Костин прочитал бумажку и машинально проговорил: "Есть!" Фёдор Степанович отвернулся к столу и, продолжая что-то писать, как бы между прочим сообщил:
- Кстати, насчёт Виктора. Мальчик перебрался на "Водолей". Сделал он это самовольно, но надо надеяться, что, в конечном счёте, плавание пойдёт ему на пользу. Всё же, вернувшись на блокшив, он получит ещё пять суток без берега… Итого - в общей сложности - десять.
Костин хотел что-то сказать, но что мог он сказать? Виктор совершил новый проступок, и старик имел право говорить о мальчике холодным тоном. Кок покраснел, отдал честь и молча оставил каюту командира. Укладывая свой маленький фибровый чемоданчик, он печально сказал:
- Ах ты, Витя, Витя! Что ж ты натворил? Бутерброд получается, юнга, бутерброд. Ты на "Водолей", я на линкор - вот и неизвестно, когда теперь увидимся.
ВЕТЕР ПОЁТ
Качает, качает, качает… Море - это громадные качели, и тяжёлый "Водолей" качается на них без передышки. Вдоль борта с плеском, шорохом, шипением бегут волны неизвестно откуда, неизвестно куда. Ветер проносится над судном. Он свистит свирелью в тонких снастях, он гудит органной трубой в раструбе вентилятора, пофыркивает и дребезжит в парусиновом обвесе мостика. У морского ветра много голосов, они сливаются в музыку морского простора. Тот, кто полюбит её, тот навсегда породнится с морем, но для того, чтобы полюбить её, нужно время и время.
Мальчики забились в укромный уголок между брезентовыми мешками с хлебом и примолкли. Митя гладил Митрофана. Сначала было неспокойно. "Водолей" покинул гавань как раз в то время, когда начались стрельбы; всё население корабля высыпало на верхнюю палубу и оживлённо обсуждало вопрос о мощности артиллерии форта. Потом верхняя палуба опустела, но кто-то вздумал наводить порядок, передвигал ящики и бочки и ворчал, что на палубе ни пройти ни npoexaть. Это встревожило юных пассажиров. К счастью, любитель порядка, как видно, решил угомониться до утра. Наступило желанное спокойствие, но вместе с ним пришёл холод, которого мальчики раньше не замечали. Они прижались друг к другу.
Теперь, когда пути к отступлению были отрезаны, Виктор, надо отдать ему справедливость, чуть-чуть раскаивался в своей решимости, а Митя - в своей уступчивости.
- А я не знал, что в море ещё качка, - прошептал Митя. - Ты привык к качке?
- Уже стало совсем темно, - сказал после долгого молчания Виктор. - И холодно… На берегу тепло, а здесь холодно. Отчего это?
- Вот попадёт нам, вот попадёт нам! - сказал Митя.
- Ну и пускай попадёт! Мы не сами, мы за корабельным имуществом на "Водолей" пришли. Слыхал, что говорил вестовой? Кот - это корабельное имущество, - попытался успокоить его Виктор.
- Да, а почему тогда мы спрятались? Надо было доложиться… Да, а мы спрятались.
- Ну и пускай! - с притворной бодростью фыркнул Виктор. - Зато мы на флот попадём…
Митя замолчал. Виктору стало жалко товарища, которого он вовлёк в новое приключение. Он великодушно сказал:
- Не бойся. Сейчас найду чем укрыться. Подожди…
Виктор проскользнул между мешками и исчез. Митя вслушивался в пение ветра, в шорох волн, и ему было тоскливо. Желанный берег отступал далеко в темноту, в неизвестность, и мальчику оставались только вот эта холодная ночь, качка, к которой он ещё не совсем привык, ветровая песня и…
Из-за мешков выскользнул Виктор. Не говоря ни слова, он присел рядом.
- Что? - прошептал Митя и тронул товарища за плечо.
Ему показалось, что юнга дрожит.
- Слушай, там… - пролепетал Виктор, пристукнув зубами, - там висит человек!..
Это было такой неожиданностью, что Митя не нашёлся что сказать. Самые страшные страницы прочитанных книг возникли в его памяти, его охватила жуть, точно борт о борт с "Водолеем", накренившись, трепеща обрывками парусов, шёл сказочный "Летучий Голландец" - страшный корабль, обречённый на вечные странствия по морям за преступления своего капитана…
- Висит, качается… - добавил Виктор.
- Кто же это? - спросил Митя.
- А я почём знаю? Такой большой-большой…
- Надо пойти и посмотреть, - предложил Митя и тоже стукнул зубами.
- Конечно, - неуверенно поддержал его юнга.
Они посидели ещё немного, нерешительно поднялись и, захватив с собой Митрофана, подталкивая друг друга, пробрались через завалы ящиков на левый борт "Водолея". Митя вгляделся в темноту и так стиснул Митрофана, что корабельное имущество выпустило все свои когти.
Над палубой, под навесом, качалась на ветру большая человеческая тень. Мальчики отступили на шаг и затаили дыхание.
- Надо… подойти. Может, он неживой, - прошептал Митя.
- Да-а… Подойди…
- Давай подойдём вместе.
- Хорошо… Что же ты стоишь?
- А ты чего стоишь?
- Я скажу раз-два-три, и мы сразу вместе подойдём. Ну, раз-два-три! Что же ты стоишь?
- Ты стоишь, и я стою…
- Эх, - презрительно процедил Виктор. - А ещё хочет моряком быть!..
Они с мужеством отчаяния бросились вперёд и одновременно схватились за то, что казалось им висящим человеком. Это было что-то холодное, гладкое и пахло резиной.
- Да это водолазный костюм! - воскликнул Виктор восторженно. - Эх ты, шляпа!
Ну да, это был обыкновенный водолазный скафандр. И сразу кругом произошли замечательные перемены. Всё стало простым, понятным, страхов как не бывало, и мальчики почувствовали себя хозяевами "Водолея". Они обвинили друг друга в трусости и начали устраиваться на ночь: постелили пустые мешки на палубу, другими укрылись и, гордые своей смелостью, начали болтовню о корсарах, о пиратах и об индейцах. Оказалось, что оба предпочитают быть пиратами или, на худой конец, корсарами. Виктор спел свою песенку, и Митя позавидовал товарищу, но юнга успокоил его:
- Вернёмся в Кронштадт, я попрошу Бакланова, чтобы он и про тебя песенку написал.
Под мешками было тепло. Митрофан добродушно мурлыкал. Даже ветер пел не так печально. Даже волны шумели не так угрюмо. И "Водолей" качался, качался, наполненный запахами хлеба, постного масла и солёной капусты.
- Ты спишь? - спросил Виктор.
- Нет…
- Давай рассказывать.
- Хорошо, - согласился Митя. - Сначала ты расскажи мне про красные флажки, а потом я что-нибудь расскажу.
- Нет, сначала ты. Думаешь, приятно про свой штраф рассказывать?
- Ну хорошо… Я ведь не приставал. Я первый расскажу…Вот, жили мы все в деревне - сестра Окся, брат Остап и я. А мамы у нас не было. Она давно умерла, а папа ещё раньше умер. Вот мы и жили. У нас хорошо. Сливы, груши растут, честное слово. Можно не покупать, а в саду брать, даже задаром. У нас только сада не было, мы бедно жили. Окся у нас как мама: она добрая и всё работает, всё работает. Вот, когда Остап вырос, его в военкомат вызвали и сказали, что в армию никогда не возьмут. Говорят, "Ты больной". Остап сел письмо писать - три дня писал, а мне не сказал о чём. Написал письмо наркому, что он хочет в Красном флоте служить, и послал его по почте. Ему даже квитанцию такую дали, с чёрной печаткой.
Окся говорит мне: "Ничего из этого не выйдет. Очень нужно наркому об Остапе думать".
Вот раз приходит почтальон и приносит повестку.
Это из военкомата. Остап побежал в город, а там ему сказали: "Нарком спрашивает тебя: хочешь ты лечиться? Если хочешь, ложись в больницу, вылечись и приходи".
В больнице Остап вылечился, опять пришёл в военкомат, а ему говорят: "Приходи через год, а сейчас тебе ещё рано…"
Остап подговорил своего товарища Грача, они взяли и поехали в Москву, к наркому - на военную службу проситься…
- Вот молодцы! - одобрил Виктор.
- Да, они смелые. У них и денег не было. Совсем не было. Они в вагонах танцевали, им за это давали денег и хлеба.
Приехали Остап и Грач в Москву и пошли к наркому. А нарком занят. Они на улице подождали, нарком вышел, и Остап ему честь отдал. Нарком спрашивает: "Чем могу служить?"
- Так и спросил?
- Так и спросил. Остап говорит: "По вашему приказу, товарищ нарком, я вылечился, приехал служить на корабле и товарища привёл. Он тоже смелый". Нарком засмеялся и сказал: "Очень хорошо, что вы такой исполнительный". Приказал он докторам осмотреть их, а потом и говорит: "Надеюсь, вы будете хорошими моряками". Вот и поступил Остап во флот.
- Не во флот, а на флот.
- Ну, поступил он на флот, и Грач тоже. А потом мы с Оксей приехали в Кронштадт. Окся в швальню поступила, а Остап хочет машинистом стать.
- Вот бы встретить наркома! - сказал Виктор. - А то я его ни разу не видел. Только на картинках. Всё равно я бы его сразу узнал и честь отдал. А ты узнал бы?
- Ну конечно! И я тоже честь отдам…
- Только трудно его встретить… Он как приедет в Кронштадт, сейчас на корабль, с якоря сниматься - и сразу ушёл в море. А наш Фёдор Степанович его видел, когда бронепоездом командовал. Нарком приезжал осматривать бронепоезд… И Костин-кок его тоже видел… Смотри, как у Митрофана глаза блестят. Зелёные…
Совсем близко, за бортом, шумела волна, однообразно пел ветер, мерно работала старая корабельная машина. Всё это усыпляло мальчиков.
- А теперь расскажи мне… о красных флажках… - пробормотал Митя.
- Хорошо, - согласился Витя, и они заснули.
"Водолей", укачивая юных путешественников, шёл на запад по свежему морю.
КОРАБЕЛЬНОЕ ИМУЩЕСТВО В ОПАСНОСТИ
Два матроса "Водолея" - один длинный, тощий, усатый, другой маленький и круглый - на цыпочках, приседая, шли по безлюдной палубе. Со стороны могло показаться, что эти солидные, уже не молодые люди играют в прятки, - так осторожно заглядывали они во все закоулки, за ящики, мешки, бочки, так грозно шипели друг на друга при каждом неосторожном движении. Наконец, когда на верхней палубе не осталось почти ни одного неисследованного уголка, маленький матрос сказал длинному:
- Да, может, тебе это почудилось? Иной раз такое увидишь, чего и на свете нет. И откуда ему взяться на "Водолее", чудное дело?..
- Уж это ты брось, - с обидой ответил другой. - Такого и во сне не увидишь: чёрный, одноухий, тьфу!.. Идёт по фальшборту и крутит хвостом.
- Что-то не верится…
- Вот и капитан не поверил. Смеётся. Говорит: "Если найдёте это привидение, немедленно швыряйте его за борт".
Оставалось обследовать последний завал из ящиков и мешков. Сначала матросы не без труда перевалили через гору брезентовых мешков с буханками хлеба, потом протиснулись между бочками с квашеной капустой, отодвинули плоский ящик с яйцами и остановились, неподвижные, как статуи. В самой чаще корабельных грузов из-под груды новеньких пустых мешков высовывались две детские головы: одна в бескозырке, другая в кепке. На ящике, как бы охраняя безмятежный утренний сон мальчиков, восседал чёрный, как смола, большой одноухий кот. Увидев незнакомых людей, он пошевелил кончиком хвоста и беззвучно открыл рот, точно хотел сказать: "Пожалуйста, не шумите. Здесь спят".
Дальше всё совершилось в мгновение ока. Не успел Митрофан закрыть рот, как почувствовал себя в железных тисках. Незнакомый человек, такой мирный и солидный по внешности, зажал его под мышкой и яростно закричал:
- За борт его, за борт, скотину!
Мальчики вскочили. Они испуганно смотрели, протирая глаза, на двух моряков, которых приняли за командиров, так как на "Водолее" плавала вольнонаёмная команда и матросы носили капитанки.
- Кто притащил на "Водолей" кота? - сурово спросил длинный матрос. - Ты или ты? Или вы вместе? Кто?
При этом он так встряхнул Митрофана, что тот квакнул.
- Мы… мы не тащили, - запинаясь, сказал Виктор. - Честное слово, дядя, мы не тащили. Он сам вчера собаки испугался и прыгнул через борт… Он…
- Ладно! Поговоришь с нашим капитаном. Он тебе покажет, как на корабле зверинец разводить… Есть у тебя какой-нибудь шкертик?
Последний вопрос был обращён к маленькому матросу. Тот сунул руку в карман и достал пеньковую смолёную бечёвку. Раз-два-три - и бечёвка превратилась в петлю.
Бедный Митрофан! Если бы он знал, что на "Водолее" так ненавидят кошек, он лучше бросился бы в воду, чем на борт этого ужасного судна.
Виктор первый пришёл в себя.
Он поднёс руку к бескозырке и сказал:
- Разрешите обратиться, товарищ командир?
- Чего? - спросил матрос, удивлённый тем, что его именуют командиром.
- Разрешите доложить, что этого кота нельзя топить… Это корабельное имущество посыльного судна "Змей". Он не хотел к вам на борт, просто он собаки на форту испугался. А командир Кравцов его очень любит, и он рассердится… Да…
Длинный матрос, недоверчиво глядя на Виктора, снова зажал Митрофана под мышкой и свободной рукой взялся за ус. "Корабельное имущество"… Для каждого моряка эти слова имеют большой смысл, а тем более для солидного палубного матроса, который провёл половину жизни на плаву. Виктор приободрился и начал сочинять:
- Он хороший кот! Вестовой "Змея" говорит, что его задорого купили. И он всех крыс переловил.
Матрос сказал:
- Выдумываешь ты тут всякое. За такую гадость деньги платить? Как же!
Он снял с шеи Митрофана петлю, сунул кота Виктору и сказал в сердцах:
- Айда за мной к капитану! Пускай он порядок, наведёт. Тоже, корабельное имущество! Врёшь всё…
Капитан "Водолея" пил утренний чай в кают-компании. Это был очень серьёзный, задумчивый человек с тёмно-коричневым лицом, круглым, как циферблат, один ус направо, другой налево, нос немного вверх. Увидев мальчиков, он повёл одним усом, но, впрочем, не удивился:
- Сверхкомплектные? Ага, и кошка тут… Как попали на "Водолей"? Кто такие? Почему сразу не объявились?
Виктор, путаясь, объяснил, как это случилось, смешав в кучу всё: "Змея", форт, собаку, которой испугался кот, кота, который испугался собаки, стрельбы на форту и прочее и прочее. Матрос, слушая всю эту историю, только покрякивал и качал головой, но капитан без труда нашёл совершенно правильный выход из путаницы.
- Всё врёшь, - совершенно спокойно сказал он, добавляя кипятку из медного чайника в большую зелёную чашку. - Какая там собака, какой там кот! Просто в море захотелось. Так бы и сказал…
Обезоруженный его проницательностью, Виктор молчал, поглядывая на початый каравай белого хлеба и на маслёнку.
- Моньку знаешь? - неожиданно спросил капитан.
- Н-не знаю…
- Сын мой… Только он старше тебя. Пятнадцать уже исполнилось, - пояснил капитан. - Первый башибузук в Кронштадте. Тоже в море без спросу бегает. И врёт, как ты…
Он вздохнул, отрезал от каравая два громадных ломтя, густо намазал их маслом, достал из шкафчика две чашки - одну красную, другую синюю, - бросил в каждую по пять кусков сахара, налил чаю и сказал:
- Пейте… Так не знаешь Моньки? Жаль! Боевой парень растёт. Ну, рассказывай правду. И не ври. Всё равно поймаю… Я с Монькой напрактиковался. Сразу фальшь вижу.
Виктор рассказал всё: кто он, и кто такой Митя, и как они попали на "Змей" и почему решили перебраться на "Водолея". Митя, поглаживая Митрофана, удивлялся тому, что у товарища выходит всё так складно. Виктор внушал ему всё больше уважения.
Услышав, что Виктору непременно нужно на линкор "Грозный", капитан слегка улыбнулся, вытер лицо платком, умудрившись не сломать при этом усы-стрелки, и сказал:
- Обойдёшься без линкора. Линкор далеко в море. Куда там на нашей ступочке за ним гоняться! Наше плавание маленькое. Вот вчера свалился к нам неизвестно откуда гражданин с чемоданом. А в чемодане сто биноклей, не меньше. Тоже требует, чтобы его на линкор доставили, будто "Водолей" это извозчик… А теперь марш из кают-компании! И кота чтобы я не видел. Как только замечу его в бродячем состоянии, сейчас же за борт. У меня на корабле продукты, я не позволю кошек разводить. А крыс мы перетравили. Крыс у нас не имеется…
Обращаясь к матросу, который всё ещё стоял у дверей, капитан сказал:
- Вы, Митрофан Васильевич, приглядите, чтобы кот этот антисанитарию не устроил.
Мальчики переглянулись, поспешно поблагодарили капитана за чай и, выскочив из кают-компании, расхохотались.
ДОБРЫЙ СТАРЫЙ "ВОДОЛЕЙ"
Всё получилось великолепно. Юные путешественники спасли Митрофана от бесславной гибели, напились чаю, превратились в равноправных пассажиров "Водолея" и теперь подвигались на запад верно, но медленно… Чересчур медленно.
- Ну и ползёт! - сказал Виктор, когда они с Митей закончили осмотр судна. - Настоящая черепаха, Знаешь, сколько "Водолей" делает в час?
Митя не знал. Ему всё было в новинку, и даже старенький "Водолей" казался громадным судном. По его мнению, "Водолей" плыл довольно быстро; конечно, не так быстро, как "Змей", но ведь "Змей" маленький, ему легче…
- Не корабль, а тихоход, - ворчал Виктор.
Что правда, то правда. Грузный "Водолей" относился к числу тех кораблей, которые не спешат. Его старые машины дышали спокойно-спокойно, его винт вращался медленно-медленно, и так же спокойно, не спеша шла жизнь на морском грузовике. На широкой палубе "Водолея" встречались грузы, предназначенные для всех кораблей, находившихся в плавании, и для фортов, оберегавших морские пути. На его палубе сталкивались моряки различных кораблей и фортов, возвращаясь из Кронштадта и Ленинграда к месту службы. Ступив на борт "Водолея", они все испытывали странное ощущение: казалось, что время вдруг остановилось, что заводить часы - совершенно лишний труд, что некуда спешить.
Мальчики за час-другой услышали множество новостей. Они узнали, что тактические занятия продлятся дней восемь-девять и первая часть занятий кончится стрельбами по подвижным щитам на больших скоростях; что линкор "Грозный" идёт под флагом наркома и что у ревизора линкора - заместителя командира по хозяйственной части - большая неприятность: знаменитый кок Кузьма Кузьмич Островерхов вернулся из отпуска с малярией и остался на берегу, а нарком требует, чтобы питание краснофлотцев всегда было сверхотличное; что из всех кораблей флота не участвует в тактических занятиях только эсминец "Быстрый", но, впрочем, "Быстрый" только что закончил ремонт и теперь должен сделать длинную пробежку; что на этом эсминце новый командир Воробьёв, переведённый на Балтику с Чёрного моря; что на линкоре "Грозный" новый артиллерист Ламин, из матросов старого флота, который только что кончил военно-морскую академию; что… Это был целый поток новостей.
Мальчики переходили от одной группы собеседников к другой, слушали всё, что придётся, в конце концов всё перепутали, значительную часть новостей сейчас же забыли и очень обрадовались, когда нашли человека, который рассказывал не новости, а интересные истории.