- Не с туалетом, милая. С Барнеттом. Но, если я не загляну в туалет, мне придется помочиться на его роскошный ковер.
- Туалет по коридору налево.
- Пошли, парень, - Каббин двинулся в указанном направлении.
Келли подмигнул девушке.
- Можете представить себе, это мой отец.
- Счастливчик.
- Пошли, Келли, - позвал сына Каббин.
- На следующей неделе он уже сможет все делать сам.
В туалете Каббин приложил палец к губам, а затем наклонился, чтобы заглянуть под двери кабинок. Когда он разогнулся, Келли уже открыл бутылку.
- Держи, чиф. На дорожку.
Каббин выпил, глубоко вдохнул, вернул бутылку.
- Раз уж мы здесь, воспользуемся предложенными услугами. Чего таскать в себе лишнее.
Отец и сын встали у писсуаров.
Каббин-старший хохотнул.
Келли повернулся к отцу.
- Мне вспомнился Барнетт.
- И что?
- Писать он всегда уходил в кабинку.
- Стеснялся, наверное.
- Таким доверять нельзя.
- Почему?
- Те, кто прячется по кабинкам, обычно "голубые".
- Я еще не слышал о "голубых" с девятью детьми.
Джек Барнетт что-то писал, когда Каббин и Келли вошли в кабинет. На секунду поднял голову, чтобы взглянуть на них, вновь вернулся к прерванному занятию.
- Чего тебе надо? Привет, Келли.
- Привет, Джек, - ответил Келли.
- Присядьте, - Барнетт продолжал писать.
Келли выбрал себе кресло перед столом Барнетта, Каббин устроился подальше, в стороне, чтобы Барнетту, разговаривая с ним, пришлось бы повернуться.
Келли многократно бывал дома у Барнетта, поскольку трое из его детей были практически его ровесниками. Даже в середине пятидесятых, когда Барнетт помогал сопернику Каббина и их вражда достигла пика, на детях это никак не отразилось. С кем дружить, определяли они сами, без подсказки отцов.
Но в кабинете Барнетта побывать Келли еще не довелось, и, оглядевшись, он решил, что такой кабинет годится как для президента большого профсоюза, так и для руководителя процветающей компании, производящей корм для собак. Кабинет словно говорил: "Эй, ты, посмотри, куда попал!" Толстый ковер на полу, стены, отделанные панелями настоящего орехового дерева, большой стол, многоканальный телефон, коричневый кожаный диван, удобные кожаные кресла, кофейный столик, на стенах два десятка фотографий в рамках, запечатлевших Барнетта с известными политиками стран, как до сих пор говорил Барнетт, свободного мира.
Каббин молчал, пока Барнетт не закончил писать и не повернулся к нему.
- Ну? - буркнул он.
- Я хочу, чтобы ты не совал свой вонючий нос в дела моего профсоюза, - прорычал Каббин, не повышая голоса.
- Дерьмо собачье, - Барнетт бросил ручку, естественно, "паркер", на стол, посмотрел на Келли.
- Он опять набрался? Я понимаю, он - твой отец и еще только одиннадцать, но я знаю, что он, случалось, прикладывался к бутылке и раньше.
- Он не набрался, Джек.
- Если ты не перестанешь совать свой вонючий нос в дела моего профсоюза и вообще не будешь держаться от него подальше, я надеру тебе задницу, - в голосе Каббина все явственнее зазвучала угроза.
Чувствовалось, что разговор с Барнеттом ему нравится, поскольку он мог не сомневаться в том, что правда на его стороне.
- Я не понимаю, о чем ты, черт побери, говоришь.
- Ты паршивый лгун.
- Кого ты назвал лгуном?
- Тебя, самодовольный говнюк, - проревел Каббин.
Барнетт вскочил, наклонился через стол к Каббину. Левую руку простер к двери, правой оперся на телефонный аппарат.
- Вон! - завопил он. - Даю тебе десять секунд.
- Пускай пленку, Келли, - Каббин плотоядно улыбнулся. - Ему это понравится.
- Вон! - вопил Барнетт. - Убирайся из моего кабинета!
- Вам лучше прослушать пленку, Джек, - Келли достал из "дипломата" портативный магнитофон, поставил его на стол.
- Какую пленку?
- Ты послушай и все поймешь, - пояснил Каббин.
Келли нажал на клавишу, и бобины начали вращаться. Барнетт стоял, когда из динамика донесся шум работающего ксерокса. И уже сидел, сложив руки на столе, глядя прямо перед собой, когда запись кончилась.
- Покажи ему все остальное, Келли, - прервал тишину Каббин.
Келли выложил перед Барнеттом фотографии, сделанные Тедом Лоусоном в номере мотеля, снимки работающих там двух мужчин, образцы их продукции. Барнетт смотрел на вещественные улики, не прикасаясь к ним. Затем взял костяной нож для вскрытия писем, отодвинул им фотографии, придвинул листовки, чтобы получше рассмотреть их.
- Второй раз прослушать не хотите? - Келли указал на магнитофон.
Барнетт покачал головой, и Келли убрал магнитофон в "дипломат".
- Прочее дерьмо можешь оставить на память, - процедил Каббин.
Барнетт собрал фотографии и листовки и бросил в корзинку для мусора. Медленно повернулся к Каббину.
- И что?
- Немедленно отзови их.
Барнетт вроде бы задумался над требованием Каббина. Затем пожал плечами и улыбнулся. Улыбнулся неприятно, как человек, нашедший способ крепко задеть собеседника.
- Тебе-то что, отзову я их или нет. Твоя песенка спета.
- Это говорит твоя задница, приятель, - рыкнул Каббин. - А на лице у тебя написано другое.
- Через три недели ты станешь никто. Ты будешь экс-президентом Каббином.
- Если я поймаю тебя еще раз, то затаскаю по судам.
- Ты уже бывший, Каббин. Тебя пустили в распыл! И не тебе меня пугать! - он уже орал, вскочив на ноги, наклонившись над столом.
Поднялся и Каббин.
- Если я рухну, то утащу тебя с собой.
- Нечего угрожать мне, сукин ты сын!
- Я тебе не угрожаю, членосос паршивый! - проорал Каббин. - Я тебе говорю!
Для своих шестидесяти лет Барнетт двигался на удивление быстро. Он обогнул стол и ударил правой рукой, целя Каббину в челюсть. Тот отпрянул, но нога его зацепилась за кресло, и он оказался на ковре. Ушибиться он не ушибся, но разозлился изрядно.
- Сволочь!
- Поднимайся, старый козел, я еще раз отправлю тебя на ковер.
Каббин отпихнул кресло, встал, закрыл глаза и двинул правой рукой в сторону подбородка Барнетта. Открыл он глаза, когда его кулак столкнулся с чем-то твердым, как оказалось, левой скулой Барнетта. Барнетт отступил на шаг.
- Отлично, чиф, - Келли отодвинул кресло, чтобы лучше видеть.
Старики подняли руки, изображая боксерскую стойку. Барнетт был в куда лучшей форме, а потому начал кружить вокруг Каббина. Тот медленно поворачивался вслед за противником.
- В чем дело, говноед? Или тебя так учили драться?
Барнетт вновь выбросил правую, Каббин попытался уйти нырком, но кулак угодил в лоб. Каббин взревел и бросился на Барнетта. Тот успел блокировать удар правой, но забыл про левую руку Каббина. А вот она-то сочно шмякнула его по носу. Кровь брызнула из обеих ноздрей Барнетта, перепачкав белую рубашку Каббина. При виде крови оба на мгновение прекратили драку.
- Ты сломал мне нос! - заверещал Барнетт и правой ударил Каббина в плечо. Каббин отшатнулся, а потом старики начали беспорядочно махать кулаками.
- Держи левую выше, чиф, - посоветовал Келли отцу после того, как его правый глаз натолкнулся на левый кулак Барнетта. Каббин заметно устал, а потому вложил всю оставшуюся силу в один удар, который вполне подошел бы под определение "левый хук". Пришелся он в подбородок Барнетта и привел к тому, что Каббин сломал третий палец. Барнетт же отступил на шаг, затем ноги его подогнулись и он тяжело сел на ковер. Из носа Барнетта по-прежнему хлестала кровь.
- О Господи, моя рука! - вскричал Каббин.
В этот самый момент дверь распахнулась и в кабинет влетели двое мужчин. Келли уже поднялся с кресла.
- Выбросьте этого сукиного сына! - крикнул Барнетт, прижимая к носу платок.
- Не надо этого делать, - Келли преградил мужчинам путь к отцу, который сосал сломанный палец. - Мы уже уходим. Пошли, чиф.
Мужчины смерили Келли оценивающими взглядами. Молодые, лет по тридцать с небольшим, мускулистые, хладнокровные, чуть расслабленные, как и положено телохранителям.
- Что тут происходит? - спросил один.
- Мой старик только что врезал вашему боссу.
Задавший вопрос телохранитель посмотрел на Каббина.
- Ему тоже досталось.
- Зато ваш босс на полу, - он подошел к Барнетту. - Давайте я помогу вам встать, Джек.
- Ему просто повезло с этим ударом, - Барнетт поднялся, прижимая платок к кровоточащему носу.
Каббин вытащил сломанный палец изо рта, чтобы сказать:
- Я тебя предупредил, не суй нос в чужие дела.
- Ты уже покойник, - огрызнулся Барнетт. - Тебя только забыли похоронить.
- Пошли, чемпион, - Келли потянул отца к выходу.
- Из-за чего они подрались? - спросил один из телохранителей, когда они проходили мимо.
- Из-за женщины, - подмигнул им Келли.
Глава 23
Надев платье, Сэйди Каббин повернулась к Фреду.
- Тебе следовало пойти с ним.
Мур потянулся на сбитых простынях.
- Он мне не разрешил. Я хотел пойти с ним, но он велел мне остаться в машине.
- Просто чудо, что они не убили друг друга.
- Два старых козла?
- Дон сломал палец.
- Это послужит ему уроком.
- Ты же должен охранять его.
- Слушай, я все тебе объяснил.
- Тебе следовало пойти с ним.
- С ним был Келли.
- Не следовало мне уходить, - Сэйди закурила.
- Ты же сказала, что он спит.
- Он может проснуться и начнет гадать, где я.
- Там Келли.
- Я думаю, Келли уже догадывается.
- Насчет чего?
- Насчет Дона и меня.
- Но не о наших отношениях?
- Он додумается и до этого, если все будет продолжаться.
- Келли - хороший парень.
- Потому я и не хочу, чтобы он все узнал. - Мур вновь зевнул, подкатился к краю кровати.
- Ты отсутствовала какой-то час.
- Посмотри на меня, Фред.
Мур приподнял голову.
- Ты отлично выглядишь.
- Это важно.
- Что?
- То, что сейчас тебе скажу.
- Хорошо, я слушаю.
- Это было в последний раз. Все кончено.
Фред Мур легко спрыгнул с кровати, подошел к Сэйди. Он знал, какой эффект производит на нее его обнаженное тело.
- Ничего не кончено. Все только начинается.
- Нет.
- Я говорил тебе, почему так и не женился.
- Все кончено.
- Я не женился, потому что прежде мне не довелось встретить такую, как ты. А теперь вот встретил. Тебя. И никуда тебе от этого не деться.
- Черт побери, Фред, я же втолковываю тебе, что между нами все кончено. Больше этого не случится. Никогда.
Фред Мур покачал головой.
- Мы поженимся, Сэйди.
- А как же Дон?
- Ты с ним разведешься, как мы и говорили.
- Мы не говорили насчет того, что я с ним разведусь. Я лишь объясняла тебе, почему это невозможно.
- Теперь возможно. У тебя есть для этого основания.
- Я не собираюсь разводиться с ним, Фред.
- Так соберешься.
- Фред, ты отличный парень. В постели ты лучше всех. Но с Доном я не разведусь. Мне нравится Дон. Мне нравится быть его женой. Кто знает, может, я даже люблю его.
- Он уже ничего не может.
- После выборов все наладится. Он бросит пить, и все образуется.
- Сэйди, ты знаешь, что пить он не бросит.
- Раньше-то бросал.
- Он никогда не пил так много.
- Я не хочу с тобой спорить. Лишь говорю тебе, что все кончено.
- Ты мне говорила это и раньше.
- На этот раз это не просто слова.
Фред Мур попытался обнять Сэйди, но та выскользнула из его объятий.
- Нет. Хватит гостиничной романтики. Баста.
- Тебе же это нравилось больше всего. Когда он храпел в соседней кровати.
Сэйди взяла с комода сумочку.
- Фред, я хочу, чтобы ты выслушал меня. Внимательно выслушал.
- Говори.
- Я не собираюсь разводиться с Доном. Я не собираюсь выходить за тебя замуж. Я не собираюсь более спать с тобой. Теперь ты понимаешь?
- Через два дня ты передумаешь, - Мур улыбнулся. - Готов спорить, ты не выдержишь и двух дней.
- Нет. На этот раз нет. Все кончено. Действительно кончено.
- Хорошо, тогда позволь мне задать вопрос.
- Какой?
- Почему?
- Почему все кончено?
- Да.
- Потому что это опасно. Слишком опасно для тебя, для меня, а особенно для Дона. Наши отношения могут использовать против него.
- Перестань, Сэйди, этому уже никто не придает ни малейшего значения.
- Я не хочу рисковать.
- Тогда позволь задать еще один вопрос.
- Когда же ты, наконец, поймешь, что все кончено?
- Хорошо, хорошо. Я понял. А если Дон разведется с тобой… если он узнает про нас и разведется с тобой, тогда ты выйдешь за меня замуж?
- Ты же не угрожаешь мне, Фред?
- Нет. Я лишь задаю вопрос. Ты выйдешь за меня, если Дон разведется с тобой?
Сэйди пожала плечами.
- Возможно, но он не разведется.
- С чего такая уверенность? Если узнает про нас, может и развестись.
Сэйди подошла к Фреду, коснулась его щеки.
- Ты не очень-то умен, не так ли, Фред?
- Но я и не глуп.
- Будь поумнее, ты бы все понял.
- Понял что?
- Дон никогда не разведется со мной.
- Если узнает про нас, то может и развестись.
Она покачала головой.
- Не разведется даже в этом случае.
- Почему?
- Потому что он уже все знает.
Глава 24
Восьмого октября началась последняя неделя избирательной кампании. К семи утра первого рабочего дня ночная смена должна была уйти с завода, а утренняя занять ее место. Без четверти семь Дональд Каббин появился у проходной номер пять, и камеры всех трех национальных телекомпаний усердно фиксировали на пленку бесконечную цепь его рукопожатий с выходящими и входящими в проходную рабочими.
Рядом кучковались Чарлз Гуэйн, специалист по контактам с общественностью Оскар Имбер, руководитель предвыборной кампании, и Фред Мур, телохранитель, личный слуга, виночерпий и прочее. Келли Каббин стоял футах в двадцати, за кадром.
Тут же крутились и функционеры местного отделения профсоюза, побуждая рабочих "подойти и пожать руку президенту Каббину". Фразу эту они уже повторяли, как заведенные, видя в этом свое участие в проходящем действе.
У всех, кроме телевизионщиков, спектакль этот вызывал чувство неловкости. У рабочих - потому что президент явился в столь ранний час лишь ради того, чтобы получить их голоса на выборах. У Каббина - потому что он не без основания полагал, что рядовые члены профсоюза считают его дураком. У Оскара Имбера, который не раз слышал, как рабочие спрашивали друг друга: "А что это за хрен?" У Чарлза Гуэйна, потому что статичность сцены не позволяла рассчитывать на экранное время. У Келли Каббина, который видел, что отец выглядит полным идиотом, пожимая руки неизвестно кому. У Фреда Мура, который никак не мог взять в толк, чем недовольны все остальные, а спрашивать не хотел.
- Привет, приятель, рад тебя видеть, - говорил Каббин.
Актер он был превосходный, все время менял интонации, так что одна и та же фраза каждый раз звучала по-разному, словно предназначалась непосредственно тому, кто в этот момент с ним ручкался.
- Ты будешь голосовать за него? - спросил Мелвин Гомес, сборщик вспомогательного конвейера, заработавший в прошлом году десять тысяч триста пятьдесят семь долларов.
Обращался он к своему соседу, Виктору Вурлу, литейщику, чей заработок за прошлый год составил двенадцать тысяч триста девяносто один доллар.
- За кого?
- За этого Каббина.
- Не знаю, возможно.
- А я думаю проголосовать за другого, как его, Хэнкс, что ли?
- Да. Хэнкс.
- Наверное, проголосую за него.
- Почему?
- Не знаю. А почему ты хочешь голосовать за Каббина?
- Не знаю. Думаю, нам без разницы, за кого голосовать. Все равно наверху будет дерьмо.
- Да уж, в этом ты не ошибся.
Десять минут восьмого телевизионщики начали собираться. Каббин повернулся к Оскару Имберу.
- Пошли отсюда. Я замерз.
- Нет возражений.
- Что еще у нас утром? - спросил Каббин Чарлза Гуэйна.
- Вы участвуете в радиопередаче в одиннадцать часов.
- Какой радиопередаче?
- "Утро с Филлис".
- Господи, да кто ее слушает?
Гуэйн пожал плечами.
- Не знаю. Может, те, кто на больничном.
В двух тысячах милях от завода, где на ветру мерз Каббин, в Вашингтоне, округ Колумбия, часы показывали десять, когда Микки Делла вошел в штаб-квартиру избирательного комитета Сэмми Хэнкса и швырнул на его стол листовку размером восемь с половиной на одиннадцать дюймов.
- Где они это взяли? - рявкнул Делла.
Хэнкс взял листовку.
- Боже мой, - вырвалось у него.
Большую часть листовки занимала фотография Хэнкса в полной теннисной экипировке, с ракеткой в руках и глупой улыбкой на лице. Стоял он под большим солнцезащитным зонтиком, на фоне теннисных кортов и здания, более всего напоминающего загородный клуб. Подпись под фотографией гласила:
"А НЕ ПОИГРАТЬ ЛИ НАМ В ТЕННИС?
ТАК ЧТО ТЫ ТАМ БУЛЬКАЛ НАСЧЕТ КЛУБНОГО ПРОФСОЮЗА, СЭММИ?"
Из текста следовало, что Сэмми Хэнкс, конечно, может уличать своего соперника в принадлежности к клубному профсоюзу. Но избирателям надо бы поинтересоваться, а в каких фешенебельных загородных клубах состоит сам Хэнкс. Разумеется, текст не блистал остроумием, но бил, по мнению Деллы, наотмашь.
- Где они взяли эту фотографию? - повторил Делла.
- Меня фотографировала жена. Пять лет тому назад, когда она пыталась научить меня играть в теннис.
- В загородном клубе?
- Совершенно верно, черт побери, в загородном клубе. В Коннектикуте.
- И где теперь эта фотография?
- В ее альбоме.
- Она дома?
- Дома.
- Позвони ей. Спроси, на месте ли фотография.
Хэнкс подождал, пока жена заглянет в альбом. Наконец, она вернулась, доложила результаты проведенного расследования.