- Разумеется. - Он жеманным жестом пригладил волосы, которых на голове у него практически не было, и подмигнул кому-то за спиной у Джона.
Хотя Бен сидел в камере со специальной защитой от остальных заключенных, в их крыле не было комнат, специально оборудованных для встреч с посетителями, поэтому в тех редких случаях, когда к нему кто-то наведывался, он сидел здесь вместе с обычными обитателями тюрьмы. Любой заключенный из блока для людей с психическими расстройствами третьего уровня во время таких визитов был очень уязвим. Ему оставалось только надеяться, что его друзья по несчастью слишком заняты своими шлюхами или слишком уважают своих жен и подруг, чтобы при них вытащить нож и вспороть ему живот.
- Мне нужно было с тобой повидаться, - сказал Джон.
Бен цыкнул языком, и Джон постарался не думать, что было бы у него во рту сейчас, если бы полицейские в свое время не поймали его.
- Разве я не говорил тебе, чтобы ты больше никогда в жизни не возвращался в эту чертову дыру?
- Я рад тебя видеть, - сказал Джон, и это была чистая правда. С тех пор как вышел отсюда, он не встретил еще ни одного приветливого лица.
- Ладно, - сказал Бен, облизывая губы. - Что ты мне принес?
Джон вытащил из пакета блок "Кэмела" без фильтра.
- О, этого просто не может быть! - Бен прижал блок к груди. - Пожалуйста, присаживайся, мой сладкий! Ты ведь знаешь, я не люблю, когда стоят над душой, даже если при этом открывается такой прекрасный вид на твои яйца.
Джон сел, несколько сбитый с толку речью Бена. Он уже успел забыть, как тот разговаривал с ним, как умудрялся заставить его чувствовать на себе грязь, даже если просто интересовался, который час. Джону пришлось напомнить себе, что это было частью образа жизни Бена, его способом прожить очередной день, чтобы не перерезать себе горло.
- Опра сегодня выступает со своим любимым занятием, - доверительно сообщил Бен.
Шоу Опры было единственной программой, смотреть которую соглашался весь блок без исключений.
- Я уверен, что это будет хорошая передача, - сказал Джон.
Он замолчал, потому что в этот момент к их столику подошел охранник и ненадолго задержался там, прежде чем идти дальше.
- Слушай, - сказал Бен, - ты прекрасно знаешь, что я не могу надолго оставаться без никотина. Так что ты хочешь за это?
Джон наклонился поближе, оставив руки на столе, чтобы охраннику было видно, что он не делает ничего запрещенного.
- У меня проблема.
- Я так и думал.
Охранник двинулся вперед. Джон с трудом подавил желание обернуться через плечо. За ситуацией позади него следил Бен, в то время как Джон не спускал глаз с тех, кто был за спиной у Бена.
- Драгоценный мой, - сказал Бен, - давай не забывать, что здесь даже у стен есть уши.
Скорее, у этих столов. Джон не знал, правда это или нет, но все в тюрьме верили, что в комнате для посетителей полно "жучков" - некоторые вмонтированы под столами, другие вставлены в люминесцентные светильники над головой. Камеры видеонаблюдения были видны достаточно хорошо: они сканировали комнату из стороны в сторону, время от времени задерживаясь на отдельных подозрительных посетителях, чтобы увеличить изображение. Здесь не доверяли даже священникам.
Тихим голосом Джон рассказал Бену о телевизоре, о справке о кредитоспособности, о почте. Он рассказал ему также о человеке с зонтиком, умышленно не назвав его имени, потому что, кто его знает, насколько достоверны слухи.
Когда он закончил, Бен сказал:
- Понятно.
Джон откинулся назад.
- Что мне делать?
Бен плотно сжал пухлые губы и задумчиво приложил палец к черному ожогу на верхней.
- Это, любовь моя, вопрос непростой.
- Он напаривает меня на чем-то, - сказал Джон, а потом неуверенно добавил: - Верно?
- Да, конечно, - согласился Бен. - Другого объяснения быть не может. В принципе.
- Он использует меня для прикрытия.
- Он подставляет тебя, любовь моя.
Джон покачал головой и снова наклонился вперед.
- Но это лишено всякого смысла. Все началось еще шесть лет назад. А шесть лет назад я находился здесь. У меня железобетонное алиби.
- Верно, верно, - согласился Бен и снова приложил палец к верхней губе. - А он знал, что ты вышел?
Джон пожал плечами.
- Он мог это выяснить.
- Но он знал об этом? - спросил Бен. - Должен тебе сказать, дорогой мой, что даже для меня оказалось сюрпризом, что ты так убедительно говорил на совете по досрочному освобождению. Прямо-таки чудеса красноречия.
Джон кивнул. Он удивил этим даже самого себя.
- Давай рассуждать, опираясь на допущения типа "что, если", - предложил Бен. - Что, если твой друг решил, что ты заживо сгнил здесь, в нашем маленьком домике для засранцев?
- Допустим.
- Что, если он вдруг, к своему удивлению, обнаруживает, что наш малыш вышел на свободу?
- И что дальше?
- Что, если он почувствовал угрозу в твоем возвращении? - Бен подался вперед. - У него же, очевидно, что-то там крутится.
- Да, - согласился Джон.
- И ему не захочется, чтобы что-то помешало его небольшому левому дельцу, правильно?
- Правильно.
- Ну и что же он сделает?
Оба замолчали, пытаясь продумать этот следующий шаг.
- Я не знаю, - расстроенно признался Джон. - Мне необходимо его найти.
- Ты уже перепробовал все пути, лежавшие на поверхности?
- Да.
Он проверил телефонную книгу, но этого парня там не было. Он даже попытался воспользоваться компьютером в библиотеке, чувствуя себя полным идиотом, пока пробовал следовать письменным инструкциям по поводу поиска в Интернете. Ничего.
- Я должен выяснить, что он собирается делать, - сказал он.
Бен крутил в руках блок сигарет, ковыряя пальцем его край.
Джон понимал, что ему не терпелось поскорее закончить с этим.
- Я, конечно, мог бы воспользоваться своими связями из прошлой жизни, чтобы достать тебе действующий адрес этого парня.
- У тебя есть еще свои люди?
Джон был удивлен, что Бен признался в этом там, где их могли слышать. Во время судебного процесса над Беном были некие "источники, близкие к расследованию", утверждавшие, что он использовал внутренние каналы пересылки корреспонденции почтового ведомства, чтобы отправлять кое-что из своих сувениров кому-то из приятелей-фетишистов.
Бен расплылся в широкой улыбке.
- "Сквозь дождь, снег и слякоть"… Но ты должен предоставить необходимую мне информацию.
Имя. Ему нужно имя. Джон огляделся по сторонам, открыл рот, но…
- Тс-с… - предупредительно прошипел Бен.
К ним подошел другой охранник и остановился прямо напротив их столика. Оба снова замолчали, и Джон уставился на свои руки, размышляя, насколько разумно было приехать сюда. Но с кем еще он мог бы поговорить? Впутывать в это дело Джойс он не хотел. Единственные люди, с которыми он был знаком, - осужденные преступники и шлюхи.
Охранник пошел дальше, и Джон нахмурился. Этот человек был Джону во многих отношениях как отец. Как это могло произойти? Как мог тот, в ком столько зла и ни малейших поползновений к раскаянию, как он мог оказаться его другом?
Просто Бен считал, что они с Джоном - два сапога пара, другого объяснения быть не могло.
- Вот что я тебе скажу… - начал Бен. - У меня есть машина.
- Что?
- Она стоит в доме моей матери. Я позвоню ей сегодня и скажу, что мой приятель на время ее позаимствует.
В таких вещах Бен был умнее его. Джон собирался двигаться шаг за шагом, не продумывая все до конца. Ну и что, если у него будет адрес этого парня? Не станет же он, в самом деле, следовать за ним на автобусе МАРТА.
- А она еще на ходу? - спросил Джон.
- Мама каждое воскресенье ездит на ней в церковь, но сейчас ее возит туда друг, мистер Пропсон, - сказал Бен. - Бьюла Карвер. Должен сказать, что в телефонной книге она одна такая. Она отдаст тебе ключи, но не говори ей, откуда ты меня знаешь.
- Ты сидишь в тюрьме уже почти тридцать лет. Неужели ты думаешь, что она сама не догадается?
- Я три года держал в холодильнике мужские соски и говорил ей, что это гомеопатическое средство от облысения. Что ты на это скажешь?
Джон вынужден был согласиться.
- О’кей. - Глаза Бена стрельнули куда-то через плечо Джона, и он заговорил скороговоркой, на время прекратив притворяться. - Ты должен проследить за ним, - сказал он. - Следуй за этим человеком и выясни, что он делает и куда ходит. У всего, что происходит, есть свои причины. У всего. - К ним направился следующий охранник, и Бен встал. - А теперь ступай, любовь моя, и еще раз спасибо за твой очаровательный подарок. - Он похлопал рукой по блоку сигарет.
Джон тоже поднялся.
- Бен…
- Иди, - настойчиво повторил тот и обнял его за плечи.
Охранники дружно двинулись в их сторону - физические контакты с посетителями были строго запрещены, - но Бен продолжал крепко держать его, уткнувшись губами куда-то под ухо Джону. Он хихикал, словно гиена, когда они отрывали его, но при этом не выпустил блок сигарет из рук.
- До свидания, мой сладкий мальчик! - крикнул Бен, когда его уже волокли к выходу.
Джон помахал рукой в ответ, с трудом подавив желание срочно вытереть с себя слюну Бена.
Примерно лет через пять заключения Джон как-то спросил у Бена, почему он, как более старший, никогда не приставал к нему и не пытался с ним ничего сделать в камере. К этому моменту Джон уже стал намного крупнее. Как и предсказывала мать, он в конце концов "пошел в кость", руки и ноги его стали большими и сильными. Благодаря занятиям в спортзале, его тело обросло мышцами, а волос на нем хватило бы, чтобы согреть белого медведя за Полярным кругом.
Бен тогда пожал плечами.
- Не нужно гадить там, где ешь.
- Нет, - настаивал Джон, не давая ему уйти от ответа с помощью столь саркастического заявления. - Скажи мне. Я хочу знать.
Бен разгадывал кроссворд и поначалу был раздосадован, но, увидев, что Джон говорит серьезно, отложил его в сторону.
- В этом нет никакого спортивного интереса, - наконец сказал Бен. - Я люблю соблазн-шоу, мой мальчик. Я - актер на сцене, а ты… - Он улыбнулся своей влажной улыбкой. - А ты - деревенщина.
Впрочем, тогда эта "деревенщина" не ударила в грязь лицом. Через мгновение Джон притянул Бена к себе, нос к носу, и получил возможность высказать все, что о нем думает.
Глава 14
После того как жюри присяжных вынесло приговор, Джона увезли назад в камеру окружной тюрьмы. Наручники оставили, зато забрали ремень и шнурки на ботинках, чтобы он не натворил каких-нибудь глупостей. Но переживали они напрасно. Он был слишком потрясен, чтобы вообще шевелиться, не говоря уже о том, чтобы лишить себя жизни в этой крохотной камере полтора метра на два пятьдесят.
Двадцать два года жизни. Двадцать два года. Ему будет уже тридцать, когда у него появится право на условно-досрочное освобождение. Он будет уже стариком.
- Все хорошо, - сказала ему мама со слезами на глазах. После его ареста она почти не плакала, но сейчас дала волю слезам. - Все хорошо, мой мальчик.
Она имела в виду, что это хорошо, потому что ему удалось избежать смертной казни. Тогда на первых полосах все газеты страны писали о четырнадцатилетнем мальчишке, забившем своего сверстника бейсбольной битой до смерти. В Техасе недавно казнили двадцатилетнего парня за преступление, которое он совершил в семнадцать лет. Несовершеннолетние правонарушители больше никого не удивляли. И Джон мог бы уже находиться по пути в камеру смертников, вместо того чтобы думать о перспективах жизни за решеткой.
- Мы можем подать апелляцию, - сказала мама. - Это будет недолго. Мы подадим апелляцию.
На лице тети Лидии, стоявшей позади нее, было написано сомнение. Позже Джон узнал, что все присяжные, кроме одного, - отца троих детей, один из которых был возраста Джона, - проголосовали за смертный приговор. Остальным же хватило один раз взглянуть на Джона, потом на фотографии обезображенного тела Мэри Элис крупным планом, чтобы осудить его на смерть.
В камере предварительного содержания Джон продолжал раз за разом прокручивать в уме все, что было сказано о нем во время судебного процесса. Психолог штата показался ему довольно славным, когда они беседовали несколько месяцев назад, но на суде он во всеуслышание заявил, что Джон, видимо, параноидальный психопат, хладнокровный убийца без намеков на угрызения совести. Еще там были ученики школы Джона, которые на стадии вынесения приговора пришли, чтобы рассказать, какой хорошей девочкой была Мэри Элис и каким ужасным всегда был Джон Шелли. Директор школы Биндер, тренер Мак-Коллох… Все говорили о нем, как о Чарльзе Мэнсоне.
Кто этот человек, о котором они говорят? Джон не узнавал его. Половина этих людей за последние три года не перекинулись с ним и парой слов, а теперь они ведут себя так, будто знают о нем буквально все. Некий раскол произошел, когда они переходили из начальной школы в среднюю и компания популярных детей не приняла его. Если бы не спорт, он так и остался бы чокнутым отщепенцем. Когда его выгнали из футбольной команды, никто из них при встрече даже не смел взглянуть ему в глаза. А теперь, если послушать этих его так называемых "друзей", Джон вообще был каким-то… монстром.
Джон сидел, уставившись на расползавшиеся по бетонному полу трещины, напоминавшие линии судьбы на ладони, и пытался по ним угадать свое будущее. Когда он поднял голову, по другую сторону решетки стоял Пол Финни.
Отец Мэри Элис улыбался.
- Приятного времяпрепровождения, маленький кусок дерьма, - сказал он Джону. - И так же будет для тебя и дальше.
Джон не ответил. Что он мог на это сказать?
Мистер Финни придвинулся ближе и вцепился руками в прутья решетки.
- Думай о том, что ты сделал с ней, - прошептал он. - Вспоминай о ней каждый раз, когда будешь наклоняться в душе.
Джон тогда его не понял. Ему было шестнадцать лет. И даже если бы мистер Финни объяснил ему все в мельчайших деталях, Джон, вероятнее всего, только покачал бы головой и сказал, что этого просто не может быть.
Но на самом деле все было именно так, как говорил Финни.
Они продержали его в окружной тюрьме до вечера, причем охранники заходили в камеру каждые полчаса, чтобы убедиться, что Джон не пытается сделать из простыни петлю и повеситься. Тюрьма штата находилась на берегу Атлантического океана, в нескольких сотнях миль отсюда, в городке, о котором Джон никогда не слыхал. Политика этого учреждения в отношении посетителей была очень строгой. Он должен будет провести здесь полный календарный месяц, прежде чем матери разрешат увидеться с ним. Они говорили, что это период акклиматизации, время, которое дается заключенному, чтобы он привык к новому окружению и почувствовал, что привилегию принять гостя еще нужно заслужить. До сих пор самым продолжительным отрезком времени, когда Джон не видел своих близких, была неделя церковных праздников, которую он провел в Гатлинбурге, штат Теннесси.
Они разбудили его на рассвете, пока машин на улицах было еще мало, и Джон, с трудом передвигая ноги в кандалах, влез в тюремный транспортный автобус, держа закованные в наручники руки перед собой. Запястья у него были такие тонкие, что им пришлось одолжить в женской тюрьме маленькие наручники. Он всегда был худым, как вешалка, а от стресса стал выглядеть еще хуже. За время судебного процесса он потерял почти десять килограммов, и сквозь мешковатый оранжевый комбинезон, в который он был одет, отчетливо просматривались ребра.
В автобусе были и другие мужчины, и, когда он садился туда, они принялись свистеть и улюлюкать. Он улыбнулся, потому что подумал, что это какой-то ритуал при посадке.
- Будь сильным, - сказала ему мама, используя свою жесткую лексику, как из сериала "Коджак". - Не позволяй им садиться тебе на голову и никому не доверяй.
Один из охранников врезал дубинкой по решетке, отделявшей кабину водителя от заключенных, указал Джону на место сразу позади водителя и сказал:
- Садись.
Кондиционера в автобусе не было, езда была тряская. Всю дорогу Джон гремел своими цепями похлеще Джейкоба Марли. Мысленно он играл в игры, в которые они с Джойс играли в машине по пути к морю, когда всей семьей ездили отдыхать во Флориду. Сколько встретится машин с номерами из их города? Сколько коров пасется на одной стороне дороги? Сколько на другой?
Когда они подъезжали к пригороду Саванны, мочевой пузырь у него так раздулся, что глаза слезились от боли. Инстинктивно он понимал, что остановок на отдых во время этой поездки не будет, и, пока автобус проезжал первые ворота тюрьмы, затем вторые, а потом и третьи, он уже сидел как на иголках.
Встав, он почувствовал острую боль в мочевом пузыре и был даже благодарен кандалам, которые могли быть оправданием того, почему он сжимает ноги. Охранник направился к первому зданию. Джон шел впереди, а все остальные заключенные, которые были выше него, следовали за ним. Один из них все время наступал Джону на пятки, и он пошел быстрее, а мочевой пузырь внутри уже криком кричал.
Их всех завели в открытую ванную комнату с рядом писсуаров. Очень медленно с каждого из мужчин сняли кандалы и наручники. Джон был смущен и ждал, чтобы кто-то другой сделал это первым. Когда он наконец решился, то почувствовал, что все смотрят только на него. Тюремная роба была сшита на взрослого человека, так что ширинка оказалась у него где-то на уровне колен. Из-за нервного стресса сначала он вообще не мог писать, но в конце концов ему все-таки удалось выпустить тонкую струйку мочи.
- Похож на маленькую венскую сосиску, - сказал мужчина позади него и уставился на пенис Джона. Когда Джон посмотрел на него, он улыбнулся, обнажив ряд кривых зубов. - У меня от одного его вида разгорается аппетит.
- Заткнись! - скомандовал один из охранников. На нашивке его униформы было написано "Эверетт", и он держал дубинку обеими руками, словно блокировал продвижение противника, как в американском футболе. - Всем снять одежду и выстроиться на черной линии.