- Дедушка! - Вдруг сразу с двух сторон услышал крик Лиходеич. Влево посмотрел - Тим благим матом орет, руками машет, а на голове у него возмущенно Аграфена квакает, вправо посмотрел - Тим благим матом орет и показывает пальцем на второго Тима с лягушкой.
- Наваждение, - прошептал Лиходеич, три раза через левое плечо плюнул и скорехонько перекрестился. Ничего не помогло - два Тима стояли друг напротив друга и вопили. - Цыц! - рявкнул Лиходеич и ногами затопал. - Аграфену мою напугали! Нельзя так с почтенными дамами обращаться! Тимы примолкли, а лягушка от греха подальше в кувшинчик плюхнулась.
- Дедушка, кто это?! - Закричал один Тим.
- А ты сам-то - кто?! - С досадой рявкнул Лиходеич. - Как узнать, кто из вас оборотень? У обоих волосы золотые, глаза зелёные ошарашенные, носы облупленные и - сразу видно - любопытные. На обоих костюмчики джинсовые. Одна разница - он лягушку боится, орет как оглашенный. Что про меня с таким ором в лесу подумают - леший, скажут, на старости лет умом тронулся, детей режет!
- Я - Тим! - Обиженно сказал Тим и недобро уставился посиневшими, как грозовая туча, глазами на двойника.
- А я - Дан, Даниил, Даня, - сказал другой Тим, также темнея глазами. - Я из лагеря пришел.
- Ну, вот я и дождался того, чего боялся, - опускаясь на завалинку, прошептал Лиходеич. - Вот он, клад, значится… С юмором был мой сродственничек, ох, с юмором… Всё, кончилась моя спокойная жизнь, как пить, кончилась, - и уже громко и как-то по-стариковски горько, обиженно крикнул, ткнув пальцем с каменным ногтем в сторону Дана: - Ты брата хотел? Вот он стоит, лягушек боится. Шила, видать, в мешке не утаить! Ну, не понятно говорю? Братья вы, братья. Тимидан какой-то получился!
Тим и Дан во все глаза смотрели друг на друга, изучали пытливо, а потом вдруг разом расхохотались:
- Тимидан! Тимидан!
- А ты точно не оборотень? - На всякий случай поинтересовался Тим, засматриваясь в глаза с такими же золотистыми улыбками, как у него самого.
- Точно не оборотень. А ты мой брат, да? Я тебя ищу! Правда, ты мне не снишься? - Спрашивал Дан.
- Не-а! - Недоумённо и радостно отвечал ему Тим, не отпуская из своей обветренной руки руку брата. - Я тебя ждал. Я так хотел, чтобы ты у меня был. И вот - на тебе, сам пришёл. Лиходеич тем временем, смешно размахивая руками, что-то ловил летучее и невидимое в фиолетовый флакончик.
- Что это вы делаете? - Спросил Дан.
- Да смех я ваш ловлю, - засмущался Лиходеич. - Нравится он мне. Хочу, чтобы навсегда сохранился. Даня только плечами пожал - чудеса здесь в лесу, да и только.
Когда страсти улеглись, то начался серьезный разговор - за жизнь.
И выяснилось, что мама Тима и Дана всю жизнь после рождения близнецов и удивительного исчезновения одного из них прямо из роддома, была уверена: пропавший сын жив. Никто в это не верил кроме неё и Дана. Несколько лет тому назад на местном телевидении появилась передача о проделках главврача местного роддома. Оказывается, он не один год продавал малышей разным людям и даже иностранцам. Корреспондент предполагал, что дети и в частности один из братьев Кузнецовых (фамилия Дана и Тима) вполне могли оказаться живыми, и их надо искать как за пределами страны, так и в сельской местности в окрестностях города. После этой передачи Даня специально поехал летом в лагерь труда и отдыха, чтобы местных жителей поспрашивать, не видали ли они мальчика, похожего на него. И вот удача - на второй же день поисков он наткнулся на избушку, где живёт его собственный родной брат.
- В этом ничего удивительного нет, - пояснил Лиходеич. - Когда человек выбрал правильный путь, считай, он уже треть пути одолел. Когда он идёт по нему и не сбивается, конец пути ему навстречу сам бежит. Значит, ты, Даня, хороший человек, если тебе удача благоволит.
А Даня с Тимом не могли наговориться. Тим его и с Водяным познакомил, и вихорево гнездо подарил, рассказал, как по камням можно будущее узнавать. А потом, когда сумерки в углах завелись, в ту минутку, когда душа особенно уюта просит, Даня рассказал Тиму про маму, а про отца сказал, что он погиб ещё до их рождения при испытании секретного корабля, а вот какого именно - морского или космического - пока уточнять не стал.
- А какая она - наша ма-ма? - Тим произнёс слово мама так, как будто впервые научился говорить. - Мама? - Переспросил Даня. И тут же выпалил: - Знаешь, как она тебя любит?!
- Не знаю, - растерянно произнёс Тим. - Разве меня можно любить?
- Она тебя очень любит, - вновь повторил Даня. - Ты увидишь её и сразу поймёшь: МАМА.
Вечером он, пообещав на следующее утро вернуться, засобирался в лагерь - предупредить, чтобы в розыск теперь уж и его не объявляли. Лиходеич вызвался его проводить, а Тима, несмотря на все мольбы, заставил дома сидеть - срочно улей готовить для новой пчелиной семьи. По дороге, когда уже далеко отошли от избушки, леший Дану и предложил:
- Хочешь на бал нечисти посмотреть?
- Хочу, - ответил ничего не подозревающий Дан.
- Пошли, - потянул его за рукав леший. - Только ты ничему не удивляйся, делай то, что тебе говорят, и знай: как бы тебе страшно ни было, все это когда-нибудь кончится.
Ох, как непросто было Лиходеичу вести Дана к лютому Нию. Леший старался не смотреть на мальчике, по лицу и весёлому характеру неотличимому от Тима. Ноги у Лиходеича заплетались, на ровном месте он падал. Сороки вопили: "Беги, парень, беги!" Но Данька не знал лесного языка и только подсвистывал птицам, думая, что они друг с другом разговаривают.
- Вы слышите, господин Ний, - закричал Ворон, дочитавший последнее слово. - Это подлог, это не мальчишка, которому хоть какие-то навыки тайного ремесла привиты, которого хоть как-то кощуны творить учили. Он опасен, этот Дан. Вышвырнуть его надо! Это он сейчас такой тихий, мы ему столько дурмана успокоительного влили! А что потом будет? Его хватятся, начнут искать. А нам тихо сидеть некогда. Нам Тронный зал заново отстраивать надо, - верещал Ворон прямо в железное ухо Ния, лицо которого скособочила гримаса отвращения.
- Прошляпил ты! Не проследил за лешим! - Угрожающе сказал Ний, плюясь огненными каплями. - Я тобой ужинать сегодня буду. А парня пока поберегу. Я за него выкуп могу получить. Так сегодня все террористы работают. Пока у тебя до ужина ещё есть время, выясни - что за изумрудный флакончик подсунул мне леший. Чья там душа? Не думаю, что он туда запихнул душу Тима, а Данькину - точно не успел бы собрать. Проверь! Торопись, но только сильно крыльями-то не маши, а то похудеешь, а я мясцо с жирком люблю! Ну, в общем, за ужином встретимся! Ха-ха-гы-ы-ы-ы-ы-ы!
На это Ворон подумал: "Ну уж, дудки!" И полетел отдать распоряжение подменного мальчишку напоить зельем, отбивающим память - пусть до поры дрыхнет. "А вот чья душа во флакончике томится - это любопытно, - думал Ворон. - Кого же это не пощадил лихой старичок, а? Чью же это жизнь он так низко ценит? Ведь знает, что тому, чья душа у Ния в коллекции, ох как несладко живётся: кошмары снятся, кости болят, голова не соображает, душа ноет. В любую секунду он, разозлившись, кокнет флакончик - и ты уже мёртв". Так думал Ворон, улетая из покоев Ния по длинному, тайному коридору, известному только самым приближенным к злодею.
Стены коридора состояли из сотен ячеек, закрытых стальными дверцами с кодовыми замочками. Именно здесь находилась коллекция Ния: флаконы с закупоренными душами его рабов, называемых в народе нечистью. Именно сюда приходил по ночам Ний, открывал тот или иной ящичек и доставал подвластную ему душу. На мониторе, загорающемся сразу, как открывалась дверца, он читал длинный список прегрешений, которые числились за этой душой, и наслаждался, узнавая о глупости, грубости, подхалимаже, предательстве. Список грехов обычно составлял Ворон. За хорошую плату он приписывал гадости. Если же тот, чья душа попадала в коллекцию Ния, не платил пернатому звонкой монетой, Ворон терял вдохновение и список получался невелик, а это приводило Ния в неистовство. Он презирал всех гадких злоденцев за их гадостные дела, но ещё больше злился, когда этих дел было мало. Читая сотворенные Вороном характеристики своих рабов, Ний все больше убеждался, что он - самый лучший на свете и только он - самый умный - должен карать подвластных ему существ. А тот, кто еще не подвластен, должен вскоре стать его рабом во что бы то ни стало. От гнева его железное лицо с застывшей гримасой отвращения накалялось, и с него стекали огненно-красные капли расплавленного металла. И любая душа во флаконе вскипала от одного злобного взгляда, направленного на неё. А у того, кому когда-то принадлежала душа, как бы далеко он ни находился от злополучного места, начинался жар, и температуру не мог сбить ни лёд, ни аспирин.
Вчера в этой коллекции появился новый изумрудный флакон с бедной, беззащитной душой. "Чьей? Чьей? Чьей? - Стучало в голове у Ворона. - Впрочем, не все ли мне равно? Если я не хочу стать ужином, пора подумать о пластической операции и пересадке перьев. Кем же стать - голубем, жар-птицей, курицей? Хм".
Глава седьмая, в которой Тим уходит из дома и получает поддержку Числобога
- Я думал, тебя уберегу от служения Нию, и мы заживем как прежде, - говорил Лиходеич, кладя примочку из чистотела на горящую рану Тима. - Да, вижу, не смогу. Да и ты брата в беде не оставишь. Ты боль Дана за километры почувствовал. Половину из неё на себя принял. - И хорошо, - едва выговорил сквозь сжатые зубы Тим, - иначе он бы не вынес. Я, дедушка, спасать Даньку пойду. А ты мне поможешь?
- Ох, хляби небесные, топи болотные! Вот что значит - леший, порода паршивая! - Лиходеич залпом осушил литр настоя валерьянки. - Да не могу я с тобой идти, Тимочка. Я сам себя страшнее всех наказал - что не могу свои ошибки сам исправить. И хотел бы, да не могу.
- Почему?
- Я свою душу злодеям отдал - в зелёном флакончике. А твоя-то посмотри - вот она, свеженькая, как роса, чистая, как вода в реке Ледянке, - Лиходеич бережно достал из-за пазухи фиолетовый флакончик, осторожно взболтнул искорки, и спрятал обратно. - Пока у меня есть время, пока Ний не узнал о подмене, я должен отдать твою душу родной матери. Только материнская любовь сохранит душу своего ребёнка в целости и сохранности. Я должен успеть донести флакончик и повиниться перед ней, - Лиходеич деловито посмотрел на часы. Каждая минута на счету. - Как только Ний узнает про обман, нам конец!
- Как же я спасу брата? Как я спасу Даньку один? С чего начинать? - У Тима разгорелись зелёные глаза.
- Для того, чтобы вызволить брата и снять с него и себя клеймо чёрной силы, тебе нужно найти вечный огонь Знич.
- И где же он горит, дедушка?
- Знич горит на Вечном Дубе. Вечный Дуб стоит в Вечной Роще. А она находится между Явью - реальной жизнью - и Навью - страной ушедших от нас. Между жизнью и смертью.
- Но как мне попасть между жизнью и смертью?
- Тебе, мой мальчик, не раз придется оказаться между жизнью и смертью. Насчет этого ты не бойся, - невесело усмехнулся Лиходеич и полез в нетопленую печку. - Где же это она? А вот! Держи Неугасимую свечу, - протянул он Тиму небольшой, оплывший огарочек. - Подпалишь её от Знича, она сама пламя сохранит.
- Скажи, куда мне идти?
- Дорога всегда начинается вот здесь, - и Лиходеич приложил ладонь к сердцу Тима. - Твоя дорога началась с любви к брату. Помнишь, я говорил: когда человек выбрал правильный путь, считай, он треть пути одолел, когда человек идёт по пути и не сворачивает, конец пути к нему сам бежит. Запомни, Тимочка!
Тим зашнуровал кроссовки и застегивал уже карабин у рюкзака, перебросив его широкую лямку через правое плечо.
- Вот только времени у тебя в обрез, - продолжал Лиходеич. - Сейчас на дворе последний месяц лета. Как только жаворонки унесут тепло, яд клейма совсем отравит кровь Дани, и он превратится в одного из злоденцев. Этот яд может влиять и на тебя, раз и на твоём плечике чертополошная отметинка нарисовалась. Запомни: есть твоя душа - чистая и горячая. А если ты почувствуешь в ней зло, если тебя одолеет обида и злость, знай, это действует яд, и постарайся ему не поддаваться. Нужно управиться до осени. А что если ты не успеешь? - Лиходеич задумался, примолк. - Знаешь что, иди-ка ты к Числобогу. Может, он что-нибудь придумает. Он мой добрый товарищ. Я тебе план начерчу, - и Лиходеич в один миг нацарапал гвоздём на берёсте путь до Числобога.
…Лиходеич и Тим вышли из родной избушки, не зная, вернутся ли когда-нибудь в неё, не ведая, в последний раз или нет видят друг друга.
Лиходеич разломил круглый каравай на две части и большую протянул Тиму:
- Возьми, Тимушка, Лучшую долю. Тебе она обязательно пригодится.
Тим вдохнул кисловатый аромат хлеба, сытный запах проклюнувшихся за ночь подосиновиков и запах намокшей крыши родного дома. Накрапывал утренний Дождик, тихонько рассказывая какие-то важные новости лешему. Лиходеич запрокинул голову, капельки попали ему на губы, он их слизнул, причмокнул. Он как будто к чему-то принюхивался или прислушивался. Тим, немного озябший, не отрывал от Лиходеича взгляда. И Лес тоже прислушивался к рассказу Дождя. Ели предостерегающе подняли зелёные лапы, усмиряя шорохи Травы, вздохи Реки. И птицы, которым пришла пора здороваться с Новым Днём, задержали горошинки Песни в клювах. Они понимали друг друга, у них был Общий язык. И Тиму стало грустно, что Лес обиделся на него и лишил понимания общего разговора. Наконец, Лиходеич заговорил:
- Будь чутким, как влажный нос у голодного волка. Пусть твои глаза видят каждый предмет, как если бы ты был и муравьём, и орлом одновременно. Тебе пригодится мужество, мой мальчик. Но помни, что порой оно заключается не в храбрости перед противником, а в продолжение своего Пути несмотря ни на что. Если ты вернёшь себе дар понимания Общей Речи, и о тебе заговорят на ней, - ты достигнешь цели, мой мальчик. Ну, не время дорого, пора, - сказал Леший, будто уловив какой-то верный знак, посланный ему. - В Добрый час. В Добрый час, мой мальчик.
Он кинул под ноги Тиму жёлтую нитку, она развернулась тропинкой, тут же слегка раскисшей под Дождиком, и троекратно расцеловал своего любимца:
- Иди! - И быстро, чтобы ни одна любопытная сорока не подсмотрела, перекрестил широким крестом его худую спину. И уже больше не оглядываясь, бесшумно зашагал по дремучей чаще в другую сторону.
* * *
Прохожие с удивлением поглядывали на худого мальчишку с румянцем во всю щёку, который разворачивал один за другим брикетики пломбира, и лизнув холодную сладость, морщился и отправлял мороженое в урну. А всё объяснялось очень просто. Как только Тим оказывался в городе, в его нос будто забирался ёж, до этого проживающий, видимо, в бензобаке грузовика. Что ни брал в рот Тим - решительно всё имело ротоносораздирающий химический привкус. И даже когда он лизал морожёное, ему казалось, что он лижет кусок заледеневшего бензина. "И как здесь люди живут? - Не без сострадания поглядывал Тим на шагающих и проезжающих горожан. - Хоть противогаз надевай - воздух хуже болотного".
Когда очередное эскимо полетело в урну, из рюкзака за плечами мальчика выскочило что-то наподобие высохшей ручки, с хлюпом втянуло в себя мороженое и шмыгнуло назад. После чего раздалось удовлетворённое урчание. Тем временем Тим вытер руки и достал заветный клочок бересты. - Мы, пожалуй, дошли, - сказал он и потряс плечами, отчего сразу стало понятно, что у него нет привычки болтать вслух с самим собой и слова предназначались тому, кто находится в его рюкзаке. - Если я не ошибаюсь, в этом здании и работает Числобог, - сказал Тим, поглядывая то на кусочек бересты, то на дубовые двери здания с вывеской: Научно-исследовательский Институт Точного Времени.
- Уф-ф-ф-ф! - Раздалось шипение из рюкзака. - Тащишь меня и тащишь, укачал! Тим осторожно снял со спины рюкзак, из которого высунулась чёрная бархатная головка на длинной шее. Издали могло показаться, что мальчик разговаривает со змеёй.
- Не обижайся, Обида, - сказал Тим, поглаживая возмущённо распахнутый клюв. - Мы договорились, что ты не будешь называть меня Обидой, но только Обби - легко и непринужденно. Но не договаривались, что будешь морить голодом и трясти битых пять часов в этой противной сумке! - Зелёные волоски на лобике лебедя возмущённо встали дыбом. - Голодание - не моя любимая диета! С утра маковой росинки во рту не было!
- Но я же предлагал тебе еду!
- И это ты называешь едой? - Зашипела лебедь. - Анютины глазки, которые растут рядом с шоссе? У меня клюв чуть не отвалился, как только я их понюхала. Или розы возле Дворца бракосочетаний? От них у меня почти началось скоропостижное выпадение перьев! Или декоративная капуста на главной аллее проспекта? От одного её вида я почувствовала себя настоящей козой!
- А петрушка и укроп, которые я купил тебе на базаре? А пирожок с черникой? А…
- И это ты называешь маковой росинкой? - Укоризненно прошептала Обида.
Тим открыл, было, рот, чтобы сообщить, что он думает по поводу маковой росинки и Обиды, но покосился на вывеску и решил не терять зря время.
Он вновь вскинул рюкзак с птицей на плечо и отворил дверь института.
- Ваш пропуск! - Остановил его толстый охранник с торжественными бакенбардами.
- У меня нет пропуска, - смутился Тим.
- Нет пропуска? - Бакенбарды охранника вытянулись параллельно полу, а лицо потолстело ещё больше, как бы даже заслоняя проход.
- Понимаете, мне нужен… Числобог, - Тим выговорил имя Покровителя времени робко, опасаясь, что охранник сочтёт его сумасшедшим.
Но охранник и вида не подал, что удивлён.
- А-а, - сказал он. - Сейчас.
Он набрал номер на телефоне и ласково объявил в трубку: - Игорь Петрович, к вам тут молодой человек прибыл. Пропустить? Есть, пропускаю! - Благосклонно кивнул Тиму - дескать, путь открыт. И весомо добавил: - Вас ожидают в комнате 225. Второй этаж. На втором этаже Тим остановился возле комнаты с табличкой: "Игорь Петрович Числобог, главный специалист". Он постучал, и, услышав энергичное "Ага!", распахнул дверь.
- Тим, ну ты, брат, и вымахал! - Посреди комнаты стоял мужчина высокий и стройный, как совпавшие на цифре 12 стрелки часов, и приветственно помахивал розовой детской лейкой. - Ты маленький был, когда я в Разбитую коленку приезжал. Нам Водяной такую мировецкую рыбалку организовал! Не помнишь?
У мужчины было очень молодое и очень весёлое лицо, но стоило ему повернуться в профиль, показать седые виски, впечатление менялось - он выглядел почти стариком, отягощённым печальными думами. "Конечно, таким и должен быть повелитель Времени, - подумал Тим. - Всегда молодым и вечно старым".