"Клеветнические слухи об императрице старательно распространялись в России… Самым гнусным приемом такой пропаганды… было навязывание императрице немецкого патриотизма. Клевета не миновала и государя: говорили, что он под влиянием императрицы, будто бы возглавлявшей немецкую партию, готовится к подписанию сепаратного мира". Отдавая дань новому, установившемуся общественному мнению, князь Юсупов вынужден был написать эти строки. Но через несколько страниц своего повествования он снова съезжает в наезженную колею и вновь обвиняет императрицу, императора и Распутина, в уста которого вкладывает пространные монологи о "сепаратном мире", и о том, что государи ему, Распутину, не откажут и во всем ему послушны, а императрица на все согласна.
Возникает вопрос, как же в действительности относился Распутин к войне и миру?
Об отношении самого Распутина к войне с Германией и идее сепаратного мира с немцами свидетельствовала дочь Распутина, Матрена:
"Отец был горячим противником войны с Германией. Когда состоялось объявление войны, он, раненный, лежал в Покровском. Государь присылал ему телеграммы, прося совета и указывая, что министры уговаривают его начать войну. Отец советовал государю крепиться и войны не объявлять… Отец тогда говорил, что мы не можем воевать с Германией, что мы не готовы к войне с ней, что с ней как с сильной державой нужно дружить, а не воевать… Это его тогда так расстроило, что у него открылось кровотечение раны.
Неправда, что писали про отца, будто бы он стоял во время войны за мир с Германией. Он говорил нам с сестрой: Меня тогда не послушались, теперь ничего сделать нельзя".
О том же говорил Манасевич-Мануйлов, человек, часто посещавший дом Распутина в последний год его жизни. Он свидетельствовал, Распутин считал, что войну не надо было начинать, но раз начали, то надо воевать до конца, поскольку "если ссора, ссорьтесь, а полуссора, это опять будет ссора. Императрица страшно стоит за продолжение войны".
Рассказывает генерал-лейтенант Павел Курлов:
"Распутин живо интересовался войной, спрашивал мое мнение о ее исходе, категорически заявив, что он считает войну с Германией огромным бедствием для России… будучи противником начатой войны, он с большим патриотическим подъемом говорил о необходимости довести ее до конца… таким образом, у Распутина было гораздо более развито национальное чувство, чем у многих обвинителей его в стремлении к сепаратному миру и влиянии в этом отношении на императрицу".
28
О том, как тщательно скрывали государи болезнь своего ребенка, говорит тот факт, что родная сестра государя, великая княгиня Ксения Александровна, будущая теща Феликса Юсупова, узнала о трагедии в семье брата только в 1912 году, ранней весной.
Из дневника великой княгини Ксении Александровны:
"Ольга (младшая сестра государя) рассказала нам про свой разговор с ней (государыней). Она первый раз сказала, что у бедного маленького (наследника) эта ужасная болезнь… про Григория сказала, что как ей не верить в него, когда она видит, что маленькому лучше, как только тот около него или за него молится… Боже мой, как это ужасно и как их жалко"!
Рассказывает Анна Вырубова, близкая подруга императрицы:
"Первый год царица скрывала болезнь сына даже от меня. Я случайно узнала о ней. Однажды, это было в Царском Селе, мы с государыней играли в четыре руки. Наследник сидел возле нас на складном стуле со столиком… неожиданно кто-то пришел, и императрица оставила меня с мальчиком. Я встала, чтобы взять его на руки, но он сначала расплакался, а потом начал кричать, как раненый зверек. Государыня прибежала с криком: "Оставьте его, оставьте, его нога застряла в стуле!" Я не могла понять, в чем дело. "Я сейчас объясню вам", - сказала государыня. Понемногу ей удалось успокоить сына, но я заметила, что ножка наследника опухла и посинела. Царица в слезах рассказала мне об ужасной болезни.
Помню, как волновалась государыня, когда ожидали какого-либо иностранного гостя, и как она старалась, чтобы наследник выглядел здоровым. Однажды, накануне приезда кайзера, не помогли никакие предосторожности: мальчик упал, и на лбу его появился большой синяк. Кайзер, конечно, сейчас же понял, что с ребенком, так как два или три сына его брата страдали тем же недугом…"
29
Так писал об этой женщине, своим появлением в жизни Михаила Романова повернувшей судьбы империи, французский посланник при дворе последнего российского императора, Морис Палеолог:
"Она прелестна. Туалет ее свидетельствует об утонченном вкусе. Чистое и гордое выражение лица… бархатистые глаза, движения полны грации…"
Великий князь Александр Михайлович дополняет портрет. Он вспоминает о Наталье Брасовой как о "необыкновенно холодной, властной и величественной женщине с ледяными повелительными светло-карими глазами, высокой и тонкой фигурой "некоронованной императрицы" с капризным выражением губ, которое в сочетании со шрамом на подбородке придавало ее лицу странное и вызывающее очарование…"
Предыстория "государственной катастрофы", разразившейся в 1912 году, была такова. Впервые великий князь Михаил встретился с Натальей Сергеевной в 1908 году, в Гатчинском офицерском собрании. К этому времени Наталья уже была женщиной с "прошлым". Наталья Сергеевна, урожденная Шереметевская, была рождена в семье московского присяжного поверенного, работавшего у знаменитых предпринимателей Рябушинских. Она дважды побывала замужем. С маленьким ребенком Наталья ушла от первого мужа к офицеру Алексею Вульферту.
Страстная влюбленность члена императорского дома не была отвергнута Натальей Вульферт. Она рассталась со вторым мужем и в августе 1910 года родила Михаилу сына. После рождения ребенка удалось добиться развода, прежнему мужу было дано значительное денежное отступное.
Еще до рождения ребенка Михаил пытался получить от брата разрешение на брак. Но получил категорический отказ. За Михаилом установили строгий надзор.
В 1912 году Михаил, который путешествовал по загранице вместе с Натальей, получив известие о близкой кончине наследника, ускользнул от охраны, у которой было секретное распоряжение об аресте в случае необходимости великого князя Михаила. В одной из сербских церквей Вены пару обвенчал старик священник, получив в награду тысячу крон.
Получив известие о браке, император писал к матери: "Бедный Миша, очевидно, стал на время невменяемым, он думает и мыслит, как она прикажет, и спорить с ним совершенно напрасно. Это такая хитрая и злая бестия, что противно о ней говорить".
Оказавшись в изгнании, супруги поселились в Англии. Когда началась война, Михаилу было разрешено вернуться в Россию. Он отправился на фронт, в Галицию.
Наталья Брасова, была очень неприязненно настроена к царствующему государю, и это чувство было взаимным. Неприязнь к морганатической супруге брата сыграла определенную роль в отказе государя 2 марта 1917 года передать престол своему сыну, наследнику Алексею.
Бывший начальник царской охраны Александр Спиридович передает так:
"Федоров (врач наследника), пошел к императору, и вот какой у них произошел разговор. Государь стал говорить, как он будет жить с наследником после отречения. Федоров высказал сомнение по поводу того, что новое правительство согласится на оставление Алексея в семье государя, скорее всего ему придется жить в семье регента - великого князя Михаила Александровича. Государь выразил крайнее удивление тем, что это может случиться, и затем решительно заявил, что он никогда не отдаст своего сына в руки супруги великого князя, причем выразился о ней очень резко".
30
Первый случай исцеления наследника по молитве Распутина относится к 1907–1908 годам. Во всяком случае, именно к этим годам относятся воспоминания сестры государя, великой княгини Ольги Александровны, которая наблюдала произошедшее своими собственными глазами. Оговоримся сразу: великая княгиня Ольга - автор строк о Распутине: "…мне никогда не нравился этот человек. Но суд истории не должен зависеть от личного мнения".
Она вспоминает, что ее племянник, которому исполнилось три года, упал на прогулке и ушиб ногу, что привело к обширному внутреннему кровоизлиянию.
"…бедное дитя страдало от боли, темные круги выступали под глазами, маленькое тельце было скрючено, и нога ужасно распухла. Доктора были совершенно бессильны. Они выглядели более испуганными, чем все мы, и все время шептались между собой. Шли часы, и они уже потеряли всякую надежду… тогда Аликс (Александра Федоровна) послала за Распутиным. Он добрался во дворец около полуночи или даже позже. В то время я уже находилась в своей комнате, а рано утром Аликс позвала меня в комнату Алексея. Я не могла поверить своим глазам. Мальчик был не просто жив, но более того, он был здоров. Он сидел в постели, жар спал, глаза были ясные, сияющие, не было никаких признаков опухоли на ноге… позже я узнала от Аликс, что Распутин даже не прикоснулся к ребенку, он просто стоял в ногах постели и молился. И конечно, стали говорить, что молитвы Распутина и исцеление моего племянника были простым совпадением. Но любой врач скажет вам, что приступ такой болезни нельзя остановить за несколько часов, совпадением можно объяснить то, что случилось один или два раза, а я даже не могу сосчитать, сколько раз это повторялось"…
О событиях в Спале, о том, что случилось после того, как императрица получила телеграмму Распутина, великая княгиня вспоминает так:
"…через час мой племянник был вне опасности а позже я встретила профессора Федорова, который сказал мне, что исцеление совершенно необъяснимо с точки зрения медицины. Распутин определенно обладал даром исцеления, я видела эти чудесные результаты своими собственными глазами. Я также знаю, что самые известные доктора вынуждены признать это, при этом все доктора крайне неприязненно относились к Распутину".
Рассказ очевидца события, начальника царской охраны Александра Спиридовича:
"1915 год. 3 декабря, государь с наследником выехали из Могилева. Эта поездка едва не стоила жизни наследнику. Еще накануне наследник простудился и схватил сильный насморк… от сильного чихания началось кровотечение. Лейб-хирург Федоров признал положение опасным и посоветовал вернуться в Могилев, а царице была послана телеграмма. Наследник очень ослаб. Температура 39 градусов. Федоров доложил государю, что считает необходимым немедленно везти больного в Царское Село… в три часа выехали. Силы падали, кровотечение не унималось. Несколько раз останавливали поезд, чтобы переменить тампоны в носу. Два раза мальчик впадал в обморок, казалось, умирает, но в 6 часов 20 минут утра больному стало лучше. Кровотечение прекратилось. В 11 часов утра поезд подошел к павильону Царского Села. Встречала одна императрица. Государь… сказал, что кровотечение прекратилось. Царица спросила, когда перестала идти кровь, ей сказали, что в 6 часов 20 минут. "Я это знала", - сказала императрица и показала полученную от Распутина телеграмму: "Бог поможет, будет здоров". Телеграмма была отправлена Распутиным в 6 часов 20 минут утра. С большой осторожностью больного перевезли во дворец. Вновь открылось кровотечение. Бедный мальчик лежал белый как воск с окровавленной ватой у носа. Царица приказала вызвать Григория Ефимовича. Он приехал. Распутин подошел к кровати. Пристально уставился на больного и медленно перекрестил. Затем сказал родителям, что серьезного ничего нет. И как будто усталый, он вышел из комнаты. Кровотечение прекратилось. Больной мало-помалу оправился…"
Как сам Распутин объяснял природу своего дара? В "Житии опытного странника" он говорит об этом так:
"Если не будешь искать корысти нигде и стремиться утешить, призовешь Господа душевно, то и бесы вострепещут от тебя, и больные выздоровеют… только бы все делать не от гнусной корысти"…
Вспоминает Матрена Распутина:
"Отец никогда не поощрял тех, кто, став свидетелями его чудес, считал его святым. Он говорил: молитвой можно сделать все. Он никогда не называл себя "Божьим избранником" и никогда не лечил приходящих к нему больных ничем, кроме молитвы… он часто повторял: "нет святых на этой земле, пока живет человек, он все равно в чем-то, а согрешит"…
31
Несоответствие отречения юридическим нормам Основного закона Российской империи породило в те дни и в последующие много сомнений, надежд, недоразумений и толкований. Приведем некоторые мнения:
"…мы не сообразили тогда, что акт царя был незаконен. Несколько дней спустя… возле меня сидел великий князь Сергей Михайлович. Он сказал мне в разговоре… что великие князья сразу поняли незаконность акта императора. Неизбежный вывод - заменяя сына братом, царь понимал, что делал…" (Павел Милюков, кадет, член Временного комитета Государственной думы, министр иностранных дел Временного правительства).
"…несомненно, здесь юридическая неправильность. Но с точки зрения практической весьма трудно при воцарении цесаревича изолировать его от влияния отца, а главное, матери, столь ненавидимой в России… при таких условиях останутся прежние влияния и самый отход от власти родителей малолетнего императора станет фиктивным" (Василий Шульгин, член Прогрессивного блока, член Временного комитета Государственной думы, вместе с Гучковым принявший Отречение государя от престола).
"…только сегодня утром мы узнали, что все передано Мише, и бэби теперь в безопасности - какое облегчение!" (императрица Александра Федоровна)
"…Государь показал мне телеграммы… все просили Его величество отречься от престола. Но отречься в пользу кого? В пользу слабой и равнодушной Думы? Нет, в собственную их пользу, дабы, пользуясь именем и царственным престижем Алексея Николаевича, правило бы и обогащалось выбранное им регентство!.. "Я не дам им сына, пусть они выбирают кого-нибудь другого, например Михаила, если он почтет себя достаточно сильным" (Анна Вырубова, подруга императрицы).
32
Вспоминает Василий Шульгин, член Прогрессивного блока:
"Прогрессивный блок сформировался на заседаниях у Родзянко, где в горячих и серьезных спорах выработалось новое соглашение. Под названием Прогрессивный блок 22 августа 1915 года объединилось шесть фракций Государственной думы имея за собой большинство в 235 депутатов против 187, бюро блока стало распоряжаться Государственной думой. Состоялось два совещания думских фракций для составления программы… весьма скромные "реформы" свелись к волостному земству, поселковому управлению, уравнению крестьян в правах, пересмотру земского положения, некоторым гражданским законам и т. д.
Но во всей программе блока, приемлемой и для правительства, и для царя, один пункт был неприемлем, он звучал примерно так: назначение правительства с согласия Государственной думы.
Исходя из предположения, что правительство никуда не годится, мы должны были давить на него блоком".
В Прогрессивный блок, или "желтый блок", как называли его политические противники, вошли земцы, националисты - прогрессисты, октябристы… ядро блока составляла самая влиятельная партия - кадеты. Это было странное содружество политиков, ругающих друг друга, ненавидящих друг друга, не согласных друг с другом, но объединенных общим врагом - самодержавием и общей жаждой - жаждой власти. Внешне цели Прогрессивного блока были вполне патриотичны, симпатичны… все политические лозунги в конечном итоге прекрасны, возвышенны и очень благопристойны, но… Как известно, самый большой интерес в политической науке составляют не слова политика, а его мысли - те, что у него в голове… А в голове было вот что…
"Надо признать этот несправедливый закон - горе побежденным! Надо признать неизбежность этой несправедливости… Надо поступать сообразно этой неизбежности. Надо поступать так, чтобы откупиться не только от суда праведного, но и от несправедливого. Надо дать взятку тому, кто обличает! Ибо они имеют власть обличать, так как на каждого обличающего - миллионы жадно слушающих, миллионы думающих так же, нет не так же, а гораздо хуже! Да, их миллионы, потому, что военные неудачи принадлежат к тем фактам, которые не нуждаются в пропаганде. За поражения надо платить! Чем? Той валютой, что принимается в уплату - надо расплачиваться уступкой власти"! (Василий Шульгин).
Самодержцу всея Руси, Руси, которая на протяжении всего 1915 года переживала сокрушительные военные поражения, предлагали откупиться от суда не только праведного, но и несправедливого.
1 ноября 1916 года начался штурм оплота государственной власти. Лидер кадетов Павел Милюков взошел на кафедру Государственной думы и произнес перед миллионами слушающих и думающих "обличающие слова", которые он сам называл "штурмовым сигналом"… На следующий день тысячи ротаторов и пишущих машинок множили по воюющей России сказанные Милюковым слова… Речь читают в городах… речь читают в окопах… запрещенную цензурой речь тюками отгружают в поезда, отбывающие на фронт. Интересная подробность - несколько таких тюков принял и отбывающий на передовую образцовый санитарный поезд Пуришкевича. Так по стране кругами расходилась весть о том, что Государственная дума, Прогрессивный блок обличили правительство царя в государственной измене. Российская империя в лице миллионов так никогда и не узнала, что речь Милюкова чуть не стоила жизни самому Прогрессивному блоку.
Накануне исторической речи под уютными лампами с темными абажурами, освещавшими столы зеленого бархата, в своем постоянном думском кабинете под номером 11 Прогрессивный блок скрипел и трещал по швам и ломался, а господа блокисты спорили:
Слово измена - страшное оружие. Включением его в резолюцию Дума нанесет смертельный удар правительству. Конечно, если измена есть, то нет такой резкой резолюции, которая могла бы в достаточной степени выразить наше к этому факту отношение. Но для этого нужно быть убежденным в наличии измены. Все, что болтают по этому поводу, в конце концов только болтовня… Если у кого есть факты, я прошу их огласить.
Надо ясно дать себе отчет, что мы вступили в новую полосу… Власть не послушалась наших предостережений. Она продолжает вести свою безумную политику… Эта политика в связи с неудачами на фронте заставляет предполагать самое худшее. Если это не предательство, то что это такое?
Увлекшись борьбой, вы хотите нанести удар правительству побольнее и обвинить его в измене, не имея доказательств.
- Доказательства есть!
- Тогда предъявите их!
- Мы и предъявим их в наших речах с кафедры Думы…