- Вот это смех! - восхитился Филипп Андреевич, сам хихикнув, и Димка зажал было рот. - Нет-нет, хохочи на здоровье! Отрабатывай! Утрами будешь хохотать подъем!.. А у меня две новости, и обе важные. Завтра приезжают мичманы из Владивостока, которые будут у нас командирами экипажей, - раз! И лагерь .открываем досрочно, послезавтра - два!
- Ура-а! - взревели мы.
- Ура-то ура, а дел-то гора.
- Успеем!
- Сейчас как!..
- А пушка где? - спросил Димка.
- Пушка пока едет.
- Э! - призвал Ухарь.- Живо за второй палаткой!
- Палатки пока отставить! - распорядился Дав-лет- - Немедленно мыть бак - в двенадцать часов придет водовозка. Возьмите на складе с десяток ведер, Щетки, тряпки, разденьтесь и - полный вперед! Стойте, стойте! Есть идея. А ну-ка, в одну шеренгу становись! - вдруг скомандовал он, и мы быстро и почти без суеты - благо, что всего пятеро! - выстроились. - Имелось в виду, конечно, по росту, - заметил Филипп Андреевич и переставил нас. - Вот так, запомните! Р-равняйсь! Рэкс, не на меня смотри, а на соседа!.. Баба-Яга, ты что, бога ищещь в небе?.. Смирно!.. Напра-а-во! - Мы повернулись кто направо, кто налево, и каждый, видя этот разнобой и считая виновным себя, тут же повернулся в обратную сторону, и все расхохотались. - М-да, морячки, семь футов под килем! Как в потемках, ощупью ищут где право, где лево! - проворчал Давлет. - Так вот, вам дается еще одно задание, сверхплановое и, считайте, главнейшее: за сегодня и завтра научиться безукоризненно ходить строем и безукоризненно выполнять все строевые команды! Нос в лепешку, глаза на лоб, еще не знаю что, но чтобы послезавтра - вас хоть на сцену Большого театра, ясно? - Мы недоуменно мыкнули. - Ясно, я спрашиваю?
- Я-ясно, - протянули мы.
- Я-ясно, - гнусаво передразнил Филипп Андреевич, скособочив физиономию и дрябло обвиснув телом. - Мокрые курицы! Амебы!.. Ринчин!- окликнул он пробегавшего поодаль физрука.-Поди сюда!.. Я уже за ту мысль взялся, Ринчин. Материал очень сырой, - кивнув на нас, сказал Давлет. - Ну, то есть, хоть выжимай, как я, собственно, и ожидал. Делать нечего, надо выжимать. Давай так: через каждые три часа - полчаса строевой!
- О-о! - загудели мы.
- Разрешите ваш дружный вой принять за одобрение! - с улыбкой конферансье раскланялся Филипп Андреевич.
- О-о-о! - поддали мы.
- Чтоб вы так маршировали, как вы воете!
- А не часто через три часа? - усомнился Ринчин.
- Нет! - жестко возразил Давлет.- Три часа - полчаса. И никаких поблажек! Знай, что у них сразу животы разболятся, зубы зашатаются, чирьи выскочат - подымай!
- Даже ночью? - спросил Ухарь.
- Даже ночью!
- У-у! - взвыли опять мы, полусмеясь, полуужасаясь.
- Ладно, ночь отставить, - ухмыльнувшись, смилостивился Филипп Андреевич. - Но днем чтоб!.. Засекай время, Ринчин, и начинай прямо сейчас! - Давлет как-то враз шевельнул всем, что было на лице, и стал грустным. - Ребята, не подкачайте, я вас очень прошу! - И как-то умоляюще-озабоченно оглядев нас всех по очереди, задержался на последнем, на Димке.
Я вдруг испугался - не скажет ли он, что, мол, а те, кто пока еще не юнги, от строевой освобождаются. Но Филипп Андреевич ничего больше не сказал. А тут на плац вырулил самосвал с гравием, начальник наш свистнул, делая шоферу какие-то знаки руками, и ринулся было туда, но Димка поймал его за локоть.
- Филипп Андреевич, пошлите меня!
- Куда? - не понял Давлет.
- А куда вы побежали. Чего вы все сами бегаете? А мы на что, рабочий десант?
- В самом деле! - удивился Филипп Андреевич. - Ну, мыслитель Баба-Яга! Дуй живо к шоферу и скажи, чтобы не на плац валил гравий, а ниже, к воде. Отсыпем почетную дорожку Посейдона! Скажи, что я велел.
- Есть! - Димка обрадованно подпрыгнул и, на лету развернувшись, стреканул вниз.
А я между тем, приглядываясь и прислушиваясь к неторопливо разбредавшимся по лагерю плотникам; не обнаружил среди них папы и у одного из них узнал, что он сегодня и не приедет-в конторе нашлись срочные дела. Это меня немного опечалило, но ненадолго. Ринчин кхекнул и сухо произнес:
- Слышали начальника? Все так и будет. Внимание! Равняйсь!.. Смирно!.. На месте шагом - марш!
И мы дернули коленками.
9
Егор Семенович, дальнозорко отводя голову, как дятел при ударе, вычитывал что-то в большой, похожей на классный журнал, книге и сверялся с тем, что лежало на полках. Сухонький, подвижный и низкорослый, завхоз был до того кривоног, что сапоги его сходились внизу, словно кусачки, и только при широко расставленных ногах делались параллельными. Такие вот поджарые и живые старички, с такими кавалерийскими ногами, чаще всего оказываются бывшими чапаевцами или буденновцами.
- Егор Семенович, нам бы десять ведер, щетки и тряпки - бак чистить, - сказал Ухарь.
- Пожалуйста - любезно отозвался тот, подошел к своему столику, отложил большую книгу и открыл тетрадку. - Ведра - пожалуйста, щетки - пожалуйста! Что угодно! Завези живую воду - дам живую воду!.. Так, на кого записывать?
- Что записывать? - не понял Ухарь.
- Что берете.
- А зачем?
- Чтобы отвечать: потерял - найди, не нашел - плати! - Ухарь присвистнул под наш хохоток и поскреб затылок.- А как же! Не у мамки с папкой!
- На меня пишите, на кого же!
- Остальных прошу за дверь! - турнул нас Егор Семенович, и мы столпились в проеме. - Как тебя?
- Ухарь.
- Это что, фамилия такая?
- Прозвище.
- На прозвище не записываю, - жестко заявил завхоз.- Сбежишь, а потом ищи тебя, ухаря, свищи!
- Тогда пишите на Рэкса, - вдруг лукаво нашелся Ухарь и жестом подозвал приятеля.
- И на Рэксов не записываю.
- Но это же фамилия!
- Вы мне бросьте! - пристрожился старик, откладывая ручку. - Или дело делать, или!..
- Митька, дуй за Давлетом! Пусть подтвердит, раз нам не верят! - обиделся Ухарь.
Но Митька не успел сорваться. Егор Семенович взял ручку и стал писать, поварчивая:
- Рэкс так Рэкс - мне все равно, прости господи!.. Ты что ли? Распишись вот тут. Ведер - десять, щеток металлических - три... Хорошо. Я ведь и так запомнил, не думайте!.. А тряпки вон в мешке, без записи. И веревки метров пять отрежьте от бухты, тоже без записи. Как зачем? А чем будете воду затягивать наверх?.. Ну, то-то, голова!.. Берите, десять ведер. Да не малированные, а цинковые! Буду я вам, Рэксам, малированные давать!
Минут через десять, в плавках и ремнях, мы были у залива. Наказав черпать по полведра и особо не спешить, чтобы не выдохнуться преждевременно, Ухарь выстроил нас цепочкой: Рэкс - у воды, потом Митька - где покруче, потом мы с Димкой - где положе, а сам он по лестнице забрался на подмости, к баку. Опередив Димку, я занял крайний пост, возле Ухаря, надеясь как-то привлечь к себе его внимание, а Димка и так уже привлек: и в драке, и с "велосипедом", и с чаем, и даже тем, что имеет забавное прозвище. А тут - ничего! Я пока даже не обратился к Ухарю ни разу, понимая, что если пятиклассник назовет десятиклассника вот так панибратски - Ухарем, то наверняка получит по шее, поэтому я, помня еще тот пинок у шлагбаума, не рисковал и никак не называл Ухаря.
Вода не поступала.
- Чего они там? - заволновался Ухарь.
- Ямку, наверно, ищут.
Ко мне подрулила Шкилдесса, и я опустился на корточки, поглаживая ее. Кошка была не чисто белой, а чуть пепельной, с несколькими угольными подпалинами, как будто однажды прыгнула сквозь огненный обруч. Главное пятно сидело на голове, кособоко, словно берет, охватив правое ухо и глаз. Окоем этого глаза был темным, а другого - бледно-розовым, и при глобусно круглой голове это как бы означало, что там ночь, а тут день.
- Твоя? - спросил Ухарь.
- Моя.
- Как звать?
- Шкилдесса.
- Хм!.. Пакостливая, небось?
- Не-ет, - протянул я. - Наоборот, она, например, когда пить хочет, прыгает на раковину и мяукает, чтобы кран открыли, и подставляет язык, как ладошку. И в бильярд умеет играть, в маленький, с железными шариками, - все разгонит по лузам и даже назад пробует вытащить, но пока не получается. Ей бы пальцы вместо когтей! - говорил я радостно, гладя и гладя кошку, словно ей самой все это рассказывал, а потом поднял голову - слушает ли Ухарь. Он не только слушал, но и глядел на нас, приоткрыв рот, что означало почти улыбку. - А спит она в картонной коробке, у батареи, - продолжил я. - Как мы ее котенком положили туда, так и спит. Уже тесно, уже вон какая дуреха, а привыкла. Издали видно- если коробка расперта, значит, там Шкилдесса!.. И драчливая! Однажды мне чуть глаз не выкусила! Лежали мы на кровати и смотрели друг на друга. Я прищурился и давай вращать глазами, а она вдруг - прыг! Я аж на пол слетел! Думала, наверное, что мыши! Веко поцарапала!
- Да-a, артистка! - заключил Ухарь. - У нас дома тоже кошка есть, но дура дурой!
- А что такое "локшадин"? - спросил я.
- Это Рэкс изобрел.
- А как Рэкса звать?
- Рэкса?.. Женька, - не сразу припомнил Ухарь. - Но для нас он всю жизнь Рэкс. Мы ведь не обманули старика, Рэкс - это действительно его фамилия.
- Странная. А как нам его звать?
- Тоже Рэксом.
- А он не того?..
- Не должен. Фамилия же. Конечно, собачкой тут попахивает, но ведь Пушкин тоже пахнет пушкой, а Гоголь - вообще смех, если вдуматься, а привыкли. Кстати, Рэкс по-латыни - король, так что ничего смертельного.
- Тогда, может, Королем и звать? - не унимался я.
- Ну, какой он король, он Рэкс.
- А тебя как звать?
- Ухарь.
- А по-настоящему?
- Олег.
- А мы как должны звать?
- Ухарем, наверно.
- А ты не того?..
- Не должен.
- А может, Олегом лучше?
- Да зови хоть горшком, только в печку не ставь!
- А как тебе приятнее?
- Хм! - усмехнулся Олег. - Мне приятнее, когда меня оставляют в покое. Я не сейчас имею в виду, а вообще. О, наконец-то! - воскликнул он.
На откосе появилось первое-ведро.
Бак был здоровым, по плечи Олегу, с танковым люком и с двумя кранами: один у самого днища, а второй чуть выше. Отвинтив нижний, Олег лил воду сперва так, чтобы смыть главную грязь - и правда, потекла темная жижа, - потом закрутил его и открыл второй, сказав, что будет наполнять бак до тех пор, пока не побежит из этого, верхнего крана.
И ведра пошли, поехали как по щучьему велению.
Из задней двери камбуза вышел Давлет, покружил вокруг колесной электростанции, которую привезли вчера, так как прокладка ЛЭП затягивалась, и крикнул нам:
- Ну, пустили насос?
- Пустили, - ответил Олег, натужно перебирая веревку - ему досталась самая тяжелая точка.
- Прекрасно! - и Давлет исчез.
Передав Димке пустое ведро и подхватив полуна-полненное, я семенил к подмостям, когда Шкилдесса, с фырканьем вылетев из кустов, бешено взметнулась на столб под самый настил, треугольно взъерошив спину и утробно урча. Кого-то испугалась.
Я глянул подальше и вдруг прямо, метрах в десяти, увидел в траве черную собаку, которая, вывалив на сторону парной язык, то приседала нетерпеливо, то вскакивала, ища пропавшую кошку. Поймав мой взгляд, она со сдержанной досадой гавкнула и бочком-бочком отступила к кустам. А там, почти слившись с зеленью, стоял высокий и тощий мужчина. Приподняв кепку, он почесывал мизинцем макушку и, щурясь, озадаченно изучал камбуз, точно давно не ел и теперь прикидывает, как бы поесть.
Я так и застыл, согнувшись и не смея опустить ведро на землю. Перед глазами что-то мелькнуло.
- Лей! - сказал Олег.
- Бич! - прохрипел я, кивая в лес.
Ухарь живо обернулся, прячась, как от выстрела, за бак, и тут же, пронзительно-коротко свистнув два раза подряд, быстро спустился по лестнице. Вдоль цепной водокачки прозвенели брошенные ведра, и Митька с Рэксом, которым был, видно, понятен этот сигнал, мигом очутились у подмостей. Димка - тоже. Не сводя взгляда с мужика, Ухарь шепнул углами губ:
- Тихо, парни! Пошли!
И мы впятером направились в осинник.
Пес зарычал и кинулся было на нас, но, пораженный нашей невозмутимостью, отпрянул и, скуля, улепетнул за хозяина. А тот не спеша надел кепку и приветливо-невинно сморщил нам навстречу свою небритую и худую физиономию. Ни ружья, ни топора при нем не замечалось, одна лишь котомка в опущенной руке.
Метрах в трех мы остановились.
- Вы кто? - спросил Ухарь.
- Я, тых-тых-тых, человек.
- Пройдемте с нами.
- Тых-ты-тых-куда? - прокудахтал незнакомец, напрягая шею и губы и даже кособоча при этом голову,- Я лучше, тых-тых-тых, обойду вас!
- Надо было раньше обходить! А теперь мы обойдем вас и проводим к своему начальнику.
Ухарь мотнул нам головой, и мы подковой обступили пришельца с тыла, оставив свободным путь к камбузу. Но это не произвело на чужака особого впечатления. Обернувшись к нам, он собрался было снова пуститься в объяснения, но Ухарь вдруг расстегнул морской ремень, обмотнул его вокруг правой руки, а в левой занянчил тяжелую пряжку. То же самое сделали и мы. Какое-то время поразмыслив, дядька заикасто просифонил:
- Н-н-ну, пошли!
И покорно двинулся к камбузу, кинув за плечо котомку. Пес, путаясь в его ногах, лаял на триста шестьдесят градусов, как в круговой обороне. Пропустив пленника в заднюю дверь, мы ввалились следом и, миновав всякие полутемные кухонные закутки и зигзаги, вышли в яркий, с трех сторон застекленный зал под желтой, в отличие от хозкорпуса, пластиковой крышей. У парадных дверей Филипп Андреевич что-то обсуждал с плотниками, поглаживая березу, которая проходила прямо сквозь настил лестничной площадки. Увидев нас, он сбился и тревожно спросил:
- Что случилось?
- Да вот, за камбузом взяли, - сказал Ухарь.
- Кто вы такой? - спросил Да влет бродягу.
Словно разрядившись в коротком разговоре с нами, дядька долго щерился и фыркал, заводясь, как мотор со слабым аккумулятором, наконец выпалил:
- Тых-тых, тых, я рыбак.
- Рыбак? А что, разве за камбузом у нас щуки завелись?
- Я только иду на рыбалку, - пояснил незнакомец, тыча Филиппа Андреевича в плечо, чтобы тот смотрел на него. - Сверху иду, через гору. Там тропа есть, прямо от поселка. Ну и слышу, тых-тых-тых, - стук и бряк. Остановился. Интересно же! Триста лет глушь была, а тут - на тебе, трах-бах! Посмотрю, думаю, и вкруговую на мыс. А ваша братва, тых-тых-тых, возьми меня да и защучь, как американского шпиона!
- И правильно сделала! - одобрил Давлет.
- Правильно! - согласился мужик, продолжая тычками в плечо требовать у начальника внимания к себе. - Если бы не правильно, я бы не дался! А раз порядок - я, тых-тых-тых, не возражаю! Хотите обыскать - вот мой сидор, в нем кусок сала, полбулки хлебала две луковицы! - И дядька поболтал котомкой.- Из оружия - только складешок, не зубами же рвать рыбу!
- Ясно! - удовлетворенно сказал Давлет. - Что ж, рыбачьте, но поищите другой залив!
- Н-н-не могу! - вдруг уперся заика.
- Как это не можете?
- Я тут привык! Двадцать лет рыбачу! Еще до ГЭС и до моря рыбачил! Меня тут вся рыба знает! Как иду - она, тых-тых-тых, пляшет! - горячо заговорил дядька, кивая в сторону залива, куда мы невольно повернулись, словно желая убедиться, правда ли, что рыба пляшет.
- И что нам теперь, лагерь сносить?
- Тых-тых-тых! - запротестовал рыбак. - Уживемся. Вы тут, а я вон на том мысочке.
- Нельзя. Там маяк будет.
- Когда?
- В будущем году.
- Тых-тых-тых, согласен! - деловито-примирительно сказал дядька. - В будущем году я как раз, тых-тых-тых, иду на пенсию и буду сторожить ваш маяк. А пока порыбачу! - Его тых-тыханье не считалось бы, наверно, заиканьем, если бы остальная речь была нормальной, но он спотыкался почти на каждом слове, а то вдруг так начнет буксовать на одной букве, что его хотелось подтолкнуть или хлопнуть по спине, редкие фразы выходили гладкими. - Вы, тых-тых, не бойтесь! Я не вор, не бродяга и не дурак, кстати, хоть и похож на всех их вместе взятых! Я, тых-тых, компрессорщик. У меня три сына, как вы, и десять, внуков, как ваша братва. И все ждут, когда дед им рыбы принесет. Да и вам на уху будет! Много не обещаю, но пяток окушков всегда ваши!
- Пяток? - переспросил Давлет, задумавшись,
- Ну, тых-тых-тых, с десяток!
- А что, это идея!
- Ык, конечно!
- Как вас звать?
- Иван, тых-тых-тых, Копылков. Я в АТУ на правом берегу работаю. Можете проверить.
- А кто там начальником эксплуатации? - спросил вдруг Рэкс.
- Рэкс, - ответил дядя Ваня.
- Правильно! - просиял Рэкс.
- Это его сын, - пояснил Филипп Андреевич.
- Ну-у! - воскликнул дядя Ваня и затыкал Рэкса в плечо, словно без взгляда собеседника у него не срабатывало какое-то зажигание. - Почти родня, а вы меня - пряжками!
- Служба! - сказал Ухарь.
- А ну-ка надеть ремни! - пристрожился Давлет, видя, что мы все еще поигрываем ими. - И учтите, десантнички, что морская пряжка - это холодное оружие! Она не раз выручала моряков в критические моменты рукопашных! Так что не очень-то размахивайте, а то заменю на обычные!
- Не-ет! - враз возразили мы, застегиваясь.
- Вот так!.. Так сколько ты нам окушков обещаешь? - вернулся к прерванной мысли Филипп Андреевич. - С десяток?
- От силы - полтора.
- Мало. Сотню!
- Тых-тых-тых, это грабеж! - воинственно протарахтел рыбак. - Я всего-то штук пятьдесят окушков достаю да одну-две щуки! Да налим-другой когда влетит! И если все вам, то что же, тых-тых-тых, внукам?
- Все внукам, батя! - успокоил заику Давлет. - Твоего нам ни чешуйки не надо! Только руководство. Мы создадим свою рыболовецкую бригаду! Как, ребята?
- Хм, - сказал Ухарь.
- Выделим четырех весельный ял, достанем пару сетей, удочки - и чтобы раз в неделю весь лагерь ел уху! - размечтался Давлет. - По рукам, дядя Ваня?
- Тых-тых-тых! - И они пожали друг другу руки.
- Ну, и прекрасно! Очень кстати тебя поймали: и сторож, и рыбак! Обрастаем помаленьку кадрами! Забрел бы сюда комиссар какой-нибудь! А то не могу найти комиссара. А ну-ка, ребята, прочешите лес, может, он где-нибудь прячется, увиливает от работы, как салтыков-щедринский мужик! - рассмеялся Филипп Андреевич. - Вот так нужен комиссар!
- Комиссар? - переспросил Димка.
- Да.
- Хм, - хмыкнул он и задумался.
О какой бы потребности ни зашла речь, Димка всегда участливо задумывался, делал обнадеживающий вид и даже лез в карман, словно там у него был мировой запас всего-превсего, и лишь потом с грустью пожимал плечами, мол, извините, нету. Он и сейчас занес было руку, но на полпути спохватился, что чего-чего, а уж комиссара в кармане никак не вышаришь.
- Может, попробуешь, Баба-Яга? - спросил Давлет.
- М-м, - мыкнул тот улыбаясь.
- Куда с его прозвищем в комиссары! - усмехнулся Рэкс.
- А с твоим-то? - взъерошился Димка, подаваясь к Рэксу. - У меня хоть прозвище, а у тебя фамилия такая, что тебе вон Егор Семеныч даже ведра не хотел давать!
- Ну и замолкни!
- Рэксина!
- А не возьмешься ли ты, дядя Ваня, еще и комиссарить по совместительству? - улыбнулся Филипп Андреевич.