Девушка спокойно шла по мелководью, не обращая на мужчин никакого внимания. Изредка нагибаясь, она зачерпывала ладошками воду и бросала ее на солнце, любуясь сверкающими каплями. Эти движения были так изящны и грациозны, что Мир-Джавад невольно залюбовался ею, но, взглянув на сверкающие глаза Васо и на его раздувающиеся ноздри, понял, что беды не миновать, чертыхнулся про себя и, знаком подозвав начальника караула, велел ему позвонить в штаб охранных войск и вызвать подмогу: роту пулеметчиков.
А Васо уже шел наперерез провидице и, поравнявшись с ней, учтиво пригласил ее разделить с ними трапезу застолья. К его удивлению, девушка, не сказав ни слова, кивком головы высказала свое согласие и пошла спокойно с Васо, без всякого сопротивления. Васо не выпускал ее руки, словно боясь, что девушка исчезнет, улетит красавица волшебной птицей.
А девушка просто привыкла, что ей все поклоняются, все подчиняются и стремятся исполнить каждое ее желание. Она проголодалась и сочла естественным приглашение учтивого неизвестного, правда, от него сильно пахло вином, но провидица часто встречала и среди своих последователей мужчин с подобным резким и неприятным запахом.
Васо с удовольствием смотрел, как провидица утоляла голод, предложил ей выпить вина, но девушка отказалась, отведя его руку с бокалом шампанского. Мир-Джавад напряженно смотрел на эту безмолвную сцену, изредка бросая взгляды в сторону начальника охраны, который знаком его давно успокоил, что помощь затребована, но знака, что она уже прибыла, еще не следовало, и ждал развязки.
И она наступила. Васо подал девушке руку, помог провидице подняться и неожиданно другой рукой разорвал ей платье сверху донизу и свалил девочку на песок. Провидица ожесточенно сопротивлялась.
- Помоги! - сипло от натуги крикнул Васо Мир-Джаваду.
Мир-Джавад перехватил руки провидицы и, рванув их на себя, вдавил тонкие хрупкие руки девочки в песок с такой яростью и силой, что бедная девушка от боли потеряла сознание на какое-то время. Этого было достаточно, чтобы Васо овладел ею. Быстро утолив свою страсть, он поднялся, подошел к Мир-Джаваду и, перехватив у него руки провидицы, выдохнул:
- Твоя очередь, Мир!..
…Мир-Джавад вспомнил крытую галерею, где он в детстве охотился на мух. Как-то утомившись охотой, Мир-Джавад устроился у распахнутого окна и стал смотреть во двор. Во двор выходила одной стеной низенькая восточная баня с куполами на крыше. На эту крышу можно было легко попасть с лестницы дома, и с наступлением сумерек Мир-Джавад часто видел на крыше бани прыщавых подростков, подсматривающих через окна куполов за моющимися женщинами. Банщик охотился за мальчишками с длинной палкой, подкарауливая в засаде, и бил их беспощадно, разбивал в кровь спины, а то и головы. Родители жаловались на банщика в полицию, но банщик оправдывал свои действия тем, что моющиеся женщины недовольны, что за ними, голыми, подглядывают. Это было и правдой, и неправдой. Банщику по-настоящему нравилась охота на людей, а приманкой, самой сильной и действенной, всегда, во все века и времена были женские тела. Но однажды банщик с перепою принял за подростков крепких молодых парней, подглядывающих в разбитое оконце купола бани, огрел их длинной палкой и был за это нещадно ими избит. Парни отбили у него не только внутренние органы, но и желание охотиться на людей. Больше банщик на крыше бани не появлялся, чем немедленно воспользовались не только прыщавые подростки, но и солидные мужчины, отцы семейств, кому смертельно надоели до осточертения расплывшиеся, как квашня, жирные телеса законных супруг…
А днем крыша была местом прогулок кошек. Лишь во время созревания плодов тутовника мальчишки забирались на крышу бани днем, чтобы с нее легко перебраться на ветки огромного дерева, росшего вплотную с крышей… Сонная одурь одолевала Мир-Джавада. Солнце в полную силу раскаляло не только камни и асфальт, но даже воздух, изнемогая от жары, волнами стремился вверх в небо, стремясь достичь холодных слоев стратосферы… С лестницы на крышу бани спрыгнула молодая хорошенькая кошечка и стремглав помчалась к спасительному тутовнику, убегая от двух преследовавших ее огромных котов. За пару метров от спасительного дерева коты схватили бедную кошечку: один из них зубами вцепился ей в шею, а второй, пристроившись сзади, нагло ее изнасиловал. Когда насильник, довольный, отвалил, кошечка рванулась к тутовнику, но не тут-то было. Насильник перехватил ее шею зубами у державшего кота, а тот в свою очередь изнасиловал очаровательное создание. Закончив свое гнусное дело, коты отпустили кошечку, которая стремглав исчезла в зарослях тутовника. А коты, Мир-Джавад мог в этом поклясться, улыбаясь, стали обсуждать подробности удачной охоты, обмениваясь своими впечатлениями… В то время Мир-Джавад был не чужд чувства справедливости и сострадания, поэтому, желая наказать преступных котов, он бросился домой, схватил духовое ружье, подаренное на день рождения Исмаил-пашой, любовником матери, и хладнокровно влепил пульку одному из котов. Тот от боли подпрыгнул на метр и, издав истошный, почти человеческий вопль, исчез в зарослях тутовника. Второй кот с перепугу бросился в противоположную дереву сторону, и - Мир-Джавад влепил и в него пульку. Больше Мир-Джавад не видел на крыше бани этих котов…
И вот сейчас, насилуя беззащитное тело девчонки, Мир-Джавад невольно оглядывался, словно ожидал получить пулю в спину из ближайшего виноградника…
Когда провидица пришла в себя, друзья пили холодное молодое вино, закусывая жареным фундуком. Провидица с трудом, но без единого стона, без единой жалобы, без единого проклятья поднялась и медленно побрела, волоча ноги по песку, в сторону своего поселка. Мир-Джавад достал маузер.
- Живой ее отпускать нельзя! - произнес он тихо и прицелился в спину бредущей по песку девочки.
- Не трогай ее! - сдавленно крикнул Васо и ударил Мир-Джавада по руке. - Я не хочу! - и, словно устыдясь доброго порыва, засмеялся. - Любовниц не убиваю. Синяя борода, что ли?
- Может произойти бунт! - стал убеждать его Мир-Джавад.
- На то ты и поставлен, чтобы бунт пресекать!.. Восставших разрешаю убивать на месте! Фанатиков и поклонников чуждых нам учений жалеть нечего. "Если враг не сдается, его уничтожают"!
И Васо так радостно захохотал, что этот смех словно подстегнул опозоренную девочку, и она побежала, тяжело увязая по щиколотку в песке, но все так же без единого стона, крика, без брани и проклятий… Мир-Джавад с беспокойством смотрел ей вслед.
"Шлепнуть ее и все дела, - думал он, - не надо было целиться, взлет стреляю ведь не хуже, а убийство свалить на евреев, мол, кровь провидицы им понадобилась для мацы. Пусть друг друга режут, убивают, нам меньше работы".
Мир-Джавад перехватил взгляд Васо. Тот также смотрел вслед провидицы наполненными слезами, туманом и тоской глазами.
- Красивая какая! - пьяно всхлипнул он. - Взять ее в столицу, что ли?
Мир-Джавад погладил Васо по голове.
- Друг мой, ненаглядный, она тебя зарежет в первую же ночь.
- Зараза такая! - рассердился Васо. - А я к ней по-человечески… Пойди, догони и убей!
Но провидица уже исчезла в зарослях виноградников.
Мир-Джавад с трудом поднял захмелевшего Васо.
- Пойдем, дорогой, баиньки. Бабур-Гани целочку тебе привезла, любит она тебя, проказника. Утром будет чем заняться.
И Мир-Джавад потащил повиснувшего на нем Васо на дачу.
- А ты знаешь, что сказала первая жена отца перед смертью? - неожиданно трезво спросил Васо.
- Не знаю и не хочу знать! Зачем мне это? Я верный слуга твоего отца, твой друг, этого мне за глаза хватит. Кто меньше знает, тот больше живет, - рассмеялся Мир-Джавад.
Он действительно боялся как-нибудь неожиданно узнать эту ужасную тайну и высказал предположение, что Атабек ее знает, исключительно чтобы лишний раз напакостить тестю, всемогущему и непоколебимому, в надежде убрать его хоть когда-нибудь, другого способа он не видел.
- И правильно, - забормотал Васо, - не лезь туда, где тебе могут защемить нос, а то и ниже… Когда я учился в академии генерального штаба… Когда это было?.. Дай бог памяти… В позапрошлом году, или не… в позапозапрошлом, кажется, уже не помню… одна лапушка мне не давала, влюблена была в одного красавца… Тогда я с дружками подкараулил его возле ее дома, Ромео шел к своей Джульетте… К ней мы вошли вместе… Ромео тисками кое-что зажали, и он сам умолял свою ненаглядную Джульетту дать мне…
- Дала? - вежливо поинтересовался Мир-Джавад, который слышал эту историю в пятый раз.
- Спрашиваешь! - обиделся Васо. - Она его действительно безумно любила.
- В Испании когда-то существовал прекрасный обычай: начальник имел святое право спать с подчиненной ему девицей первым. Жаль об этом забыли…
- Введем! - пообещал Васо, укладываясь спать.
Мир-Джавад вышел в сад. На его свист подбежал начальник караула.
- Поселок окружен двойным кольцом, но семьи руководства поселка не успели предупредить, чтобы "сматывали удочки".
- На войне без жертв не бывает.
- Что делать с пленными?
- Пленных не брать!
- Когда начнем, шеф? - бесстрастно спросил начальник охраны, подошедший бесшумно из темноты, словно кошка скользнула.
- Пусть начнут они, - улыбнулся Мир-Джавад, - дайте им погулять и начальство пострелять. Ну, а затем…
- Что делать с оставшимися в поселке?
- Детей и девушек ко мне, остальных выслать на остров, поселок сжечь. Ясно?.. Всю добычу разделить.
В поселке вспыхнуло яркое зарево, за ним еще одно, это загорелись дома руководства поселком. Крики и вопли понеслись в черное небо, багрово отсвечивающее свет с земли.
- Началось! - крикнул начальник караула.
- Дайте им выйти из поселка на берег моря, они пойдут сюда лавиной. И пулеметами их, и пулеметами! - Мир-Джавад оскалился, недаром за глаза называли его "шакал"…
Со стороны поселка нарастал рев разъяренной толпы оскорбленных фанатиков, сметающей все на своем пути.
Но как даже самые страшные волны разбиваются о скалы, так и эта волна людского гнева, наткнувшись на перекрестный пулеметный огонь, лишилась своей силы и отхлынула назад, к поселку. Но и там перекрестный пулеметный огонь отбросил людей к морю, все бросились спасаться вплавь, рыбаки плавать умеют. Затаившиеся в черноте ночи катера береговой охраны включили свои мощные прожекторы, и вновь дождь свинца обрушился на беспомощных в воде огнепоклонников. Ни один человек не сумел спастись.
Поселок сожгли дотла. Мир-Джавад отобрал для Бабур-Гани молодых красивых девушек и детей, остальных сослали на далекий остров Бибирь. За ними разграбили и уничтожили все другие общины огнепоклонников.
Но провидица исчезла, так и не нашли… При таком мощном сыске это действительно было чудом.
"Одна страна, один вождь, одна партия, одна вера"!
Этот лозунг появился на стенах домов, на крышах, на бортах грузовиков, на сумках, майках и трусах. Женскую "недельку" теперь называли этим лозунгом, добавляя: "один муж, один любовник, один начальник"!
Гюли начала толстеть. Восточные женщины вообще склонны к полноте, особенно после родов, а полное безделье и малоподвижность еще более способствуют этому. За сыном, красавцем, весь в маму, Иосифом смотрели две няньки, получавшие зарплату по спискам осведомителей инквизиции. Гюли им принципиально не платила ни копейки. И те только им. Она просто ненавидела платить. Все ее боялись, угодливо кланялись при встрече, и Гюли обнаглела, обложила данью все лавки в своем районе, справедливо распределив поровну: кто, сколько и когда приносит… Еще Гюли любила брать в долг, естественно, без отдачи. Давали безропотно. Попробуй не дай, и завтра же, когда ты работаешь в поте лица, у тебя в квартире найдут беглого преступника, оружие, наркотики или просто запрещенную литературу. И ты можешь сколько угодно доказывать свою невиновность, приговор был всегда один: заключение на острове Бибирь, с полной конфискацией имущества. Дешевле давать в долг, пусть даже без отдачи.
Поначалу за молодой вдовой и любовницей большого человека пытались ухаживать. Один мальчик, сын состоятельного торговца, даже влюбился в нее и сделал ей предложение. Гюли обрадовалась, но обещала подумать и, дождавшись приезда Мир-Джавада, а он теперь приезжал не чаще одного-двух раз в месяц повидать сына, а оставался и того реже, заявила ему:
- Я хочу выйти замуж! Славный мальчик сделал мне предложение.
- Больше он тебе ничего не сделал? - мрачно пошутил Мир-Джавад.
Гюли расплакалась.
- Мне скучно одной, ты меня разлюбил, приезжаешь только к сыну, если раз-два в месяц меня и ласкаешь, то это так, по привычке. Может у меня быть своя жизнь?
- Нет, не может! - отрезал Мир-Джавад. - Занимайся воспитанием сына, ходи в театры, на концерты, бесплатно для тебя все, а ты дома сиднем сидишь. В конце концов займись благотворительностью.
- Я хочу иметь семью, настоящую семью, а не так! - взбунтовалась Гюли.
- Нет, будет так! - Мир-Джавад сбил Гюли с ног пощечиной, первая любовь не ржавеет, и ушел.
Через час славный мальчик, которому ничего не знавшие родители не успели объяснить о чужом праве, был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Монако и брошен в камеру к убийцам и грабителям. В первую же ночь они его изнасиловали. Изнеженный славный юноша сломался и свихнулся. Через неделю он с радостью подписал заранее подготовленный протокол допроса, в котором признавался в шпионаже не только в пользу Монако, но и Андорры, и Атлантиды. Вечная каторга уже ему казалась раем.
С тех пор молодые мужчины за версту обходили дом Гюли. А прекрасный Иосиф безнаказанно лупил своих сверстников, отнимал игрушки, вмешивался в чужие игры, рос обыкновенным маленьким деспотом.
Мир-Джавад разрешил принять предложение старика-миллионера, но после свадьбы миллионер врезался на своем автомобиле в дерево и, сплюснутый рулем и крышей автомобиля, долго и мучительно умирал, проклиная свой старческий маразм.
После этого и старики не решались обращать свой затухающий взор на красивую любовницу начальника инквизиции края Мир-Джавада.
Гюли тосковала и терроризировала весь район, а людям и переехать было некуда, переезды были запрещены, чтобы за каждым было легче следить. Где родился, там обязан был и умереть.
Мир-Джавад приставил к сыну охранника после того, как тот ударил ножом своего приятеля, проиграв ему в орлянку двадцать сентаво. Прекрасному Иосифу исполнилось уже десять лет, глядя на него, у любого, кто его близко не знал, замирало сердце, а губы шептали: "ангелочек".
А этот "ангелочек" пакостил всем и каждому в отдельности в школе, дома, на улице. Лишь три человека имели на него влияние: мать, которую он любил до поклонения, отец, которого боялся до судорог, и… телохранитель, которого уважал за чудовищную силу. При первой же встрече тот поразил мальчишеское воображение: сплел в косу три толстых железных прутка, затем расплел и сказал: "Всех твоих врагов так же могу". Иосиф почувствовал такую уверенность в себе, что тут же побежал во двор соседнего дома, где были мальчишки постарше Иосифа, и ударил ногой в зад силача Сабира, а тот, взглянув на телохранителя, ретировался.
Гюли, увидев молодого Геркулеса, сразу же занялась воспитанием своего сына, меняя при этом три-четыре раза в день наряды и украшения. А телохранитель в свою очередь заманивал красивую любовницу своего шефа огненными взглядами, но сам не делал ни единого шага навстречу, ждал, когда "созреет" и придет сама.
Гюли давно бы пришла сама, она по уши влюбилась в телохранителя, да страх потерять его все перевешивал. Знала, что никакая сила не поможет, если Мир-Джавад хоть что-нибудь узнает. Гюли ночами не могла спать, металась по постели от желания, а страх каменной глыбой лежал на ней. Гюли похудела, вновь превратилась в изящную девушку, похожую на прежнюю Гюли, никто бы не сказал, что ей уже двадцать шесть лет. Даже Мир-Джавад стал чаще приезжать к ней, а не только к сыну, но Гюли, так ждавшая его ласк раньше, теперь была к ним совершенно равнодушна. Она даже радовалась, если ненавистный любовник, отец ее ненаглядного Иосифа, не приезжал, занятый работой, любовницами, пьянками или вызовами во дворец эмира.
Наступило лето, как всегда, жаркое, душное и пыльное. Гюли с Иосифом переехали на дачу, на берегу самого синего моря. Мир-Джавад, как всегда, выделил им одну из своих пяти дач, если считать и две дачи жены.
И здесь, на лоне природы, Гюли потеряла голову от своей страсти. Как-то раз, когда Иосиф днем спал, она вошла в комнату охранника спросить его о чем-то и увидела молодого Геркулеса, лежащего на тахте в чем мать родила. Телохранитель молча смотрел на Гюли наглым беззастенчивым взглядом, но его плоть восстала на глазах ошеломленной Гюли. И она забыла все свои страхи. Что для нее была теперь смерть: узнать его и умереть, она была на это готова. И Гюли сбросила с себя одежду. Впервые она добровольно отдавала себя, к тому же любимому, впервые ее не насиловали. И только мольба вырвалась из ее уст: "аллах, ушли куда-нибудь Мир-Джавада, прошу тебя"!
И бог услышал ее.
Агент Мир-Джавада донес, что в среде военных брожение: ходят слухи, компрометирующие Великого вождя всех народов Гаджу-сана.
Все началось с того, что военный историк Берг, полковник генерального штаба, стал собирать материалы для докторской диссертации: "Тайная война Ренка против возмущенцев". В архивах полиции он ничего не нашел, что его несколько удивило, ни одного списка агентуры, ни одной платежной ведомости, ни одного донесения. Но в военном архиве он совершенно случайно увидел завалившуюся за стеллажи папку. Открыв ее, он с радостью обнаружил в ней документы жандармерии Ренка. Дело в том, что слух о том, что все документы жандармерии и полиции были сожжены перед бегством из страны Ренка, получил официальный статус. Можно было понять радость Берга, обнаружившего чудом сохранившуюся папку.
Папка по содержанию была малоинтересная: копии отчетов о внешнем наблюдении, копии счетов за фураж и провизию. Но когда Берг стал изучать очередной документ, он не поверил своим глазам: в его руках была, копия личного распоряжения Ренка не задерживать и не стрелять в человека по фамилии Гаджу-сан, кличка в подполье "Сосун". Документ не пояснял, почему Ренк щадил того, кого сейчас называли светочем человечества, но число, которым был подписан этот документ, говорило само за себя: в этот день были арестованы многие руководители подполья, повешенные через несколько дней на площади, после страшных пыток. Было ясно, что их выдали. Не знали только: кто?..
И теперь Берг знал: кто заплатил чужими жизнями замечательных людей за свое продвижение к власти и почему повстанцы терпели поражение за поражением, пока восстание не стало поистине всенародным, а часть войск Ренка не перешла на сторону восставших.
Разоблачение потрясло Берга настолько, что он решился на отчаянный шаг и совершил поступок, который был ему раньше просто немыслим: выкрал этот документ из архива, благо ему доверяли и не обыскивали при выходе. Круг его друзей был проверен многолетней службой, и Берг, не колеблясь ни минуты, собрал всех и огласил документ, сделав необходимые исторические дополнения.