Филипп Андреевич торопливо, словно не надеясь на долгую ребячью выдержку, взбежал по лестнице, дунул в кулак, победоносно оглядывая сверху плац, и задергал рындабулину. Сощурившись, словно звон ударил не по ушам, а по глазам, я уставился на подбалконную стенку, которую Алька так обрызгал краскопультом, что она превратилась в картину моря: светло-зеленые волны, красные рыбы, желтые аквалангисты и синие подводные лодки. Все это как бы колыхнулось и ожило под звуки рынды и неохотно замерло опять, когда они стихли. Давлет стоял, недвижно прислушиваясь. И вот, нарастая, со всех концов лагеря понесся к плацу дружный и восторженный рев - разметанный в пространстве народ сливался воедино. Именно этот миг и любил, наверно, Филипп Андреевич!
Позже всех, провозившись со шлюпками, прибежали чумазые и мокрые подводники, а мои аборигены, хоть и выпутывались из завала, а уложились в минуту. Мичман Кротов объявил по мегафону, что сейчас лагерю предстоит поднять мачту.
И эпопея началась.
Расчалок было девять, по три в ярусе, и нас разбили на девять групп, каждой дав номер и во главе каждой поставив заранее натасканных варягов. Мичман Кротов сам развел группы по местам, дотянул до всех ванты, а шестерых юнг загнал даже на деревья - и все это проделывал, ориентируясь на какую-то воображаемую точку в небе. Ванты перепутались между собой, между деревьев, и казалось, что при первом же рывке они свяжутся узлами, и все пойдет насмарку. Нижние ванты, от первого стыка, были короткие, и обслуга толпилась возле плаца, видя все происходящее; средние, от второго стыка, - подлиннее, и пацаны шарашились в кустах, пытаясь хоть что-то разглядеть на плацу; а верхние, от макушки, - такие длиннющие, что терялись в зелени.
Мы с Димкой и Земноводным попали на нижнюю береговую растяжку. И мне, признаться, не верилось, что мы, пусть и с помощью небольшого крана, сможем поставить на попа этакую махину. Мичман Кротов стропом захлестнул мачту почти посередине, поправил у ямы бруски, не пускавшие комель в стороны, и сказал в мегафон:
- Внимание! Повторяю: с морской стороны давать слабину, с береговой - натягивать, но не сильно! Помнить свои номера и слушать мою команду. Приготовились!.. Пшел!
Кран заклацал зубчатками, строп натянулся, врезаясь з древесину, мотор взвыл сильнее, середина мачты выгнулась по-щучьи, оторвавшись от прокладок, и тут же медленно приподнялась верхушка и пошла, пошла...
- Седьмой, слабее!.. Еще слабее!.. Да вы что там, оглохли? Слабее, седьмой! - кричал мичман Кротов. -Вот так! Хорошо!.. Пятый, на себя!.. И второй, на себя!
Мы были вторыми и поднатужились. Передо мной жарко пыхтел Земноводный, а позади кожилиршя Димка. Я не знал, легко мне или тяжело, потому что лично не зависел от силы, трепетавшей в расчалке, я даже мог вообще отцепиться или тянуть, когда остальные не тянут - это бы нищенски влияло на мачту, - а вот вместе мы, наверное, знали, каково нам.
Мачта как бы разыгрывала, вытанцовывала свой подъем, то бедро выгибая туда, то плечо - сюда, то голову откидывая назад, а мичман Кротов был как бы судьей этого танца, не позволяя хрупкой танцовщице перестараться в своей изгибистой игре.
Филипп Андреевич, едва мачта отошла от земли, встал туда, где только что находился второй стык, и застыл, всем своим видом как бы говоря, что если, мол, мачта рухнет, сама ли, или по нашей промашке, то он не сдвинется с места, и пусть его расшибет вторым стыком в лепешку, так что, мол, старайтесь, если хотите иметь начальника. И мы старались!
- Седьмой, слабее!.. Да что они там! Мичман Чиж, займись седьмой!.. Шестой, на себя! Еще чуть!.. Так, хорошо, ребята! - то взлетал, то опадал голос мичмана Кротова.
В нашем единоборстве с мачтой было что-то гулливеро-лилипутское, что-то всесильно-торжественное и беспомощно-смешное вместе. Очутись тут великан, тот самый, чьи бревна-спички рассыпаны по заливу, он бы шутя воткнул нашу мачту в дырку - и все, конец бы страстям, но зачем тогда гремела рында, зачем был большой сбор, зачем этот наш азарт и это ожидание чуда?.. Нет уж, товарищ великан, мы уж как-нибудь сами!..
- Седьмой, натяни!
Пята соскользнула по плахе в яму, мачта осела, на миг ослабив ванты, и сразу легко и быстро стала выпрямляться. Расчалки, казавшиеся перепутанными, сами собой разобрались и напряглись. Мичман Кротов забежал с одного бока, с другого и, махнув рукой, распорядился:
- Первый, второй, третий, закрепляй! - Мы, не отпуская натяжки, гирляндой закружились вокруг своей березы. - Четвертый, ослабь! Еще! Пятый, ослабь!.. Стоп! Второй ярус, закрепляй! Седьмой, ослабь! - продолжал мичман Кротов, припав к мачте, чтобы выверить ее прямизну. - Девятый, ослабь!.. Седьмой, куда потянул! Ослабь!.. Так, девятый, закрепляй! - Девятая "кукушка", еле различимая в хвое, зашевелилась и закряхтела. - Восьмая, закрепляй!.. Ну, и седьмая, пошел! - И еще чуть подождав, не скособочится ли верхушка в последний миг, мичман Кротов выпрямился и дважды, одной и другой рукой, вытер пот со лба. - Все!
- Ура-а! - рванула братва и, сдерживаемая до сих пор мичманом Фабианским и Ринчином, хлынула на плац, который с мачтой сразу превратился в палубу корабля - не хватало только военно-морского флага да пушки.
Давлет крикнул:
- Качать мичмана Кротова!
- Качать!
И мичман Кротов взлетел на воздух с таким спокойствием, словно это входило в его расчеты. Качало человек десять, а сотня плясала вокруг.
Кто-то предложил:
- Качать Филиппа Андреевича!
- Качать!
Толпа радостно раздвоилась, и Давлет тотчас взвился, ойкая и прося пощады, но его никто не слушал. Видя, что мольба не помогает, Филипп Андреевич скомандовал на лету:
- Становись!
И чуть не поплатился за это легкомыслие, потому-что юнги, подбросив начальника, разбежались по местам, и лишь двое с Ринчином поймали Давлета.
- Уф, обормоты! - отпыхивался Филипп Андреевич, поддергивая брюки. - Равняйсь!.. Смирно!.. Была какая-то мысль для речи - вытрясли. Может, кто-нибудь другой скажет, а? - Он обернулся к кубрикам, где на траве посиживали болельщики: Алька,
Егор Семенович и Татьяна Александровна, но они помалкивали. - Никто?.. Может, наш уважаемый гость-фотограф?
- Мой язык - фото! - живо ответил дядя Гера. - И я уже сказал свое слово - камеры пусты!
- Видите! - воскликнул Давлет. - То, что вы сделали, не только выше леса, но и выше всяких слов!
На верхней палубе засигналила Раина машина, привезшая обед, и мичман Фабианский поспешил туда с камбузным нарядом. Филипп Андреевич вышел на середину плаца, почесал в раздумье кончик носа и лукаво спросил:
- Устали?
- Да! - отозвался строй.
- Есть хотите?
- Да! - с тройным эхом ответили юнги.
- Что ж, перейдем к еде! Внимание!.. Смир-рно!.. Кто сегодня лучше всех работал - три шага вперед марш! - Не вышел никто, только запереглядывались с улыбкой, выискивая нахала-смельчака. Улыбнулся и Филипп Андреевич.- И пришел невод с одною тиной!.. Ладно, попробую с другой стороны. Кто хуже всех работал - три шага вперед марш! - Тут уж смех раздался сразу - мол, ищите дурака, но вперед неожиданно выступил юнга Швов. Плац утих, но лишь на миг, а в следующий - грохот еще сильнее. Швов стоял, заломив руки назад и свесив голову, насколько позволяла забинтованная шея. - Есть улов! - безрадостно зафиксировал Давлет. - Полюбуйтесь на эту золотую рыбку!.. Вы думаете, он вышел потому, что честен до мозга костей? Ничуть!.. Это я засек его и обозвал сачком! Будь он честен, он бы не сачковал!.. Даже то, что он добровольно вышел, не смягчает положения, ибо он чуял, что если не выйдет, то я сам его выведу, и это будет позорней! Так, Швов?
Тот молчал.
- Рубо-он! - долетело сверху.
- Внимание! Равнение на Швова!.. Швов, налево!.. Как почетный член общества сачков, первым на камбуз шагом-марш! - скомандовал Филипп Андреевич, и я мигом подумал, что этот внезапный оборот и есть, наверно, тот самый шок, которым лечат заик. Действительно, Швов вздрогнул, поднял на Давлета испытывающий взгляд и тут же опустил его, поняв, что с ним не шутят, и вдруг сунулся пальцами к глазам.- Руки!.. Голову!.. Это закон лодырей - первыми садиться за стол! Так что...
- Я больше не буду, - всхлипнул Швов.
- Надеюсь. Но это ты скажешь потом отцу, а сейчас получай награду сполна! На камбуз шагом-марш! - И бедный Швов потопал, вытирая кулаком навернувшиеся слезы. - Требуй у бочкового двойную порцию - за усердие!
Строй хохотнул, но сдержанно, потому что Филипп Андреевич был слишком серьезен.
16
На следующий день в лагере случилось ЧП.
Двухступенчатое ЧП.
Первая ступень сработала утром, когда, к моему неудовольствию и к радости Давлета, Рая привезла связиста - устанавливать телефоны. Приведя его в штаб, шоферша как бы мимоходом сказала Филиппу Андреевичу, что везла еще и пополнение в лагерь, но где-то по пути растрясла его. Филипп Андреевич поинтересовался подробностями. И получилось так. На повороте с проселочной дороги проголосовали три паренька-старшеклассника и, узнав, что машина идет в "Ермак", попросили подвезти их, сказав, что они с опозданием получили путевки и теперь вот измаялись, добираясь пешком. Рая посадила их в будку, но у шлагбаума выяснилось, что будка пуста. Кто были эти пареньки и где они спрыгнули - неизвестно.
Давлет насторожился.
- Не нравится мне это, - сказал он. - Как они спросили точно: "Куда вы едете?" или...
- Они спросили точно: "Вы не в "Ермак"? - опередила Рая, задетая вниманием начальника. - И он вот слышал!
- Да, - подтвердил связист, молодой парень в темносинем берете, который казался притянутым к голове пушистым валиком тонких бакенбардов, сливавшихся с такой же тонкой бородой. - А точнее: "Вы случайно не в "Ермак"?
- Выходит, знали, куда надо, - заключил Давлет.
- Знали, - согласилась Рая.
- Мне это не нравится! - повторил суровее Давлет.
- Что не нравится?
- Что кто-то ехал в "Ермак" и не доехал, - пояснил Филипп Андреевич. - Сюда, за двадцать километров от цивилизации, просто так люди не являются! Это либо наши, либо не наши!
Задумалась и Рая.
- Один даже в тельняшке под курткой, и я сразу решила - наши! Правда, у них с собой ничего не было: ни рюкзаков, ни сумок, - с медлительностью вдруг припомнила она, наполняясь тревогой, которая мигом перешла в злость. - Вот черти! Нашли дурочку! - воскликнула она.
- Собственно, ничего пока страшного,- смягчился Филипп Андреевич. - Может, рыбачить собрались?
- Без ничего-то?
- М-да. За грибами рано. А больше зачем сюда? Ну, ладно, Рая, не расстраивайся! - успокоил он девушку, видя, что лицо ее пошло от волнения пятнами. - Но в следующий раз...
- В следующий раз я их подвезу! - пригрозила Рая. - Я их так подвезу, что они у меня забудут тот поворот! Или - на защелку и сразу на плац! Нате вам!
- Правильно!
- Бичишки! - проворчала Рая, уходя.
- Юнга Полыгин! - окликнул меня Давлет. - Срочно передай мичману Чижу: усилить пост на КПП!
- Есть!
- Хотя стоп! Я сам туда иду!
И Филипп Андреевич, объясняя связисту, сколько у нас на складе провода, аппаратов и батарей, повел его показывать, где нужно установить телефоны. И я сразу же забыл про каких-то пацанов, не доехавших до "Ермака", потому что не почувствовал тут ничего подозрительного - мало ли где шатается наш брат.
А в полдень, перед обедом, сработала вторая ступень ЧП: на верхней палубе раздался мотоциклетный треск, выкрики, топот ног по дощатым мосткам, лагерь всполошился и загудел. Выскочивший на палубу Филипп Андреевич прислушался к этому гуду, который, затихая, стал удаляться в лес, и кинулся к уже установленному телефону. Покрутив ручку и тщетно поаллокав, он бросил трубку и, бледный, сам поспешил на берег. Заметив, что я следую за ним, Давлет тревожно приказал:
- От штаба - ни на шаг! И следи за морем! Возможен десант противника! Чуть чего - стреляй! Сперва вверх, потом - по мотору! Ружье за печкой! Патроны в столе!
Я знал, что у Давлета за печкой стоит ружье двенадцатого калибра, а в столе лежат патроны - иногда, прибираясь в штабе, я тайком выдвигал ящик и ощупывал их, - но то, что мне разрешили, вернее, приказали вооружиться, было потрясением. Именно это, а не смутная суета на верхней палубе, означило для меня, что случилось ЧП. Достав ружье и натужно переломив его о край стола, я взял два патрона, один, "для воздуха", лихорадочно сунул в дуло, а второй, "для мотора", - в карман и заходил вдоль борта, обращенного к морю. И вспомнил вдруг Федю. Не знаю, дали ему там, в "Зарнице", винтовку или автомат, но ружье, настоящее, - вот оно! Сперва я плотно прижимал его к животу, потом, чуть привыкнув, стал подносить к глазам, несмело целясь и кхыкая в куликов и трясогузок, которые бегали по дрейфующим вблизи бревнам, и страстно желая, чтобы хоть какая-нибудь задрипанная моторочка вырулила из-за мыса и угрожающе двинулась к дебаркадеру.
Но залив был предательски пуст.
А вскоре лагерь оживился и как бы зажурчал, точно пересохший ручей, опять наполнившийся водой, и тут же из кустов вывалилась на урез гомонящая ватага, в центре которой были Давлет, мичман Фабианский и Ухарь. По общему возбуждению я понял, что все в порядке, и крикнул, потрясая ружьем:
- Э-ге-гей!
- Э-гей! - отозвался Димка, первым взлетел на палубу и хриплым шепотом сообщил, что Ухаря избили на горе и мопед чуть не отобрали. - Мы бегали ловить, но те пятки смазали! Война будет! Пушку бы скорей! - добавил он - уже для Давлета.
- С настоящими снарядами? - подыграл Филипп Андреевич.
- Ага!
- И тебя бы - пушкарем, ага?
- А-а! - заверещал Димка.
- Пушка едет!
Начальник взял у меня ружье, разрядил его и прошел в штаб. Я хотел по всей форме доложить, что за его отсутствие ничего не произошло, но понял, что сейчас не до этого, и протиснулся к Олегу. На его лице не заметно было ни синяков, ни царапин, а лишь пот да пыльные разводы. Филипп Андреевич сел за стол, сдвинул влево пишущую машинку, маленькую, черную, с нерусским названием, выдернул из стакана карандаш и вздохнул.
- Вот теперь рассказывай!
- Значит, так! Увольнение мое кончалось в четырнадцать ноль-ноль, поэтому из дома я выехал в двенадцать, с запасом, - мало ли что! - начал Олег.
И нарисовалась такая картина.
Поднявшись на перевал, к ретранслятору, Олег остановился, чтобы дать мопеду остыть и чтобы, по-моему, в последний раз вволю накуриться. Не услел он заглушить двигателя, как из кустов вышли трое парней Олегиного возраста.
- Привет! - сказал один, самый крепенький, в тельняшке под курткой и в газетной пилотке.
- Привет! - ответил Олег.
- Это "Ермак" там, внизу?
- "Ермак".
- Ты оттуда?
- Оттуда.
- Это у вас форма такая? Ничего форма, а, ребята? Нам бы такую! Махнемся? Он приподнял свою газетную пилотку, но Олег промолчал. - Не хочешь. Ну, дай закурить!
- Нету.
- А если обыщем? - Олег опять промолчал, чувствуя, что назревают события, и прикидывая, какие именно и как из них выпутаться. - Не хочешь. Ну, дай тогда прокатиться! - продолжал наращивать нахальство парень в тельняшке.
И переходя от слов к делу - цап справа за руль, второй подступил слева, а третий встал впереди, у колеса. Олег понял, что если откажет, то с ним разделаются сразу - одному ему не устоять против троих, готовых к схватке. Оставалось только тянуть время, надеясь на случайную выручку - Рая, например, подоспеет с обедом. Олег мельком глянул на часы - двенадцать тридцать. Рая будет тут лишь через полчаса. Столько не протянуть.
- Прокатитесь, - сказал он, и парни, явно не ожидавшие такого жеста, как-то растерялись и расслабились. - И шлем нате, - заботливо добавил Олег, расстегивая пряжку под подбородком, - а то здесь круто и заносит на гравии.
Остальное произошло в считанные секунды.
Рывком сдернув шлем, Олег внезапно трахнул им по голове морячка, так что газетная пилотка на нем звучно лопнула, а сам он, отпустив руль, застыл в каком-то удивлении, высоко подняв плечи. Левой ногой двинув второму по голени, Олег почти одновременно резким поворотом колеса ударил по коленям третьего, и дал газу. И был таков! Только шлем, вырвавшийся из рук при ударе, остался там, да вслед неслись ругательства.
- Примчался, крикнул парней и - туда, а тех поминай как звали, - закончил Олег. - Конечно, с полчаса прошло, можно умахать. И шлем уперли, гады!
Во время рассказа Давлет молчал и даже не глядел на Олега, а, шевеля губами и бровями, старательно рисовал какие-то мелкие цветочки. И когда тот замолк, и все уставились на Филиппа Андреевича, ожидая его суждений, он некоторое время продолжал разводить на бумаге цветы.
- Ясно, - сказал он, наконец, стукнув плашмя карандашом. - Ну, во-первых, ты настоящий ухарь - разбросал трех молодчиков! Кличка оправдалась! А во-вторых...
- Филипп Андреевич, это же те, которых Рая везла! - воскликнул я. - И трое! И тельняшка!
- Да. А во-вторых, это те самые! И хорошо, что они быстро проявили себя - меньше головоломок!
Олег, а ты не почувствовал, что им было нужно: мопед или ты? - Олег пожал плечами.- Это очень важно, потому что если мопед, то хулиганье, а если ты, то... Совершенно незнакомые ребята?
- Совершенно.
- А счеты с тобой некому сводить?
- Вроде нет. Рэкс, не твои?
- Исключено, - ответил Рэкс. - Сирдар?
- Не знаю.
- Вы перед отъездом сюда говорили кому-нибудь о лагере? - обратился Давлет к ним троим.
Ухарь с Рэксом мотнули головами - мол, нет, а Митька ответил, что да, сказал кое-кому, но те сами разъехались по лагерям, так что они ни при чем.
- Придется патрулировать! - заключил Давлет.
- А можно сделать пост на самой горе. Там в кустах автобус валяется - в нем и сделать! - предложил вдруг Димка. - Чуть кто показался - р-р! - закрутил он воображаемый телефон, - и все известно! И ни одна муха не пролетит!
- Далеко, - заметил кто-то.
- Это по дороге далеко, а напрямик - раз плюнуть! - горячо возразил Димка. - Мы вон только что бегали - далеко разве? А провод не обязательно сюда тянуть, а только до КПП. А оттуда уж сюда позвонят! Зато надежно!
- А что, это идея! Надо посмотреть! - одобрил Филипп Андреевич и показал в окно.- И вот там надо поставить караул, на мысу. Связь - флажной семафор.- И поднял трубку телефона. - Мичман Чиж? Бей тревогу!
И тотчас зазвенела рында.
Нас как выдуло из штаба. Через минуту личный состав стоял на плацу, а через две - Давлет уже говорил в мегафон. Ответив, что в окрестностях лагеря появились чьи-то лазутчики, Филипп Андреевич коротко обрисовал стычку Ухаря с тремя неизвестными и подчеркнул, что наше безмятежное время кончилось.
И после паузы:
- Юнга Лалаев, по кличке Ухарь, три шага вперед! - Олег вышел. - Внимание, лагерь! Сми-ирно! За находчивость и мужество, проявленные в стычкес превосходящими силами противника, юнге Лалаеяу объявляется благодарность!
- Служу! - просто ответил Олег, считая, наверно, неловким добавлять остальные громкие слова в такой хоть и серьезной, но не очень взрослой обстановке.
- Кому служишь? - уточнил Давлет.
- Лагерю "Ермак".