Мир-Джавад, пока поспевал обед, водил его по даче, как это принято в лучших домах, а председатель рассыпался в похвалах. Вот только несколько удивился, когда увидел, что на стол накрывают охранники, а из прислуги никого нет.
- Однако! - заволновался Шеффер. - Предстоит очень важный разговор. Конфиденциальный! - не удержался и вставил свое любимое слово неисправимый болтун.
Был один из последних теплых дней, и поэтому стол накрыли в саду. Но как только Мир-Джавад и Шеффер сели за стол, председатель понял, что не только поэтому: охранники предусмотрительно отошли на такое расстояние, когда их было видно, но им не было ничего слышно.
- Прислуги нынче нет! Ухаживай за собой сам!
Мир-Джавад наполнил деликатесами тарелку до верху, налил себе водки, выпил и стал жадно есть, нисколько не заботясь о госте. Но тот и сам последовал примеру хозяина, и несколько минут за столом царило молчание, прерываемое лишь позвякиванием столовых приборов, хрусталя да почавкиванием двух любящих хорошо поесть мужчин.
Насытившись, Мир-Джавад первым делом посмотрел, на месте ли охрана, не подслушивает ли кто.
- Хорошо сидим? - спросил он гостя, торопливо доедающего последний кусок.
Тот с набитым пищей ртом промычал что-то, похожее на "хорошо", и закивал согласно головой.
- А ты знаешь, что нас с тобой могут через неделю застрелить? - продолжил, улыбаясь, Мир-Джавад.
Шеффер поперхнулся и долго кашлял, запивая вином застрявший поперек горла кусок.
- Шутите, шеф? - спросил он, откашлявшись.
- Ни капельки! Нам с тобой осталось жить ровно неделю!.. Если… - и Мир-Джавад многозначительно промолчал.
- Что если? У меня жена, дети, кто их будет кормить? - с надеждой взмолился Шеффер.
- Если - это если! - усмехнулся Мир-Джавад. - Надо устроить небольшую заварушку.
- Восстание? - побелел от страха Шеффер.
- Тоже мне предводитель рабов нашелся! - презрительно протянул Мир-Джавад. - Зачем восстание? Считай, что я от тебя такого слова не слышал… Слушай, дорогой, ты заставляешь меня совершать должностное преступление: как начальник инквизиции я обязан тебя арестовать… Да, именно, обязан! Но не буду… Поднимешь рабочих на демонстрацию протеста, соберешь тысячи, чем больше, тем лучше, и поведешь их в город: с лозунгами, славящими Великого Гаджу-сана, с его портретами, со знаменами…
- А повод какой я им придумаю? - взмолился Шеффер. - Повод-то должен быть?
- Если повода нет, то его организуют… Например: завтра же исчезнут продукты, послезавтра не привезут зарплаты рабочим, а ты и твои люди будете говорить, что это Атабек специально вызывает недовольство, интригует против отца родного, Гаджу-сана, и призывайте их к мирной демонстрации протеста.
- Трудно будет, шеф! И не опасно ли? Я все силы трачу, чтобы заставить рабочих смириться со своим положением полурабов, говорю, говорю им, что это временные трудности, мол, потерпите, а скоро рай наступит. Не получилось бы худа! - заюлил Шеффер.
- Не юли! - жестко отрезал Мир-Джавад. - Знаешь, кто сказал: "после нас хоть потоп"?.. Нет? И я не знаю, одно ясно, что из окружения Великого Гаджу-сана, неглупый человек, сразу видно… Ты делай свое дело, а я буду делать свое, если оба культурно постараемся, то оба будем живы. Понятно?
- Понятно-то понятно, но если народ не пойдет "качать" права? - тихо, как бы про себя, прошептал Шеффер.
Но Мир-Джавад его услышал.
- Тогда ты первый отправишься к аллаху вестником, что вскоре последую я.
Мир-Джавад встал и пошел в дом.
- Холодно что-то стало, скоро зима… О! - вспомнил Мир-Джавад. - На зиму и ссылайся, а я еще прикажу увезти топливо. Голодные и холодные пойдут, только ты уж постарайся. И не вздумай бежать, о жене и детях подумай, я за тобой пригляжу на всякий экстренный случай.
И, не прощаясь, Мир-Джавад ушел в дом. Председатель профсоюза топтался на месте, не зная: следовать ли ему за Мир-Джавадом или ехать на рудники, организовывать демонстрацию. И, словно читая его мысли, из дома донесся повелительный окрик:
- Поезжай! Нечего тебе тут делать, работай!
Шеффер, проклиная тот день, когда он связался с инквизицией, поехал сразу на рудники, причем гнал автомобиль с такой скоростью, что дело не раз повисало на волоске, но на дорогах в ту пору было мало машин, а те, что встречались, проявляли удивительное понимание ситуации и уступали дорогу.
На руднике первым делом Шеффер собрал всех своих членов профкома.
- Какие настроения у рабочих? - спросил прямо, по-деловому, за что его и ценили.
- Спичку поднеси - взорвется! - отозвался первый заместитель председателя.
Посыпались возмущенные реплики:
- Люди недовольны!
- Временные трудности ожесточили их!
- Говорят, что сейчас хуже, чем было при Ренке!
Шеффер насторожился.
- Кто такое говорит, - враг! Бери его на заметку, сколько раз я буду вам, олухи, повторять, - прорвалась злоба у председателя.
- Да записал, что толку, работать становится все труднее и труднее, рабочие нас считают предателями.
- Вот мы им и докажем, что не предатели, а защитники! - обрадовался Шеффер.
Удивленное молчание повисло в воздухе кабинета председателя профсоюза горняков. Это слово здесь слышали и произносили впервые.
- Что замолчали? Не верите? - улыбнулся Шеффер. - Готовьте мирную демонстрацию во славу Великого Гаджу-сана. Пойдем в город требовать свои права. Не для того боролись, чтобы жить сейчас хуже, чем при Ренке.
- Правду говоришь, председатель! - неожиданно произнес пожилой рабочий, сидевший обычно на всех заседаниях молча. - Если пойдем все, должны будут прислушаться, а то только говорят, что наша власть, на самом-то деле права голоса мы и не имеем.
Председатель улыбнулся.
- Ну, уж если наш молчун заговорил, мы их заставим прислушаться к нашему голосу… На какое число назначим демонстрацию? - забеспокоился Шеффер. - Может, на девятое ноября?..
- Чем раньше, тем лучше! - утвердил пожилой рабочий.
Все с ним согласились и единодушно проголосовали за резолюцию, призывающую рабочих к демонстрации протеста.
Как только Шеффер остался один, он позвонил Мир-Джаваду.
- Шеф, полный успех!
- Успех приходит после завершения, а ты пока только в самом начале, - устало внушил Мир-Джавад. - Поведи колонну более короткой дорогой через речку Шарпе.
- Но эта дорога старая и узкая, - попробовал возразить Шеффер. - Мы растянемся на несколько километров…
- Грандиозно! Это будет величественное зрелище. Хотелось бы мне посмотреть, как это будет выглядеть, взлететь в вышину, чтобы с высоты птичьего полета охватить взглядом всю картину, - заливался Мир-Джавад, а когда надоело, рявкнул: - Короче! Это - приказ, а приказы, как тебе это известно, не обсуждают.
Переговорив с Шеффером, Мир-Джавад немного успокоился и вновь почувствовал прилив сил. И поехал к самому верному слуге Атабека полковнику Ширали. "Беспощадный" Ширали был гордостью Атабека, но глуп, как пробка, и, подобно всем недалеким людям, считал себя очень умным человеком. Понять, что Мир-Джаваду что-то от него нужно, не составляло для него труда, и мысль об этом наполнила Ширали гордостью, мол, его-то на мякине не проведешь.
Так как Мир-Джавад был родственником Атабека, то Ширали и отнесся к нему подобающе: принял его по самому высокому разряду, угощал и льстил, льстил и угощал, а сам все думал: "по какому поводу нагрянул столь высокий гость?" Командир "дикой" дивизии и не подозревал о последних важных событиях, когда решались судьбы и Атабека, и Мир-Джавада, и самого полковника Ширали. Наконец, гость приступил к делу, ради которого он и явился.
- Мои мальчики раскопали сегодня: горняки собираются многотысячной колонной идти в город, выражать недовольство. Против Атабека между прочим.
- Я их не пущу в город! Какой дорогой пойдут, не узнали твои? - важно, соблюдая достоинство, процедил Ширали.
- Мои все знают! Дорогой через Шарпе. Ты мне на всякий случай дай своих джигитов, пусть плетками поработают.
- Там я на всякий случай пулеметы поставлю.
- Делай, как считаешь нужным, ты - хозяин! - почтительно откланялся Мир-Джавад. - Приехать к тебе на помощь?
- Я сам с усам!
- Ты уже решил, где их встретишь?
- Обижаешь, дорогой! - гордо, любуясь сам собой, ответил Ширали. - Лучшего места, чем на повороте дороги, после моста через Шарпе, нет. Вокруг неприступные стены скал. Остановим!
- Только прошу, без кровопролития! - взмолился Мир-Джавад. - А не то Атабек с меня шкуру спустит и на барабан пустит.
Мир-Джавад предупредил Ширали, зная, кому он это говорит: Ширали никогда не упускал случая сделать ближнему пакость, а уж ближнему высокочтимого Атабека, кому он завидовал самой черной завистью… Мир-Джавад был в нем уверен, да и в своих молодцах не сомневался. Весь следующий день он провел, тщательно подготавливая каждую деталь, предусматривая любую мелочь. Как он и обещал Шефферу, с рудников вывезли тайно все запасы продовольствия и топлива, а зарплату задержали. Озлобление рабочих и их семей достигло такого предела, что Шефферу стоило большого труда сдерживать гнев обездоленных масс, направить его в мирное русло предстоящей демонстрации, а не разрушать рудники и не браться за оружие, к чему призывали некоторые буйные головы.
- Мы девятого утром пойдем требовать своих прав мирной демонстрацией, - до хрипоты кричал Шеффер. - Наш отец родной Гаджу-сан не знает, я уверен, о наших бедах. Больше того, я уверен, что администрация рудников скрывает наши требования и от местного руководства. Подождите, и я уверен, что мы победим!
"Горе тебе, который подаешь ближнему твоему питье с примесью злобы твоей и делаешь его пьяным, чтобы видеть срамоту его! Ты пресытился стыдом вместо славы; пей же и ты, и показывай срамоту, - обратится и к тебе чаша десницы Господней и посрамление на славу твою"…
И рано утром девятого ноября тысячи рабочих семей с малыми детьми на руках, некоторые, из тех, что постарше, тоже увязались со взрослыми, растянувшись длинной колонною, со знаменами, лозунгами, с портретами Гаджу-сана, двинулись с гор в город. Шеффер повел колонну старой дорогой через ущелье Шарпе, по которому протекала одноименная речка, с узким мостом через него.
Как только колонна перешла через мост, авангард пытался остановиться, увидав за поворотом цепь индейцев чеч-ин и гу-ин, "дикушей", как называли в народе солдат из "дикой дивизии". Но многотысячная колонна, те, кто шел сзади, не подозревая о появившемся препятствии, давили на передних с такой силой, что они хоть и медленно, но продолжали движение вперед.
Лязгнули затворы винтовок, раздалась короткая команда, офицер взмахнул рукой, и короткий резкий залп разорвал воздух. Стреляли вверх, для острастки. Но Мир-Джавад послал на скалы несколько своих снайперов, и они по той же команде выстрелили, их выстрелы смешались с залпом солдат, и офицер с тремя рядовыми упали на дорогу мертвыми. Ширали решил, что стреляли рабочие, и приказал открыть пулеметный огонь по колонне. Убитый офицер был племянником Ширали, и он, вне себя от горя и гнева, приказал стоявшему в резерве танку выйти на исходную позицию и открыть огонь.
Колонна была настолько плотна, что практически каждая пуля находила свою цель, свою жертву. А танк открыл огонь и из пушки. Это была страшная бойня. Колонна продолжала ползти вперед, пока задние не поняли, наконец, что стреляют по колонне, не остановились и не бросились бежать вспять в горы, в рудники, сшибая и давя, обезумев, слабых и детей, кто падал, встать не успевал, по нему проходила лавина, втаптывая в пыль дороги.
Все, кого колонна выдавила в район моста через речку Шарпе, были уничтожены. Многие, пытаясь спастись от пуль и осколков, бросались сами в речку или бросали своих детей, но мелководный Шарпе едва скрывал под водой острые обломки скал, и несчастные разбивались о них. Крики ужаса и проклятия слились в один нечеловеческий вой. Люди наивно закрывались портретами Великого Вождя и Учителя, надеясь, вероятно, что в изображение святого отца всех стран и народов солдаты не осмелятся стрелять. Но пули дырявили изображения непобедимого с еще большей легкостью, чем укрывающихся за портретами людей. Матери своими телами пытались закрыть детей, но снаряды, выпускаемые из пушки танка, разрывали на части одновременно и матерей, и детей.
"Ад поднялся на землю и поглотил ее. Смола и огонь воцарили, сжигая и пачкая белизну ангелов и золото солнечных лучей… Мрак и туман, мрак и туман! Отказалось небо от нас. Мы проклятые дети матери Вселенной, убившие и себя, и природу, и прошлое, и настоящее, и будущее. Забыты все десять заповедей, выстраданные людьми и данные нам небом, дьявол ввел свои законы, горе нам, горе, нет нам прощения и нет нам пощады. Пошли душу мою грешную в ад, боже, на земле страшней"… - кричал сошедший с ума от своей вины Шеффер, пока пуля снайпера не прервала его жалкого существования…
А на скалах, рядом со снайперами, уютно расположились два кинооператора, снимавшие происходившее побоище. Это были лучшие кинооператоры, которым мог доверить право на съемку Мир-Джавад. И он мог быть довольным. Снятые кадры потрясали.
Мир-Джавад смотрел их в просмотровом зале и тихо радовался необыкновенной удаче. Теперь было что показать Гаджу-сану…
И Мир-Джавад полетел в столицу.
- Что привез? - встретил его Васо.
- Материальчик - пальчики оближешь! - гордо сказал Мир-Джавад.
- Клянусь отца? - передразнил друга Васо. - В коробках что? Фильм привез показывать? Если порнографический, отцу не показывай, не поймет…
- Этот он поймет! Страшный документ… Обедать перед просмотром не рекомендую… - пошутил над любителем плотно поесть Мир-Джавад.
- А после наверстать упущенное можно? Слушай, я уже есть захотел… Как только мне говорят: "нельзя!" - так мне сразу же этого хочется, - пожаловался на слабость Васо.
- После просмотра не захочется! - тихо произнес Мир-Джавад, странно передернувшись…
Васо повел Мир-Джавада к отцу. Но охранник Мир-Джавада с коробками не пропустил. Тщетно Васо доказывал охраннику:
- Это кинопленка, понимаешь?
- Нельзя! - тупо повторял охранник.
- Ты, дурень, понимаешь хотя бы, что такое "кинопленка"? - рассвирепел Васо.
- А нам без надобности! - также тупо повторял охранник. - Только с коробками не пропущу. Приказ!
Мягко говорил охранник, без злости, почти на одной интонации… Васо рассмеялся:
- Ты хоть знаешь, кто я такой?
- А нам без надобности! - не глядя даже на Васо, так же тупо сказал охранник. - Пропуск есть - проходи! А с коробками не пущу. Приказ!
- Да оставь ты его в покое, - устало вздохнул Мир-Джавад. - Сходи лучше к начальнику караула и выпиши пропуск на коробки, а я тебя здесь подожду. Время только теряем.
- Не боись, друг! Время еще есть: прошло только четыре дня, а тебе даны семь, - рассмеялся Васо. И пристально посмотрел на охранника. - Ты отличный сторожевой пес. Я тебя запомню!
И пошел искать начальника охраны, звонить с поста ему тоже не разрешили. Но первым делом Васо заглянул к отцу. Его возбужденный и радостный вид привлек внимание Гаджу-сана:
- У тебя на лице все так и написано: твой друг спас свою голову. Посмотрю, какой ценой. Если "баш на баш", то он далеко пойдет.
- Пленку я еще не видел, но Мир-Джавад есть перед просмотром не рекомендовал, - ухмыльнулся Васо.
- Так он что, мне фильм привез о похождениях Атабека? - засмеялся Гаджу-сан.
- Тогда бы он рекомендовал смотреть его, сидя за хорошим столом. Да и тебя он настолько боготворит, что не осмелился бы привезти порнографию, зная твое отрицательное отношение к ней.
- Логично, логично! - похвалил сына Гаджу-сан. - Ты умнеешь, мой мальчик. Где этот фильм с твоим другом?
- Сторожевой пес держит. Пленка в коробках, а у него приказ.
- И ты его не убедил? - удивился Гаджу-сан. - Так я этого пса сделаю начальником личной охраны.
- На этом посту должен быть умный и гибкий человек! - поежился Васо, вспоминая тупую рожу охранника.
- Умный, согласен, но только не гибкий, чтобы и нашим, и вашим, - покачал укоризненно головой Гаджу-сан.
- Позвони, а то мы и так много времени потеряли, - заканючил сын.
Гаджу-сан позвонил, нажав кнопку секретного звонка. И словно чертик из табакерки, из-под земли вырос начальник охраны.
- Пойди с сыном и все устрой! - приказал Гаджу-сан. - Да! Кто у тебя на первом посту стоит сейчас? Приведи его ко мне завтра…
В просмотровом зале они сидели втроем. Операторы оправдали возложенные на них надежды. Господствовал только внутрикадровый монтаж, навеки воедино связавший палачей с жертвами. От крупного плана Ширали, сверкавшего от возбуждения налитыми кровью глазами, камера переходила к общей давке, а от разорванного на куски ребенка впивалась в обезумевшие глаза матери. Даже немые кадры, казалось, кричали от ужаса, сходили с ума от этого ада, сошедшего на землю, обличали и звали отомстить. Когда камера стала показывать длинным планом, как рабочий ползет по дороге в сторону солдат, волоча за собою собственные кишки, и грозит кулаком солдатам, Васо, который не внял предостережению Мир-Джавада и плотно перекусил, пока ленту подготавливали к просмотру в проекционной, а в просмотровой ждали, когда соизволит Великий Вождь оторваться от государственных дел, выскочил опрометью из зала, но до туалета добежать не успел и выпростался прямо в коридоре, и долго судорожные звуки сопровождали показ немых, но кричащих ужасом кадров…
Экран погас. Гаджу-сан обернулся резко и стремительно. С любопытством посмотрел на Мир-Джавада, на его преданностью дышащее лицо, вгляделся в его верный взгляд. Мир-Джавад знал, что теперь решается его судьба. Гаджу-сан еще с минуту помучил его молчанием, затем одобрительно сказал:
- Хорошая, чистая работа!
И Мир-Джавад почувствовал, как тогда в детстве, когда он тонул и, уже захлебываясь, все же выплыл на поверхность, как говорится, на последнем дыхании, облегчение. А Гаджу-сан решал что-то и как будто прикидывал: справится Мир-Джавад с этим или нет. Мир-Джавад почтительно ждал, когда вождь прервет молчание, а сердце его замирало от предчувствия чего-то очень хорошего, такого, о чем даже мечтать страшно.
- Тебе осталось выполнить еще одно очень важное задание! - улыбнулся отеческой улыбкой Гаджу-сан.
- Каждое ваше задание для меня всегда самое важное! - вскочил на ноги и застыл Мир-Джавад.
- Сиди, сиди! Что, как горный козел, скачешь? - милостиво разрешил Гаджу-сан.
И Мир-Джавад послушно сел… на самый краешек кресла и застыл в ожидании слов вождя.
- Я могу его отстранить на время от поста, пока будет работать комиссия по расследованию этого вопиющего преступления против человечества, - с болью в голосе проговорил Гаджу-сан, не называя даже, кого он собирается отстранить, это было и так всем понятно.
- И куда вы, ваше величество, его назначите? - задыхаясь от удачи, спросил Мир-Джавад.
Гаджу-сан лукаво улыбнулся в пышные усы. Он любил, когда его понимали с полуслова.
- Поставлю пока заведовать охотничьим хозяйством, оно порядком подзапущено, - вздохнул вождь, любивший когда-то охоту на медведя.
- А я вам выгоню медведя! - посулил Мир-Джавад.