Арутюн, бывший агент Ренка, а ныне лучший агент Мир-Джавада, все тонко рассчитал. Договорились держать договор в тайне, на этом настоял сам ученый муж. И через день, взяв отпуск за свой счет, тайком, даже Лейле Мирза ничего не сказал, ее любимый муж отправился в горы на машине Арутюна.
Впервые взору Мирзы предстала красота природы. До этого дня все как-то не получалось у него вглядеться в окружающий мир. Все некогда было: жадно овладевал науками, затем его охватила страсть к иностранным языкам… Он был единственным девственником в обширнейшем списке мужчин у Лейлы, и она почувствовала к нему такую нежность, что влюбилась. Внезапная любовь буквально ее переменила, настолько, что она женила Мирзу на себе и была с ним счастлива. Став пешкой и игре отца, она впервые растерялась, превращаться вновь в девственницу было оскорбительным для беременной женщины. Огражденная от всех, как ей казалось, напастей страшной властью отца, Лейла все же исхитрилась наладить свою семейную счастливую жизнь, а официального мужа в грош не ставила: он был и физически ей неприятен, и она избегала Мир-Джавада, а после рождения дочери их близость прекратилась совсем, если не считать нескольких случаев, когда пьяный Мир-Джавад грубо насиловал ее, брал, как берут девку под кустом. Целый день после этого Лейла сидела в ванной, ненавидя весь белый свет… Дорого бы заплатила она, чтобы получить компрометирующий Мир-Джавада материал. Вот когда она с огромным удовольствием натравила бы на официального мужа своего отца. Но Мир-Джавад работал чисто: все вольные и невольные свидетели его преступлений исчезали бесследно. Степь широка, без конца и края, а сколько в ней безымянных могил, один аллах знает…
Но Лейла ждала.
Когда машина подъехала к шале, к охотничьему домику Мир-Джавада, Арутюн пожаловался на усталость:
- Глаза у меня стали, как у совы днем!
- Такие мудрые? - пошутил Мирза.
- Такие беспомощные, - не понял юмора Арутюн. - И позвоночник болит, сиденье неудобное у машины. Будь другом, зайдем в этот шикарный охотничий домик, там у меня брат администратором работает, поедим, выпьем, дальше поедем…
- Ты решил со мной погибнуть? На этих горных дорогах и трезвому опасно…
- А пьяному горы по колено! - подхватил, смеясь, Арутюн. Держась за поясницу, он, охая, вылез из машины и довольно бодро засеменил к домику. Мирза тоже утомился в дороге, непривычен был к столь долгой езде на машине, это не на дачу к Лейле съездить, и охотно последовал за агентом Мир-Джавада к шале. Арутюн уже исчез за дверью, а охотника за большими деньгами ждал большой сюрприз: только он переступил порог шале, как из-за двери его оглушили ударом по голове. Били маленьким кожаным мешочком, наполненным крупным песком. Сбивает с ног и следов на голове не оставляет…
Очнулся Мирза на полу, связанный, с кляпом во рту и абсолютно голый. А перед ним сидел на стуле Мир-Джавад и с любопытством рассматривал его голое тело. Заметив, что Мирза очнулся, он дружески улыбнулся и сказал, обращаясь к своему лучшему агенту:
- Какое красивое тело! Античный бог!.. Слушай, родственник, раз мы вместе спим с одной женщиной, значит, у нас с тобой много общего… Жить хочешь?
"Родственник" согласно закивал головой.
- Тогда припомни, родной, что тебе наша общая жена рассказывала об отце, - продолжил Мир-Джавад и пощекотал охотничьим ножом живот Мирзы. - У-тю-тюсеньки! Припомни, детка, что-нибудь пикантное, компроментантное…
Мирза отрицательно покачал головой.
- Отказываешься? - удивился обиженно Мир-Джавад.
"Родственник" с безумным ужасом в глазах отчаянно затряс отрицательно головой.
- Ничего не знаешь? - разочарованно протянул Мир-Джавад. - Зачем тогда сюда приехал только?.. Обидел ты меня.
Мир-Джавад кивнул агенту, и Арутюн мгновенно привязал Мирзу к скамейке животом вниз, Мир-Джавад погладил соперника по голому заду рукой.
- Арутюн, хочешь мальчика? - предложил он агенту.
Арутюн рассмеялся.
- Благодарю за честь, шеф, я уже в том возрасте, когда и женщине приходится надо мной повозиться, прежде чем…
Мир-Джавад грустно вздохнул.
- Опять самое грязное дело мне достается, ну, никто не хочет мне помочь, бедный я, бедный, ай, аллах, оставил ты меня, обделил своей милостью…
Он выпил пару таблеток, которые в народе называют "бобровкой", их дают быкам перед спариванием, запил их стаканом десертного вина и через пять минут с брезгливостью на лице изнасиловал бедного мученика, приказав Арутюну:
- Сними "на память"!
Арутюн всегда был готов услужить шефу, и он с разных точек зафиксировал необычное совокупление двух сторон обычного семейного треугольника.
Мир-Джавад закончил гнусное дело и пошел в ванную. Когда он, чистенький и довольный, вернулся в комнату, Арутюна уже в ней не было, но Мир-Джавад даже не обратил на это внимание, он опять подошел к застывшему от ужаса, плачущему от стыда и боли вдвойне уже "родственнику".
- Я тебе понравился?.. Удовлетворил тебя? Только не говори мне, прошу тебя, умоляю, "нет"! Я этого не вынесу!.. Неужели придется еще раз тебя удовлетворять… Какой ты развратный! Слушай, есть идея: здесь, на эйлаге, много пастухов. Если хорошо попросишь, я их приглашу, даже заплачу, клянусь отца! А как ты думаешь? Хороший мужчина в наши дни очень дорого стоит. Да ведь ты и сам знаешь, наша жена из нас двоих оплачивала только тебя, так что можешь считать себя сильным и смелым мужчиной, а я останусь, ну, если не импотентом, то где-то близко к этому. Согласен?
Бедный ученый муж смотрел остекленевшими глазами, лишенными и проблеска разума. Первое же соприкосновение с суровой жизнью растоптало его, и он не выдержал издевательств, сошел с ума.
А Мир-Джавад лихорадочно соображал, как ему избавиться от опасного теперь "родственника". Очень ему хотелось оскопить беднягу и послать в подарок Лейле в заспиртованном виде, но… это значило бы "подставить" себя. Атабеку нетрудно, совсем нетрудно догадаться, чья это работа, что в свою очередь означало: сам Мир-Джавад проживет не более суток, своего тестя он очень хорошо знал и, утолив злобу, уже раскаивался в бессмысленном поступке.
Вздохнул Мир-Джавад: "никогда удовольствие не бывает полным"! - жаль ему было отказываться от такого замечательного плана, но жизнь дороже.
- Придется выбирать один из традиционных методов, малоинтересных: автомобильная катастрофа… Как ни жаль, придется и от агента избавиться, хороший, верный человек, а надо. Вместе поехали - вместе и погибать.
Только теперь Мир-Джавад заметил, что его лучшего агента нет в комнате. Выбежав из шале, он убедился, что агента нет, ушел Арутюн. Лучший агент потому и лучший, что всегда предвидит опасность и предотвращает ее.
- В горы ушел или на границу подался? - забеспокоился Мир-Джавад.
Он позвонил на границу, но затем раздумал сообщать о побеге агента, "светиться" самому тоже не хотелось; да и понимал он, что агент - не дурак, на границу не сунется, способность работать под любой личиной растворит его в массе, не найти. Ну, что ж, Мир-Джавад не особенно беспокоился тем, что агент может ему причинить какие-нибудь неприятности.
- Руки у самого в крови! - подумал он неожиданно злобно. - За службу верную Ренку - верная пуля…
Пришлось все делать самому. Мир-Джавад одел, как ребенка, застывшего от ужаса молодого ученого, посадил его рядом с собой в машину и повез к перевалу. Там был нужный ему поворот, который все звали: "пронеси, господи"! Вот здесь и суждено было закончить жизнь единственной любви Лейлы, дочери всесильного Атабека.
Мир-Джавад направил машину прямо в пропасть, выскочив в последний момент, когда до падения оставалось каких-нибудь три-четыре метра. Любил шеф инквизиции края пощекотать себе нервы. А Мирза, его дублер в постели жены, не обладал подобной реакцией и с застывшим взором смотрел, как быстро, невероятно быстро несется навстречу машине дно ущелья, пока сердце не смилостивилось над ним и не остановилось от ужаса и перегрузки…
Горе Лейлы было беспредельным. Она, как и все, поверила официальной версии о несчастном случае, появившейся после тщательного расследования, и у нее не появилось даже тени сомнения, тени подозрения о причастности Мир-Джавада к смерти Мирзы. Лишь Атабек спросил мимоходом:
- А куда тело шофера делось, не знаешь? - и пояснил, видя прекрасно разыгранное недоумение Мир-Джавада. - Мне доложили, что видели, как Мирза с каким-то пожилым мужчиной выехал из города, причем тот сидел за рулем…
Мир-Джавад внутренне напрягся, но, призвав на помощь самообладание и спокойствие, не задумываясь, нашелся что ответить:
- Если он сидел за рулем, то либо сгорел, либо успел из машины выпрыгнуть.
Атабек посмотрел в глаза Мир-Джавада очень внимательно, но если и были у него подозрения, то подтверждения им он не нашел, один лишь честный и преданный взгляд.
- Сгореть он не мог до полного исчезновения, скорее, успел выпрыгнуть из машины. Если остался в живых, то найдем… Ты тоже поможешь. Чьи люди раньше его найдут, тем - премия. Правильно я говорю?
Атабек дружески улыбнулся Мир-Джаваду, но тот тоже правильно услышал в словах Атабека угрозу и решил приложить все силы, чтобы найти агента первым.
* * *
Бабур-Гани была счастлива. Власть ее множилась не по дням, а по часам. С того памятного дня, когда она, находясь на волосок от гибели, спаслась, предложив свои услуги Мир-Джаваду и искусно запугав его своим пророчеством, прошло уже немало лет, и ни он, ни она не жалели об исключительно выгодной, как оказалось, сделки.
Публичные дома Бабур-Гани славились на всю страну. Она умела не только найти красивый товар, но и сделать его умным, умелым, незабываемым. Это было главным в школе Бабур-Гани: необходимо поразить мужчину в самое сердце, загнать туда так прочно занозу страсти, чтобы вечно ныла и напоминала о себе. Каждый клиент должен получить то, о чем мечтает, что жаждет найти в женщине: один - нежность, другой - жар, третий - невинность, четвертый - материнскую заботу… Да мало ли желаний возникает у людей, облаченных в тогу власти, страшных в своей уверенности и непоколебимых в своей правоте. И каждая ученица Бабур-Гани была достойна своей учительницы. А практику им преподавали Мир-Джавад, Васо и им подобные, даже тем, кого Бабур-Гани готовила в штат девственниц для развратных бонз партии национал-юнионистов.
Национал-юнионистская партия возмущенцев была единственной партией в стране. Ее устав был кораном и библией современности, все, что противоречило уставу, подлежало уничтожению, все, что не противоречило, но излагалось другим языком, другими мыслями, считалось лишним и также уничтожалось. Говорить и думать все обязаны одинаково. Неодинаковых уничтожали или прятали за колючую проволоку…
Такой порядок в полной мере устраивал Бабур-Гани, она первой догадалась выправить патент на отбор из тюрем, лагерей, детских домов, школ специального назначения детей и молодых жен врагов народа, а также имела право арестовывать тех, кому удалось скрыться от ареста инквизиции. Мир-Джавад деятельно помогал ей в этом. И Бабур-Гани процветала. Она открыла шикарный дом свиданий в столице, рядом со дворцом эмира, и филиалы во всех крупных городах страны. Деньги текли к ней рекой и, несмотря на то, что Мир-Джавад более половины дохода забирал себе, часть отдавая Атабеку, и приходилось давать "бакшиш" всем большим начальникам, Бабур-Гани стала одной из самых богатых женщин страны. И чем больше власти сосредоточивалось в ее руках, тем страшнее она становилась. Власть развращает, а ее тяготы редко кто несет с достоинством…
…Ночью Бабур-Гани проснулась от легкого шороха. Сунув руку под подушку, Бабур-Гани вытянула "вальтер" и взвела его на бой. Она видела в темноте, как кошка, так же и слышала, поэтому сразу же заметила ловко двигающуюся тень. Тень складывала в плетеную корзинку самые ценные вещи: старинную бронзу, хрусталь, серебро, небольшие картины, и Бабур-Гани с усмешкой отметила, что у вора хороший вкус, он отличал даже подделки и ставил их на место.
Бабур-Гани включила общий свет и наставила на остолбеневшего воришку пистолет.
- Поставь все на место, негодяй, при свете тебе легче будет это сделать, ты…
И здесь Бабур-Гани осеклась, привыкнув к яркому свету, она увидела, как красив юноша. Семнадцатилетний красавец с досадой посмотрел на пистолет, затем спокойно, не торопясь, все расставил по своим местам, так же бережно и аккуратно. Закончив расстановку, он равнодушно спросил:
- Мне можно уйти?
Бабур-Гани рассмеялась, так ее восхитила наивность юноши, а что это именно наивность, а не самообладание, она тоже сразу поняла, видела людей насквозь, опыт-то огромный.
- Садись за стол, авторучка у тебя в кармане, я вижу, лист бумаги возьми в ящике стола и все мне напиши: кто ты, кто послал, что делал в моем доме…
Юноша прервал ее:
- Нет, вызывай полицию!
Бабур-Гани вновь засмеялась и вылезла из-под шелкового одеяла, а так как она спала всегда голой, то юноша от ее ослепительной наготы остолбенел, в буквальном смысле этого слова. Тело Бабур-Гани не уступало иным двадцатилетним, несмотря на все сорок лет, она умела себя холить и знала, как сохранять молодость.
- Дурачок! - ласково сказала она юноше. - Я сама себе полиция, я сама себе прокурор, я сама себе суд. Садись и пиши то, что я от тебя требую, да ничего не бойся, это только для меня, никто не узнает…
Юноша колебался, очень ему не хотелось писать.
- И потом выбора у тебя нет: или ты напишешь то, что я от тебя требую, прошу, если тебе это хочется, или пристрелю на месте. Решай, красавчик!
Вор пристально посмотрел в глаза Бабур-Гани и прочел в них подтверждение ее словам. Заколдованный ее наготой и недвусмысленной угрозой, юноша сел за стол, достал бумагу и дрожащей рукой написал все, что она требовала, а голая Бабур-Гани стояла рядом и внимательно следила, чтобы он ничего не пропустил.
- Имя главаря банды укажи обязательно!
Как только юноша закончил признания, Бабур-Гани ловко выхватила у него из-под руки исписанный лист и спрятала его в свой сейф.
- Здесь он будет в полной сохранности!
Затем подошла к сидящему юноше поближе.
- Тебе не кажется, что неудобно быть одетым рядом с голой дамой? Раздевайся живо!.. Не стесняйся, не стесняйся.
Юноша медленно, стыдясь и краснея, стал снимать с себя одежду, а Бабур-Гани наслаждалась его замешательством, предвкушая очередное наслаждение. Юноша разделся до трусов и замер в нерешительности, заалев от смущения.
"Да он, кажется, девственник!" - с удовольствием подумала Бабур-Гани и решила "помочь" юноше.
- Повернись спиной!
Вор повиновался.
- Руки назад! - скомандовала Бабур-Гани, горя вся от желания.
Связать красавцу руки было делом нескольких секунд. Бабур-Гани быстро потушила свет, сняла остатки одежды с юноши и, дрожа от страсти, повалила его на ковер… Сколько раз в жизни ее насиловали, она уже и не помнила, но теперь она в первый раз сама насиловала и вдруг поняла, что это ни с чем не сравнимое удовольствие. Все пережитые ею насилия и унижения превратили ее в зверя.
Юноша действительно оказался девственником. Бабур-Гани почувствовала к нему необычную нежность, тело ее налилось юностью, молодостью, свежестью, а душа до краев наполнилась любовью и благодарностью.
Сколько времени Бабур-Гани наслаждалась мальчиком, она не запомнила, но когда зажгла свет, то увидела, что перестаралась, - юноша лежал без сознания. Бабур-Гани по-бабьи жалостливо запричитала, бросилась растирать ему грудь водкой, наконец, догадалась разжать ему стиснутые губы и влить немного водки в рот. И белый покров смерти сошел с его лица, молодость победила, юноша порозовел, вздохнул и… открыл глаза.
- Руки… больно… - еле слышно прошептал он.
Бабур-Гани быстро развязала ему руки и долго растирала их, нежно целуя и чуть слышно шепча:
- Любимый мой, ласковый мальчик!
Она сама была поражена, что в иссушенной зноем нескладной жизни душе забил внезапно родник любви. Перенеся юношу в кровать и заботливо его укутав, Бабур-Гани настолько залюбовалась юношей, что, решила оставить его у себя. Опасно, правда, при стольких юных подопечных, но она привыкла Держать ухо востро, да, впрочем, и не очень-то и заботилась как о своей верности, так и о том, что ее любовник изредка будет - ей изменять. А захочет ли он быть рядом с ней или не захочет, Бабур-Гани мало интересовало. Она решила его купить, а если не удастся, то запугать: у нее в руках его свидетельские показания, в которых он признавался в преступлении и называл имя главаря, на которого работал. И этот главарь, узнай он об измене, изрезал бы на кусочки не только ее красавчика, но и всех его близких, стоило только Бабур-Гани передать в полицию, где все продавалось и покупалось, признания юноши.
Юноша отличался красотой, но не умом и волей… Придя в сознание, закутанный как младенец, он вдруг горько заплакал от потрясения и обиды, и Бабур-Гани почувствовала с удивлением, что эти слезы разрывают ей душу. Перед ней был обиженный ребенок, которого нужно было срочно утешить и приласкать, а может быть, и дать конфетку.
- Не плачь, мой хороший! Как ты себя чувствуешь, мой малыш? - спросила она так ласково, как спрашивает только любящая мать.
- Голова кружится! - простонал юноша. - Белые мухи летают.
- Головка бо-бо, моя радость? Мой маленький, сейчас я тебя вылечу, чудо ты мое! - заворковала Бабур-Гани.
Она развила кипучую, несвойственную ей в таких делах деятельность: быстро сварила в джезве кофе, сделала вкусные бутерброды с черной и красной икрой, с белой и красной рыбой, с бужениной и копчеными колбасами, все украсила зеленью и помидорами, положила на поднос и понесла в постель своему молодому любовнику, своей новой игрушке. Покормила, попоила, утешила.
- Глупенький мой, ты такой сладкий, что я тебя никуда не отпущу, - шептала она ему прямо в ухо, любовно и шаловливо его покусывая, - будешь жить со мной, ни в чем тебе отказа не будет, у меня миллионы, и я еще красива, не правда ли?
Измученный организм после глотка водки требовал насыщения, красавчик с аппетитом стал поглощать принесенные яства, тем более что пробовал он их в первый раз.
- Как тебя зовут, мой хороший?
Юноша, на секунду оторвавшись от еды, прошептал:
- Бабек! - и зарделся от смущения.
- Ты слышал хотя бы половину из того, что я тебе здесь лепетала? - проворковала Бабур-Гани.
Бабек еще больше заалел и кивнул, не прекращая утолять голод, ибо голод был единственной побудительной силой, толкнувшей его в преступную шайку и приведшей в итоге в постель Бабур-Гани.
А стареющая разбойница с такой нежностью смотрела на юношу, что всякий, кто знал ее; удивился бы такому чуду, а кто не знал, умилился, глядя на эту идиллию.