И в этот момент кто-то огромный, невидимый ударился медным лбом в каменный пол, и начал класть звонкие поклоны, прыснули по серебряному блюду костяные шарики, разбился с приятным стеклянным шорохом десяток хрустальных ваз, и наперебой заголосили кукушки. Это разом проснулись часы и стали отбивать положенный час. Весь кабинет Числобога был загромождён хронометрами. В разных углах комнаты располагалось около десятка разноцветных избушек, из которых каждые полчаса выскакивали птицы и старательно сообщали который час. На электронных табло мигали синие и зелёные цифры, аккуратно отмеряя секунды. Стояло восемь напольных часов в искусно сделанных футлярах из красного дерева, а за стеклянными дверцами туда-сюда с достоинством плавали лунообразные маятники. Одни часы показывали полдень, другие - пять часов, третьи - восемь… Негромкое тиканье не прекращалось ни на секунду, будто сотни человечков постоянно топали, делали шаг вперед и назад. Шаг вперед и назад. Шаг вперед и назад.
Между тем Игорь Петрович, расспрашивая Тима о Лиходеиче, продолжал орошать цветы в большой круглой клумбе, расположенной прямо на длинной тумбочке перед его письменным столом. Цветы росли разноцветными клинышками - клин розовый, клин голубой, клин синий, клин жёлтый… Всего Тим насчитал их двенадцать. Причем сейчас все, кроме одного клинышка неизвестных Тиму розовых цветов, спали, смежив лепестки.
- Знаешь, что будет, если во всем мире остановятся часы? - Спросил Игорь Петрович, ставя лейку на подоконник.
- Кажется, да, - ответил Тим, кивнув на клумбу.
- Верно, - улыбнулся Игорь Петрович. - Выручат эти часы. Чуткие цветы, повинуясь Мировому ритму, просыпаются и засыпают в одно и то же время. У каждого создания природы своя Речь, но как замечательно, что они все нашли Общий Язык. Иначе этот мир не мог бы существовать. Всё держится на всеобщей солидарности!
Тим нахмурился. Ему предстояло вновь искать Общий Язык.
- Какая забота привела тебя сюда? - Спросил Числобог, закончив заниматься цветами, и жестом приглашая мальчика сесть в кожаное кресло.
Тим всё рассказал ему.
- Я понял, зачем Лиходеич прислал тебя ко мне, - озабоченно сказал Числобог. - Остается очень мало времени на то, чтобы успеть спасти Дана. Намного меньше, чем это может показаться, брат, - Числобог повернулся к Тиму в профиль и моментально состарился. - Великий философ Вольтер когда-то давно написал: время довольно длинно для того, кто умеет им пользоваться. Я могу сжать для тебя пространство во времени, - с этими словами Числобог написал на листке бумаги какое-то слово и смял его. - Видишь, листок остался тот же самый, и слово осталось то же самое - СУДЬБА. Но теперь листок, который раньше мог закрыть мою ладонь, помещается в кулаке. Так и я могу поступить с пространством твоего Пути. Я сожму его. И тогда ты успеешь найти очистительный огонь Знич и спасти Дана. Но знай, что тебе от этого будет труднее. В несколько раз острее ты будешь чувствовать страх и боль. Согласишься ли ты терпеть боль не час, а полчаса, но эта боль будет сильнее в два раза?
- Я хочу найти брата, - ответил Тим, не спуская глаз с Числобога.
- У тебя не будет времени, чтобы обдумать, как лучше преодолеть препятствие. Тебе придется полагаться только на свою интуицию. Но если она не станет твоим вторым умом, ты проиграл, - Числобог прямо смотрел в глаза мальчика своими тёмными бездонными глазами. Он как будто бы видел далёкое будущее - то, что никто не мог видеть сейчас, кроме него, покорителя времени. Странные тени скользнули в глубине его глаз. На долю секунды Тим ощутил себя будто в гладком тоннеле, и страх овеял его, как сквознячок. Он тут же сморгнул, прогоняя наваждение, чтобы не испугаться до срока, чтобы не сомневаться в Пути.
- Я хочу спасти брата, - твердо сказал Тим.
- В те часы, когда ты бы спал, ты не сомкнешь глаз. В те минуты, когда пот высыхал бы у тебя на висках, твоя спина покроется кровью от напряжения. Ты готов? - Если бы Тим и хотел сказать нет, он не смог бы это сделать. Крепкая, как мороз, сила, волной исходящая от Числобога, влилась в него.
- Я спасу брата.
Лицо Покровителя Времени, древнего и всегда молодого Числобога, лицо которого напоминает огненное солнце, а профиль похож на седой месяц, сияло. Голос его гремел так, что у Тима закладывало уши.
- Хорошо, - проговорил Числобог и утомлённо прикрыл глаза, сразу превратившись в обыкновенного усталого человека. Он взглянул на Тима, улыбнулся и тихо произнёс: - Я обещаю тебе, мой мальчик, твоя смерть не долетит до тебя. Ты будешь жить. Я позабочусь об этом.
Числобог разложил на столе огромную карту, поделенную на две части: одна была голубоватой с розовыми и зелёными островками, на другой - тёмно-коричневой - проступали жёлтые и красные пятна. Сверху было написано: ЯВЬ И НАВЬ.
- Мы находимся вот здесь, - Числобог подчеркнул точку, под которой Тим увидел слово Москва. - А тебе нужно вот сюда! - Карандаш Числобога уткнулся в облако с названием Вечная Роща, которое находилось на границе голубой части с коричневой. - Самый короткий путь лежит через весьма опасную для путешествий страну Видению. Там всё призрачно и обманно. Там ничему нельзя доверять и необходимо всегда быть готовым к Беде. Ты готов?
Тим кивнул.
- Ты должен идти за Светом. Когда горит Солнце, иди за Солнцем. Когда светит Луна, иди на её свет.
- Как я узнаю, что достиг страны Видении?
- Очень просто. Когда ты совсем выбьешься из сил, знай, что ты идешь по её земле. Чтобы не заблудиться, ты должен идти, не жалея себя. Пожалеешь - заблудишься. Ну, не время дорого - пора! В Добрый час, мой мальчик.
Часть вторая
Под волчьим солнцем
Глава первая, в которой Тима ждёт первое испытание в стране Видении
Издательство предупреждает читателей, что сейчас автор решительно отложит все шутки в сторону. При выполнении опасных трюков участники повести действительно пострадают. Во время чтения этой части для сохранения вашей безопасности просим не вставать со своих мест, а пейджеры и мобильные телефоны должны быть отключены.
* * *
По серому небу серые клочья летят, как дым после пожарищ. Средь облачных комьев ныряет и прыгает вверх каверзный лунный глаз. Прицелится к жертве и под занавеской тумана пошлёт белый безжизненный луч: и сразу у кого-то набухнет гнойный нарыв, кто-то вспотеет, блуждая в кошмарном сне, а кто-то отбросит книжку со страшной сказкой и никогда не станет верить в счастливый конец любой истории. "Не луна сегодня, а Волчье солнце", - ворчит Обби, поглядывая на небо через маленькую щёлочку в рюкзаке.
Шаг - вздох, шаг - выдох. Так ходят те, кому надо беречь силы в дальней дороге. Шаг - вздох, шаг - выдох. "Тим и Дан, Тимидан, Тимидан", - шепчет Тим при каждом шаге. Проклятое клеймо грызёт плечо и грызёт, от рюкзака вот-вот проломится спина, а ноги устали так, что, кажется, босиком идёшь по раскалённым булыжникам. Шаг-вздох. Шаг-выдох. "Тимидан!"
Лес дёргает его за рукава сучками и ветками - ну-ка, парень, повернись, мы рассмотрим тебя. Если оттолкнуть их рукой, то рука пройдёт сквозь них, как через лунный луч, не задев. Странные здесь места - сразу и не понять, что мерещится тебе, а что существует на самом деле.
Тим шагает и про себя повторяет слова: - "Тим и Дан. Тимидан! Тимидан! - Ему кажется, что рядом с ним идёт Дан и улыбается. - Тимидан! Пусть это слово будет волшебным, и пусть оно будет, как клятва, - думает он. - Брат, ты не один, и я не один. Где бы мы ни были, мы вместе, брат! Тимидан! Слышишь меня, брат? Мы с тобой всегда вместе! Со мною приключилась беда - ты нашёл меня. С тобой приключилась беда - я найду тебя. Тимидан! Мы с тобой всегда вместе! Мы разделим Беду пополам. Беда - одна, а нас двое. Тимидан! Тимидан!"
- Упс-с-с, - из рюкзака за плечами мальчика раздалось шипение, и перед глазами Тима показалась головка Обиды. - Мы ещё не дошли до Видении? Мне надоело болтаться в рюкзаке, как колбаса в авоське. Кстати о колбасе - я хочу есть. Дай корм! - И она больно ущипнула мальчика за щёку. - Обида, потерпи немножко, - Тим опустил рюкзак в траву. - Пока мы не окажемся в Видении, нам нельзя останавливаться надолго.
- Предупреждаю: я на тебя обиделась. Мы не договаривались, что я буду умирать медленной смертью от голода и качки в противной сумке, - Обида выпростала из рюкзака атласные, с переливом крылья, охая, вылезла сама и принялась ходить в раскачку, разминая затёкшие лапы. - Ты сама сказала, что готова идти со мной хоть на край света, - укоризненно напомнил Тим. - Конечно, от такой жизни, как у меня, любой согласился бы идти на край света. Но и с тобой, скажу откровенно, к лучшему моя жизнь не изменилась.
Где-то высоко над ними будто проплыли две огромные безмолвные рыбы, и только потом по холодным щекам Тима, по настороженным веткам елей скатился шорох тяжёлых крыльев.
- У-у-а-а-а! - Закричали, запричитали птичьи голоса. - У-у-у-а-а!
Лебедь прижалась к намокшим от росы джинсам мальчика и еле слышно выговорила:
- Пришло время ужина, Тим. Мы дошли до Видении.
- Откуда ты знаешь? - Спросил он, вслушиваясь в жалостливые стоны, доносящиеся сверху.
- Это Желя жалеет нас, а сестра её Карна кручинится о нашей судьбе, - дрожащим голосом ответила Обби.
Желя и Карна кружили над их головами, то опускаясь, от чего робко вздрагивали ветки, то вновь поднимаясь вверх, и плакали, плакали. Всё небо затянули своим плачем, все звёздочки погасили. Страш-ш-шно.
- Они говорят: "Вернитесь назад. Вас ждёт Беда. С каждой минутой она приближается к вам. Вернитесь", - Обида залезла в рюкзак и старалась клювом застегнуть за собой молнию. - Тим, может, мы вернёмся?
- Если хочешь, возвращайся сама.
- Я друзей в беде не бросаю, - глухо донеслось из рюкзака.
- Я очень рад, - рассмеялся Тим.
- Чему это?
- Тому, что ты назвала меня своим другом. Давай устраиваться на ночлег. Надо разжечь костёр - согреемся и хоть немножко оглядимся. Я сучья к костру соберу, а ты и шага не ступи отсюда. Обида, очевидно, энергично закивала, потому что рюкзак стал дергаться, будто в нём кого-то душили. Но когда шаги Тима удалились, оттуда послышалось аппетитное курлыкание: чтобы хоть немножко успокоиться, лебедь принялась уплетать хлеб, который Лиходеич дал мальчику в дорогу. Мрак Хоть Выколи Глаз навалился на лес, утопил его в своей дремучей бороде, переплёл стволы между собой, спутал траву. Разлапистые сосновые ветки били Тима по щекам, гнали назад. Согнувшись в три погибели, он пытался на ощупь найти хоть что-нибудь пригодное для костра. Под руку попадались стеклянные банки, отбитые у какой-то скульптуры руки и ноги, ласта для подводного плавания, пара солнцезащитных очков, пустой дипломат. "Это лес или мусорная свалка? - Подумал мальчик. - Лиходеич такого безобразия в Разбитой коленке не потерпел бы". Какой-то кустарник в двух местах прокусил рукав его джинсовой курточки, а другой, когда Тим сорвал листочек, крикнул неприятным голосом: "Который час?".
- Странно, - сказал Тим, наконец-то присаживаясь рядом с Обидой, которая успела неплохо подкрепиться и, утопив в пухе фиолетовый клюв, заботливо выбирала соринки и муравьёв. - Ни одного поваленного дерева, ни одного сухого сучка.
- Эхе-хех, - недовольно закряхтела Обида. - Плохо смотрел, вот я сразу бы полено нашла. И такой костёр - до неба - запалили бы! - Лебедь мечтательно курлыкнула. - И дым - клубами, клубами, как джин из бутылки - огромный! Ой, дымком потянуло!
Обида и Тим обернулись и увидели, что в нескольких шагах от них бьётся бойкий костёр. Они с минуту смотрели на пламя, пляшущее на толстых поленьях. Костёр явно дразнил путников, плевался искрами и показывал им длинные красные языки.
- Теперь я точно верю, что мы оказались в Видении. Стоило тебе сказать - и костёр вот он! - Задумчиво произнёс Тим.
- Премило! О нас здесь заботятся! - Сказала Обби своим обычным язвительно-ворчливым голосом, и от этого её слова приобрели совершенно противоположный смысл, будто бы она говорила: - Какое безобразие! Хоть умирай в этой проклятой Видении - никто стакана воды не подаст! - Подумав, лебедь заявила: - А теперь воды! Хочу воды!
Земля опрокинула Тима в бездну, в грудь ему ударила голубая волна, подбросила мальчика, а вторая волна с шипеньем прихлопнула его сверху. Душные мокрые ладони крепко зажали уши, встряхнули Тима что было мочи, и крутя, как вздумается, куда-то понесли. Тим задохнулся и ослеп. Если бы не уроки Водяного, научившего держаться на воде при любом шторме, он погиб в первую же минуту. Пенистые волны пытались опрокинуть и Обиду. Но не тут-то было - она выныривала, как поплавок, и кричала: - Я птица благородная! Я рядом с усадьбами и дворцами в озёрах плавать должна! На худой конец в зоопарке! Я такого безобразия терпеть не намерена!
Но уже через несколько минут раздались совершенно иные вопли.
- Ей, ей! Любезный, дорогой, уважаемый, - очевидно, в моменты опасности здравый смысл вернулся к птице. - Вы нас не так поняли. Мы пить хотим. Нас вполне бы устроил родник. Маленький родничок. Пожалуйста!
После этих слов волна как следует шлепнула Тима, отчего он завис в воздухе, растопырив руки и ноги, а сама свернулась в мощную синюю струю и гигантским посохом ударила в землю. На этом месте из-под серых камней, обросших по низу коричневой плесневелой щетинкой, зажурчала скромная струйка.
- Ух, какой симпатичный родничок, будто всю жизнь здесь и был, - недовольно фыркнула Обида и припала к нему фиолетовым клювом. Тим, пластом растянувшийся на траве, с отвращением смотрел на воду.
Прошла минута, вторая, пятая, но Обида не отрывалась от родничка. Наконец она подняла голову и, громко прополоскав горло как при ангине раствором эвкалипта, плюнула струйку прямо в лицо Тиму: фры-ыыыы-рыы. Но странное дело, на мальчика не попало ни капли.
- Что за шутки, Обби?
- Какие уж здесь шутки, - возмутилась лебедь. - Вместо вкусной и полезной карбонатно-натриевой воды, улучшающей работу желудочно-кишечного тракта, мне предлагают одно её видение. То есть, проще говоря - пшик, мираж, чепуху на постном масле. То есть даже без масла. Буль-буль! И ничего больше! Этой водой невозможно напиться. От неё невозможно промокнуть. Какой шторм бушевал, а мы-то сухие, будто утюгом гладили.
Тим встал на колени и поймал пересохшими губами прохладную струйку. На секунду его язык почувствовал холод. Но никакой воды не было. Сухой язык лежал во рту шерстяным лоскутом - хоть подавись. Мальчик разочарованно поднялся на ноги.
- Эй, Обида, сгоришь! - Испугался он за подружку, преспокойно расхаживающую по костру и кряхтящую от удовольствия.
- Я и в воде не мокну, и в огне не горю. А тебе слабо?!
Но тут пламя подпрыгнуло, бесцеремонно спихнув с себя птицу, и перелетело на несколько шагов в сторону, при этом отбивая поленьями ритм лезгинки: уах-уахх-уахх. Лебедиха погналась за огнём со всех лап и, догнав, крылом отвесила огню увесистую оплеуху. Пламя деланно ойкнуло и метнулось в сторону, а брёвна свалились Обби на лапы.
- А-а-а! И-и-и! - Завопила она и стала яростно топтать и клевать красные язычки, которые, судя по всему, не причиняли ей никаких неудобств. Захохотав то ли обиженно, то ли зловеще, огонь полетел вверх, но перед этим из него высунулась маленькая сверкающая ручка. Она ловко подобрала все поленья и невозмутимо жонглировала ими, пока всё это безобразие не растворилась в воздухе.
- Не огонь, а какое-то недоразумение! - Кричала Обида. - Я жаловаться буду!
Убедившись, что с подружкой ничего страшного не произошло, и оставив на потом беседу, как нужно вести себя в лесу, Тим забрался под разлапистые ветви огромной ели, решив, что вполне можно соснуть. Вскоре к нему припорхнула лебедь.
- Бедной Обби всегда остаётся не самое лучшее место.
- А где моя Обби? - Поинтересовался мальчик, причём выражение его глаз в темноте вполне могло сойти за обеспокоенное.
- А я кто, по-твоему? - Возмутилась Обида.
- Не знаю, кто ты, но разговариваешь вполне, как гусыня Фрося с болота Передтемкаксказатьнадохорошенькоподумать.
- С какого болота?
- Передтемкаксказатьнадохорошенькоподумать, - без запинки повторил мальчик. - Где моя Обби? Куда ты её дела?
- Да это же я! Я! - Заволновалась лебедь, хлопая крыльями.
- Это тебе только кажется, бедная гусыня, - сочувственно сказал Тим. - В Видении всем что-нибудь кажется. Так вот мне кажется, что если гусыня с болота Передтемкаксказатьнадохорошенькоподумать не будет болтать лишнего, у неё есть надежда проснуться завтра лебедью Обби.
Напуганная до смерти Обби улеглась, не проронив не звука.
Но уже через несколько минут вновь послышался её голос.
- Когда я была совсем-совсем маленькой, больше всего я любила спать в гнезде своей бабушкой. У неё было замечательное гнездо! Всегда тепло и уютно, она укрывала меня пухом, обнимала крылом, рассказывала сказки. Ой-й, бабушка-а-а!!!
Обби крикнула так, будто её обварили кипятком. Тим вскочил, сжав кулаки, готовый драться с чудовищем.
Рядом с ним в огромном гнезде, из которого во все стороны торчали белоснежные клоки пуха, сидели две птицы - орущая Обби и абсолютно незнакомая ему птица.
- Бабушка, бабушка! - Уже восторженно вопила Обида, тормоша по всей видимости крепко спящую родственницу. - Как ты здесь оказалась?! Это я, твоя внучка!
- Жил-да-был серенький волчок, внученька, - не открывая глаз, бормотала старая лебедь, - и была у него внучка Красная Шапочка.
- Причем тут шапочка? - Возмутилась Обида. - Это я, твоя внучка. Здравствуй, бабушка! Или я на самом деле гусыня Фрося?!
- А у Красной Шапочки был братец Иванушка, он же козлёнок, - продолжала покряхтывать бабушка. - Как-то раз повстречали они в лесу Мальчика-с-пальчика. Он шёл на базар, чтобы поменять золотое яичко на Колобка. Так велел ему Карабас-Барабас.
- Бабушка, ну ты даёшь, - проворчала Обида. - Колобок - еда скоропортящаяся, раз и съел его, или он чёрствым станет. А золотое яйцо, даже если разобьешь, продать можно. Та сама подумай!
- А Красная Шапочка и козлик её Иванушка не пускают Мальчика-с пальчика на базар, говорят: "Ты нам вначале помоги Репку выдернуть, а потом и мы тебе поможем".
- Вот это они правильно сказали, - удовлетворенно произнесла Обида, устраиваясь поудобнее. - Ты - мне, я - тебе! Золотое правило!
Тим лёг и вновь закрыл глаза, слушая сказку бабушки-лебедь и вспоминая, что не так уж давно Лиходеич, когда очень хотел спать, тоже рассказывал ему на ночь такие перепутанные сказки. "Похоже, бабушка так нас и не услышит, - размышлял он. - В этом лесу вода - не мокрая, огонь не горячий, а бабушка - не слышит любимую внучку. Хм-м. Если бы я знал, как выглядит моя мама, - думал Тим, - я бы обязательно представил её. Пусть бы она не слышала меня. Но была бы со мной рядом. Хоть на полчаса, хоть на минуту… Когда же я увижу её?" Мальчик смежил веки…
И вдруг жуткий звериный рык насквозь прошил лес. Всё разом смолкло и съёжилось, даже шорохи спрятались в норы. И опять зарычал Зверь жутко, захрипел, замычал. Тим беспокойно глянул на Обби. Она, зарывшись головкой под крыло, уже спала, и только бабушка-лебедь невозмутимо вела свой рассказ:
- И говорит Змею Горынычу Мальчик-с-пальчик: "Сослужи мне службу, а уж я выпрошу по знакомству у золотой рыбки цветик-семицветик".
И вновь неподалёку плеснулся страшный рык. Тиму показалось, что непослушная звериная пасть старалась выговорить его имя.