21
Танец в деревянных башмаках
Эмили колотила Крикка по спине кулачками, пытаясь заставить его перестать пинать Сэма, пока он не хлестнул ее плетью и не опрокинул на землю. Всхлипывая, она побежала обратно к лужайке, где по-прежнему играла музыка и танцевали танцоры, схватила за руку Мириам.
– Зови на помощь! – с трудом переводя дух, попросила она. – Сэм ранен.
Вернувшись обратно к городскому перекрестку, она обнаружила, что Сэм лежит на земле практически без сознания. Крикк стоял над ним, видимо, предполагая, что он снова попытается подняться и сбежать. Гримшоу держался в стороне, высматривая Робина. Двое мальчиков постарше отнесли Сэма в повозку, уложили на солому. Остальные ученики проделали весь путь обратно на Бликдейлскую фабрику в мрачном молчании, слишком напуганные, чтобы вести себя самым обычным образом.
По возвращении в дом, где жили ученики, миссис Клеггинс вымыла Эмили лицо вонючими тряпками, смоченными в травах.
– Ты солгала мне насчет денег. Будешь работать бесплатно следующие три месяца, – мрачно заявила она ей. – Но я тебя предупреждала, девочка. Не связывайся с Крикком. Я тебе говорила.
– Я не могла просто стоять и смотреть, как он пинает Сэма, – попыталась сказать Эмили, но говорить было настолько больно, что слова превратились в бессмысленное бормотание.
– Твое милое личико придет в норму, если ты это пытаешься сказать, – заявила миссис Клеггинс. – Это тебе, конечно, здесь очень поможет.
Спустя несколько недель пошли слухи, что Робина поймали вскоре после прибытия в Лондон и вернули обратно в Бликдейл. В тот день на фабрике поднялось настоящее оживление. Под стук станков девочки бесшумно передавали друг другу сообщения, и постепенно все пересказали и поняли всю историю. Робина Смолла поймали в Лондоне. Кто его поймал? Конечно, Крикк. Но зачем ездить за ним? Зачем возвращать? Зачем суетиться?
– И где же он? – поинтересовалась Эмили. – Это его нужно было побить, а не бедного Сэма.
– Он не виноват, что Крикк так избил Сэма, – заявила Дульсия.
– Говорят, его привезли обратно ночью, связанного, с кляпом во рту, и заперли в подвале вместе с крысами! – сказала Мэри.
– Ну и поделом ему, – мрачно проворчала Лиззи. – Надеюсь, крысы обглодают ему пальцы.
– Полагаю, он получит по заслугам, – сказала одна из учениц постарше. – Я его никогда не любила.
– Тогда ты будешь в одиночестве, – объявила Мэри. – Я бы вышла за него замуж, если бы, конечно, он предложил. Ничего не могу с собой поделать.
– Я тоже, – сказала Мириам. – Когда он улыбается мне, я просто таю, честно вам говорю.
Прошли недели, и все только об этом и говорили. Что случилось с Робином? Где он теперь? Жив ли еще? Если его привезли обратно, то почему он не работает, как остальные? Они высматривали его каждый день, ожидая, что он войдет своей развязной походкой, улыбнется девочкам головокружительной улыбкой, станет смеяться и шутить с остальными мальчиками.
– Они поняли, что без меня им никак, – сказал бы он.
А потом, незадолго до Рождества, он появился, еще более худой и бледный, чем обычно, молчаливый призрак былого себя. Он ни с кем не разговаривал, никому не улыбался, ходил на работу и обратно вместе со всеми остальными, работал, пока не начинала отваливаться спина и ноги не теряли чувствительности, кашлял всю ночь, до ощущения, что легкие вот-вот взорвутся: точно так же, как все остальные.
Сэму пришлось гораздо хуже. Одну ногу ему сломали, и кости сместились. Он хромал и шаркал, словно старик, и постоянно испытывал боль. Вскоре ему разрешили не вставать с постели, пока заживала нога, и он пробовал играть на своей деревянной флейте, а когда поправился в достаточной степени, чтобы приступить к работе, то все время прятал ее под рубашкой. Играл на ней по дороге на фабрику и обратно, в свободное время в воскресенье. Эмили слышала, как он дудит в тени под деревьями, и эти звуки напоминали ей пение птиц. Он обещал Эмили, что на Рождество будет играть перед всеми. После великолепного рождественского ужина, состоявшего из каши с мясом, он робко достал флейту и встал, собираясь сыграть. Миссис Клеггинс удивленно взглянула на него, затем коротко кивнула. Поначалу он все время улыбался и не мог толком играть, но затем, когда почувствовал себя немного увереннее, то сыграл нужные звуки не только в правильном порядке, но и в правильном ритме, с правильной скоростью. Получилась настоящая мелодия.
– О, я знаю эту мелодию! – сказала миссис Клеггинс. – Когда я работала на фабрике, мы под нее стучали башмаками. Не то чтобы нам нужна была музыка, под которую можно было бы танцевать. Мы просто имитировали звуки, которые издают машины.
– О, пожалуйста, миссис Клеггинс. Станцуйте сейчас! – захлопала в ладоши Бесс.
– Еще чего! – фыркнула женщина. – Верните служанке свои миски, да побыстрее.
– О, но сейчас же Рождество! – взмолилась Бесс.
И вдруг музыка словно бы взяла верх над миссис Клеггинс. Она стала, глядя прямо перед собой, держа руки вдоль туловища, и ботинки ее вдруг застучали по полу: топ, топ, топ, тук-тук, тук-тук, тук-тук – похоже на перестук прядильных машин, быстро, ритмично, настойчиво: тук-тук, тук-тук, тук. Все встали, пытаясь понять, что делают ноги. Бесс потянула Лиззи, заставив ее встать со скамьи и выйти в проход. Затем, когда Сэм заиграл быстрее, они тоже принялись танцевать в своих башмаках. Ноги миссис Клеггинс взлетали, ударялись друг о друга, чепец сбился набок, румяные щеки раскраснелись больше обычного: Сэм играл одну и ту же мелодию, снова и снова, потому что другой не знал, правда, никто не обращал на это внимания. Все подхватили танец, насвистывая, похлопывая в ладоши, подпрыгивая, стуча башмаками, повторяя звуки, которые слышали каждый рабочий день, оживляя их. Все, кроме Робина Смолла. Он сидел, обхватив голову руками, а когда поднял взгляд, на лице его не было смеха, не было радости от музыки, не было даже его знаменитого презрения. Казалось, он не видит и не слышит ничего, глубоко погрузившись в свои мысли.
Так же внезапно, как и начала, миссис Клеггинс остановилась. Грудь ее вздымалась и опускалась. Музыка умолкла, танцующие остановились. Она поправила чепец, окинула взглядом комнату, в которой образовался ужасный беспорядок: столы и лавки были отодвинуты в сторону.
– А теперь принимайтесь за уборку, – сказала она и величаво удалилась.
Робин встал, окинул взглядом всех в комнате.
– Вы превратились в машины. Все вы, – сказал он.
22
Бесс
В безмолвные недели, последовавшие за тем вечером, произошло нечто, что отвлекло всех от Робина Смолла. Под Новый год погода была холодной, а затем снег сменился дождем, и бесконечное множество дней были сырыми и холодными.
Эмили и Лиззи работали на фабрике уже год; и другой жизни они себе уже почти не представляли. Все дети стали худыми и бледными, многие из них сгорбились и приволакивали ноги от тяжелой работы, которую выполняли, склонившись над станками на протяжении многих часов, присучивая оторвавшиеся нитки или вечно ползая под станками на полу. Робин был прав: они превратились в машины.
Эмили первой заметила, что Бесс заболела. Сейчас ее звонкого смеха почти не было слышно, вместо этого она большую часть времени кашляла. Под глазами у нее появились темные круги, похожие на синяки, и казалось, что она чувствует постоянную усталость, что было на нее совершенно не похоже. Не было того, что могло бы заставить ее улыбнуться. Она не задавала колких вопросов, не рассказывала историй. В те дни ей было тяжело работать, и Крикк постоянно стоял над ней, наблюдая, кричал, толкал, не давая возможности остановиться и отдышаться после приступа кашля.
– Ей плохо, – сказала ему Лиззи, и получила по спине палкой за вмешательство.
Тем не менее девочка не сводила с подруги внимательного взгляда. Несмотря на то что на улице стоял ужасный холод, учеников по-прежнему выгоняли на улицу на обед. Лиззи набросила на плечи Бесс свой плащ.
– Вот. Возьми это, – сказала она. – Я упарилась, Бесс.
Но Бесс сбросила его. Подползла к стене, пытаясь согреться, и казалось, ей не удается сделать это даже в те моменты, когда она оказывалась в доме, где жили ученики.
– Держись, завтра воскресенье, – сказала ей Лиззи. – Не нужно работать!
– О, мне уже гораздо лучше! – Бесс улыбнулась подруге бледной улыбкой. – Ни работы, ни Крикка, ни мастера Криспина, который орет на нас и пытается заставить работать быстрее!
Ей каким– то образом удалось, с трудом переставляя ноги, дойти до церкви вместе с остальными учениками, а Лиззи и Эмили помогали ей, держа под руки, но к тому времени, как они вернулись домой, кашель стал просто ужасающим. Наконец миссис Клеггинс заметила это и дала ей что-то настолько горькое, что глаза у девочки наполнились слезами.
– Это либо убьет тебя, либо вылечит, мисс, – мрачно заявила она. – А я видела ситуации похуже твоей, дитя. Если хочешь остаться в доме после уроков, пожалуйста. Но помни, будешь одна.
– Я лучше пойду в убежище, – шепнула Бесс на ухо Лиззи. – Там приятно и уютно.
– Может быть, тебе лучше погреться у огня, – предложила Лиззи. – Погрей ноги, Бесс.
– Мы можем взять туда подстилку. Что может быть теплее этого, Лиззи? Я спрячусь в нее, словно кролик в нору!
– Она еще не совсем закончена, но я принесу ее.
Когда миссис Клеггинс не смотрела, Лиззи быстро поднялась наверх, в их спальню, и вытащила из-под кровати подстилку из кусочков хлопка. Тайком, иногда при свете луны в спальне, они с Бесс вместе сшивали кусочки хлопка, собранные на фабрике. Они собирались постелить подстилку на одно из бревен, чтобы было удобнее сидеть, но, когда они забрались в убежище, Бесс обмотала ею колени и задрожала. Она сидела на бревнышке, сгорбившись и закрыв глаза.
– Тебе здесь все еще нравится, правда? – встревоженно поинтересовалась Лиззи.
Бесс вскинулась, открыв глаза.
– О-о-о, конечно, нравится! Это самое лучшее место в мире, вот что! Благодаря перышкам здесь так мило, ага? Напоминает о мисс Саре и том дне, когда она учила нас писать буквы. Мой листочек бумаги все еще здесь, рядом с твоим, верно? – И она ткнула пальцем туда, где на сделанных из ветвей стенках висели листки.
Лиззи нахмурилась. Трава, которую они использовали для крепления, порвалась много недель назад, когда ветер несколько раз врывался в убежище. Они находили листки повсюду, те были похожи на облетевшие белые лепестки.
– Да, – кивнула она. – Все еще там, Бесс. И ежик продолжает приходить, смотри! Сидит под своей кроваткой из хрустящих листьев и храпит, как старик!
Бесс улыбнулась.
– И маленькие мышки приходят и возятся здесь, верно? Это и их дом тоже, правда? Мне здесь ужасно нравится.
Бесс всегда вставала последней. Всегда, и Лиззи обычно приходилось вытаскивать ее из постели прежде, чем это гораздо грубее сделает миссис Клеггинс. Обычно Бесс шутила по этому поводу.
– О-о-о, я могла бы поваляться! – говорила она. – Постель такая удобная! – Но утром дня, последовавшего за тем, когда они ходили в убежище, она только глубоко вздохнула и пробормотала: – Пожалуйста, Лиззи, оставь меня здесь. Я сегодня не могу работать.
– Пожалуйста, вставай, – взмолилась Лиззи. – Ты очень больна?
– Нет. Не больна. Оставь меня, Лиззи.
К тому моменту как Бесс наконец встала, все плащи пропали, включая и ее собственный. Они с Лиззи искали его под всеми кроватями, пока миссис Клеггинс не выставила их за порог, сказав Бесс, что той придется бежать очень быстро, чтобы уворачиваться от дождевых капель. Но Бесс чувствовала себя слишком плохо, чтобы бежать. Лиззи попыталась поделиться с ней своим плащом, набросив его на плечи обеим, и это немного развеселило Бесс, потому что их тень в свете фонарика стала похожей на чудовище с крыльями. Они бежали по лужам под проливным дождем и, тяжело дыша и кашляя, в конце концов добежали до фабрики. Волосы Бесс сбились в пряди и стали похожи на крысиные хвосты. Ее платье и передник промокли до нитки. Девочка дрожала от холода весь день, стараясь изо всех сил собирать хлопок с пола, хотя иногда, когда Крикк проходил мимо, она просто стояла на четвереньках, тяжело дыша, чувствуя слишком сильную усталость, чтобы хотя бы шевельнуться. Она снова промокла по дороге обратно в дом для учеников, потому что постоянно выскальзывала из-под плаща Лиззи. Легла в своем влажном платье и так, дрожа, и спала рядом с девочкой, с которой делила постель. Ночью у нее поднялась температура, к утру глаза покраснели и воспалились. Она потеряла голос и могла разговаривать только хриплым шепотом. Тем не менее ее снова послали на работу. Плащ ее вернулся так же неожиданно, как и пропал. Было очевидно, что одна из девочек просто решила надеть два, потому что на улице было слишком холодно, но никто так и не признался, что брал плащ. Миссис Клеггинс попробовала горячий лоб Бесс, осмотрела язык и сказала, что ей нужно идти работать. Девочка каким-то образом сумела продержаться целый день, дрожа и кашляя. Отказалась от завтрака и обеда, и к концу дня Эмили и Лиззи пришлось помочь ей дойти обратно до дома под моросящим дождем. Они отвели ее прямо наверх, и Лиззи залезла в постель рядом с ней и обняла ее, чтобы согреть. Эмили сидела на постели напротив и пыталась подбодрить обеих девочек, рассказывая истории.
– Она такая горячая! – прошептала Лиззи, испугавшись. Эмили коснулась руки Бесс.
– Как огонь, точно, – согласилась она. – Мокрая, горячая и дышит тяжело. Я позову миссис Клеггинс.
Миссис Клеггинс раздраженно щелкнула языком и стала подниматься по лестнице, держа в руках баночку с уксусом и патокой. Бесс стошнило.
– Идите вниз, пейте чай, девочки. А эта пусть полежит в постели, как исключение. Если ей не станет лучше к утру, мне придется просить у мастера Криспина разрешения послать за доктором, и уж будьте уверены, он будет недоволен.
– Но можно мне спать с ней сегодня? – спросила Лиззи.
– Полагаю, что да, – отозвалась миссис Клеггинс. – Если хочешь заразиться этим, что бы у нее ни было. Иди и принеси ей немного каши.
Но Бесс не смогла есть ни кашу, ни что бы то ни было еще. Лиззи сидела с ней, держала ее за руку и рассказывала шепотом истории про существо, которое живет в убежище.
– Я думаю, что мистеру Ежу снятся отличные сны про червяков и слизней, – рассказывала она. – "Где Лиззи и Бесс? – спрашивает он себя. – Здесь без них так одиноко!"
– Мне нравится мистер Еж, – пробормотала Бесс. – У моего дедушки был похожий подбородок.
Когда в спальню пришли другие девочки и миссис Клеггинс заперла их на ночь, как обычно, и унесла лампу, Лиззи прижалась к Бесс и обняла ее.
– Ты вся горишь, – испуганно произнесла она.
Бесс попыталась сесть.
– Не дай им положить меня на кладбище учеников.
– Ты поправишься, когда придет доктор, – шепотом отозвалась Лиззи. Голос ее дрожал. – Я за тобой присмотрю.
– Пожалуйста, Господи, пусть она поправится, – прошептала она себе под нос. – Пожалуйста! О, пожалуйста!
Бесс умерла перед самым рассветом. Она ушла тихо и быстро, словно сгоревшая свеча. Лиззи уловила, когда это произошло. Она почувствовала, как ее подруга вздрогнула, а затем совершенно затихла. Она лежала рядом с широко открытыми глазами, слишком напуганная, чтобы пошевелиться, слишком напуганная, чтобы позвать Эмили или кого-то из девочек. Когда миссис Клеггинс открыла дверь утром, она бросила взгляд на лежавшего неподвижно бледного ребенка и закрыла ему лицо покрывалом.
– Упокой Господь ее душу. Она была смышленой, эта девочка, – вот и все, что она сказала.
Потрясенные ученицы медленно спускались по лестнице, а затем их отправили на работу, словно ничего и не произошло. Они шли молча, склонив головы, глубоко погрузившись в страшные размышления. Эмили обняла сестру за плечи, но Лиззи стряхнула ее руку: девочка слишком сильно горевала, чтобы говорить, и была слишком напугана, чтобы плакать. "Бесс умерла, – вот и все, о чем она могла думать. И так продолжалось весь день. – Моя подруга умерла. Бесс".
Весь день Эмили поглядывала на Лиззи. Она сама кручинилась из-за Бесс, но знала, что для Лиззи все гораздо хуже. Иногда она ловила ее взгляд, когда та выбиралась из-под машины; лицо у девочки было каменным и бледным от горя. Когда зазвонил колокол, возвещающий об окончании рабочего дня, Эмили выбежала на улицу, собираясь идти домой с ней, попытаться успокоить ее, но Лиззи уже убежала впереди всех по длинной дороге, ведущей к дому для учеников. Она распахнула входную дверь, взбежала наверх по лестнице в спальню для девочек.
Комната была пуста. Бесс не было.
Вот теперь Лиззи расплакалась. Она всхлипывала и колотила кулачками по стене, бросилась на постель, пока миссис Клеггинс не заставила ее встать на ноги, подняла ее зареванное лицо и велела ей успокоиться, потому что та просто обязана сделать это.
– Где Бесс? Куда ее забрали?
– Похоронили.
Лиззи пробежала мимо нее, схватила висевший на крючке плащ, скатилась вниз по лестнице и выбежала на улицу, расталкивая Эмили и других, обезумевшая от горя.
– Миссис Клеггинс, пожалуйста, можно мне пойти за ней, – взмолилась Эмили. – Пожалуйста, я найду ее и приведу обратно.
Но миссис Клеггинс заперла входную дверь и стала в проходе, закрыв его спиной.
– Я не могу позволить еще и тебе бродить в темноте, – строго сказала она. – Ты можешь свалиться в реку или в мельничный пруд, или тебя разорвет на части поток воды, приводящий в движение мельницу. Отправляйся в постель. Я повешу лампу на гвоздь у двери, чтобы ребенок мог вернуться домой. Я услышу, если она постучит в дверь. Поднимайтесь наверх, помолитесь о мертвой. Вот и все, что вы можете сделать.
В спальне Эмили открыла ставни и стала смотреть на черный холм, на черные силуэты деревьев, на черный дождь, на черную-пречерную ночь. Она сходила с ума от ужаса при мысли о том, что Лиззи бродит там совсем одна.
– Лиззи, Лиззи, где же ты? – всхлипывала она. – Лиззи, вернись!
23
Потерянные дети
Лиззи карабкалась по краю берега реки, идя на ощупь и по памяти в кромешной тьме. Девочка проникла в маленькое убежище, которое они построили вместе с Бесс, однако оставаться там не собиралась. Схватив свою подстилку из хлопка, она принялась на ощупь собирать гусиные перья и куски бумаги; все, что могла найти в их особом месте и что так любила Бесс. Затем выползла наружу и побежала. Теперь тропа вдоль берега заросла ежевикой, кусты царапали ей щеки, выдирали волосы, словно костлявые пальцы с острыми ужасными когтями. Вокруг росли деревья, и их корявые ветви тянулись к ней, словно руки скелета, пытаясь схватить и задушить. Время от времени между облаками показывалась луна, окутывая все причудливой блеклой мглой, освещая ей дорогу к тому клочку земли, где хоронили умерших учеников. Она сразу же заметила, что один из могильных холмиков появился совсем недавно. Девочка подбежала к нему и опустилась на колени рядом с ним.