Глава 15. Тетя Полли встревожена
Примерно через неделю после возвращения Поллианны миссис Чилтон получила письмо от Деллы Уэтерби.
"Мне бы хотелось, чтобы Вы имели полное представление обо всем, что Ваша малышка-племянница сделала для моей сестры, – писала мисс Уэтерби, – но боюсь, это невозможно описать. Чтобы это понять, Вы должны знать, какой моя сестра была прежде. Собственно, Вы видели ее лично, пусть и очень короткое время, но, возможно, заметили гнетущую тишину и мрак, в которые она погрузила себя на долгие годы. Но вы даже представить себе не можете, какая горечь разъедала ей сердце при отсутствии цели и какого-либо интереса в жизни, при ее упорном стремлении сохранять вечный траур.
А потом приехала Ваша Поллианна. Я в свое время умолчала о том, что моя сестра на самом деле пожалела о своем обещании взять к себе Вашу племянницу почти в тот же миг, в который дала мне свое согласие по этому поводу. Она выдвинула условие, мол, как только Поллианна начнет читать ей проповеди, она немедленно отправит девочку обратно, ко мне. Однако Поллианна проповедей не читала. Это признала даже моя сестра, следовательно, сомнения быть не может. Но хоть проповедей и не было, тем не менее… Расскажу только о том, что я увидела воочию, когда вчера приехала к ней в гости. Это даст Вам представление о том, чего добилась Ваша непревзойденная Поллианна. Прежде всего, только лишь приближаясь к дому, я увидела, что все шторы на окнах подняты – прежде они круглосуточно были спущены до самого пола. Войдя в прихожую, я услышала музыку – романтические мелодии Вагнеровского "Парсифаля". Двери в гостиную были настежь распахнуты, а в воздухе стоял аромат роз.
– Миссис Керю и господин Джеми в музыкальном салоне, – сообщила мне горничная.
Там я их и нашла, свою сестру и мальчика, которого она взяла на свое попечение.
Они слушали музыку с помощью одного из этих современных приборов, которые способны воспроизводить оперу в исполнении всей труппы вместе с оркестром.
В инвалидном кресле сидел бледный мальчик. Но, со всей очевидностью, он был абсолютно счастлив. Моя сестра и сама словно помолодела лет на десять. На ее обычно бледных щеках проступил румянец, а глаза сияли.
Я познакомилась и немного пообщалась с мальчиком. Затем мы с сестрой пошли наверх, в ее комнату, и там она рассказала мне о Джеми. Но она говорила не о том Джеми, которого когда-то потеряла и не так, как раньше – со слезами на глазах и безнадежными вздохами – а о новом, обретенном Джеми. Вместо вздохов и слез я услышала и увидела живой интерес и даже восторг.
– Делла, он просто удивительный, – убеждала меня сестра. – Все, что есть прекрасного в музыке, живописи, литературе, находит живой отклик в его душе. Хотя, конечно, ему не хватает образования и должного развития. Но именно это я способна ему обеспечить. Завтра приедет учитель, которого я наняла… Речь у мальчика неважная. Но он прочитал так много хороших книг, что у него чрезвычайно богатый словарный запас. Если бы ты слышала, какие захватывающие истории он придумывает совершенно спонтанно и тут же их пересказывает! Понятно, что в общем образовании у него огромные пробелы. Но главное – что он горит желанием учиться. Поэтому, думаю, он очень скоро наверстает. Он любит музыку, и я дам ему такое образование, какое он пожелает. Я уже приобрела целую коллекцию тщательно подобранных пластинок. Видела бы ты его глаза, когда он впервые слушал музыку Священного Грааля. Он знает буквально все о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола. Вообще о рыцарях, лордах и прекрасных дамах он говорит так, как мы с тобой говорим о наших родственниках. Вот только я, случается, теряюсь, когда он упоминает сэра Ланселота: я не всегда понимаю, говорит он о легендарном рыцаре или о белке из городского парка. А еще, Делла, знаешь, я могу добиться того, чтобы он снова стал самостоятельно ходить. Во всяком случае, я намерена показать его доктору Эймсу…
Она все говорила и говорила. А я слушала ее совершенно ошарашенная. Но как же я была счастлива!
Я все это рассказываю, миссис Чилтон, чтобы Вы поняли, как искренне она увлечена, как жаждет развить природные способности этого мальчика и как, несмотря на ее желание или нежелание, меняется от этого ее отношение к собственной жизни. Делая все, что она делает для Джеми, она поневоле старается и для себя самой. Думаю, никогда больше она не станет той мрачной, скучной, преждевременно постаревшей особой, которой была еще не так давно. И все это только благодаря Поллианне.
Поллианна! Какой славный ребенок. И самое удивительное, что сама она не осознает своих необычных способностей. Впрочем, думаю, даже моя сестра не вполне осознает, какие радикальные изменения происходят в ее сердце и в ее жизни. А Поллианна не подозревает о той роли, которую сыграла в наступлении этих изменений.
Милая миссис Чилтон, чем я могу отблагодарить Вас? Я знаю, что это невозможно. Но в душе Вы должны чувствовать, какую благодарность я навсегда сохраню к Вам и к Поллианне.
Делла Уэтерби".
– Что ж, похоже, лечение дозой Поллианны ей помогло, – улыбнулся доктор Чилтон, когда жена дочитала ему письмо.
К его удивлению, жена досадливо отмахнулась и сказала:
– Томас, оставь, пожалуйста!
– Полли, в чем дело? Разве ты не рада, что несчастной женщине помогло лечение?
Миссис Чилтон откинулась на спинку кресла.
– Томас, ну вот, снова ты о том же! – вздохнула она. – Конечно, я рада, что несчастная женщина, наконец, решилась изменить стиль своей жизни и поняла, что способна о ком-то заботиться. И, конечно, я горжусь тем, что в этом ей помогла Поллианна. Но мне крайне неприятно, что о девочке постоянно говорят, как о флаконе с лекарством или о каком-то методе лечения. Как ты этого не понимаешь!
– Вот еще! Что тут такого? Я называю Поллианну общеукрепляющим средством с того момента, как с ней познакомился.
– "Что такого"? Томас, девочка взрослеет. Неужели ты хочешь ее испортить? До сих пор она действительно не понимала своих удивительных способностей. Именно в этом секрет ее успеха. Но ты не хуже меня должен понимать, что как только она сознательно займется совершенствованием жизни окружающих, она станет невыносимой. Нельзя допустить, чтобы она вообразила, будто бы ей дано свыше исцелять нуждающихся и страждущих.
– Не преувеличивай. Я не стал бы по этому поводу переживать, – улыбнулся доктор.
– А вот я, Томас, обеспокоена.
– Полли, ты вспомни, сколько она всего сделала, – убеждал ее муж. – Вспомни миссис Сноу, Джона Пендлтона и других. Теперь они совершенно другие люди, не такие, как раньше. Точно как и в случае с миссис Керю. И в каждом случае это заслуга Поллианны. Пусть Господь ее благословит!
– Я согласна, – кивнула миссис Чилтон, – но я не хочу, чтобы это осознала Поллианна! Понятно, что в какой-то мере она это понимает. Она знает, что научила этих людей своей игре в счастье и именно с тех пор они стали счастливее. Очень хорошо. Но она полагает, что ее игра – это лишь игра, к которой они присоединились. Сугубо между нами: я думаю, что Поллианна прочитала нам одну из самых действенных проповедей, которые я когда-либо слышала. Но только она сама этого не осознает… И, повторюсь, я не хочу, чтобы она это осознала, и точка. В связи с этим я хочу тебе сказать прямо сейчас, что решила все-таки снова ехать с тобой в Германию этой осенью. Сначала я думала, что не поеду. Не хотела оставлять Поллианну. Я и сейчас не намерена ее оставлять. Я хочу взять ее с собой.
– Взять ее с нами? Прекрасно! Почему бы и нет?
– Теперь мы просто вынуждены так поступить. Я даже охотно согласилась бы поселиться в Германии на несколько лет, как ты мечтал. Мне нужно на время вывезти Поллианну из Белдингсвилля. Я бы хотела, если только это возможно, чтобы она сохранила свою непосредственность и простодушие. По крайней мере, я сделаю для этого все, что от меня зависит. Скажи, Томас, хотим ли мы, чтобы "славная девочка" стала навязчивой резонеркой?
– Конечно же, не хотим! – рассмеялся врач. – Но, если уж возник такой вопрос, не думаю, что кто-то смог бы ее такой сделать… Впрочем, идея насчет Германии меня устраивает как нельзя лучше. Сама знаешь, я вообще не возвращался бы оттуда… если бы не Поллианна. Поэтому чем быстрее мы поедем, тем приятнее мне будет. Я действительно охотно поселился бы там на несколько лет и ради учебы и ради практики.
– В таком случае решено, – удовлетворенно вздохнула тетушка Полли.
Глава 16. Пока ожидали Поллианну
Белдингсвилль был весь охвачен волнением. На каждом углу и в каждом дворе велись воодушевленные разговоры. Никогда еще, с того самого раза, как Поллианна Виттьер вернулась исцеленной из Санатория, в городке не было такого оживления. Поллианна снова оказалась в центре всеобщего внимания. Вновь обсуждалось ее скорое возвращение домой. Но сейчас речь шла о совершенно другой Поллианне и о совершенно другого рода возвращении.
Поллианне исполнилось двадцать. Шесть лет она прожила в Европе. Зимой в основном в Германии, а летом путешествовала по континенту и отдыхала вместе с доктором Чилтоном и своей тетей. Лишь раз в течение всего времени она посетила Белдингсвилль. Это было весьма мимолетное посещение, однодневное, в тот год, когда ей исполнилось шестнадцать. А сейчас она, по слухам, возвращалась домой насовсем. Вернее, они возвращались вместе с тетушкой Полли.
Доктора Чилтона с ними уже не было. Полгода назад городок был потрясен известием о его преждевременной смерти. Все тогда думали, что миссис Чилтон и Поллианна сразу вернутся в свой родной дом. Однако они не приехали. Напротив, пришло известие о том, что вдова Чилтон вместе с племянницей еще на какое-то время задержатся в Европе. По слухам, миссис Чилтон пыталась сменить обстановку, чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей и облегчить свой траур. Вслед за этими слухами стали поступать и другие – о финансовых проблемах миссис Чилтон. Дело в том, что значительная часть состояния Харрингтон была вложена в акции железной дороги, которые оказались не столь надежными, а впоследствии и вовсе обесценились. На наследство доктора Чилтона рассчитывать не приходилось. Он вообще не был состоятельным человеком, а в последнее время к тому же совершал немалые расходы. Поэтому Белдингсвилль был не слишком удивлен, когда через полгода после смерти доктора пришло известие, что миссис Чилтон с Поллианной все же возвращаются домой.
Снова в старинном доме Харрингтонов, длительное время простоявшем закрытым и молчаливым, были распахнуты окна и двери. Снова Нэнси – ныне миссис Дурджин, жена Тимоти Дурджина – вычищала комнаты, мыла полы, вытирала пыль, пока во всем доме не навела полный порядок, и дом засиял безупречной чистотой.
– Нет, я не получала никаких распоряжений, – сообщала Нэнси любопытствующим соседям и друзьям, что останавливались у ворот, а порой даже подходили к двери дома.
Конечно, у матушки Дурджин был ключ: она иногда приходила в дом, чтобы проветрить комнату и убедиться, что все стоит на своих местах. А миссис Чилтон действительно написала, что они с мисс Поллианной возвращаются в эту пятницу. И попросили проветрить комнаты и расчехлить мебель, а ключ положить под ковриком перед задней дверью.
– Надо же: под ковриком! Будто я сидела бы у себя дома в гостиной, как барыня, в то время как они, бедные, будут входить в пустой дом, уставшие и голодные. Будто у меня совсем уж и сердца нет. Им, бедным, и без того непросто: доктор-то помер, земля ему пухом! А они возвращаются совсем без денег. Вы ведь в курсе? Вот уж беда, так беда! Чтобы мисс Поллианна… я хочу сказать, чтобы миссис Чилтон, и вдруг попала в нужду! Я себе такого просто представить не могу…
Но ни с кем Нэнси не разговаривала так увлеченно, как с высоким и представительным молодым человеком с приятным открытым лицом и располагающей улыбкой. В четверг, в десять утра, он подъехал к двери на породистом скакуне. Надо также отметить, что ни с кем она не говорила так смущенно и сбивчиво. Всякий раз она запиналась, не зная как обратиться к молодому человеку.
– Господин Джим… мистер Бин… Я хочу сказать, мистер Пендлтон… э-э Джимми!
В ответ молодой человек расхохотался.
– Не волнуйся, Нэнси! Называй меня так, как тебе удобно… Я уже выяснил все, что мне нужно: миссис Чилтон и ее племянница действительно возвращаются завтра.
– Да, сэр, они возвращаются, – с реверансом отвечала Нэнси. – Какая досада! То есть я рада, что снова увижу их. Но обидно, что они возвращаются… вот так.
– Понимаю, – кивнул юноша, серьезным взглядом обводя ветшающий дом. Но, думаю, тут ничего не поделаешь. Очень хорошо, что ты взялась… за то, за что ты взялась. Это очень хорошее дело.
Он улыбнулся ей и, развернув коня, помчался легким галопом.
Нэнси, стоя на крыльце, задумчиво покачала головой.
– Меня это ничуть не удивляет, господин Джимми, – произнесла она вслух, провожая восторженным взглядом выразительную фигуру всадника на лихом коне. – Меня ничуть не удивляет, что вам не сидится на месте, когда ожидается возвращение мисс Поллианны. Я давно говорила, что придет время… вот оно и наступило, похоже… А вы еще и выросли таким высоким и красивым. Я очень надеюсь, что все сложится так, как должно сложиться. Уж как я надеюсь! Все должно сложиться, как в романах. Ведь это она в свое время нашла вас и привела в роскошный дом мистера Пендлтона. Кто бы теперь узнал в вас того маленького Джимми Бина! Никогда не видела, чтобы человек, повзрослев, настолько изменился.
– Вот уж действительно только диву даешься! – проводила она взглядом исчезающий вдали силуэт всадника.
Подобные мысли, по-видимому, посетили и Джона Пендлтона, когда он с террасы своего громадного серого дома на Пендлтонском холме наблюдал стремительное приближение того самого всадника на том же коне. И в глазах его читалось чувство, похожее на то, которым светились только что глаза Нэнси Дурджин. А когда всадник на своем коне промчался мимо террасы в конюшню, с уст Пендлтона-старшего слетело восторженное: "Какие же оба красавцы!"
Через несколько минут юноша вышел из-за угла дома и неторопливо поднялся по лестнице на террасу.
– Так что, мой мальчик, это правда? Они возвращаются? – нетерпеливо спросил его Джон Пендлтон.
– Да.
– Когда же?
– Завтра.
Молодой человек устроился в кресле. Лаконичность его ответов заставила Джона Пендлтона нахмуриться. Он взглянул на юношу и после короткого колебания сухо спросил:
– Сынок, в чем дело?
– В чем дело? Ни в чем, сэр.
– То-то я и гляжу, что ни в чем! Час назад ты уехал, пылая таким нетерпением, что, пожалуй, никакая сила тебя не удержала бы. А теперь упал в кресло в таком подавленном состоянии, что тебя, наверное, ни одна сила не поднимет. Если бы я не знал всех обстоятельств, то подумал бы, что ты не рад возвращению наших друзей.
Он сделал паузу, ожидая ответа. Но не получив его, продолжил.
– Так скажи, Джим, разве ты не рад, что они возвращаются?
Молодой человек засмеялся и нервно заерзал в кресле.
– Конечно же, я рад.
– Хм… А по твоему виду этого не скажешь.
Молодой человек снова засмеялся и по-детски смущенно зарделся.
– Я просто… задумался о Поллианне.
– О Поллианне! С тех пор, как ты вернулся из Бостона и узнал, что здесь ждут ее возвращения, ты только и говоришь, что о Поллианне и, кажется, ни о ком и ни о чем другом не думаешь.
Юноша подался вперед и с жаром воскликнул:
– Вот именно! Как вы не понимаете? Вы же сами сказали, что еще недавно никакая сила не смогла бы меня остановить, так я хотел увидеть Поллианну. А сейчас, когда я узнал, что она действительно возвращается, никакая сила не заставит меня даже взглянуть на нее.
– Джим, ты ли это говоришь?
На лице Джона Пендлтона отразилось недоверчивое удивление. Молодой человек снова откинулся на спинку кресла и смущенно улыбнулся.
– Я знаю, что высказался путано. Боюсь, однако, что не сумею объяснить лучше. Но, так или иначе, я думаю… Да, мне никогда не хотелось, чтобы Поллианна стала взрослой. Она была такой очаровательной! Мне всегда было приятно вспоминать ее такой, какой я видел ее в последний раз. Сосредоточенное выражение на веснушчатом личике, ее русые волосы и это ее печальное: "Да, я довольна, что еду, но, думаю, что буду рада немножечко больше, когда вернусь!" С того времени я ее не видел. Ведь когда она приезжала сюда ненадолго, мы как раз были в Египте.
– Да, помню. И я прекрасно понимаю, о чем идет речь. Честно говоря, я чувствовал то же самое, пока не увидел ее прошлой зимой в Риме.
Юноша заинтересованно повернулся к нему.
– Действительно, вы же ее видели! Расскажите мне еще раз о ней.
Глаза Джона Пендлтона вспыхнули лукавыми огоньками.
– Но ты ведь говорил, что не хочешь знать о взрослой Поллианне.
Молодой человек, поморщившись, лишь отмахнулся от язвительного замечания.
– Она красивая?
– Вот вы какие, молодые люди! – пошутил Джон Пендлтон, пожимая плечами. – Всегда у вас первый вопрос о внешности.
– Так она красивая? – настаивал молодой человек.
– Этот вопрос оставляю открытым, на твое усмотрение. Если ты… Впрочем, нет, надо тебе сразу сказать, чтобы ты не был разочарован. Поллианна не красавица, если иметь в виду идеальные черты, кудри и ямки на щеках. Насколько я помню, Поллианна всю жизнь была уверена в том, что она некрасива. Когда-то она говорила мне, что надеется получить черные кудри, когда попадет на небо. А в прошлом году, в Риме, она сказала еще кое-что. Собственно, в ее словах не было ничего особенного, но я почувствовал, что за ними кроются те же комплексы. Она сказала: хорошо бы, чтобы кто-то написал роман, героиней которого стала бы девушка с прямыми волосами и веснушками на носу. Потом добавила, что, возможно, следует радоваться тому, что в книгах не случается некрасивых главных героинь.
– В этом она похожа на ту, прежнюю Поллианну.
– Вот ты снова вспоминаешь прежнюю Поллианну, – насмешливо улыбнулся Джон Пендлтон. – Лично я считаю ее красивой. У нее чудесные глаза. Сама она воплощение здоровья. В ее движениях ощущается юношеская энергия. А когда она начинает говорить, ее лицо наполняется такими чувствами, что забываешь, совершенны его черты или нет.
– Она так же, как прежде, играет в радость?
Джон Пендлтон с нежностью улыбнулся.
– Я так понимаю, что играет. Но вспоминает об этом нечасто. По крайней мере, когда мы виделись, она ни словом не обмолвилась об игре.
После непродолжительной паузы Пендлтон-младший задумчиво сказал:
– Это одна из причин, почему я тревожусь. Ее игра немало значит в жизни многих людей. К ее игре присоединились люди по всему городу! Мне обидно было бы думать, что Поллианна оставила ее и больше не играет. Но в то же время не могу себе представить взрослую Поллианну, которая убеждает людей во всем находить повод для радости. Именно поэтому я говорю… собственно, я уже сказал: мне просто не хотелось, чтобы Поллианна стала взрослой.