- Видишь, как ты хорошо понимаешь свои обязанности. Только не промахнись, а то загрызет! - пошутил Гаджу-сан, но глаза его не шутили. - Уходи, сейчас сюда придут соратники…
Мир-Джавад бесшумно выскользнул за дверь. Паркет перед дверью был уже чист, и полотер, стараясь бесшумно, затирал воском большое белое пятно, оставленное желудочной кислотой Васо. Услышав гулкие шаги соратников Гаджу-сана, Мир-Джавад поспешно нырнул в кинопроекционную и оттуда, в щелочку двери, наблюдал, как они заходили один за другим в просмотровый зал. Среди них был и Атабек, которому все другие соратники уступили право зайти в просмотровый зал первому.
- Псы признали нового вожака, ничего, сейчас старый накрутит вам хвосты! - ухмыльнулся Мир-Джавад.
И дождавшись, когда зайдет последний, на цыпочках побежал по коридору к Васо. Разыскал он его во дворцовом буфете, где Васо пил "киндзмараули", свое любимое вино. Увидев Мир-Джавада, он кисло улыбнулся и позвал его:
- Иди сюда, иди сюда, я тебя побью! Друг называется, так "подставил", думал, что кишки лезут наружу, как у того…
- Я тебя предупредил!
- Пить будешь?
И Васо налил в другой хрустальный фужер рубиновое вино, посмотрел на игру света в бокале и протянул Мир-Джаваду:
- Такую красоту пьешь!
Мир-Джавад вылакал вино залпом, как пьют обычно воду люди, умирающие от жажды, не чувствуя ни вкуса, ни букета. Васо демонстративно отставил от него бутылку:
- Нечего, как воду, хлебать! Тебе, в таком состоянии, лучше пить водку или коньяк… Эй, ты! Принеси бутылку марочного!
Буфетчик мгновенно выполнил пожелание сына владыки, Мир-Джавад достал портмоне, чтобы расплатиться за коньяк, но Васо отстранил его руку:
- Ты мой гость, дорогой!.. Эй, ты, запиши, на мой счет.
И буфетчик, вздохнув, списал бутылку в убытки от боя…
А в просмотровом зале вновь испытывали нервы, теперь уже у соратников Гаджу-сана. А сам он смотрел уже не на экран, а на лица, искал хоть в одном из них тень сочувствия или искры сострадания, но все оставались невозмутимыми, каменными идолами, даже лицо Атабека ничего не выражало: ни страха, ни досады.
- Политики! - усмехнулся Гаджу-сан.
После просмотра все продолжали так же невозмутимо смотреть уже не на экран, а на лидера, Великого Гаджу-сана, словно умные, хорошо вышколенные псы в ожидании слова хозяина. Что прикажет: науськает, так разорвут любого, пусть это будет хоть один из них.
Гаджу-сан не спеша набил трубку табаком из выпотрошенной сигареты, не спеша ее раскурил, затянулся и… молчал. Эта тишина напоминала затишье перед бурей. И она последовала.
- У меня нет слов, чтобы выразить ту степень негодования, ту боль и муку, которые охватили меня, когда я просматривал эти материалы. Два героя-оператора, рискуя жизнью, под пулями и снарядами, проявили незаурядное мужество и сняли вопиющую жестокость, которой я бы никогда не поверил, если бы не увидел своими глазами. - Гаджу-сан опять раскурил трубку, погасшую во время его тирады. - Скряб, подготовь указ о награждении этих героев высшими орденами!
- Посмертно! - неожиданно для всех добавил Атабек. - Простите, Учитель!
И вновь минуту стояла мертвая тишина.
- На воре шапка горит! - засмеялся Гаджу-сан. - Да, друзья! Мирную демонстрацию расстреляли войска, которые мы доверили человеку, почти ставшему моим преемником. Мирную демонстрацию с лозунгами, со знаменами, с портретами. Слушай, Атабек, они так решетили мои портреты, словно хотели меня убить.
Это уже было столь серьезным обвинением, что отмалчиваться дольше, - все равно что признавать свою вину.
- Дозволь, вождь, мне немедленно выехать на место и разобраться! - пытаясь сохранить достоинство, ответил Атабек. - Я уверен: произошла чудовищная провокация, и я разберусь, кто истинный виновник, кто ее устроил…
- Разобраться надо, ты в этом прав! - задумался Гаджу-сан. - Мы немедленно создадим комиссию, и она должна разобраться: кто истинный виновник… Скряб, я тебе поручаю, немедленно собери самых порядочных людей, чтобы уже сегодня комиссия была на месте… А ты, Атабек, пока отдохни. Я на время отстраняю тебя от исполнения всех твоих обязанностей, в том числе и от поста моего преемника.
Это было настолько неожиданно, что у всех присутствующих, как говорится, "глаза на лоб полезли". В том числе и у Атабека. Но он первым пришел в себя.
- Это означает, что я под арестом? - спросил спокойно, буднично.
- Под домашним, дорогой, только под домашним. - Гаджу-сан встал и похлопал по плечу Атабека.
Тот побледнел и тихо произнес:
- Если вы считаете меня виноватым, то, надеюсь, я заслужил один патрон?
Гаджу-сан схватил его цепко за плечо:
- Если ты виновен, мы будем судить тебя и сами найдем для тебя много патронов. А до решения комиссии носа не высовывай из своего дворца… Впрочем, если ты будешь сильно тосковать по работе, я найду тебе какое-нибудь легкое дело.
- И что это будет за работа? - горько спросил Атабек. - Дорожку перед кабинетом подметать?
- Напрасно, дорогой, обижаешься! - улыбнулся ласково Гаджу-сан. - Потом, запомни: всякая работа почетна, а свободный труд на благо общества - есть первейшее завоевание нашей революции, за которую и ты боролся, не щадя сил… Можешь идти! Я подумаю, чем тебя занять…
Атабек с трудом поднялся на ватных ногах и вышел из просмотрового зала. У входа его уже дожидались конвойные с автоматами.
- Нет, вы посмотрите, какой гордый! - обиделся Гаджу-сан. - Его люди стреляют в мои портреты, а я должен терпеть… Пойдемте, друзья, поговорим в кабинете…
И все направились за вождем вслед, соблюдая табель о рангах: кто первый, кто второй, кто третий… Только теперь третий стал вторым, и очередь сдвинулась.
"Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ вещей, одними и теми же жертвами, каждый год постоянно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приходящих с ними. Иначе перестали бы приносить их, потому что приносящие жертву, бывши очищены однажды, не имели бы уже никакого сознания грехов. Но жертвами каждогодно напоминается о грехах, ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи. Посему Христос, входя в мир, говорит: "жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовил Мне"…
"Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня"! - Атабек ходил по комнатам дворца, словно волк в клетке. - Постарел, видно. Решимости поубавилось, медленно соображать стал, о гуманности стал думать, о всепрощении… Не иначе, это дело рук Мир-Джавада. Но это - полбеды. Кто стоит за ним, - вот в чем вопрос, этот секрет разгадать бы. Если это только инициатива моего дорогого родственничка, то, как всякая инициатива, она будет наказана… А вот если у него есть поддержка Гаджу-сана… Молчаливая поддержка… Придется выложить все свои козыри… Ах, Ширали, Ширали, как же тебя, старого волка, так просто провели? Обвели вокруг пальца, как какого-то сосунка. А я на тебя, сукин ты сын, надеялся… Кто, интересно, повел рабочих?.. Да, мне же докладывали, что новый председатель союза горняков видится с Мир-Джавадом. Я не придал этому значения, думал: проходит как свидетель по делу о прежнем руководстве профсоюза. А он стал агентом Мир-Джавада… Первый ход ты выиграл. На ниточке висел, а выиграл. Теперь моя очередь… Эх, был бы я теперь дома, все бы организовал как надо. А сейчас что делать?.. У меня связаны руки. Домашний арест для меня не выгоден. Правда, на Ширали я могу положиться, а вот другие… Не согласиться ли мне на любую работу, улучу момент и свяжусь со своими. Они - не дураки, должны понимать, что мое падение - это их падение. Даже Лейлу ко мне не пускают, а она рвалась, кричала на охрану, глупая, не понимает, что на них кричать бесполезно, их убивать надо. Далеко мои мальчики, они бы уж организовали побег, комар носа не подточил бы… Может, Лейла догадается сама позвонить Ширали?.. Нет, не догадается. Она из тех, кто думает, что булки на деревьях растут. С детства ни в чем не знала отказа… Почему я развел ее с первым мужем?.. Он не был мне нужен… А Мир-Джавад помог мне убрать сильных противников и смотрел мне в глаза, как верный пес… Змеей оказался, змеей, а я его еще хотел пощадить. Ну уж нет!
Дай мне только вырваться на волю, ты сдохнешь в камере под моей конюшней от голода. Долго будешь умирать, негодяй!"
Мир-Джавад пил с Васо коньяк, когда его вызвал к себе вновь Гаджу-сан. Мир-Джавад так испугался, когда получил приказ явиться, что вместо того, чтобы отставить фужер с коньяком, он его залпом выпил и еще больше испугался: вождь не терпел пьяных. Васо достал из ящика буфета мускатный орех.
- Возьми мускатный орех и жуй всю дорогу, отец не переносит запаха коньяка…
Мир-Джавад охотно последовал его совету. Весь путь по коридору он жевал свою пряную жвачку и так увлекся, что не заметил, как оказался перед дверью кабинета Гаджу-сана. Делать было нечего, Мир-Джавад поморщился и проглотил жвачку, не плевать же перед кабинетом светлейшего.
Гаджу-сан, увидев его, отложил в сторону бумагу, над которой работал.
- Привези мне срочно тех двух героев-кинооператоров, что сняли такой интересный материал.
Мир-Джавад замялся, а потом побледнел.
- Что случилось? - Гаджу-сан пытливо смотрел на него.
- Моя вина, светлейший! Не уберег героев, люди Ширали подложили мину под автомобиль, на котором они ехали на мою дачу, где я их собирался укрыть. С ними погибла и моя охрана, которую я к ним приставил… Я в горе, что не в силах выполнить ваше поручение!
Гаджу-сан недовольно посмотрел на Мир-Джавада. Тот слышал о таком взгляде вождя и задрожал от страха, проглоченная жвачка полезла обратно, и Мир-Джаваду стоило большого труда не опозориться перед Гаджу-саном.
- Боится, - значит, уважает! - подумал Гаджу-сан, заметив его животный страх.
- Простите, ваше величество! - жалко пролепетал Мир-Джавад.
- Люди Ширали, говоришь? Что ж, привези мне Ширали, с ним поговорю: как это он додумался стрелять в мои портреты, кто его, негодяя, подучил и уговорил…
Мир-Джавад рухнул на колени, а затем распростерся ниц:
- Не достоин я быть вашим слугой, не предугадал простого желания, казни меня, сошли меня на остров Бибирь, мой бог, мой повелитель, не могу я исполнить и этого пустяка, не предугадал я и этого желания, Ширали успел застрелиться в своем кабинете.
- Вот как? - удивился Гаджу-сан. - Слава богу, что он у тебя не взорвался в очередном автомобиле, порчи государственного имущества во второй раз я бы тебе не простил… Если у тебя случайно и Атабек испортит номенклатурную единицу вместе с автомобилем, я из тебя форшмак сделаю… Вставай, хватит отдыхать, разлегся, понимаешь, здесь, а кто работать будет. Иди!
Мир-Джавад понял, что прощен, и, пятясь, выскользнул за дверь. А Гаджу-сан смотрел ему вслед и думал:
"На месте Атабека он, может быть, будет как раз, посмотрим, как он справится с последним поручением… Но приближать к себе, пожалуй, не стоит, а то в автомобиле неуютно станет ездить… Васо с ним дружит, вдруг тот ради сына на все пойдет?.. Смешно, у Мирсена, моего вассала, сын и мысли не имеет о власти, а становится наследником, а у меня сын спит и видит, как бы ему половчее меня спихнуть и самому поцарствовать, да, может быть, не станет преемником никогда… Опять будет в стране разброд: брат на брата пойдет войной, сколько сподвижников, столько будет и претендентов на трон… Нет, Васо, слабый ты человек, весь в мать, она тоже не выдержала, видите ли, я убил ее школьного друга. А если этот друг был неподкупен и мешал мне, как никто другой, так что я должен был делать? Ни одна из жен меня не понимала, старший сын - алкоголик, младший - слабоумный… Божье наказание за грехи наши…"
Его размышления прервал вошедший секретарь:
- Ваше величество! Атабек нижайше просит о свидании.
- Узнал зачем? - недовольно поморщился Гаджу-сан.
- Не говорит. Желает открыться вам и только вам. Его слова.
Секретарь, почтительно склонив голову, ждал решения вождя. Гаджу-сан долго молчал, курил трубку, затем выколотил пепел в большую хрустальную пепельницу и вновь набил трубку.
- Хорошо! Я его приму, в память о нашей совместной борьбе… Никак не могу привыкнуть к мысли, - Гаджу-сан тяжело вздохнул и закурил, - что твой лучший друг - преступник… Человек, которому я хотел передать бразды правления после моей смерти, надеюсь, не близкой, вдруг оказывается не тем, за кого себя он все время выдавал… Тяжело, очень тяжело!..
И Гаджу-сан вновь обиженно вздохнул и рукой взмахнул секретарю, чтобы звал…
Через некоторое время Атабека привезли под строгой охраной. Так его и в кабинет ввели, а Гаджу-сан, не в пример тем дням, когда они не раз беседовали наедине, не предложил ему даже сесть, а стражу не отослал.
- Могу я поговорить наедине с тобой? - глухо спросил Атабек.
- Ты мне пока не товарищ! - прервал его бесцеремонно давний друг и соратник. - Ты должен обращаться ко мне на "вы" до тех пор, пока не очистишься от всех подозрений.
- Слушаюсь! Могу я поговорить с вами наедине? - переключился Атабек, не моргнув глазом, даже не обидевшись.
- Нет, не можешь! От моей охраны у нас с тобой секретов нет.
Атабек молча снес и этот удар.
- Если есть что сказать, говори, если нечего, - отдыхай! - все тем же холодным тоном продолжил бывший друг.
- Я не могу без работы сидеть, ничего не делать! - произнес Атабек, решившись, тихо и с отчаянием. - Без дела трудно, хоть что-нибудь делать дайте…
Гаджу-сан встал из-за стола и стал неторопливо ходить по кабинету, усмехаясь своему предвидению и безошибочному знанию людей, его окружавших.
- Хорошо! - сказал он значительно теплее. - Назначу тебя на время работы комиссии главным лесничим. И самой первой твоей обязанностью будет подготовка великой охоты на медведя и на волков… Гости со всего света понаедут, ты уж не ударь лицом в грязь.
У Атабека все запело в душе.
- Я тебе устрою охоту, - подумал он злорадно, - и медведя-зятька, и волков - его дружков растерзаю, "мама" сказать не успеют.
- Поедешь на север сегодня, - продолжил Гаджу-сан, будто не замечая, что творится на душе у Атабека, прекрасно все понимая, о чем может сейчас мечтать пленник. - Но только, извини, с тобой поедет моя охрана. Не буду тебя обманывать, боюсь, что ты сбежишь, или еще какую-нибудь глупость выкинешь, а мои будут тебя охранять от самого себя…
Только теперь Атабек понял, что проиграл и жизнь его действительно висит на волоске.
- Слушаюсь и повинуюсь! - машинально сказал он фразу, раньше слышимую им, и вышел под охраной из кабинета.
В тот же день он уехал готовить грандиозную охоту для вассалов, высокопоставленных гостей Гаджу-сана.
"Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч, и лицо Его, как солнце, сияющее в силе своей. И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; я есмь первый и последний, и живой, и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти"…
Атабек пал!.. Эта мысль приятно грела всех соратников Гаджу-сана и порождала в них самые тщеславные мечты. "Свято место пусто не бывает". И каждый из соратников дал команду своим сторонникам активизироваться: хвалить своего повелителя и обливать грязью соперников.
Гимрия, потерявший покой после возвышения Атабека, воспрянул духом и сразу же тайно, переодевшись и загримировавшись, поехал к своему другу детства Геору.
Геор был инвалидом, неудачное падение с турника еще в школе приковало его навсегда к креслу-каталке, лишило возможности двигаться вообще, поврежден был спинной мозг. Геор из-за своей жалкой участи возненавидел все человечество. Впрочем, жалкой ее назвать было бы не совсем правильно, не совсем справедливо. Геор закончил заочно юридический факультет и считался одним из лучших знатоков международного права.
Но один лишь Гимрия хорошо знал своего друга, был единственным, кто подогревал его ненависть к обществу своими рассказами о человеческой низости, подлости, трусости и жестокости. Геор за это и любил Гимрию, был его советчиком, консультантом, мозговым центром. Это советы Геора привели к возвышению ничтожного Гимрии, и они оба знали это, и, как ни странно, оба были довольны: Гимрия, сознавая свою ничтожность, в то же время не считал Геора соперником, инвалида, прикованного к коляске навек, а Геор удовлетворялся своим умственным превосходством, считая, что руками Гимрии он мстит обществу.
Гимрия принес Геору его любимые конфеты "Вишня с ромом" и "Грильяж в шоколаде", а также блок сигарет "Честерфильд". Геор, как всегда, даже не поблагодарил Гимрию, видно было, что он на него за что-то очень сердит. Тот это сразу заметил.
- Чего дуешься? - спросил с несвойственной ему прямолинейностью.
- Ты кого ко мне посылаешь? - заорал на Гимрию Геор. - Нет, ты скажи: кого ты ко мне посылаешь?
Гимрия удивился, никак не мог понять, взять в толк: о чем это он.
- Ты это о чем? - так и не поняв, спросил он.
- Удивляешься, да? Посылаешь ко мне халтурщицу, неумеху, да еще к тому же смеется: что, говорит, ты со мной делать будешь, в шашки играть? Я ей: "это не я, это ты должна со мной делать"… А она, сука, смеется…
Гимрия, наконец, вспомнил, что послал Геору одну из своих любовниц, и рассмеялся.
- Было бы о чем говорить, не та - так эта, сегодня же пришлю тебе мастерицу, ублажит тебя…
- Не хочу другую, пусть эта придет и сделает все, за что ей заплатили! - заупрямился Геор.
Гимрия понял, что придется уступить, ему, правда, стало жалко девочку, он послал ради смеха ее к Геору.
- Успокойся, дорогой, сегодня ночью она будет делать все, что ты захочешь, да ты бы и сам все ей объяснил, все-таки опытный педагог.
- Неудобно! - буркнул, покраснев, Геор. - Я стесняюсь.
- Ладно, я сам проведу с ней урок! - улыбнулся приятной мысли Гимрия. - Но чтобы в живых тебя оставила!
- Уговорил!
Геор сразу же успокоился, изменился: стал веселым и довольным. Открыл принесенные конфеты и стал их поглощать одну за другой и, пока не съел последнюю, не успокоился в своем аппетите. Затем, также любовно глядя на Гимрию, распечатал блок сигарет, достал неторопливо одну пачку, открыл ее, ловко вытащил сигарету и жадно закурил.
- Достань из буфета бутылку коньяка, жажда мучает после сладкого, - приказал он Гимрии.
И тот, с улыбкой, говорящей, вот, мол, приходится удовлетворять все прихоти балованного ребенка, пошел и принес коньяк. Геор, опять не угощая, в одиночестве выпил залпом фужер коньяка и с досадой произнес:
- Э, черт, все конфеты слопал!
- Сам слопал, а на черта сваливаешь! - пошутил Гимрия.
Геор закурил еще одну сигарету, прикурив ее от предыдущей.
- С чем пожаловал? - спросил по-деловому.
Гимрия понял, что Геор готов работать.
- Дело щекотливое, друг! Чувствую я, что перестал быть нужен Великому так, как это бы мне хотелось… Представляешь, шутит, что скоро надобность в инквизиции отпадет, последнего преступника он лично помилует, и его будут показывать в цирке… Или еще хуже: что он возьмет на себя нелегкие заботы Великого инквизитора. Боюсь я его до колик!
Гимрия умолк, моля взглядом о помощи. Геор задумался.
- Самый действенный метод, чтобы показать и доказать Сосуну твою значимость и необходимость, - это продемонстрировать ее на нем, - со значением произнес Геор.