял, что нельзя смеяться, а следует думать о помощи мертвых живым.
Мать, побывавшая уже здесь, шла уверенно, он еле поспевал за ней с чемоданом в руке, напоминая человека, собирающегося снять жилье. Они вошли в какую-то комнату, где толпились полицейские - мужчины и женщины, чей вид красноречиво говорил, почему они собрались здесь. К нему подошел отец. Неужели память ему отказывает: отец за эти годы стал меньше ростом, - а Майкл всегда считал его высоким, - совершенно лысым и заметно постаревшим, но с теми же глазами, глядевшими вопросительно, с укоризной, будто вынося приговор, - все то же перекати-поле, и никаких изменений к лучшему.
Майкл протянул руку, и отец крепко и, как показалось, многозначительно пожал ее.
- Спасибо, что приехал, - сказал Пол Фридлэндер. - Честно говоря, даже не ожидал.
Майкл взглянул на мать, но та поспешно отвернулась. Вероятно, он заслуживает отцовского упрека, но почему бы не выбрать другое место и время?
- Что они сказали? - мать села на стул в углу и, порывшись в сумочке, извлекла носовой платок. - Долго это продлится?
- Теперь уже скоро, - успокоил ее отец.