- Почему после? Почему не до? Куда мы там будем разворачиваться?
- Я просто плохо сказал. Начинать подготовку. Тусовать местное начальство. Теперь понимаешь?
- Интересно… Очень интересно…
- Интересно? Это просто класс!! Мне даже не верится… В себя придти не могу… У меня такое ощущение - странное какое-то… Знаешь… Я просто… - Платон взлохматил волосы, и на лице его появилась блуждающая улыбка: - Я просто, наверное, счастлив. Да! Я счастлив!
- Это хорошо. Знаешь что? Я всё-таки слетаю на денёк, потом сразу займёмся. Как ты?
- Давай! - Платон схватился за запотевший графин. - Выпьем по рюмке - и лети.
- Погоди-ка, - сказал Ларри, когда они выпили по рюмке за победу. - Подозрительна мне всё-таки эта история. Почему ты сказал, что это они его решили выставить? Не ты ли подсказал?
- Ты что! - запротестовал Платон, но чуть горячее, чем требовалось.
Ларри посмотрел вопросительно. О том, что принимаемые решения должны хотя бы обсуждаться, говорено было раз сто и всё без толку. Он подумал и решил сменить тему.
- А ты ведь, наверное, ему уже позвонил? В клуб пригласил поужинать, посидеть?
- Кому?
- Федору Фёдоровичу.
- С ума сошёл? Знаешь, как его сейчас пасут? Ему только моего звонка не хватало…
- Молодец. Тут по-другому надо. Мне сейчас в голову пришло… Ты не в курсе насчёт его семейного положения?
- Чьего?
- Федора Фёдоровича.
- Нет. А почему спрашиваешь?
- Он пока ещё у нас был, крутил с Ленкой. Вроде бы по серьёзному. Я их даже один раз практически застукал. А потом, когда он с нами расплевался, она тоже уволилась. И что-то я припоминаю - вроде мне охрана говорила, что когда она заявление принесла, они его машину видели. Если она его захомутала, очень даже может интересно получиться…
- Вполне могла окрутить, - согласился Платон. - Она девочка активная.
- Это тебе виднее. Скажи Марии - пусть наведёт мостик, только поаккуратнее.
В самолёте Ларри вспомнил, что вопрос, кому отдали Центр, так и остался без ответа. Ну да ладно. Потом выясним.
Глава 10
Сон олигарха
"Таков порок, присущий нашей природе: вещи невидимые, скрытые и непознанные порождают в нас и большую веру, и сильнейший страх".
Юлий Цезарь
Дурацкий сон неожиданно приснился Платону в самолёте, по дороге на Северный Кавказ, где ему надлежало проторить дорогу будущему президенту России. Вообще ему сны редко снились. Что такое сны, он не понимал. Того, что не понимал, он не любил и даже побаивался. И если кто-нибудь пытался поделиться с ним увиденным ночью, Платон мог среагировать странно.
Как-то ещё не расстрелянный Петька Кирсанов, ударившийся в православие, позвонил Платону во время Великого Поста и пожаловался:
- Представляешь, Тоша, вот пощусь, так каждую ночь свиные рёбрышки снятся.
- Это у тебя, Петька, возрастное, - пакостно произнёс раздражённый Платон. - Я слышал, что молодым обычно женские ножки видятся.
Кирсанов обиделся и бросил трубку.
А вот теперь Платону приснилась совершеннейшая глупость. Вроде бы про хоккей, хотя и не совсем. Глупость эта была совсем идиотской, потому что хоккей Платон терпеть не мог, предпочитая футбол.
Стадион не походил ни на какие другие стадионы - круглый и всего с одними воротами, мимо которых с головокружительной скоростью проносились игроки в разноцветных клоунских костюмах, красных с белым и жёлтых с голубым. Роль шайбы исполнял огромный зелёный шар, время от времени взлетавший вверх и медленно опускавшийся. Когда шар неудачно задевали клюшкой и он начинал перемещаться за пределы поля, его перехватывал один из четырёх перламутровых с черным Арлекинов и мощным ударом отправлял обратно.
Такой же перламутрово-чёрный лоскутный костюм был и на Платоне. Но по полю Платон не бегал, а стоял на невысоком мраморном кубе в нише, вырубленной в окружавшей лёд гладкой серой стене. Стена была высокой, и трибуны находились, судя по всему, над ней, потому что рёв тысячной толпы доносился сверху. Коньки елозили по мрамору, и, чтобы не упасть, Платону приходилось упираться ладонями в боковые стенки ниши.
Иногда на поле происходила свалка, клоуны падали друг на друга и смешно молотили клюшками воздух. В этом случае Арлекины мгновенно собирались в воротах и терпеливо ждали, когда разноцветные игроки поднимутся на ноги и снова атакуют лениво покачивающийся на льду шар.
Странным было и то, что ни один из игроков не делал попытки направить шар в ворота. Похоже, единственная цель этого непонятного действа состояла в том, чтобы, отобрав шар у соперников, как можно дольше сохранять его при себе.
После особо сильного удара клюшкой шар резко взмыл в воздух и завис недалеко от Платона, на уровне лица. Платон увидел, как повернулись в его сторону клоуны, раззявив в недоумении размалёванные рты, а за их спиной мгновенно сгруппировавшиеся Арлекины метнули в пустые ворота невесть откуда взявшуюся шайбу. Над воротами загорелась лампочка, прозвучала сирена. Трибуны взвыли.
Но тут внимание Платона отвлёк шар, медленно вращавшийся перед глазами и менявший окраску. Шар розовел, желтел, слабое красное свечение изнутри вдруг становилось невыносимо ярким. На поверхности стали проступать изумрудные с черным по краям пятна, потом они вытянулись и принялись закручиваться в скользящие по поверхности шара спирали, из-за чего шар будто бы покрылся радужной плёнкой, потом раздулся и лопнул с мелодичным звоном хрустальной висюльки.
Занятый шаром, Платон не сразу заметил, как ледяное поле с цветными фигурками клоунов начало съёживаться, уменьшаясь в размерах. Мраморный куб превратился в вытягивающуюся вверх колонну. Ниша, в стенки которой можно было упираться руками, исчезла вместе с орущей толпой зрителей и лоскутными силуэтами Арлекинов. Чёрное ночное небо с безжалостно горящими звёздами становилось всё ближе, пронизывающий ветер свистел в ушах.
В космической пустоте Платон стоял на узком мраморном столбе, подножие которого терялось далеко внизу.
Держаться было не за что. Коньки скользили.
Глава 11
Путь наверх
"Какого вы мнения о семейной жизни вообще?
Её можно сравнить с молоком…
Но молоко скоро киснет".
Иван Тургенев
Изменения, которые произошли в жизни Ленки, можно было сравнить только с глубинным сдвигом земных пород, вздымающим к небу не существовавшие доселе горные пики.
История начала неспешно раскручиваться в доинфокаровские времена, на ленинградской школе молодых учёных. Тогда, испугавшись непонятной, а потому опасной тяги к Серёжке Терьяну, Ленка в соответствии со старинным рецептом решила вышибить клин клином.
Это было тем более легко, потому что он, другой клин, был рядышком, в сером костюмчике гэдээровского производства, молчаливо сидел напротив за банкетным столом и поглядывал на пьянеющего на глазах Терьяна с сочувствием и пониманием. Когда заиграла музыка, увёл Ленку из-за стола под песню про надежду, земной компас, потом покружил в танго, а когда запел Хампердинк, всё уже было понятно.
- Пойдём, - сказала Ленка, нервничая из-за того, что напившийся Серёжка может устроить безобразную сцену. - Уведи меня. Пойдём к тебе. Только прямо сейчас.
- Лучше не вместе, - осторожно ответил серокостюмный партнёр. - Вот ключ от моего номера. А я буду минут через десять.
Ленке бросилась в глаза стерильная чистота люкса. Ровным счётом ничто не говорило о том, что здесь десять дней кто-то живёт, - после весёлого бардака в оргкомитетском номере, с постоянно сохнущими в ванной простынями, пустыми бутылками и полными пепельницами, после Сережкиной комнаты с разбросанными повсюду рубашками, носками, спичечными коробками и пачками "Дымка" Ленка оказалась в пустынном царстве совершенного и невозмутимого порядка, где не было ни пылинки, ни бумажки, ни единой вмятины или лишней складки на безукоризненно заправленной широкой кровати. Девственно чистый блокнот лежал точно по центру журнального столика рядом с идеально заточенным карандашом. Даже в ванной, куда она заскочила, чтобы хоть слегка привести себя в порядок, отсутствовали малейшие признаки обитаемости - ни зубной щётки, ни бритвы, ни каких-либо иных мужских туалетных принадлежностей.
Может, из-за Серёжки или по каким другим причинам, но в постели новый знакомец скорее удивил, чем порадовал. Любовью он занимался настолько хладнокровно и отстраненно, что у Ленки возникло ощущение, будто он одновременно перемножает несколько многозначных чисел, уделяя основное внимание этому. Стало даже обидно. И появилось дерзкое желание раскрутить холодную лягушку, вырвать хоть что-то похожее на эмоцию.
На это ушло несколько часов, но лягушка оказалась на редкость неподатливой. Каждый раз он с неторопливой методичностью доводил Ленку до финальной судороги, выжидал несколько секунд, переводил дыхание, вставал и уходил в ванную. Шумела вода, потом в ванной гас свет, он возвращался, ложился рядом и вежливо обнимал Ленку за плечо.
- Я когда к тебе в номер пришла, - сказала Ленка, - сначала решила, что здесь никто не живёт.
- Правда?
- Правда. Так все чисто. Никаких следов человеческого существования.
- А теперь понимаешь, что я здесь живу?
- Не-а. Тебя тут нет. Я есть, а тебя нет. Как будто ты в воздухе висишь и ни с чем не соприкасаешься. Как привидение.
- Интересно. Любопытное наблюдение. Тебя ведь Леной зовут?
- Да. А тебя как-то… Тит Титыч? Пётр Петрович?
- Федор Фёдорович. Но лучше просто по имени.
- Федор Фёдорович, - повторила Ленка, пробуя имя на вкус. - Неудобно. И Федя - тоже неудобно. Я тебя буду называть - Теодор. Очень благородно звучит.
- Возможно. Но мне не нравится.
- В пустыне есть змея, - неожиданно сообщила Ленка. - Эфа песчаная. Длинная, ядовитая и с красивыми узорами. Ты ведь из Конторы? Я тебя буду называть Эф Эф. Или просто Эф. Это тоже эфа, но мужского рода.
Вот так и познакомились.
Второй раз они встретились, когда у Платона возникли, а потом, при бескорыстном соучастии Федора Фёдоровича, рассосались проблемы с выездом за границу, в Италию.
Дня через четыре после того, как он улетел, к Ленке подошёл Ларри и попросил:
- Послушай… Тут такое дело. Возьми пару дней за свой счёт, слетай в Питер. Помнишь, на школе был такой - Федор Фёдорович? Надо ему от меня пакетик передать. Небольшой подарок. Знак внимания.
Запутанную книгу человеческих взаимоотношений Ларри читал с листа и не напрягаясь. И это многим было понятно. Использование Ленки в качестве почтальона означало, что к небольшому знаку внимания прилагается ещё и живой привет - с высокой грудью, длинными ногами и незаконченной романтической прелюдией.
Пара дней превратилась в неделю, за которую Ленка узнала много интересного.
По пунктам:
1. Он холост. Точнее, разведён. Была жена, и был он с ней в Демократической Республике Германии, где занимался своими комитетскими делами. Пока он ими занимался, жене приглянулся заезжий из Союза театральный товарищ. В результате получился скандал, и из ГДР его отозвали.
2. На Родине его встретили плохо. Из Конторы не попёрли, но поручили совершеннейшую, по его квалификации, ерунду - следить, чтобы ценная научно-техническая информация не утекала за рубеж, а напротив - притекала оттуда в постоянно увеличивающихся объёмах. Это и объясняло его присутствие на устроенной Платоном школе-семинаре.
3. Все ребята ему понравились. Весёлые и задорные мальчишки, хотя возрастная разница не так чтобы очень. Претензий к ним никаких нет. А это уже очень важно, потому что см. пункт 4.
4. Карантин он высидел, дрезденская история с сукой-женой списана в архив, и его переводят в Москву, в центральный аппарат. Это вовсе не означает, что он собирается ежевечерне пить водку с Платоном, Ларри и Витькой Сысоевым, но готов помогать, если возникнут проблемы типа… Ну, какие-нибудь проблемы. Мало ли что…
5. И не такой уж он холодный лягушонок. Просто кошмарно зажат и от этого жутко традиционен. И скорее всего, история с женой его поломала, поэтому он боится вылезти из скользкой лягушачьей кожи. В принципе, материал вполне пригодный, хотя и нелёгкий. Трудный в обработке.
Но в Москве всё сложилось далеко не сразу.
Перебравшись в столицу, Эф Эф не проявлялся довольно долго. Потом позвонил и пропал чуть ли не на год. Через год перезвонил, сказал, что сейчас в Москве его нет. А на заданный Ленкой наивный вопрос, какая погода там, где он сейчас есть, уклончиво ответил, что переменная.
Объявился в августе девяносто первого, но встретиться не получилось.
От девчонок Ленка узнала, что в синем платоновском блокноте, хранящемся в самом секретном сейфе "Инфокара", есть прямой телефон некоего Федора Фёдоровича, именуемого в секретариате Федей Питерским, и что в дни путча он из офиса на Метростроевской практически не вылезал.
А потом, весной девяносто второго, когда звезда "Инфокара" стремительно летела ввысь над разваливающейся на глазах державой, Ленку вызвал Ларри и сказал:
- Я тут новый офис прикупил, для банка. На Старом Арбате. Сейчас посадил там кое-каких людей. Я тебя вот что попрошу. Раз в день, часиков в двенадцать, ты вот в это место подходи, позвонишь там из автомата. Да! Ты же его знаешь - Федор Фёдорович, ты к нему в Питер от меня ездила. Он для меня документы будет передавать.
И совсем было вспыхнула уже начавшая тускнеть искорка, но тут подвернулся Серёжка Терьян, брошенный на приручение мятежного питерского филиала, и Ленка не выдержала - привела Терьяна на Арбат, усадила на лавочку и оставила с Фёдором Фёдоровичем наедине.
Эф Эф повёл себя как офицер и джентльмен. Он досконально исполнил Ленкину просьбу, вооружил Терьяна смертоносной информацией и, повинуясь внутренним заморочкам, немедленно прекратил все отношения с Ленкой. Ничего объяснять не стал. Судя по всему, появление Терьяна и проявленный Ленкой интерес к его делам послужили для него сигналом, что он может оказаться лишним.
Он не объявился ни когда украли и убили невесту Терьяна, ни когда наполовину парализованного и с трудом ворочающего языком Серёжку привезли из Питера, ни даже после того, как в Москву пришла страшная весть о сгоревшей машине, пробившей бетонное ограждение австрийского автобана, и об изуродованном до неузнаваемости трупе, нашедшем последнее пристанище на тихом венском кладбище. Серёжка…
Все, казалось бы, закончилось, будто и не начиналось. Уже была отброшена ненужная более конспирация, таинственный арбатский особнячок превратился в шикарное банковское здание, и Эф Эф стал регулярно появляться то на Метростроевской, то в клубе, вежливо раскланиваясь с Ленкой и ничем не выделяя её из стайки офисных девочек.
Но тут началась большая война льготников, загремели взрывы и выстрелы, неведомо откуда появившиеся на подмосковных трассах танки стали разносить в труху бронированные "Мерседесы" и джипы, и одной из жертв оказался Витька Сысоев, не выдержавший недоверия своих же, деликатно замаскировавший собственную смерть под дурацкий несчастный случай по пьяни и приславший Платону письмо с многоточием и вопросительным знаком в конце.
Тогда с Ленкой произошла истерика, не на шутку всполошившая офис. Она визжала пронзительно и страшно, захлёбываясь слезами, и закатила приехавшему Платону оплеуху.
Возникший на пороге Федор Фёдорович тут же сгрёб Ленку в охапку, зажал ладонью раззявленный в крике рот, отнёс в машину и увёз к себе на квартиру. Там вколол ей что-то, раздел, засунул в ванну, потом завернул в полотенце, унёс в кровать, дождался врача и исчез на сутки.
Вскоре они сошлись насовсем, хотя отношения свои не афишировали. Но в "Инфокаре" тайн не было, и про них знали все.
После неудавшегося покушения на Платона и гибели подставившего лоб под предназначенную для Платона пулю Марка Цейтлина, когда Ларри остался в одиночестве и объявил войну всем и вся, Федор Фёдорович сказал Ленке, что уходит из "Инфокара".
- Страшно стало? - язвительно спросила Ленка. Он не обиделся. Кивнул.
- Страшно. Только я совсем не того боюсь, про что ты подумала.
- А чего?
- Я - их боюсь. Ларри и Платона. Того, что из них получится. Вернее, уже получилось. Знаешь, как Ларри практически в глаза называют? Шер Хан. Очень точно, между прочим.
- Из Платона получится покойник. Они его убьют. Один раз не вышло, выйдет во второй. Больше за него под пулю никто не пойдёт. Ларри тоже убьют. Или сперва посадят, а убьют уже там.
Федор Фёдорович пожал плечами.
- Это вряд ли. Коллеги мои - люди, конечно, серьёзные, но с этой парочкой им так просто не совладать. Выросли мальчики, выросли. За эти годы они такие университеты прошли, что Конторе уже не по зубам. Крови нанюхались, вошли в силу. Я им теперь не нужен.
- Погоди, - сказала Ленка, не веря ушам. - Так ты что думаешь - что они сейчас будут твою бывшую Контору на куски разносить? С ума, что ли, сошёл?
- Можно, я тебе не скажу, что я думаю? Я, кстати, не думаю, а знаю доподлинно, что сейчас будет делать Ларри. С ведома и одобрения нашего гения. А я, если ты не забыла, офицер.
- Бывший.
- Офицер не бывает бывшим. Это призвание. Если я сейчас буду рядом с ними, мне этого не простит никто.
- Так вот что тебя колышет… Что тебе кто-то там не простит, если ты в такое время не бросишь друзей, которые тебя на улице подобрали и взяли под крыло…
Федор Фёдорович не на шутку разгневался и хлопнул дверью кабинета.
А через полчаса объявил:
- Я принял решение. Ухожу из "Инфокара". А к тебе у меня есть предложение. Завтра с утра пойдёшь туда и напишешь заявление. По собственному. Я тебя на улице подожду. Оттуда поедем в загс. Поженимся.
- А если не напишу?
Эф Эф пожал плечами.
- Ты не понимаешь. Я не просто от них ухожу. Я рву все связи. Так надо. Моя жена там работать не может. И любовница не может. Просто знакомая - тоже. Понимаешь?
Ах, каким тяжёлым это оказалось - сделать верный выбор. Переступить порог квартиры Эф Эфа и не возвращаться больше. Остаться одной, в однокомнатной конуре в Гольяново, где время от времени будут возникать бравые инфокаровские охранники, чтобы побарахтаться в койке с тёлкой-секретаршей, да будут забегать случайные знакомые, морща носы от подъездных запахов… Или согласиться, стать законной женой полковника в отставке… Женой… Женой… Но тогда завтра надо идти в офис с заявлением. Там Мария. Она возьмёт заявление, прочтёт и, скорее всего, ничего не скажет. Просто посмотрит. Глаза в глаза.
Решение определилось, как ни смешно, тем, что эту ночь Ленка провела одна, в своей гольяновской хижине, где не бывала с полгода. За это время на неё протекли соседи сверху, протух и сгнил забытый в мусорном ведре кусок колбасы да рука неизвестного злоумышленника, прорвав наискось дермантин на входной двери, оставила несмываемый трехбуквенный автограф.
Ленка проворочалась до утра, отбиваясь от назойливых подвальных комаров, которые пикировали с потолка с противным победным писком, несколько раз начинала плакать. Когда через пыльные занавески пробились первые лучи серого утра, сделала окончательный выбор.
Она позвонила своей напарнице Людке из автомата на углу:
- Людк, привет. Слушай, кобра пришла?