Лицо Джона стало пунцовым. Из-за возраста во время суда его содержали в окружной тюрьме в изоляторе. Охранники там много раз обыскивали его, но так - никогда. За всю свою жизнь он никогда еще не стоял голым перед толпой незнакомых людей. Пока он расстегивал пуговицы на комбинезоне, руки его занемели; он старался не смотреть на других мужчин, хотя, конечно, все видел. Они были громадными - все как один. У них были тела взрослых мужчин, и волосы росли повсюду. Джон еще такой порослью не обзавелся. Он брил лицо где-то раз в неделю, да и то, скорее, принимая желаемое за действительное, чем по необходимости. Рядом с ними он выглядел как девочка, как перепуганная маленькая девочка.
Эверетт перешел к правилам внутреннего распорядка и начал перечислять, что им делать можно, а чего нельзя. Пока он говорил, второй охранник прошел за спиной у заключенных с фонариком, заставляя их наклоняться и раздвигать ягодицы для осмотра. Еще один служащий тюрьмы надел резиновые перчатки и пальцами залазил им в рот в поисках запрещенных вещей или оружия. Третий взял резиновый шланг и окатил их всех водой, а потом посыпал порошком от вшей.
Им всем выдали пару белых штанов и белую футболку. Джону досталась рубашка самого маленького размера, но в эти штаны мог бы поместиться целый слон. При ходьбе ему приходилось поддерживать их за пояс, тогда как во второй руке он держал подушку и постельное белье, наверху которого шатко балансировали выданные ему скудные туалетные принадлежности.
Он шел как в тумане, глядя прямо перед собой и стараясь сдержаться, чтобы его не вырвало.
- Шелли, - сказал Эверетт, и его дубинка уперлась в открытую дверь в камеру. - Тебе сюда.
Джон вошел в камеру. От унитаза из нержавейки, расположенного в углу, тянуло мочой и дерьмом. Вмонтированный в стену умывальник когда-то был белым, но с годами от ржавчины и известкового налета стал грязно-серым. Слева располагался стол, справа - две койки, одна над другой. Стоя посредине камеры и вытянув руки в стороны, можно было прикоснуться к противоположным стенкам. Лежавший на верхней койке парень, которому было на вид лет двадцать пять, повернулся, чтобы посмотреть на Джона, и улыбнулся.
- Ты снизу, - сказал он.
При этом он выразительно присвистнул, но Эверетт уже шел дальше, распределяя по камерам остальных заключенных.
- Зебра, - сказал парень, и Джон догадался, что его так зовут.
- Джон.
- Сколько тебе лет?
- Шестнадцать.
Зебра улыбнулся. Зубы у него были черно-белые, в полосочку, как зебра.
- Нравится? - сказал он, указывая на свои зубы. - Можем и тебе такие сделать. Хочешь?
Джон покачал головой.
- Мама меня убьет.
Зебра расхохотался, и звук этот прозвучал в бетонном помещений шокирующе.
- Давай застилай свою постель, Джонни. Тебе нравится, когда тебя называют Джонни? - спросил он. - Так тебя называет мама?
- На самом деле нет, - ответил Джон. По крайней мере, с тех пор как он вырос.
- Ты будешь здесь в полном порядке, Джонни, - сказал Зебра и, протянув руку, с такой силой потрепал его по голове, что ему даже пришлось уклоняться.
Зебра хохотнул и доверительным тоном сказал:
- Я позабочусь о тебе, мальчик.
И он позаботился.
Каждую ночь после отбоя, как по часам, Зебра спускался на нижнюю койку и, уткнув Джона лицом в подушку, насиловал его с такой силой, что на следующий день, когда Джон садился на унитаз, у него шла кровь. Крики не останавливали Зебру, а только провоцировали долбить еще сильнее. К концу первой недели Джон едва мог стоять на ногах.
Зебра был сексуальным преступником, "хищником". Все в тюрьме знали это - от тюремных надзирателей и охранников до последних шестерок, приходивших убирать мусор. Первую неделю он придерживал Джона для себя, а потом начал отдавать другим заключенным, меняя его на сигареты и контрабанду. А через три недели Джон попал в тюремную больницу с раскромсанным задним проходом и глазами, которые опухли от постоянных слез и практически не открывались.
В этот момент состоялся первый из двух визитов Ричарда Шелли к сыну в тюрьму.
В больницу его проводил охранник по имени Эверетт, которого Джон не видел с первого дня заключения.
- Вот он, - сказал Эверетт Ричарду, отступая к стене, чтобы дать отцу немного пространства. - У вас есть десять минут.
Ричард стоял в ногах койки Джона. Он пристально смотрел на сына и долго ничего не говорил.
Джон тоже смотрел на него, чувствуя одновременно облегчение и стыд. Ему хотелось потянуться к отцу, сказать ему, что он любит его, что ему очень жаль, что он сделал все это, и что Ричард был прав, когда говорил, что Джон - ничтожество. Он не заслуживал того, что мог дать ему отец, но он очень хотел этого, он нуждался в этом так сильно, что сердце его горело огнем.
Ричард с видимым усилием заговорил:
- Тебе больно?
Джон мог только кивнуть в ответ.
- Это хорошо, - сказал отец, и в его голосе прозвучало удовлетворение свершившейся справедливостью. - Теперь ты знаешь, что чувствовала Мэри Элис.
Глава 15
25 октября 2005 года
Джону не хотелось думать о своей первой ночи в тюрьме, но память снова и снова прокручивала ее в голове, как навязчивый, кошмарный сон. Он лихорадочно вздрагивал, когда на работе кто-то всего лишь проходил мимо него. От любого резкого звука с улицы сердце подскакивало к горлу. Стоило ему наклониться за мочалкой в ведре, чтобы навести глянец на диски какого-нибудь седана или фургона, как старое воспоминание вновь захлестывало его.
После того как Зебра пустил его по кругу, Джон провел целый месяц в больничном крыле "Коустел", по новой учась справлять большую нужду. Когда он вышел оттуда, оказалось, что его определили в изолированное от других заключенных отделение, где содержались сидевшие за серьезные сексуальные преступления. Может быть, администрация посчитала, что Бен Карвер получит от Джона особое удовольствие и закончит дело, начатое Зеброй, но этот пожилой мужчина только взглянул на тощего шестнадцатилетнего подростка и тоном нескрываемого разочарования бросил:
- Брюнет! Я же просил блондина!
Джон не знал, кто принимал решение о переводе его в это отделение под охрану для защиты, но даже если бы и знал, все равно понятия не имел, как его благодарить. Иногда ему казалось, что это был Эверетт, охранник, но когда он ночью лежал на своей койке, воображение начинало рисовать ему фантастическую историю о том, что это отец спас его. Вот Ричард врывается в контору тюремных надзирателей. Ричард пишет суровое письмо сенатору штата. Ричард требует справедливого отношения к своему сыну.
Джон сунул свою учетную карточку в часы с компостером и в ожидании громкого щелчка, который должен засвидетельствовать, что рабочий день на автомойке для него на сегодня закончен, стоял, посмеиваясь над своими мальчишескими фантазиями. Уже несколько недель погода установилась хорошая, и народ, отправляющийся за покупками на праздники, дружно выехал помыть машины. Время, чтобы съездить к матери Бена и взять машину, появится у Джона только завтра во второй половине дня. Когда погибла Мэри Элис, он как раз занимался получением ученических водительских прав, но это было так давно, и теперь при мысли о перспективе сесть за руль он обильно потел, словно шлюха в церкви. Если его застукают, когда он будет вести машину, Марта Лэм бросит его обратно в тюрьму. Правда, если он не воспользуется автомобилем, то все равно вполне может оказаться там же.
По телефону голос старенькой матери Бена звучал открыто и дружелюбно - она была "очень рада поговорить с другом Бена". Когда он задал вопрос о страховке, она заверила его, что все уплачено. Потом миссис Карвер объяснила Джону, что ее друг, мистер Пропсон, в воскресенье повезет ее на собрание церковной общины в Ворм Спрингс, и попросила не забыть вернуть машину с полным баком горючего. Джон был согласен на все, но она все равно продержала его на линии еще пятнадцать минут, чтобы рассказать о своем ишиасе. Все бабушки и дедушки Джона умерли, пока он был в тюрьме, никто из них ни разу не удосужился навестить его. Он сосредоточенно слушал о ее невзгодах, реагируя в соответствующих местах соответствующими восклицаниями, пока на него уставился педофил из комнаты на другой стороне коридора и не потребовал освободить телефон.
Как и было обещано, Джон нашел темно-синий "Форд Фэрлейн" припаркованным под навесом для автомобиля. Ключ был заткнут за козырек вместе с документами на машину и страховой карточкой. Но в тот момент самым главным для Джона было завести этот агрегат с первой попытки. Он включил передачу и выехал на улицу, нажимая ногой то на газ, то на тормоз, чтобы потренироваться на улице с однорядным движением, на которой стоял дом Карверов. Хвала Господу, трансмиссия здесь была не ручная, а автоматическая, иначе Джону пришлось бы бросить машину, где взял. Большую часть второй половины дня Джон учился управлять этим "фэрлейном", и к моменту, когда выехал на шоссе с двухрядным движением, руки его, вцепившиеся в руль, от постоянного напряжения гудели.
Ты можешь это сделать, скрипя зубами, повторял он про себя, выезжая на хайвей 1-20 в сторону Атланты. Все, что ему сейчас нужно, - это обеспечить видимость того, что он знает, что делает. Не слишком быстро, не слишком медленно, взгляд уверенный, локоть на опущенном оконном стекле. Копы всегда только и высматривают кого-то, кто выглядит виноватым. Срабатывает их специальный маленький коповский радарчик, который чувствует сигнал исходящей от человека неуверенности.
Джон сказал себе, что должен еще немного попрактиковаться, когда садился в "фэрлейн" вчера в районе полуночи. Но долго он обманывать себя не мог, когда машина остановилась на другой стороне улицы напротив винного магазина на Чешир-Бридж-роуд. Он прождал там тридцать минут, но Робин, видимо, в этот день не работала. Когда он ехал домой, то подумал, что, будь у него хвост, тот сейчас уныло болтался бы между ног.
Поскольку бензин был еще одной роскошью, которую Джон не мог себе позволить, он ушел с мойки пешком и направился по Пьемонт до перекрестка с Чешир-Бридж. Сначала он делал вид, что просто гуляет, но потом решил, что самообман - такая же глупость, как и то, что он спланировал на сегодняшний вечер. Бен наконец-то дал о себе знать. Джон получил на этой неделе две открытки - это была единственная почта, которая пришла в ночлежку на его имя за все это время. На первой стоял штамп штата Алабама, а внутри содержалась последовательность цифр: 185430032. Вторая открытка была из Флориды, и в ней было написано: "Едем в Пиней-Гроув. Увидимся, когда вернемся обратно!"
Джон ненавидел всякие загадки, но у него хватило ума снова отправиться в библиотеку и усесться за атлас. Посидев пару часов, тупо уставившись в окно, он наконец понял. 30032 было почтовым кодом поместья Эвондейл. Адрес 1854 Пиней-Гроув-Серкл граничил с Мемориал-Драйв на окраине Декатура.
- Эй, малыш!
Перед винным магазином стояли уличные шлюхи, включал и пожилую даму, которую Джон спас на автомойке. Ему, вероятно, следовало бы узнать ее имя, но он знал, что если бы сделал это, то только расстроился бы. Если у нее появляется имя, это означает, что где-то у нее есть близкие. Что когда-то она была маленькой девочкой, ходила в школу, у нее были свои надежды и мечты. А теперь… теперь ничего этого нет.
- Хочешь свидание? - спросила одна из женщин.
Он покачал головой, не подходя ближе и сохраняя дистанцию.
- Я ищу Робин.
- Она в кино, - сказала проститутка, кивнув в сторону дороги. - Там показывают "Звездные войны". Она считает, что любой из этих парней в последний раз видел женскую киску, когда одна из них производила его на свет.
Девушки добродушно посмеялись этой шуточке.
- Спасибо, - сказал Джон, помахав им рукой, прежде чем они успели предложить ему кого-то другого взамен.
Кинотеатр находился на приличном расстоянии от винного магазина, но время у Джона было. Он позволил себе сконцентрироваться на том, что просто вдыхает воздух, даже несмотря на наполнявшие его выхлопные газы. В тюрьме такого сделать нельзя. Там приходится искать другой способ заработать рак легких.
Когда он добрался до кинотеатра, у него уже болели ноги. "Звездные войны". Он смотрел этот фильм раз шесть или семь, когда был маленьким. Каждый уик-энд мама привозила его с друзьями в кино и через несколько часов заезжала за ними. Это было еще до наркотиков, до того, как Джон стал крутым. Он любил эту ленту, ему нравился уход от реальности.
В тюрьме за все, что они делали, отвечал Бен, и даже когда Джон вырос, он не стал здесь ничего менять, потому что так было проще. Отрицательный момент состоял в том, что все культурные познания Джона были получены от человека старше его более чем на тридцать лет. Он не знал очень многих фильмов и телевизионных шоу, появившихся за последние два десятилетия. Никто из их крыла не ходил в общий холл в вечер просмотра телепрограмм, потому что все они были достаточно сообразительными, чтобы не смешиваться с обычными заключенными. Дорис Дэй, Фрэнк Синатра, Дин Мартин - их песни всегда звучали из маленького транзисторного радиоприемника, который Эмили подарила Джону на его первое Рождество в заключении. В детстве для него была очень важна музыка - саундтрек к его неблагополучной жизни. Сейчас он не смог бы назвать ни одной современной популярной песни, даже если бы кто-то приставил ему пистолет к виску.
Джон уже успел убедить себя, что Робин не может быть в кинотеатре, поэтому был очень удивлен, когда буквально столкнулся с ней, едва завернув за угол.
- Что ты здесь делаешь? - спросила она, и ему показалось, что сначала она обрадовалась, а затем занервничала.
- Девушки сказали мне, что ты здесь, - пояснил он. Потом заметил группу молодых парней, шнырявших вокруг здания. - Ты занята?
- Нет. - Она махнула рукой. - Эти тупые козлы сначала хотят посмотреть фильм. Думаю, я подойду сюда попозже.
- Сколько длится сеанс?
- Боже, да я не знаю! - Робин направилась в сторону винного магазина, и он последовал за ней. Она обернулась и требовательным тоном спросила: - Что ты делаешь?
- Думал проводить тебя.
- Послушай, - сказала она. - Я не "Красотка" из одноименного фильма. А ты, - добавила она, - уж определенно не Ричард Гир.
Джон понятия не имел, о чем она говорит. Единственный фильм с Ричардом Гиром, который они смотрели в тюрьме, был "Соммерсби", да и его показывали только потому, что там был ребенок.
Она уточнила:
- Мы не влюбимся друг в друга, не поженимся и не нарожаем детей, ясно?
Джон об этом не думал, но, возможно, именно так и выглядел его план.
- Я только хотел сообщить, - сказал он, - что больше тебя никогда не увижу.
- Ну ты и тупица! Ты и так видел меня всего один раз.
- Знаю, - сказал он.
Она пошла дальше, и он опять двинулся за ней.
- Остановись, пожалуйста, - попросил он. - Выслушай меня.
Она скрестила руки на груди.
- Хорошо. Валяй.
- Просто я… - Теперь, когда Робин наконец слушала его, Джон не знал, что сказать. - Я думал о тебе, - пробормотал он. - Не по части секса. - Видимо, выражение его лица говорило совершенно о другом, поскольку она закатила глаза. - О’кей, может, и о сексе, - признался он.
- Если ты здесь не для того, чтобы заплатить мне за свои счастливые юношеские сопли, я должна возвращаться.
- Дело не в том, - сказал он. - Прошу тебя.
Робин двинулась дальше, но Джон встал перед ней и, пятясь, пошел впереди, понимая, что она не остановится.
- Я тут кое в чем замешан, - не унимался он.
- Что ты говоришь! Я в шоке.
- Я сидел в тюрьме.
- Предполагается, что тут я должна сильно удивиться?
- Ну пожалуйста! - сказал Джон. Он остановился, и она тоже. - Я не хотел, чтобы меня вмешивали в это дело, но так получилось. Мне необходимо что-то предпринять. Я не хочу обратно в тюрьму.
- Кто-то шантажирует тебя?
Он задумался.
- Возможно, - наконец ответил он. - Я не знаю.
- Обратись к копам.
Он понимал, что она шутит.
- Я просто хотел еще раз встретиться с тобой и сказать, что не смогу тебя больше увидеть. После этого, я имею в виду. - Он замолчал, пытаясь объяснить доходчиво. - Я уже сказал, что не хочу впутывать тебя в это дело. Этот парень - он плохой человек. На самом деле очень плохой, и я не хочу, чтобы ты как-то пострадала.
- Ты пугаешь меня, - сказала она, но ее скучающий тон совершенно не соответствовал смыслу слов. - Кто пытается нанести мне вред?
- Никто, - сказал Джон. - Он даже не знает о твоем существовании. - Он беспомощно потер лицо руками, издав нечто похожее на глухой стон. - Для тебя этого ничего не значит, - продолжал он. - Мне жаль, что морочу тебе голову этим. Я просто хотел увидеть тебя в последний раз.
- Почему?
- Это из-за того, что ты тогда рассказала мне о своем первом поцелуе. Я просто… - Он попробовал улыбнуться. - В школе я был настоящим неудачником. Девчонки не хотели иметь со мной ничего общего.
- У меня для тебя экстренное сообщение, малыш. В этом смысле ничего не изменилось. - Слова были обидно резкие, но по тону Джон понял, что она дразнит его.
- Я попал в тюрьму очень рано, - сказал он. - И просидел там двадцать лет.
- И я должна пожалеть тебя за это?
Он покачал головой. Он перестал ожидать от людей жалости к себе уже очень давно.
- Я хочу поблагодарить тебя за рассказ о Стиви и вообще. Я много об этом думал, это по-настоящему хорошая история.
Она закусила нижнюю губу, стараясь заглянуть ему в глаза.
- Ну хорошо. Это ты сказал.
- А еще я… - Голос его сорвался. На работе он репетировал это сотню раз, но сейчас ничего не получалось.
- Ты - что? - помогла она ему. - Ты хочешь трахнуть меня?
- Да. - Врать тут он не мог. - Да, очень хочу.
- Что ж, блин, ты мог бы сэкономить кучу времени, если бы сказал об этом с самого начала. - Она снова пошла по улице, на ходу объясняя: - За комнату - десять, "пятьдесят на пятьдесят" - в смысле, сначала в рот, потом по-нормальному - это тридцатка. В задницу не трахаемся, не драться, иначе я оторву тебе твой поганый член.
Она прошла еще несколько метров и только потом поняла, что он уже не идет за ней.
- А теперь, блин, что с тобой случилось?
- Спасибо, - сказал он. И добавил: - До свидания.